Медная роза
Она кусает губы. Ей хочется плакать.
– Через полгода поздно будет, – отвечает. – Мне сейчас надо.
Манасян шумно дышит в трубку.
– Я могу взять ссуду у знакомого банкира, – говорит он. – Тысяч семь он мне даст. А больше не даст – хоть убей!
Она опускает трубку и продолжает смотреть на телефон. Дочь дергает ее за руку. Она просит, чтобы Ольга почитала ей сказку. «Ты должна позвонить ему!" – мысленно приказывает себе Ольга. А внутренний голос возражает: "Конечно, друзья познаются в беде, но совесть иметь надо!"
Некоторое время она борется с собой, но все-таки поднимает трубку и набирает номер Димы.
– Что случилось? – доносится его спокойный голос.
К ней возвращается уверенность.
– Мама серьезно больна, – говорит Ольга. – Нужны деньги на операцию. Большие деньги.
– Сейчас я приеду! – отвечает он.
Ольга опускает трубку. В душе – пустота. Нервы – как пружина. Ксюша снова дергает ее за руку и просит почитать сказку. Ольга чувствует, как в ней что-то ломается. Она вскакивает со стула и, не сдержавшись, шлепаю дочь:
– Отстань от меня со своими сказками!! Отстань!! Глупая девчонка!! Эгоситка!!
Дочь отбегает, становится у стены и недоуменно смотрит на маму, моргая мокрыми ресницами. Ольга падаю перед ней на колени, обнимает ее и вымаливает у нее прощение.
* * *Она сидит в машине Димы и нервно теребит застежку на своей сумочке.
– Сколько надо денег? – спрашивает Дима.
Ольга отвечает не сразу. В горле стоит комок.
– Семь я нашла. Осталось двадцать три тысячи, – едва слышно отвечает она.
– Рублей?
– Нет, долларов.
Дима хмурится, но голос у него по-прежнему твердый.
– Сейчас сделаем, – говорит он и достает мобильник.
В это мгновение она ненавидит себя. Ей кажется, что она начинает просачиваться сквозь сидение. Дима негромко говорит с каким-то Эдиком, просит у него телефон риэлтора. Потом говорит с риэлтором.
– Мне бабки срочно нужны, понимаешь?! Срочно!! Я согласен на любой вариант… Да, квартира моя, общая площадь сорок квадратных, третий этаж… Даешь взамен нее коммуналку, и мы в расчете!
До Ольги начинает доходить смысл переговоров. Она смотрит на Диму почти со страхом.
– Подожди! – кричит она и хватает его за руку.
Дима отключает телефон и с удивлением смотрит на Ольгу.
– Ты чего?
– Подожди! – повторяет она тише. – Не надо. Я… я передумала.
Дима хмурится. Он сбит с толку.
– Как, то есть, передумала?
– А так, – отвечает она и, пряча глаза, открывает дверь. – Извини…
Она выходит из машины. Дима кричит ей вслед, но она захлопывает дверь и бежит куда глаза глядят.
* * *Мокрый снег в лицо. Желтые неоновые огни. Ослепительный свет фар. По улице течет поток машин. Он напоминает огненную лаву. Ольга идет по краю тротуара. Сапожки забрызганы грязью. Рев машин оглушает ее. От выхлопов першит в горле. Она не помнила, как я очутилась здесь. Группа девушек, стоящая под светящейся рекламой, с напряженным любопытством следит за ней. Кто-то трогает ее за плечо и повторяет:
– Дэвушка, подожди! Сколько просишь?
– Дорого, – едва слышно отвечает Ольга. – Очень дорого…
– Харашо! Я заплачу!
Ей кажется, что она уже не владеет собой. Что это не она, а героиня какого-то ужасного фильма идет по краю тротуара, ослепленная фарами автомобилей. Этот фильм не просто ужасен. Он отвратителен. В нем рассказывается о крушении, о катастрофе души.
– Оля!! Оля!!
Она останавливается и поворачивает голову. Рядом стоит машина, из салона несутся тяжелые ритмы рока. Дверь открыта. Она видит Глеба.
Небритый брюнет, который преследовал ее, мгновенно растворяется в толпе, но какая-то полная блондинка с длинными распущенными волосами крепко хватает Ольгу за руку.
– Не наглей, подруга! – ядовитым голосом шепчет она мне. – Это не твой клиент!
Глеб оказывается между нами. Он заталкивает Ольгу в машину и трогается с места.
– Это что за фокусы, Оля? – с удивлением говорит Глеб, сворачивая в какой-то темный переулок. – Ты что там делала?
– А ты что? – эхом отзывается Ольга.
Глеб не отвечает, лишь криво ухмыляется. На его лице нет ни брезгливости, ни испуга, ни гнева. Он словно обрадовался, увидев Ольгу среди проституток. Ее колотит от озноба. Она не может согреться, хотя в салоне жарко. С мокрых волос на колени падают капли. Глеб достает с заднего сидения бутылку и протягивает ей. Она делает большой глоток, и в груди разливается огонь.
– Одолжи мне двадцать три тысячи долларов, – произносит она.
Просьба не удивляет Глеба. Он по-прежнему спокоен, словно речь идет о двадцати трех рублях.
– Зачем тебе?
– Мама больна лейкемией. Ей нужна операция.
Глеб недолго молчит. Он обгоняет одну машину за другой. Мощные колеса во все стороны разметают лужи. Люди на остановках шарахаются от потоков грязной воды.
– Хорошо, – отвечает он. – Я оплачу операцию твоей маме. Только я дам тебе деньги не в долг, а навсегда. Я помогу тебе бескорыстно.
Ольга еще не понимает, почему Глеб собирается дать ей деньги навсегда, и что значит "бескорыстно". Она не может думать о такой ерунде. Самое главное, что Глеб оплатит операцию. Значит, мама будет спасена.
Она делает еще один глоток. Коньяк обжигает горло, но это приятно. Тепло пошло в руки и ноги. Жизнь вернулась.
Глеб остановился на светофоре и посмотрел на нее.
– У тебя было достаточно времени, чтобы подумать над моим предложением выйти за меня, – сказал он. – Надеюсь, ты уже приняла окончательное решение…
Глава четвертая
Ольга просыпается, подходит к окну и ничего не видит. Туман. Серая, беспросветная мгла накрыла ее дом, приглушила звуки, размазала краски. Куда ни глянь – матовая завеса. Нет ни земли, ни неба, ни солнца. Ольге тесно и душно, ей не хватает воздуха…
Она задергивает штору и начинает бесцельно ходить по комнате. Потом подходит к зеркалу и рассматривает свое лицо. Ей кажется, она перестала себя узнавать. «Вот лицо предательницы, – мысленно говорит она сама себе и невольно сжимает в руке тяжелую медную пепельницу. – Вот так выглядит человек, который способен на подлость. Вот такие у него глаза, вот такие губы и нос. Посмотри, насколько этот человек отвратителен…»
Она замахивается на свое отражение, но в последнее мгновение ее что-то удерживает, и она опускает руку.
* * *Она читает его письма с ужасом. Ольга уверена, что Сергей расплачивается за ее грех. С ним что-то происходит. Судьба словно нарочно кидает его на грань между жизнью и смертью. Его жизнь превратилась в настоящий ад… У нее дрожат руки, строчки плывут перед глазами. «Милые Олюшка и доченька Ксюша! Я жив и здоров, хотя сам до сих пор с трудом в это верю. В прошлый вторник наша колонна попала в засаду…»
Она дала прочитать письмо Ираиде из книжного отдела. Уж кто-кто, а она знает толк в стилистике.
– Нормальное письмо, – заверяет Ираида. – У тебя, моя милая, слишком богатое воображение!
Ольга успокаивается и пытается перечитать письмо, но сердце снова наполняется ужасом. Она закрывает глаза и как наяву видит Сергея. Он лежит на броне боевой машины и постоянно что-то говорит или напевает – разобрать сквозь грохот боя невозможно. Он не может лечь удобно, его поза скомкана. Забыв снять солнцезащитные очки, он прижимается щекой к прикладу автомата. По обе стороны дороги поднимаются к туманному небу обрывистые склоны, покрытые пятнами грязного снега. Там, за черными стволами деревьев, прячутся враги. Сергей не слышит звуков своих выстрелов, лишь чувствует, как содрогается внезапно оживший в его руках автомат, и горло обжигает знакомый запах пороховой гари. Броня под его грудью начинает дрожать, словно сама выделяет из себя чудовищную энергию, и Сергей щекой чувствует обжигающий жар огня пулемета. Он спокоен, он не испытывает ни ненависти, ни страха, ни жестокости. Он лишь четко и ясно осознает, что нужен плотный огонь, что необходимо прикрыть машину от прицельного огня гранатометчиков. Иначе – конец… «Почему так поздно?! – думает он о пулеметчике Шарипове. – Где он был раньше?!» Сергей пытается определить время с начала обстрела, но не может: голова кажется чугунной, она невыносимо болит. Он вновь нажимает на спусковой крючок, еще сильнее вжимаясь в броню, но автомат в его руках неподвижен, лишь раздается металлический щелчок ударника. «Как некстати! – думает Сергей, боясь потерять ставшие бесценными секунды, отстегивает связанные изолентой магазины, переворачивает полным вверх и, нервничая, ударяет им об автомат – никак не присоединяется… И вдруг броня словно становится на дыбы. Упираясь ногами в спинку сидения, Сергей интуитивно пытается схватиться за башенную скобу рукой, чтобы удержаться на броне, но промахивается и неловко ударяет пулеметчика локтем… Охваченная пламенем боевая машина на полной скорости выскакивает с дорожного полотна, сильно накренившись съезжает в кювет. Пробороздив еще несколько метров по сырой земле и талому снегу, она замирает, словно убитый зверь…
Ольга поднимает глаза. Где она? Сверкающие витрины, незнакомые люди, слышен чей-то оживленный разговор. Полная женщина, набрав кофточек, стоит в очереди в примерочную. Ираида с сонным лицом тыкает пальцем по клавишам кассового аппарата. Два подростка, надувая пузыри из жвачек, спорят, какая машина круче: «ягуар» или «роллс-ройс». Они склоняются над витриной, где в ряд выставлены игрушечные танки и фигурки вооруженных солдат. В их глазах – восторг и зависть.
Ольга не может видеть этих глупых мальчишек и закрывает лицо ладонями. Седой старичок в смешных круглых очках внимательно смотрит на нее и тихо спрашивает:
– Вам нехорошо?
Да, ей нехорошо. Ей очень нехорошо.
* * *Звонила мама из Германии. Она еще очень слаба после операции, но чувствует себя намного лучше.
– Доченька, – бормочет она в трубку. – Доченька…
Что-то хочет сказать, но не может. Раньше Ольга говорила ей, что лечение в Германии не будет стоить ни копейки, что все оплачивает некий благотворительный фонд. Потом ей надоело лгать. На вопрос мамы о деньгах сердито отвечала:
– Где взяла, там уже нет!
Кажется, мама обо всем догадалась.
Ольге ужасно ее жалко. Она чувствует себя виноватой передо дочерью и уже не рада, что излечилась. Ольга постоянно ей твердит:
– Мама, ты для меня самый родной и близкий человек.
И это правда.
* * *Она не думает о будущем, будто его нет и быть не может. Живет одним днем. Сегодня совсем тепло, весна. С крыш льются струйки воды. Асфальт нагревается под солнцем, и от него начинает подниматься пар. Ксюша прыгает на одной ножке по сухим островкам. Она весела, потому что с мамой идет в детское кафе, где закажет свои любимые блинчики с повидлом и клубничное мороженное. Ей хорошо, и Ольге хорошо. Ольга зависаю в этом зыбком и иллюзорном счастье.
* * *…Сергей чувствовал себя мишенью, под которую кто-то уже подвел обрез мушки. Отчаянно борясь с этой невыносимой тягучестью времени, он опустил голову в черный проем люка.
– Серега! Братан! Подыхаю!.. – донесся оттуда крик наводчика.
Сергей стиснул зубы, чтобы не застонать от обжигающей боли и, стараясь не вдыхать ядовитый смрад дыма, вслепую схватил обмякшее тело бойца. Он потащил его вверх, и чем сильнее пламя обжигало его руки, тем злее он становился. Он рычал, будто это могло придать ему сил. Боевая машина начала заваливаться набок, словно тонущее судно, левая гусеница давила сырую глину, как масло. Рядом истошно кричал раненый Шарипов. Кто-то пытался его перевязать, но пулеметчик был в шоке, он ничего не видел, не слышал, и отталкивал от себя всякого, кто к нему приближался.
– Прыгай!!! – крикнул кто-то Сергею.
Боевая машина на мгновение замерла. Рюкзаки, гильзы, банки с кашей – все, что лежало на броне, посыпалось и покатилось вниз. Еще один оглушительный взрыв! Гусеница машины зацепилась за придорожный валун, и это на мгновение удержало ее на скользком склоне.
– Сейчас перевернется! – снова донесся чей-то крик, едва различимый на фоне непрекращающейся стрельбы. Сергей собрал все силы, встал в полный рост и, вцепившись руками в крепкий воротник наводчика, вытащил его из охваченного пламенем люка. Не удержавшись на покатой броне, оба повалились в рыхлый снег. Машина тотчас перевернулась и, сотрясая землю, упала на башню.
– Пригнись, чучело!! – беззлобно крикнул Сергей молодому солдату, впервые попавшему под обстрел. – Высовываешься, как опенок на полянке!
Пригнувшись, сам сбежал к чадящей БМП. И тут словно дохнуло жаром из раскрытой дверцы печи. Автоматную трескотню прорезал какой-то дребезжащий, не похожий ни на один знакомый ему звук – то ли шипение, то ли шорох. Он вынудил напрячься до предела в ожидании особой опасности. Бледно-красный шлейф за сотую долю секунды пронесся перед самыми глазами Сергея, а вслед за этим где-то за спиной гулко ахнул взрыв.
«Прилично вляпались!» – подумал он, вытаскивая радиостанцию.
– «Медведь»! – перекрикивая грохот боя, стал вызывать он. – «Медведь», это «Заря»! По нам с двух сторон лупят из гранатометов! Две машины выведены из строя. Не обижусь, если поможешь… Кстати, ты мне бутылку водки должен. Не забыл?..
Сергея обернулся. Молодой солдат за его спиной судорожными движениями перезаряжал автомат. Сергей хлопнул его по плечу и улыбнулся:
– Штанишки сухие? Тогда прикрой меня со спины!
Боец вскочил на ноги и с бурной радостью человека, узнавшего некую великую истину, кинулся к кустам. Он плюхнулся всем телом в лужу и там, лежа в грязи, стал отчаянно строчить из автомата длинными очередями…
* * *Глеб стоит перед витриной и ковыряется спичкой в зубах.
– А это чье производство? – спрашивает он и кивает на роскошное платье, украшенное жемчугом и блестками.
– Английское, – отвечает продавщица. – Но оно очень дорогое. Тут только фата три метра длиной.
– Сюда его! – властно говорит Глеб и хлопает ладонью по прилавку.
Продавщица со сдержанным любопытством кидает на Ольгу взгляд, словно хочет спросить, кому это так повезло с таким богатым женихом. А Ольга стоит как Золушка перед волшебником и заливается краской. Продавщица становится на табурет, тянется к вешалке. Глеб, покусывая спичку, с интересом рассматривает ее ноги.
Ольге протягивают платье. Оно просто роскошное. Ольга не могу представить себя в нем. Глеб пялится на нее, на его губах играет усмешка.
– Не фонтан, конечно, – говорит он про платье с деланным недовольством. – Да ладно, сойдет.
Ольга заходит в примерочную, вешает платье на крючок и опускается на табурет. Она любуется платьем. От него исходит какая-то светлая, солнечная аура. Ольга представляет себя в нем… Придерживая невесомую ткань, она спускается по ступенькам. Сергей стоит внизу и, не сдерживая восхищения, смотрит на нее. А за ним – загорелые лица его друзей. Они все в пятнистой форме, с орденами. Парни восторженно кричат, и вверх летят пробки шампанского. Сергей подхватывает Ольгу на руки. На них все смотрят. Группа иностранных туристов торопливо вытаскивает из чехлов фотоаппараты и камеры…
Шторка отдергивается. Ольга видит гладкое, словно вылепленное из теста лицо Глеба и его искривленный иронией рот.
– В чем дело? – бархатистым голосом спрашивает он.
– Закрой, я не одета! – грубо отвечает Ольга и задергивает шторку.
С платьем что-то случилось, оно неуловимо изменилось. Ольга касается пальцами фаты, рассматривает жемчужные бусинки. Фата жесткая, будто сшита из наждачной бумаги. От нее веет холодом.
– Мне оно не нравится! – кричит она.
Глеб снова заглядывает в примерочную. Ольга смотрит на его лицо и едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.
– Ну, подруга!.. – произносит Глеб и не находит, что еще сказать.
* * *Ложь омерзительна. Ольга садится писать письмо Сергею. Пишет первую строчку, затем вторую, и тут ловит себя на том, что внимательно просматривает каждое слово, боясь нечаянно написать про то, как она и Глеб сегодня покупали обручальные кольца.
Она рвет письмо на мелкие кусочки, швыряет обрывки на пол и роняет голову на руки. Лгать невыносимо! Невыносимо! Но как написать правду? Из каких слов ее выковать, чтобы она не поранила его сердце? «Извини, любимый, но я выхожу замуж за Глеба, но все равно люблю тебя»? Признание идиотки!
Ей бы такие нервы, как у Кати! Та, не терзаясь слишком, написала ему: «Я слабая женщина, я не могу тебя ждать».
Но ведь Ольга не слабая женщина!
* * *Приходит на работу и ничего не может понять. За ее прилавком стоит незнакомая мадам.
– А что вы здесь делаете? – спрашивает Ольга. А мадам отвечает:
– Как что? Работаю!
Она быстро идет по залу. Девчонки, словно сговорившись, прячут глаза, молчат, не здороваются. Ее уволили за нарушение трудовой дисциплины? Ха-ха-ха!
Ситуация настолько странная, что Ольге становится смешно. Она заходит в кабинет к Манасяну.
– Отари Арутюнович! – весело говорю она. – Что происходит?
Директор снимает очки, кладет на стол и с удивлением смотрит на нее.
– Что? – пожимает он плечами. – Это я хотел у тебя спросить, что произошло. Почему ты уволилась по собственному желанию?
Ольга недоуменно хлопает глазами и садится на стул. А директор рассказывает:
– Приехал твой… как его… крутой парень…
– Глеб, – подсказываю она.
– Ну да, Глеб, – кивает Манасян. – Врывается ко мне и заявляет, что ты не желаешь здесь больше работать, что твой ноги в этом поганом магазине не будет…
Он тоже переживает, на его лбу выступают капельки пота, полные губы дрожат.
– День ждем тебя – нет. Два ждем – нет, – бормочет он.
– Я была на больничном, – отвечает Ольга. – Вам должны были передать…
Манасян пожимает плечами. Ольга поднимается и молча выходит. Идет по торговому залу, как по раскаленной плите. Никто из продавщиц не хочет встречаться с ней взглядом. Ольга понимает: их ослепила зависть. Какая нелепость! Она несчастна, но никто этого не замечает. У всех перед глазами лишь марка автомобиля, на котором приезжал Глеб.
* * *…«Зил» полыхал как факел. Он стоял посреди дороги, преграждая путь колонне. Красные трассеры вили в воздухе гигантскую паутину. Командир группы, вжимаясь всем телом в снег, кричал бойцам, чтобы они оставили технику и отходили к кювету. Радиостанция, торчащая в его жилете, работала на прием, и в эфире сквозь треск помех звучал разъяренный голос начальника штаба:
– Вот так из-за вас погибают люди!.. Вы ответите… Ищите с ним связь… Дайте возможность группе подойти…
«Вертушки» густо осыпали склоны ракетами. После каждого захода редкий лес тонул в огне и грохоте. Бойцы обнимались с землей, накрывали головы бушлатами, рюкзаками или просто ладонями, пытаясь уберечься от осколков.
Вертолеты ушли, но колонна снова начала купаться в свинцовом душе. Сергей охрип от крика. Водитель бронетранспортера не слышал его и никак не мог понять, как столкнуть горящий «Зил» с дороги. Он таранил объятые пламенем борта, словно факир, играющий горящей булавой. Пулеметчик дрожал вместе со своим мощным оружием, стрелял не целясь, поливая весенний лес пулями. Во все стороны летели щепки и ветки; раненые деревья качались и стонали. Бородатый корректировщик лежал на рифленом передке боевой машины лицом к небу и, приставив приклад автомата к груди, строчил частыми очередями. Ответные пули цокали по броне. Черная фара на башне превратилась в дуршлаг.
Рядом горел бензин, полыхал кузов подбитого фургона. Под бетонной аркой стоял опустевший бронетранспортер с пробитыми шинами, с распахнутыми люками, похожими на рыбьи плавники…
* * *Глеб раскрывает органайзер в черном кожаном переплете и водит кончиком карандаша по календарю.
– Так, – бормочет он. – Двенадцатого у меня переговоры. Тринадцатого я занимаюсь растаможкой. Четырнадцатого, это суббота, у меня с ребятами бильярд и сауна, святой день. Пятнадцатое… Вот, пожалуй, пятнадцатого мы с тобой и распишемся. Столик в «Трех кабанах» я закажу. Гости, тамада, музыка – это все мелочь…
– Нет, – говорит Ольга. – Пятнадцатого не получится.
Глеб вскидывает брови.
– Вас ист лос? – произносит он. – В чем дело?
– Я хочу дождаться, когда маму выпишут, – объясняет она.
– А чего ее дожидаться? – пожимает плечами Глеб. – Она почти выздоровела. Все у нее хорошо.
– Я буду ждать, когда выпишут маму! – упрямо повторяет Ольга.
* * *Никогда прежде она не ощущала в полной мере, что такое сгорать со стыда. Выходит она вместе с Глебом из «Гименея», и нос к носу сталкиваются с Димой Новиковым. Ольга замирает на месте, как вкопанная. Дима узнает ее, целует руку, что-то спрашивает, а у нее ноги подкашиваются и голова кружится.
Глеб с недовольным видом несет коробки к машине. Дима провожает его взглядом, затем смотрит на табличку магазина и переводит на Ольгу недоуменный взгляд.
– Тебя можно поздравить? – тихо спрашивает он и меняется в лице. Ольга, как дура, пожимает плечами.
Дима откашливается, зачем-то смотрит по сторонам. Глеб высовывается из машины и кричит:
– Тебя долго ждать?!
Дима пристально смотрит ей в глаза. Она не выдерживает этого взгляда.
– Сергей знает? – спрашивает он.
Она отрицательно качает головой, и ей кажется, что земля проваливается под ней. Боже, сколько эмоций появляется на лице Димы! Он не может поверить тому, что видит и слышит.
Глеб, действуя на нервы, начинает сигналить.
– Твой жених? – спрашивает Дима. – Хороший парень.
Его слова рвут ее сердце на части. Она понимает, что долго не выдержит и сейчас упадет.
– У меня к тебе большая просьба, – с трудом произносит она. Язык не поворачивается, скулы сводит. – Пожалуйста, если можешь, напиши Сереже сам… Я пробовала, но… но не могу этого сделать…
– Хорошо, – отвечает Дима. Его лицо серое и злое. Он рассматривает ее глаза, словно хочет понять, где в человеке прячется измена. Затем поворачивается и молча уходит.
– Ты что, к водосточной трубе приросла? – кричит Глеб.
Она смотрит Диме в спину.
– Вот и все, – мысленно повторяет она. – Вот и все. Самое страшное позади. Остается только терпеть и ждать. Время все залечит…
Она думает так, а у самой в груди сердце замирает. И тут она представила, что это вовсе не Дима, а Сергей от нее уходит. Ее любимый, родной, единственный. Ее верный, сильный и мужественный человек. Уходит навсегда, навеки…
Она срывается с места, словно на соревнованиях по спринтерскому бегу. Бежит, едва не падая, за Димой, что-то кричит. Он оборачивается. Ольга останавливается, пытается справиться с дыханием.
– Не надо, – бормочет она. – Я передумала. Я сама. Ты вообще ничего ему не пиши…
Поворачивается и медленно идет к машине. Глеб дает задний ход. БМВ сравнивается с ней. Ольга продолжает идти, не замечая ничего вокруг, а машина неотступно движется рядом.
* * *К вечеру рота вернулась на базу. Сергей скинул на пол жилет с пустыми магазинами и затолкал его ногой под койку. Есть не хотелось, и он пошел спросить, не было ли для него писем. Потом спустился к реке, намылил помазок и долго рассматривал свое почерневшее лицо в осколке зеркала.
Бойцы мылись, согревали чай на чадящих соляркой пустых коробках из-под патронов, спали, повалившись друг на друга у катков боевых машин. Кто-то вытаскивал из своих рюкзаков консервные банки, откуда-то появились бутылки с водкой, кто-то расставлял и пересчитывал на газете эмалированные кружки. Неподалеку, на речном каменистом островке, энтузиасты подвесили на палках барашка, вспороли ему брюхо, вываливая синие внутренности, а потом стали сдирать кожу, хватаясь за желтую шерсть. Было спокойно, устало-удовлетворенно и даже весело. И сыпались за импровизированным столом боевые истории одна невероятнее другой, и ржали, гоготали небритые дядьки в выцветших тельняшках, и кого-то бросали в реку прямо в одежде под лай развеселившихся овчарок… А потом еще раз наполнили кружки, замолчали, притихли, посуровели. И по очереди стали называть фамилии тех, кого сегодня не стало. Поднялись на ноги, не чокаясь, выпили по глотку вонючей самопальной водки. Покурили молча, поглазели на темнеющие тихие горы, разобрали кружки и пошли по палаткам…
Сергей уснул сразу. Вторую неделю он не получал писем от своей любимой.
Глава пятая
Она поняла это недавно: когда на душе очень тяжело, и ситуация кажется безвыходной, надо расслабиться, перестать лгать и лицемерить, и тогда Бог подскажет, что делать.
Она держит в руке горящую свечу и не сводит взгляда с пламени. Воск плавится и напоминает слезы. Огонек изгибается, словно танцовщица в ослепительно-желтом сари. Голоса хора отзываются эхом под высокими сводами. На нее смотрят лики святых, но она спокойна. Душа ее открыта, намерения чисты.
Она даже не замечает Глеба. Он где-то рядом. Его тяжеловесная фигура в темном костюме напоминает тень. Хор тянет высокие ноты. Ольга почти не разбирает слов, но испытывает легкий трепет, и пальцы невольно тянутся ко лбу. Глеб поворачивает голову и с иронией смотрит на нее. Он принципиально не крестится. Венчание для него – всего лишь модный обряд. Он все время повторяет, что ненавидит лицемеров, которые ходят в церковь и корчат из себя кающихся грешников. Ольга с ним согласна, хотя его слова о лицемерии – тоже лицемерие. Глеб позер, он озабочен только тем, чтобы заострить ее внимание на своей уникальности, независимости и самостоятельности.