Детектив от Иоанна
– И эти снимки печатают на обложках популярных глянцевых журналов, – добавил Аулис.
Стюардесса оставила свой нос в покое и настороженно покосилась на Аулиса.
– Пока еще не печатают, но обещают в будущем… А откуда ты знаешь?
Аулис не стал объяснять, что каждая его новая подружка при первом знакомстве рассказывала нечто похожее – и про фотопробы, и про глянцевые журналы, и про предложения сниматься в кино. А потом, после бокала сладкого коктейля в баре, соглашалась на любовь в ближайших парковых кустах. Он подошел к девушке со спины и указательным пальцем приподнял кончик ее черного, как у ротвейлера, носа.
– Тебе лучше вот так, – посоветовал он.
– Но тогда слишком заметны ноздри!
– Зато мордашка становится озорной.
Она оттолкнула его от себя и пошевелила носом, придавая ему прежнюю форму.
– Вот сейчас муж выйдет, и ты увидишь, что значит быть озорным, – пообещала Стюардесса. – Руки помыл бы, прежде чем за мое лицо хвататься. Турист, что ли?
– Разве я похож на туриста? – фыркнул Аулис, скручивая крышку на бутылке спрайта. – Я президент международного суперэлитного альпклуба экстра-класса "Свободное падение". Не слышала о таком? Лечу подписывать контракт с норт-фрудийской фабрикой по переработке агавы. А на завтра у меня запланирована охота на тигров, затем дайвинг с акулами, прием у консула и выступление перед активом гренландских мормонов… А что, твой муж очень ревнивый?
– Очень, – с безусловной убежденностью ответила девушка, и как бы невзначай подторкнула нос кулаком – ей не давали покоя слова Аулиса о том, что ей пойдет быть курносой. "Вполне может быть!" – наверное, подумала она и добавила: – Он меня обожает! Он дня без меня прожить не может. Он все время думает и заботится обо мне. А какой он щедрый! Чего он мне только не наобещал подарить в будущем!
Аулис присосался к горлышку и незаметно рассмотрел темно-коричневые коленки Стюардессы. Он еще никогда в жизни не общался с такой колоритной девушкой. Коленки были так себе. А вот прическа, состоящая из множества тонких косичек, его впечатлила. Он представил эти косички раскиданными по подушке, прикрытые рысьи глазки, частое шумное дыхание и нечаянно хмыкнул.
Стюардесса строго взглянула на него.
– Ты зря хрюкаешь, – холодным тоном произнесла она, выдавливая на тыльную сторону ладони увлажняющий крем с крокодиловым молочком. – Здесь, в самолете, о пилотах нельзя думать плохо… Это к добру не приведет. Сейчас от них зависит всё – наша жизнь, судьба, здоровье, благополучие. У них титаническая работа. В них надо верить. Вот ты сейчас треплешь языком и водичку попиваешь, а они… они… на нервах… из последних сил… ради нас… ради самолета… не ведая сна и покоя…
– А с чего ты взяла, что я думаю о пилотах плохо? – возразил Аулис. – Просто я хотел пригласить тебя сегодня вечером в ресторан.
– Вечером? – как эхо повторила Стюардесса, и Аулису показалось, что она растерялась и покраснела, да вот только на черной коже румянец не проступил. – Я даже не знаю, что на это ответить… Я уж отвыкла от ресторанов… Да там, должно быть, еда невкусная… А вдруг откроется понос или рвота? Мало ли что подсунут…
– Мы пойдем в самый приличный ресторан, – заверил Аулис. – А потом у меня в номере шампанское попьем.
– Ну да, – неуверенно кивнула Стюардесса. – Это само собой. С шампанского, собственно, можно и начать… Вот только не знаю, как тебе это объяснить… Я прямо-таки вся в смятении. У меня мысль перекликнило… Надо все подсчитать, взвесить…
– Ты не знаешь, что сказать мужу? – пришел на помощь Аулис.
– Да ничего ему и говорить не надо… Он мне, понимаешь ли, обещал колечко с бриллиантом…
– Фу, какая ерунда! – всплеснул руками Аулис, лихорадочно гадая, кто перед ним: дура, опилками набитая или хитрая бестия. – Подумаешь, колечко пообещал. Я тебе тоже что-нибудь пообещаю. Например, еще более крутое колечко, с двумя брюликами!
– Правда? – обрадовалась Стюардесса. – Ну тогда… тогда зачем нам ждать вечера?
"Все-таки дура", – пришел к выводу Аулис, и у него от волнения учащенно забилось сердце. С такой концентрированной экзотикой он еще никогда не сталкивался. Пока он торопливо раздумывал, прилично ли будет воспользоваться столь безграничной доверчивостью Стюардессы, и действительно ли она так привлекательна, как показалась ему сначала, Стюардесса толкнула его в закуток, огороженный шторой, где находилась бортовая кухня. Раздевалась она празднично, легко, быстро, с молодежным задором, и хотя ее немножко донимали сомнения относительно обещания Аулиса, острое желание заполучить колечко с двумя брюликами было неподавляемым. Аулис же, старательно раскачивая самолет, чувствовал себя подонком, но остановиться не мог.
– Смотри, сколько у меня уже всего, – сказала она, одной рукой застегивая пуговицы на блузке, а второй снимая с полки изящный, крепкий, обшитый хрустящей слоновьей кожей блокнот. Раскрыла его на первой странице и с трепетным волнением поднесла к глазам Аулиса. Мысли Аулиса были растрепаны, его сознание еще не вернулось в голову окончательно, и он пялился на исписанную страницу ничегошеньки не понимая. "Вилла в Эльдоре; 100 000$ на серебряную свадьбу; трехэтажный особняк в Пхунхамьяхре на берегу Марданьяхмы; кольцо с бриллиантом; "Мустанг" спортивный (красный) – всё от Опио!!! 1000$ от Ангарии Муутаси. 345$ от Альфонса Осача. 45543$ от Миши Рабиновича. 655$ от Атанаса Бомбиру. 43$ от Саши Воробьева. 77$ от Рашида Мысымбаева…"
– Что это? – как ни старался, не понял Аулис.
– Это все, что обещали мне мои мужчины, – пояснила Стюардесса, целуя страничку. – Сейчас я запишу сюда и твое колечко с двумя бриллиантами.
И девушка с таким восторгом подпрыгнула, что треснулась темечком о низкий потолок.
Глава третья
Спрыгни вниз!
"Тяжелый случай", – думал Аулис, идя по проходу в хвост самолета. Его вяло, без особого аппетита грызла совесть. Поравнявшись с последним рядом, он краем глаза заметил, что белого арестанта между полицейскими нет. Отдернул шторку, за которой находилась дверь туалета, и только тогда услышал, как полицейские хором крикнули ему, будто служебной собаке:
– На место!
Но Аулис уже отгородился от них шторкой, аккуратно врезанная в перегородку дверь была рядом, а за ней, так волнующе близко, его ждал компактный толчок из нержавейки. Разве можно возвращаться, когда до желанной цели всего шаг? Аулис взялся за ручку, но дверь вдруг раскрылась, и он увидел перед собой блондина в наручниках. Аулис посторонился, пропуская его, но блондин вовсе не торопился переступить через порог. Кинув быстрый взгляд на задернутую штору, он тихо спросил:
– Рашн?
Аулис тоже глянул на шторку, почему-то пожал плечами и не очень уверенно ответил по-русски:
– Вообще-то я карел.
– Турист из России, значит, – по-своему понял блондин, глядя на Аулиса, как на родного и очень богатого брата, которого не видел много лет. – А меня вот как… – Он приподнял скованные руки. – По ложному доносу… Обидно, знаешь…
– Жаль, – пробормотал Аулис, желая как можно быстрее закончить разговор с этим экстрадированным земляком.
– Ты ухо держи востро… – предупредил блондин. Он хотел еще что-то добавить, но Аулис быстренько подвел черту:
– Ладно, – и зашел в туалет.
Он запер дверь и, глядя на то, во что превратилась выпитая им пепси-кола, подумал о блондине. Вот как мир тесен! У черта на Куличках соотечественника встретить можно. Вляпался мужик. Говорит, по ложному доносу… Но верится с трудом. Скорее, он воришка или контрабандист. А может расист, апартеидчик и сегрегатор. И нечего с ним в разговоры вступать. А то моргнуть не успеешь, как завалит просьбами: спасай, зёма! перегрызи наручники, замочи полицейских, потому что родина у нас одна, да и я белый и пушистый…
Он вышел в тамбур, отряхивая от воды вымытые руки, отдернул занавеску и направился по проходу на свое место. Полицейские молча сопели, а вот блондин буквально прожигал Аулиса взглядом. Этот взгляд Аулис нутром чувствовал, хотя смотрел себе под ноги. "Только не смотри на него! Только не взгляни!" – внушал он себе, но тут словно черт его дернул, и Аулис повернул голову. И взгляд – глаза в глаза! И Аулису сразу стало жалко блондина и стыдно за свою черствость. И полицейские это увидели и поняли. А блондин – подлый пакостник! – еще вскинул скованные руки вверх и громко крикнул:
– Спасибо тебе, земляк!
А потом еще и подморгнул. Аулис, человек по натуре общительный, рефлекторно ответил таким же подмаргиванием, хотя готов был выдрать свой глаз, чтобы не допустить этого. Но его молодое приветливое лицо как бы жило самостоятельной жизнью и, словно продажная девка, готово было улыбаться всем подряд.
Не успел Аулис вернуться на свое место и прижаться лбом к холодному стеклу иллюминатора, как ему больно наступил на ногу полицейский.
– Ты с ним знаком? – спросил он.
Роста он был приличного, и настолько широк в плечах, что можно было только удивляться, как он вообще попал внутрь самолета. На коротких волосах сверкали капельки пота. Безжалостное лицо полицейского напомнило Аулису кого-то из великих боксеров, который на ринге не боксировал, а попросту укладывал на пол своих соперников правым хуком или левым апперкотом. О приличном опыте кулачных боев свидетельствовал расплющенный и сдвинутый в сторону, как флюгер при сильном боковом ветре, нос, да шрам под ухом.
– С кем знаком? – переспросил Аулис и подумал: "Ну вот! Накаркал на самого себя!"
– Не прикидывайся потрошеным бородавочником! – предупредил полицейский и схватил Аулиса за белесый чуб. – Ты ведь ему подморгнул!
– Я и вам могу подморгнуть, – справедливо заметил Аулис и почувствовал, как по его щеке побежала слеза.
Полицейский, насладившись этим зрелищем, разжал руку, в которой остался приличный пучок светлых волос, похожих на солнечные лучики.
– Паспорт!
Документ, выданный Аулису родным отечеством, полицейский изучал долго и придирчиво, не в пример администратору аэропорта.
– Какого черта ты здесь? – спросил полицейский, разглядывая фото то одним, то другим глазом.
– У меня в Норт-Фруди бизнес.
– Что? Би-и-изни-ис??
В черных глазах полицейского искрилась несбыточная мечта сочетать в себе и сыщика, и судью, и палача одновременно, чтобы можно было обвинить, засудить и наказать Аулиса здесь, сейчас, немедленно: схватить его огромной лапой за горло, а потом как шарахнуть головой о перегородку, так, чтобы мозги по всему салону… Ну если не шарахнуть головой о перегородку, то хотя бы припереть к ней убойными, неопровержимыми, исчерпывающими уликами. Дрожа от сыщицкого азарта и острого желания не обмануть своих ожиданий, полицейский выдернул из своего тугого кармана радиостанцию, включил ее, прижал к уху, но ничего не услышал, и сколько бы ни тряс ее, связи не было. Пробормотав что-то, он понес паспорт за шторку, вероятно, в пилотскую кабину, чтобы воспользоваться бортовой радиостанцией.
Совесть у Аулиса была чиста, точнее, совести у него вообще не было, но он боялся роковой ошибки, трагического совпадения или банальной подлости со стороны полицейского. Ждать пришлось долго. Это можно было объяснить тем, что запрос полицейского увяз в бездонных банках данных Интерпола. Аулис смотрел на затаившуюся в мутной дымке рыжую землю, кое-где залатанную зелеными лоскутами. Ему уже не хотелось ни пива, ни подводной охоты, он уже не мог ни о чем другом думать, кроме как о свободе, незыблемость которой пошатнулась после нелепой встречи с плененным соотечественником.
Самолет успел долететь до грязно-серых облаков, похожих на перестоявшую бражку, когда полицейский вернулся. Он уже не смотрел как людоед в глаза Аулису, не хватал его за волосы. Вероятно, полицейского охладила безупречная по африканским меркам характеристика молодого человека. Тем не менее, паспорт полицейский оставил себе.
– В аэропорту получишь, – буркнул он, заталкивая документ в пропотевший до сырости нагрудный карман.
Аулис мысленно поклялся, что не встанет с кресла до самого прилета в Норт-Фруди, пусть даже его мочевой пузырь лопнет. Он снова прилип к иллюминатору, ожидая того момента, когда крыло самолета подобно ножу вонзится в комковатое облако. И тут вдруг гул двигателей перешел на октаву ниже, стал басовитым и шипящим, а минутой позже из задней кромки крыла стал выдвигаться похожий на язык закрылок. Стандартный пассажир не придал бы этим трансформациям никакого значения – мало ли что там мудреного происходит, главное, чтоб самолет не падал и не горел. Но Аулис не входил в число заурядных пассажиров. Он являл собой образец любящего небо молодого энтузиаста, за плечами которого осталась армейская служба в полку транспортной авиации, да несколько прыжков с парашютом, и даже десяток самостоятельных полетов на дельтаплане в спортивно-оздоровительном центре "Ариэль". И этих азов авиационных знаний ему оказалось достаточно, чтобы сделать вывод: с самолетом происходит нечто из ряда вон выходящее. Точнее говоря, самолет резко сбрасывал скорость, но при этом даже не думал идти на снижение.
"Первый раз вижу, чтобы закрылки выпускали на такой большой высоте", – подумал Аулис и, успокаивая себя, быстренько состряпал псевдонаучный вывод, что пилоты решили вонзиться в облако на маленькой скорости, чтобы избежать излишнего обледенения.
Тут в салон с подносом вошла Стюардесса. Аулис хотел притвориться спящим, но не успел. Пришлось улыбнуться девушке. Она тоже улыбнулась в ответ. Аулис смотрел на ее лицо, словно на дисплей с информацией о техническом состоянии самолета. Все в порядке, можно успокоиться. Шоколадная девушка в облитой фантой блузке была не просто спокойной и безмятежной. Она была угомонившейся, сытой, индифферентной, как престарелая пантера, которой сделали укол со снотворным. Ее сонные глазки обволакивал мед уверенности в завтрашнем дне. "Была б нештатная ситуация, – подумал Аулис, – она бы скакала по салону с вытаращенными глазами".
Стюардесса чмокнула губками, словно хотела сказать Аулису, что она все помнит и по-прежнему находится под впечатлением, и пошла в хвост самолета, оставив за собой запах подгоревшего кофе. Минуту спустя вернулась.
– Кофе? – игриво предложила она и протянула Аулису поднос.
Он взял маленький пластиковый стаканчик и помешал сахар ложечкой, похожей на зубочистку.
– А ты? – спросил Аулис, поднося стаканчик к губам.
– Я уже три чашки выпила, – ответила Стюардесса, присаживаясь на плоский баул у ног Аулиса, словно обласканная собачка. – Все равно засыпаю. Так покойно и сладко на душе…
– Не выспалась ночью?
– Ночью мы с мужем гуляли на свадьбе моей подруги. Пили до четырех утра… Потом подали жареную зебру. Опио упал под стол…
"Ни хрена себе! От командира перегаром разит, второй пилот всю ночь на свадьбе гулял," – подумал Аулис и снова глянул через иллюминатор на распушившееся крыло. Он подумал, а нет ли причинно-следственной связи между состоянием пилотов и нечаянно выпущенным закрылком.
– Это у вас такая семейная традиция – гулять всю ночь перед рейсом? – пошутил Аулис.
– Это неплановый полет, – ответила Стюардесса, безуспешно борясь с наваливающимся на нее сном. – Опио позвонили в семь утра и сказали, что надо подменить одного человека из основного экипажа. Заболел он, что ли… Меня в терминал на руках занесли, я была никакая… Я подремлю здесь немножко, хорошо? Если позовут, толкни…
Последние слова она произнесла уже с закрытыми глазами. Впервые с начала полета Аулис почувствовал щекочущее душу недоверие к технике и тем людям, которые ею управляли. Он снова посмотрел в иллюминатор. Самолет заметно сбавил скорость, и теперь казалось, что он неподвижно висит над облаком, а пропеллеры вращаются сами по себе, как ветряные мельницы… Аулис представил, как Опио засыпает за штурвалом, его голова безжизненно валится на приборную панель, и его англо-африканский нос ассирийского разлива утыкается в тумблер выпуска закрылков… "Ерунда! Быть такого не может, – успокоил себя Аулис. – Там же еще командир. От него хоть и разит перегаром, но выглядит он молодцом. Долетим!"
Самолет слегка накренился, пошел на поворот, и солнечный блик скользнул по лицу Стюардессы. Аулис подумал, что у темнокожих девушек есть огромное преимущество: если даже они всю ночь не спали и пили, то все равно утром не заметишь синих кругов под глазами… Она вызывала у него легкое чувство жалости и вины. Детская доверчивость омлетом растеклась по ее светлой и радостной жадности, и это блюдо притягивало к девушке разношерстных хитрецов. И Опио еще тот хитрец и жлоб! Уж слишком много он ей наобещал, даже к серебряной свадьбе (а будет ли она когда-нибудь?) подарок анонсировал. А дуреха верит, радуется, спит крепко в полной уверенности, что ее будущее на мази, и придут к ней слоновьим стадом виллы, счета в банке, приглашения из Голливуда, престижные роли да издатели толстых глянцевых журналов… Чувство жалости к клинической доверчивости Стюардессы разбухало в душе Аулиса подобно опаре, и он уже подумывал о том, что как честный мужчина просто обязан сводить девушку в ресторан. Но тут его отвлек крайне неприятный, обволакивающий ноги ледяной сквознячок. Аулис встал, стараясь не разбудить Стюардессу, выпотрошил несколько мешков и нашел белую ковровую дорожку из мягкой ангорской шерсти. Прикрыл ею ноги девушки и вернулся на свое место. Но прошло еще несколько минут, и Аулис продрог до самых костей.
Пришлось снова поднялся и выйти в проход. Там Аулис принялся размахивать руками, чтобы согреться. От сквозняка штора колыхалась, как флаг на корабельной стеньге… Безобразие! Пилоты экономят на обогреве салона! Одно утешает, что лететь осталось не больше тридцати минут. Аулис начал копаться в других мешках в поисках какой-нибудь теплой одежды или одеяла, но натыкался то на утрамбованные стопки джинсов, то на рулоны туалетной бумаги или коробки с кроссовками. Он уже подумывал о том, не напялить ли ему пуловер, который он прихватил с собой на случай непредвиденных холодов, но неохота было вытаскивать из-под кресла накрепко застрявшую там дорожную сумку.
"Наверное, пилоты открыли в кабине форточку", – предположил Аулис и заглянул за штору.
Первое, что он увидел, это были пластиковые бутылки, которые катались по полу, подгоняемые мощным воздушным потоком. Потом его взору представилась широко распахнутая дверь в пилотскую кабину, приборная панель с мерцающими дисплеями и два пустых кресла.
Аулис обернулся, посмотрел в конец салона – ему пришла мысль, что оба пилота одновременно вышли в туалет. Но проход был пуст, из-за края большой коробки выглядывала голова спящего полицейского… Нет, если бы пилоты вышли в туалет, Аулис обязательно увидел бы их. Должно быть, они где-то рядом с кабиной, в тамбуре и на бортовой кухне…
Аулис зашел за штору, поднял с пола бутылку и, немного нервничая, машинально свинтил крышку. Ветер усиливался с каждым его шагом. Футболка раздулась как пузырь. Аулис почувствовал, что ему трудно дышать. Он схватился за край переборки, на которой висело зеркало, и на мгновение увидел свое отражение. Вот это глазища! А волосы встали дыбом и шевелятся, как черви! А рот зачем раскрыл? Напуган, напуган-то как!
Он сделал еще шаг, машинально хватаясь за полки, гнезда для бутылок и хомуты для пожарных баллонов, как будто пол уходил из-под его ног, и все вокруг переворачивалось верх дном. От ощущения близкой, обнаженной, ничем не прикрытой высоты у Аулиса похолодело внутри, и мигом вспотели ладони… Он едва не вскрикнул: из-за перегородки показалась рука. Скрюченные пальцы царапали металлический пол. Кто-то полз в его сторону, судорожными движениями хватаясь за воздух. Превозмогая себя, Аулис двинулся вперед… О, господи! Из его груди вырвался сдавленный вопль. Похожий на Пеле командир самолета лежал на полу и корчился в агонии. А сколько крови! До Аулиса не сразу дошло, что на летчике красная рубашка не потому, что он надел ее вместо белой… Аулис ринулся к командиру, но словно на невидимое препятствие налетел. Ужас окатил его ледяной волной.
Дверь! Входная дверь была раскрыта настежь, и сквозь проем невообразимо отчетливо были видны медленно проплывающие облака, и рваные лучи заходящего солнца, и мощным потоком, как вода сквозь пробоину, заливался пронзительный рев мотора… Аулиса откинуло назад. Животный страх высоты парализовал его волю, и до безумия захотелось намертво схватиться за раковину, привязать к ногам занавеску, сунуть голову в микроволновую печь и позволить ветру оторвать себя разве что только с фюзеляжем вместе.
– Дверь… – прохрипел командир, залипая щекой в луже крови. Его глаза стали белыми, лишенными зрачков, язык вывалился, как у коровы, подвешенной к крюку на скотобойне, и из носа пошли розовые пузыри.
Спокойствие! Надо закрыть дверь… Аулис чувствовал, как его всего трясет. Он приподнял ногу, выбирая место, куда ее поставить. Командир занимал весь узкий тамбур от двери до перегородки с зеркалом. Правая его нога лежала на порожке, и кончик ботинка свисал над бездной. Именно это показалось Аулису самым страшным, отчего где-то в паху наступила невесомость, и низ живота онемел, будто был обложен кусками льда. Жирная и скользкая, как олифа, кровь разлилась, захватывая оставшееся свободное пространство на полу, и ступить было решительно некуда… Командир раскрыл рот, шевельнул языком, но сказать уже ничего не смог, лишь шлепнул ладонью по вязкой жиже и сжал в агонии кулак со склеенными кровью пальцами…
Аулис осторожно наступил ему на поясницу, перенес тяжесть тела вперед… Сейчас командир как дернет спиной, и Аулис ка-а-ак вылетит наружу… Но командир уже не шевелился, кожа ходила под его рубашкой, словно банановая шкурка на асфальте. Аулис, холодея от запредельных ощущений, потянулся к мощной ручке двери, схватился за нее, и тотчас дверь пошла на рычагах по широкой амплитуде, задела ногу командира, сорвала с нее ботинок, который тотчас был подхвачен ветром и снесен в открытый проем.
– М-м-м… – простонал Аулис, очень точно воспринимая ощущения, которые в этот момент испытывал командирский ботинок. Дверной проем словно притягивал его, нашептывал: "Подойди же, не бойся! Спрыгни вниз! Тебе будет хорошо!" Едва управляясь с этим соблазном, он навалился на дверь всем телом, загоняя ее в пазы. Потом надавил на ручку, провернул ее как стрелку курантов, и почувствовал, что дверь встала на свое место мертво, влитую. И стало необыкновенно тихо, уютно и покойно. Стены, потолок, полки, откидные стульчики – все на своих местах, все неподвижно и по виду незыблемо. Правда, теперь особенно чувствовался запах крови, и у Аулиса тошнота подкатила к горлу. Он сделал шаг назад, стараясь не вляпаться, и тотчас почувствовал, как чья-то рука крепко сдавила ему шею.
Глава четвертая
Полет нормальный
– Стоять! Не шевелиться! Руки на стену!
Это был полицейский с боксерским носом. Он толкнул Аулиса на перегородку и оцарапал ему щеку пистолетной мушкой.
– Эй! Что вы делаете?! – вспылили Аулис. Он уже и без того натерпелся, совершая неплановый подвиг, и боль, которую доставил ему полицейский, посчитал незаслуженной.
– Молчать, бабирусса кастрированная!
Аулис подчинился, хотя не причислял себя к кастрированным бабируссам, и даже не знал, кто это такие, оперся руками о перегородку и тотчас размазал ладонью кровяной мазок. Какая мерзость! Аулис растопырил пальцы, с отвращением глядя на выпачканную руку и машинально, лишь бы скорее очиститься, вытер руку занавеской. И немедленно получил удар по почкам. Аулис взвыл от боли.
– Хочешь избавиться от улик?! Сейчас я сделаю из тебя циркового бабуина!
– От каких еще улик? Я только закрыл дверь!
– Молчать, сволочь!! Ноги шире!
Дурдом какой-то! Пиная ногами катающиеся по полу бутылки, в тамбур забежала Стюардесса, увидела лежащего в луже крови командира, схватилась за лицо и истошно закричала:
– Уби-и-или!! Уби-и-или!!
От этого крика у Аулиса все внутренности сжались и задрожали. Ему стало страшно. Девушка продемонстрировала, как на самом деле надо реагировать на данную ситуацию. Ей, как члену экипажа, было видней.
– Я хотел ему помочь! – оправдывался Аулис, стараясь поскорее объясниться перед полицейским, чтобы избавиться от нелепых подозрений, пока те еще в зародышевом состоянии. – Он умирает!! Вы что, не видите?!
– Я все вижу, кусок кала!! Закрой рыло!
– Да как вы… – опешил от обиды Аулис. – Я гражданин России… Я буду… Я на вас…
– Я же сказал: кусок кала! – повторил полицейский, едва не касаясь толстыми губами тонкого и изящного носа Аулиса.
В тамбуре, словно тень, появился второй полицейский. В отличие от своего коллеги, этот напоминал болезненного интеллигента с садистскими наклонностями. Лицо его было спокойным, вдумчивым, источающим безусловную справедливость и решимость хирурга произвести радикальное иссечение драгоценного органа; очки с тонкими дужками съехали на середину носа, подслеповатые глаза смотрели поверх линз с нравственным осуждением и остреньким хищным аппетитом. В какой-то степени он походил на адвоката, с успехом защищающего на суде сексуального маньяка. Аулис подумал, что этот человек сейчас начнет его пытать, и при этом будет улыбаться и говорить тихо и вежливо.