Кашэт. Путешествие в неизведанное

Художник М. Ширяева-Колосова

© Викулин Алексей, 2022

© Оформление. Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

Глава 1

Отец мне как-то сказал, что дерево, впрочем, как и любое другое растение, – это самое уникальное живое существо на Земле. Только дерево может по праву быть олицетворением жизни, гармонии и семьи. Сами посудите: любое растение, от малого до великого, даёт жизнь всем существам на этой планете. Именно растения у нас отвечают за производство кислорода. Именно они каким-то магическим способом умеют превращать лучи солнечного света в кислород, воздух, которым мы дышим. Вы только вдумайтесь, насколько это удивительно! Даже самый маленький росточек протягивает к Солнцу свои листики, будто ладошки, и ловит солнечные лучики, а затем этими же «ладошками» дарит окружающему миру микроскопический кусочек свежего кислорода. И таких листиков мириады – больше, чем звёзд на небе. И каждый наш вдох свежего воздуха – это тысячи солнечных лучиков, отфильтрованных через тысячи листиков каких-то растений или деревьев. Не зря же леса называют лёгкими нашей планеты. Ну не удивительно ли?

Но растения дают не только кислород, но и многое-многое другое. Вот сели вы есть – оглянитесь, присмотритесь к тому, что вас окружает, и вы всё поймёте сами. Перед вами стол, сделанный из дерева. На столе тарелка с супом, а в супе лук, морковка, картошка, капуста, укроп, петрушка, приправы – сплошные растения. На второе макароны, а все макаронные изделия, как известно, из муки, которая, в свою очередь, не что иное, как молотая пшеница. К слову, пирожки – тоже из муки. Чай, кофе, какао – всё это плоды или листья особых деревьев. Фрукты, ягоды, шоколад, соки. Вы спросите: «А как же мясо и молоко?» Да. Конечно, мясо не растёт на деревьях, а молоко – это не цветочный нектар, но погодите… Ведь чтобы получилось молоко, корове надо съесть траву, и эту же траву корова и ест, чтобы вырасти и обрасти мясом! Ну и, конечно же, одежда. Про неё тоже не стоит забывать, ведь практически вся наша одежда выросла на полях. Не в прямом, конечно, смысле, но всё же! Именно из хлопка делают нити, а потом и ткань, из которой уже шьют нам самую удобную хлопчатобумажную одежду. Ну и, конечно же, книги и любая бумага, большинство лекарств, деревянная мебель, деревянные дома – всё это когда-то было растением или деревом, которые сначала отдали нам кислород, а потом и накормили нас, обули, одели и даже согрели. Ведь уголь, который используют для обогрева зданий, тоже когда-то был растением, но со временем и в определённых условиях превратился в такой вот чёрный горючий камень.

Всё это всегда было для меня удивительно и непостижимо! Но вот про что с особенным энтузиазмом отец нам с мамой объяснял, так это про то, что деревья – отличные семьянины, с заботой относящиеся к своему дому и со всей строгостью к своему потомству. Он даже написал несколько статей в различные журналы на такие темы, как «Современные ячейки общества на примере буковых растений», «Семейные узы растительного мира», «Взаимосвязь миграции растения и человека» и что-то ещё в таком же духе. Суть большинства его семейных лекций заключалась в том, что человек по своей природе – пакостник. Он всегда ищет новое, лучшее место для себя и своих потомков. Вот напакостит сначала в одном месте, оставит всё как есть и переезжает в новое – более чистое место, оправдывая это самыми что ни на есть благородными мотивами – заботой о своих близких. У деревьев же всё наоборот. Дерево способно прорасти в самом непригодном для жизни месте. Запуская свои корни вглубь и вокруг себя, оно начинает облагораживать свою территорию: осушает болота, разрыхляет почву, приманивает птиц, животных; вокруг появляются разнотравье, цветы, грибы, ягоды. А потом приходит время и дерево пускает семена по ветру, отправляя своё потомство на новые клочки земли, неухоженные. И потомство начинает расти, занимаясь, как и его родители, выживанием и облагораживанием своей территории. И в итоге появляется лесной массив, благоухающий ароматами цветов, с разнообразием птичьих песен и снующими то там, то здесь различными зверюшками. И таким становится прекрасным это место, что туда сразу же начинают стягиваться люди со своими жилищами: сначала это туристические палатки, потом дачные посёлки, элитные коттеджи и, наконец, каменные многоэтажки с развитой городской инфраструктурой.

Как вы уже поняли, в этом противостоянии человека и дерева мой отец был на стороне деревьев. И именно поэтому он всегда говорил, что мы никогда и никуда не переедем. Что самое лучшее место для жизни – это то, которое мы сами себе сможем подготовить. А мы с мамой что? Слушали папу и гордились им, какой же он у нас молодец! Но честно признаюсь, что втайне я всё равно мечтал о путешествиях по дальним странам и, как и любой другой мальчишка, мечтал о самых необыкновенных приключениях в своих вымышленных путешествиях. Но год назад я даже в самых своих смелых фантазиях не мог предположить, насколько будут необыкновенными и нереально фантастическими мои летние каникулы, о которых я решил наконец-то рассказать.

Да что же это я! Так увлёкся рассказом о деревьях, что забыл представиться. Меня зовут Коля. Я ученик 5 «А» класса, и мне одиннадцать лет. Но во время моих приключений мне было десять и я только-только окончил четвёртый класс. В школе меня все называют Зелёным. Нет. Я совершенно не выгляжу зелёным, как вы могли сразу подумать. Я не крашу волосы в зелёный цвет, как это любит делать у нас Машка Михайлова, и я не ношу зелёную одежду, потому что считаю одежду такого цвета совершенной безвкусицей. Правда, глаза у меня зелёного цвета, но дело всё не в них, а банально в моей фамилии. Коля Зеленин. Конечно же, Зеленин – это не интересно. Ну кто такой мальчик с фамилией Зеленин? Всего лишь мальчик. А вот Зелёный – это для местных мальчишек уже другое дело, это претензия стать личностью среди дворовой детворы. Вот так как-то, незаметно для меня, и приклеилось ко мне это прозвище. Даже учительница, как-то вызывая к доске, забылась и сказала: «Раз никто сегодня из моих любимчиков с задних парт не готов ответить на простой вопрос, что всё-таки угрожало планете Маленького принца из произведения Экзюпери, то попросим спасти вас всех Зелёного Колю – он-то уж точно знает ответ на этот вопрос». После этих слов последовали смешки с других парт, ну и потом, разумеется, мой ответ. А ответы на вопросы учителей у меня всегда наготове. Уж здесь я стараюсь! Учусь я практически на одни пятёрки.

И в этом я нахожу свой тайный смысл. Моя личная «Теория Коли Зеленина» заключается в том, что если ты хорошо учишься и много знаешь, то и времени у тебя свободного гораздо больше, чем у отстающих учеников. Звучит на первый взгляд противоречиво. Ведь отстающие ученики потому и отстающие, что всегда превращают время, которое должно быть затрачено на учёбу, в свободное. Но я стараюсь углубляться в корень, так сказать – в суть проблемы.

Во-первых, я считаю, что те ребята, которые не учат уроки, а вместо этого веселятся на улице, совершенно не умеют интересно это делать. Веселиться без знаний об окружающем мире – это как в поговорке: «Смех без причины – признак дурачины». Если у вас мало знаний и вам лень их получать, то и воображение у вас будет, скажу я вам, весьма ограниченным. Будете получать удовольствие от самых простых и примитивных вещей, как, например, Кузьма – одноклассник мой Серёга Кузьмин – самый рослый у нас в классе, с кудрявыми огненно-рыжими волосами и с постоянно кривой усмешкой на своём лице. Самое любимое его занятие – стоять на мосту, перекинутом через небольшую речушку с незамысловатым названием Буковая, и плевать на головы выплывающих из-под моста утят. У меня всё по-другому. Уж поверьте! Если я бегу на улицу гулять, то обязательно случается очередное космическое сражение, где с моим появлением у нашей галактики появляется шанс на победу. И всё потому, что я обладаю тайными приёмами пронизывать пространство и время, благодаря чему могу быстро и бесшумно прокрасться в тыл иногалактического врага и устроить там заварушку с освобождением планеты. И наконец, пробираюсь сквозь секретный инопланетный портал, что находится на мосту, попадаю в неизведанный уголок Вселенной и заговариваю на чистом математическом языке с незнакомой ещё всем внеземной расой. Ну скажите, неужели интереснее просто стоять и плевать на головы этих бедных утят?

Во-вторых, если вы учите уроки и не пропускаете школьные темы, то в дальнейшем на уроки у вас уходит всего лишь 10–15 минут. И всё потому, что вам не надо возвращаться к предыдущим темам, чтобы понять сегодняшнее задание, потому что вы и так всё помните. И в этом случае остаётся гораздо больше свободного времени, которое вы можете использовать на своё усмотрение, а также нет риска остаться в наказание после занятий в школе и уж тем более остаться на второй год.

Всё это было здорово! Мама, папа, школьные друзья, интересные преподаватели, забавные папины лекции за ужином о прелестях оседлой жизни и необходимости улучшить свой мир, битвы с космическими пришельцами на задворках дома, воскресные посиделки с удочкой на Буковой и сотни маленьких других радо – стей жизни. Но иногда бывает так, что в одночасье ваш мир и вся привычная вам жизнь вдруг рушатся. И когда мир рушится, начинают происходить события, совсем неподвластные вам. А ещё реже – где-то раз в миллион лет – такие события меняют настолько сильно жизнь какого-нибудь не сильно приметного во вселенском масштабе мальчика (возможно, даже только-только окончившего четвёртый класс старенькой школы на окраине Новосибирской области), что переворачивают ваши знания о мире с ног на голову. И как раз цепочка таких событий и произошла со мной в прошлом году, в самом начале летних каникул.

Глава 2

К моему великому горю, события, предшествовавшие моим приключениям, имели весьма и весьма трагический характер. Несчастный случай забрал из нашей семьи мою маму. Это случилось ещё зимой. С тех пор в нашей семье поселилась грусть. Отец раньше любил повторять, что наша семья крепко и уверенно держится на трёх китах. Первый кит – «Душа семьи», мама. Она была ответственна за все положительные эмоции в доме. Вся радость, смех, шутки – это всё было для неё и благодаря ей. Второй кит – «Стальной хребет», папа. Семью должен был обеспечивать и принимать все значимые решения именно отец, и, если верить маме, он не плохо с этим справлялся. И третий кит… китёнок – это «Любопытный нос». Тут я с отцом не совсем был согласен. Ну что это за качество в семье такое – «любопытный нос»? Неужели нет другой какой-то миссии для не такого уж и маленького китёнка? Но отец при таких словах всегда смеялся, обнимал меня, садился рядом и нравоучительно говорил, что моя задача состоит не в том, чтобы любопытствовать о чём ни попадя, а именно в том, чтобы вовремя учуять и распознать угрозу для нашей семьи. И предотвратить её, а это означает, что на мне лежит самая важная миссия – защищать! Такая формулировка меня устраивала, но понять я так до конца и не смог, неужели нельзя было что-то придумать получше «любопытного носа»? Впрочем, все мы были счастливы, и огорчаться из-за пустяков просто не было желания.

Когда с отцом мы остались одни, всё изменилось. Стало меньше смеха, меньше шуток. В окна будто света стало проникать меньше. Отец был внимателен ко мне, даже больше, чем раньше, но было видно, что ему тяжело. И не стало больше тех забавных лекций за ужином. А я по ним так скучаю! Мне тоже было больно. Тысячи декалитров слёз были растворены в подушке. Но я должен был быть сильным, и я был им.

Пришло время, и наступила весна. Близились летние каникулы, и я с нетерпением их ждал. Не только потому ждал, что хотел отдохнуть от учебы в школе. Меня, скорее, привлекало другое: как только начнутся каникулы, я смело смогу себя называть пятиклассником – на тот момент это звучало у меня в голове гордо! Но к моему большому удивлению, лета ждал не только я. Сперва я не обращал внимания на аккуратно сложенные стопки одежды, появляющиеся в различных уголках нашего дома, на посуду, которая из сервантов вдруг стала перекочёвывать в коробки. Я думал, что это часть какой-то генеральной уборки, которую затеял отец, пока в комнате вдруг не появились чемоданы. Запахло переездом.

Само по себе слово «переезд» мне было знакомо, но в его смысл я никогда не вникал. Да и зачем? Ведь мы же самая оседлая семья! Мы не искали место лучше, мы старались облагородить территорию вокруг нас, как те самые деревья из папиных историй. И вдруг… переезд! На новое место. Другой город. Такой же маленький, тихий и уютный городок, но в то же время абсолютно чужой. Другой дом. Другие комнаты, другая мебель, другие запахи. Постепенно я стал осознавать, что скрывает в себе переезд. Это не просто поездка на пикник, это не просто смена обстановки. Это же другая школа, другие учителя, другие дети! У меня здесь столько друзей! А там что? Со всеми одноклассниками я в отличных отношениях, все – мои друзья. Ну, может, только кроме Кузьмы – он со своими плевками по утятам и дурацкими шутками, которыми может рассмешить разве что только себя, уж точно мне не товарищ. Тем не менее, каким бы не было моё мнение об этом переезде, уже в первых числах июня мы с отцом открывали довольно-таки скрипучую и невзрачную калитку, на которой маленькими гвоздиками был прибит кусок белой ткани с прочерченной синей ручкой надписью: «Зеленин Анатолий».

Взору нашему открылись: небольшой огород, запущенный садик, предположительно, окультуренных яблонь, маленькая перекошенная постройка, в которой легко угадывалась старая, обветшалая теплица, какие-то сарайчики, а слева очень даже приличный двухэтажный домик. Ключи от дома висели на самом видном месте, на новеньком блестящем металлическом крючке прямо около двери на уровне поднятой руки. По отцовским меркам это считалось уровнем глаз.

Тут следует объяснить, что дом этот нам достался не просто так, а по работе. Разумеется, по папиной работе. Отец у меня социолог. Если я правильно понимаю, это тот, кто изучает привычки и поведение других людей. Работал он вот уже много лет в одной небольшой компании в сфере маркетинговых исследований, изучая рынок, продвигая какие-то товары. Все эти слова мне, на самом деле, малознакомы, но именно их я неоднократно слышал, когда отец отвечал знакомым на вопросы о своей работе. Я как-то даже втайне от мамы сходил сам на рынок, который отец якобы изучал, хотел глянуть, как он это делает, куда и, главное, какие товары он там двигает. Но его там не оказалось. Я тогда понял, что в городе есть ещё какой-то рынок, просто я об этом не знаю. Рынок рынком, но самой большой любовью отца всегда была биология. Он любит всё живое, что окружает человека: травинки, кузнечиков, всяких белочек, мышек, кошечек, птичек, бабочек. На всё это он смотрит с огромным восхищением! И это не могло остаться просто увлечением. Он выписывал различные журналы про животных, растения, насекомых. Сначала читал их нам за ужином, с восторгом рассказывая, как удивителен мир. Потом стал писать письма в эти журналы, описывая свои мысли, сравнивая поведение зверей и насекомых с людьми, делал какие-то выводы. И в итоге журналы его стали печатать, а ему платить за это скромное вознаграждение. Он стал популярен в нашем городке, многие наши знакомые стали выписывать эти самые журналы, рекомендовать их другим, все стали вдруг интересоваться окружающим миром, незнакомые люди стали здороваться с моим отцом на улице. На работе ему подняли зарплату, когда выяснилось, что люди начали покупать больше товаров, которые продвигал мой отец. В общем, жизнь стала намного интереснее. Но вот я не знал до самого последнего момента, что за его статьями стали наблюдать не только жители нашего городка, но и всей Новосибирской области. Особый интерес проявил директор компании, чья деятельность связана как с продажами, так и непосредственно с зоологией в чистом виде, а именно разведением и продажей рыб. Так он и получил приглашение на работу от небольшой исследовательской станции, прикрепленной к небольшому рыбному заводику, с проживанием в небольшом посёлке, расположенном недалеко от Ордынской трассы, прямо на берегу небольшой заводи Обского водохранилища. Заводь хоть и небольшая, но рыболовные судёнышки и даже компактная баржа, купленная для нужд того самого рыбного завода, передвигались по ней свободно, не опасаясь предательских отмелей, характерных для таких мест.

Прежде чем войти в наш новый дом, мы переглянулись. Похоже было на то, что в тот момент через нас прошёл одинаковый ряд мыслей, состоящий из образов и звуков нашего старого и такого родного жилища. Это и память о звонком смехе, трелью отражённом от стен старого дома в попытках найти в них брешь, чтобы непременно выбраться наружу и быть во всеуслышание. Это и память о вечерних семейных ужинах, давно уже ставших неотъемлемой частью нашего семейного счастья. Это и посиделки на крыльце, с поджатыми коленями, укутанными пледом, и с чашкой горячего чая в руке, дарящего лёгкому летнему ветерку яркий аромат бергамота. Это и великолепные ёлочные узоры на зимних окнах, нарисованные, со слов мамы, Дядюшкой Морозом при помощи Великой Кисти. И многое-многое другое, так бережно хранимое нашей памятью. Я заметил, как отец вдохнул полной грудью и, не выдыхая, открыл дверь, нащупал слева выключатель, включил его и лишь тогда только выдохнул, прикрыв ладонью глаза от неожиданно яркого света.

В отличие от огорода, дом по-настоящему произвёл на нас впечатление. Широкая прихожая была началом большого холла с диваном посередине, мебельной стенкой напротив него, на которой был водружён огромный телевизор, и журнальным столиком между ними. За диваном, непривычно для нашего глаза, расположился овальный кухонный стол, где-то на шесть персон. В конце холла вдоль стены был кухонный гарнитур, плита, холодильник и посудомоечная машина, а на пути к кухонной зоне была лестница на второй этаж и дверь в санузел. На втором этаже было уже привычнее – там хоть были стены. А точнее, наверху располагались две спальни (одна большая, другая – гораздо меньше) и внушительных размеров ванная, совмещённая с туалетом. От вида такой планировки я даже на минуту забыл о всех своих переживаниях, связанных с этим переездом. Мы переглянулись с отцом, улыбнулись друг другу, и воздух прорезал его мягкий, слегка бархатный тенор – первые слова с нашего заселения в новый дом.

– Ну что, Колёк! – сказал мне он, всё ещё улыбаясь, и добавил, подмигивая: – Заносим сумки, бросаем наши кости и пускаем корни в новое место?

– Я – ЗА! – ответил я, в шутку подняв руку, будто на голосовании. – Дом хороший! С огородом разберёмся. Главное, чтобы ещё рыбалка не подвела.

– Не боись! Я как раз для этого сюда и приехал, чтобы каждый местный школьник мог на удочку себе надёргать не каких-то там пескариков да чебачков для своих котят, а солидную форельку своему папке на сковородку!

Мы рассмеялись и в приподнятом настроении разошлись изучать свои комнаты: папа – большую, а я ту, что была поменьше.

Глава 3

– Эй, Зелёнка! Куда намылился?

Услышав знакомый голос, я вздрогнул. На какую-то секунду я подумал, что померещилось. Но чтобы так громко и реалистично?! Да и с чего бы мне мерещился голос Кузьмы? Как пелось в одной старой песне: «Я тебя не видел долго, и ещё б не видеть столько»[1]. Эта строчка как нельзя точно отражала мои глубокие чувства к Серёге Кузьмину. И останься даже я на самом необитаемом острове один, альтернативе подселения его ко мне я всё же предпочёл бы одиночество. А вообще – откуда ему здесь взяться-то? Он же, как и все мои школьные товарищи, остались в прошлой жизни. Она хоть и не такая далёкая пока – всего две недели прошло с нашего переезда, – но здесь-то он точно никак не мог оказаться.

Всё ещё не доверяя своему слуху, я медленно повернул голову на источник звука. Метрах в пятнадцати от меня, около лужи стоял Серёга Кузьмин – мой бывший одноклассник. По крайней мере, я считал его бывшим до этого момента, а теперь засомневался: вероятность учиться снова с ним в одном классе меня не прельщала. Однако в том, что это точно Кузьма, сомневаться не приходилось: всё та же огненно-рыжая кудрявая шевелюра, та же кривая ухмылка, сотни веснушек на его светлом лице. Даже шорты и те прошлогодние – я их узнал по большой дырке на правом бедре, появившейся благодаря торчащему из моста гвоздю. Он стоял и смотрел на меня, ухмыляясь, но как-то не злобно, а больше радостно. В правой руке у него была длинная тонкая хворостинка. И, судя по многочисленным грязным полосам и каплям на его ногах, до того, как увидеть меня, он просто стоял и лупил этой хворостинкой по луже. Ну что с него возьмёшь? Одним словом – питекантроп двадцать первого века!

– Кузьма! Дома, что ли, лужи закончились и ты сюда примчался? Или здесь жёлуди вкуснее? – прокричал я ему неприветливо.

Я знал, что юмор – не его конёк и шутку про жёлуди он всё равно не поймёт, но на враждебную интонацию в моём голосе он должен был отреагировать молниеносно, поэтому я на всякий случай выбрал направление, в каком было проще всего бежать, когда он кинется в мою сторону. Нет, я его не боялся, но силы были неравные, и я это хорошо понимал. Да и временем это было уже проверено.

– Мы на днях тоже сюда переехали, – к моему удивлению, он проигнорировал мой подкол. – Ты знал, что мой отец работал вместе с твоим? И сейчас дядя Толя пригласил моего батю в свою команду. Мы получили хороший дом со всеми удобствами – не то что наш старый! Будем теперь видеться с тобой каждый день, учиться вместе.

У меня всё перевернулось внутри! Маленький воображаемый человечек в моей голове рвал от негодования на себе волосы и топал громко ногами. «Дядя Толя» – это, конечно же, он о моём отце. «Работали вместе» – я этого не знал. А если бы знал, то что? Мысли проносились в моей голове очень быстро. Я был обескуражен и смущён, и, скорее всего, лицо у меня в этот момент было самым глупым в мире. Каково предательство со стороны моего отца – пригласить семью Кузьминых, не посоветовавшись со мной! Уж я бы тогда сразу ему сказал, что этого делать не стоит, что у меня есть другие одноклассники, гораздо лучше Серёги, а значит, и отцы у них интереснее.

– Зелёный, ты чего встал как вкопанный? Дар речи потерял? – Кузьма рассмеялся, и смех его был каким-то простым, не злорадным – и от этого мне стало почему-то ещё обиднее. – Не боись, Колян! Я тоже, когда узнал, обрадовался! А увидел тебя, даже про плавунца забыл, которого пытался хворостиной в луже пришибить. Куда он подевался?

Кузьма стал разглядывать внимательно лужу в поисках своего плавунца. Я знал, что он имел в виду совсем не жука-плавунца, а водомерку – такого клопа, очень похожего на паука и живущего на воде. Я люблю наблюдать за водомерками – они так лихо и искусно скользят по водной поверхности, словно дают представление по фигурному катанию. Ну а Кузьма, конечно же, всегда пытался им просто навредить: в лучшем случае – плюнуть на них; в худшем – попасть по ним палкой или камнем.

– Погоди, – опомнился я, – ты говоришь, что мой папа пригласил твоего в свою команду?

– Ну да! – снова оживился он. – Я же и говорю, что дядя Толя позвал… нам дали дом… мы уже переехали три дня назад, ещё вещи не все разложили. Вон глянь – видишь красную крышу? – Кузьма вытянул руку с прутиком, указывая на свой новый дом, но мне было не до этого.

– Пригласил в свою команду, – продолжил я задумчиво. – А это значит, что мой папа будет начальником у твоего?!

Вот оно! Вот эта спасительная мысль, которая вернула мне настроение в ту же секунду. Может, всё не так уж и плохо? Может, даже я смогу управлять самим Кузьмой? От этой мысли я улыбнулся и посмотрел на Серёгу, теперь уже совсем другим взглядом – более уверенным. Серёга стоял нахмурившись. Видно было, что эта мысль его ещё не посещала. Да и где ему было думать об этом, когда по лужам бегало столько водомерок, в воздухе летали стрекозы, да и кузнечиков вокруг было не счесть. И каждого из них ему хотелось поймать, и с каждым из них ему хотелось что-то сделать – что-то не очень хорошее.

– А может, и так! – наконец сказал он. – Что из того? Был бы дядя Толя плохим начальником, мы бы, наверное, и не стали переезжать.

Эта мысль была настолько простой и умной, что я даже немного растерялся. А ведь и правда! Получилось так, будто Кузьма о моём отце подумал лучше, чем я. Меня это немного смутило, но я вдруг понял, что первый раз в своей жизни почувствовал к Кузьмину Серёге уважение. Совсем ещё недавно для меня это показалось бы совершенно немыслимым, но сейчас это был факт. Значит, под этой огненно-рыжей копной волос всё же бывают какие-то мысли с доводами и выводами, а не только мимолётные образы, отражённые в инстинктах навредить насекомышам да утятам. Мне стало вдруг стыдно.