Рожденные Смершем

Захлебнулась атака и на северном фланге обороны заставы, где находился Леонид Иванов. Поредевшая под прицельным ружейно-пулеметным огнем цепь наступающих откатилась назад и потонула в тумане, поднимавшемся из низины. Молочно-белые языки наползали на поле боя и скрадывали язвы войны: воронки от разрывов мин и снарядов, тела убитых и раненых. Наступила хрупкая тишина. Об ожесточенном бое напоминали стоны раненых, отрывистые команды и прогорклый запах пороха, витавший в воздухе.

Иванов положил на бруствер карабин, сполз на дно окопа и закрыл глаза. У него уже не оставалось сил пошевелить ни ногой, ни рукой. Он жил только одной мыслью:

«Живой! Ты живой еще, Леня!»

– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! – как сквозь вату донесся голос.

Иванов встрепенулся, поднял голову и открыл глаза. Перед ним стоял пограничник, на его почерневшем от копоти лице жили только одни глаза. Он доложил:

– Товарищ лейтенант, младший лейтенант Алексеев собирает офицеров на командном пункте.

– Иду, – коротко обронил Иванов, с трудом поднялся на ноги, забрал с бруствера карабин и направился на КП.

На его пути встречались бойцы. Воспользовавшись затишьем, одни очищали оружие от грязи, другие – восстанавливали траншею, разрушенную минами и снарядами, пулеметные расчеты меняли позиции, чтобы уйти от огня вражеских батарей. На их лицах Иванов не находил ни страха, ни растерянности, сказывались боевая выучка и интенсивные тренировки. На входе к КП он столкнулся с политруком младшим лейтенантом Леонидом Базылевым – заместителем Алексеева, руководившим обороной на южном фланге обороны. На правом рукаве его гимнастерки расплывалось бурое пятно.

– Ты ранен, Леня?! – всполошился Иванов.

– А, пустяки, – отмахнулся Базылев, азартно блеснул глазами и заявил: – Всыпали гадам так, что только пятки сверкали.

– Мы тоже. Дальше ручья они не смогли пройти.

– Одно слово, мамалыжники! Из них бойцы, что из говна пуля, – с презрением бросил Базылев и распахнул дверь на КП.

Возвращаясь к тем первым часам войны, Леонид Георгиевич вспоминал:

«…ранним утром несколько резких выстрелов прозвучали рядом. Заметив знакомого мне разведчика – пограничника, я поспешил к нему. Он шел к своим бойцам, оборонявшим северный участок заставы. Его участок представлял собой продуманную и оборудованную систему обороны, включающую несколько господствующих над местностью, связанных ходами ДЗОТов и остроумно выполненных схронов <…>

Благодаря сложной для наступающих горной местности и в немалой степени труду и смекалке пограничников мы наносили противнику значительный ущерб, практически не неся потерь в живой силе <…>

В пограничных боях ценой жизни нескольких пограничников были уничтожены сотни вражеских солдат и офицеров»[12].

Стряхнув с себя пыль, Иванов и Базылев вошли на КП.

На КП помимо Алексеева находился старшина Михаил Мордвинов. В свете керосиновой лампы их исхудавшие лица походили на восковые маски. Алексеев провел ладонью по запавшим щеки и осипшим от команд голосом произнес:

– Какие у кого потери?

– У меня трое раненых, но все в строю, – доложил Базылев.

– Есть те, кто нуждается в госпитализации? – уточнил Алексеев.

– Таковых нет.

– Береги людей, Леня! Под пули зря не бросай! – потребовал Алексеев и обратился к Иванову.

– Что у тебя, Леонид?

– У одного – контузия, у другого осколком зацепило ногу. Сражаться могут, – сообщил Иванов.

– А сам ты как, с нами или в Черновцы?

– Пока с вами, до особого распоряжения.

– Приказать тебе, Леонид, я не могу, но попрошу на время заменить политрука комендатуры Мешкова, пока из отряда не пришлют ему замену.

– А с ним что?! – в один голос воскликнули Иванов и Базылев.

– Убило! Прямым попаданием снаряда – глухо произнес Алексеев.

– Как?.. Я полчаса назад видел его живым и невредимым! – не мог поверить Базылев.

– Это война, Леня, – с ожесточением произнес Алексеев и, поиграв желваками на скулах, склонился над картой-схемой обороны заставы.

На стыке центра и левого фланга линию обороны в районе шоссе пронзали жирные красные стрелы. Он ткнул карандашом в это место и объявил:

– За последние два часа они трижды атаковали на данном направлении. Следующую атаку, я думаю, надо ждать здесь.

– Понятно! Гады, хотят прорваться по шоссе, чтобы отрезать нас от погранотряда! – заключил Базылев.

– Правильно мыслишь, Леня! Поэтому сделай все возможное и невозможное, но не дай пройти противнику! – потребовал Алексеев.

– Есть! – принял к исполнению Базылев и посетовал: – Мне бы гранат подбросить, а то как кот наплакал.

– Будут тебе гранаты, будет тебе и пулемет, – пообещал Алексеев и обратился Мордвинову: – Миша, весь резерв гранат и пулеметный расчет Скляра передашь Лене!

– Есть передать! – принял к исполнению Мордвинов и, помявшись, спросил: – А я с чем тогда останусь?! С чем, Кирилл Григорьевич?!

– Не переживай, Миша! Будет с чем, – заверил Алексеев и поинтересовался: – Ты лучше скажи, сколько у нас лошадей осталось?

– Десять или одиннадцать, точно не скажу. А что?

– Сажаешь на них отделение Беляева и скрытно проникаешь на сторону противника по нашему левому флангу.

– Понял. А дальше что? – уточнил Мордвинов.

– Как только они попрут на Базылева на стыке левого фланга и центра нашей обороны, ты ударишь им в тыл. Задача ясна?

– Так точно! – подтвердил Мордвинов, не удержался и проворчал: – С карабинами много не навоюешь.

– А кто сказал, что с карабинами. Я снимаю со своего участка расчет Дроздова и передаю тебе.

– Кирилл Григорьевич, может, не стоит так оголять центр. Давай я отдам мой пулеметный расчет, – предложил Иванов.

– Справлюсь, Леонид. У меня остается дот с Никитиным и Шередягой. А эти ребята свое дело знают. Тем более они к местности хорошо пристрелялись. Так что силенок на моем участке хватит, – отказался от помощи Алексеев.

– Кирилл Григорьевич, разрешите вопрос, – обратился Мордвинов.

– Слушаю тебя, Миша.

– А что слышно про то, когда Красная армия ударит?

Алексеев прокашлялся и, потупив взгляд, сказал в сторону.

– Сейчас идет перегруппировка ее частей. Сегодня-завтра, а возможно, в ближайшие часы она нанесет сокрушительный… – последние слова Алексеева заглушил взрыв артиллерийского снаряда.

Он разорвался в нескольких десятках метров от КП. Под ногами пограничников и Иванова земля заходила ходуном, над головой жалобно затрещали бревна перекрытия.

– По местам, товарищи! Ни шагу назад! – приказал Алексеев, бросился к стереотрубе и приник к окулярам. Из леса показалась густая цепь вражеской пехоты. Над полем боя зазвучал злобный лай автоматов и пулеметов.

Рассредоточившись по позиции, пограничники продолжали стойко держать оборону. Безуспешные атаки румын, видимо, вывели из себя немцев, и они бросили им в подкрепление до батальона пехоты. На пятые сутки боев им удалось блокировать дзот, где держал оборону пулеметный расчет Николая Никитина и Алексея Шередяги. Они отстреливались до последнего патрона, когда те закончились, пустили в ход гранаты, а затем вступили в рукопашную. Силы оказались не равны. Истекающие кровью Алексей и Николай попали в плен и подверглись чудовищным пыткам.

Удержать захваченную позицию немцы не смогли. Пограничники нанесли ответный удар, прорвались к доту и вступили в рукопашную схватку. В своей ненависти противники потеряли человеческий облик. Окровавленные, рычащие клубки тел катались по земле, кололи тесаками и штыками, рвали зубами и душили друг друга. Чужая и своя кровь хлестала по лицам и рукам, но они не замечали ее и не чувствовали боли, они жили только одним – уничтожить, убить врага. Не выдержав натиска, те из немцев, кто уцелел в беспощадной схватке, бежали. Пограничники занялись поисками Никитина и Шередяги, и когда обнаружили их обезображенные пытками тела, то ужаснулись. У Николая были выколоты глаза, а лоб и спина сочились кровью пятиконечных звезд. Нелюди-садисты отрезали Алексею нос и уши.

Примечания