Река Мира

"Чтобы понять, что в душе происходит, я ищу не тебя, а свою свободу…"

Мира потрясла головой. Нет, писать песни она точно больше не собирается. Но музыка уже заполнила ее голову, и ей казалось, что она доносится отовсюду, летит сквозь пространство, вперед – туда, куда текут быстрые воды маленькой лесной реки, ее тезки.

***

– Я не больна. Ты ошибся, – Мира смотрела на дорогу, которая по-прежнему тянулась вперед.

Пейзаж за окном становился все более северным – деревьев было все меньше и меньше, и вскоре по ту и другую сторону дороги растянулась бесконечная голая тундра.

– Не оправдывайся, Мира, – ответил Сергей спокойным тоном, – болеть не стыдно. Наоборот, если не стесняться и просить у людей помощи, она обязательно тебе будет оказана. Люди добрее, чем иногда кажутся. Если, конечно, самому относиться к ним с добром.

– Я не больна. Я побрилась наголо в знак протеста, что ли. Хотя нет, наверное для того, чтобы начать новую жизнь.

– А, может, чтобы почувствовать себя свободной? – спросил Серега.

– Может быть.

– Интересный ты человек, лысая Мира, – сказал Серега.

Потом они долго ехали молча, каждый думал о чем-то своем. Ближе к ночи они остановились, и Серега сказал:

– Пошли ужинать. Завтра последний день пути, к вечеру будем на месте.

Он спрыгнул на землю, и Мире стало немного жаль, что ее короткое путешествие скоро закончится.

После ужина она сидела в гостиничном номере и думала о своей жизни. До недавнего времени ей казалось, что она абсолютно точно знает, кто она, и в чем заключается ее предназначение. Но несчастная любовь и расставание с тем, кто, оказывается, никогда ее не любил, сломили ее, лишили всего: таланта, вдохновения, цели. Неужели, она настолько слабая? Когда же она стала такой безвольной тряпкой, если всегда была сильной? Может быть, она просто устала?

Мира закрыла глаза. Вот ей пятнадцать, и на улице такой же май, как и сейчас…

***

… По дороге домой Мира покупает в продуктовом магазине хлеб, молоко и плитку шоколада. Если поспешить, то можно зайти домой раньше отца. Зайти и скрыться в своей комнате, чтобы не разговаривать с ним. Надоел. Все надоели. Лезут в её жизнь, задают слишком много вопросов, пытаются навязать свое мнение, посоветовать, загнать в рамки. Что им всем от неё надо?

Мира прибавляет шаг. Май в этом году ветреный, ласковый, с ароматом свежей травы. Листья едва-едва распустились яркой зеленью, но деревья уже смотрятся празднично и свежо.

Мира открывает щеколду на воротах, смотрит на окна – света в них нет, хорошо. Скинув в сенях кеды, Мира проходит в дом, и её лицо резко меняется.

Отец сидит на кухне в куртке и уличных ботинках. Голова склонилась на грудь, руки повисли вдоль туловища.

– Вот козел, – шепчет едва слышно Мира, и внутри будто что-то обрывается, летит вниз, а в горле встаёт привычный ком.

– Мирочка, ты? – отец спрашивает, приподнял голову от стола, а затем снова опускает её в прежнее положение.

Мира тяжело вздыхает, стаскивает с храпящего отца ботинки, открывает двери и бросает обувь в сени. Потом моет руки, кладет хлеб в буфет, молоко – в холодильник, а плитку шоколада – к себе в карман. Голова отца лежит на кухонном столе, из открытого рта тянется к столу прозрачная нить слюны. Плотный запах алкоголя заполняет кухню, Мира морщится, бубнит себе под нос бранные слова, уходит в свою комнату, плотно закрывает двери.

Отец всегда пил, сколько она себя помнила. Его длительные запои сопровождались семейными склоками и скандалами. Мама нервничала, злилась, срывалась на Миру. Отец все свои обязанности взваливал на их плечи. Приходил поздно, а уходил рано, когда все ещё спали. Мама говорила со злостью, что его "бутылка зовёт".

Чтобы накормить свиней, кур и прибраться в хлеву, матери приходилось вставать в пять утра. Сначала скотина, потом завтрак для Миры. Мира вставала в школу, а мама к тому времени уже докрашивала синим карандашом глаза, снимала бигуди с густой чёлки, одевалась, поспешно целовала её и убегала на работу к семи тридцати. Мира завтракала в одиночестве, каждый раз капая чаем на страницы библиотечного романа.

Они с ней были совсем разные… У мамы были большие глаза, каре-зелёные, как осенняя трава, и короткие, светлые, вьющиеся волосы. Мира же была длинноволосой брюнеткой с глазами-льдинками. Мама была маленькой и чуть полноватой, а Мира высокой и худой. Мама была красивой женщиной по мнению Миры, а она сама – гадким утенком.

А ещё мама чудесно пела песни, которые Мира никогда не слышала по радио. Наверное, она сама сочиняла их. В этом они с Мирой были одинаковыми.

Когда мамы не стало, отец бросил пить. Как будто все осознал, исправился. Стал заботиться о Мире, починил в доме все, что требовалось починить. Но потом все вернулось на круги своя. Она тогда была совсем ребенком, ей было очень сложно. Но она не сдавалась, была сильной, вопреки всему.

А потом в ее жизнь пришла музыка. Отец подарил ей на день рождения гитару. Это был один из самых чудесных дней в ее жизни. Играть Мира училась сама по старому, потрепанному самоучителю. Она помнит одно из своих первых выступлений, как будто оно было вчера…

***

Мира стоит на сцене. Глаза постепенно привыкают к ослепительному свету софитов. Зал в доме культуры не очень большой, но он заполнен до предела и кажется, что выступает она не на районном конкурсе талантов, а, как минимум, на Евровидении.

Мира закрывает глаза. Делает глубокий вдох и на пару секунд замирает. Музыка заполняет пространство зала. А затем в неё вплетаются серебряные нити голоса.

Когда Мира поёт, она забывает обо всем на свете. Об умершей маме, о вечно пьяном отце, о себе самой. В эти волшебные минуты на сцене существуют только она и её песня.

Перед конкурсом Адель, одноклассница Миры, сделала ей укладку и макияж. Лёгкие волны на волосах, винтажные стрелки, яркая помада. В этом образе она кажется совсем взрослой девушкой.

Мира поёт и чувствует ответные вибрации от зала. Её голос не знает преград и льётся свободно и легко. Река… Мира с волнением ощущает, что её песня затрагивает сердца людей, отзывается в них эхом.

Когда песня заканчивается, зал тотчас взрывается аплодисментами. Мира возвращается на землю и сразу же краснеет от такого внимания. Скрывшись за кулисами, она хочет ускользнуть в гримерку чтобы переодеться, но Адель заставляет её дождаться завершения конкурса.

Мира устраивается в самом углу на деревянном пьедестале, чтобы не мешать другим участникам. И тут за кулисами она видит его. Миру начинает мутить от страха. А Саша идёт прямо к ней. Улыбается своей уверенной, слегка насмешливой улыбкой.

– Привет. Не ожидала меня здесь увидеть?

Мира молчит. И тут парень наклоняется и целует ее прямо в губы. У Миры все внутри замирает. Но когда он отстраняется от неё, все обрывается назад, вниз. Потому что обида – это камень, который тянет на дно даже самые сильные чувства.

А Миру он обидел очень сильно. Так сильно, что она ходила на пруд за посёлок, хотела свести счеты с жизнью из-за своей несчастной любви. И так ее жизнь была ужасной и одинокой, так еще и он предал ее.

Но, как назло, на пруду в тот день сидели рыбаки. Мира ждала, пока они уйдут, но прошло два часа, а рыбаки по-прежнему сидели на своих местах, как приклеенные. Как будто у них миссия такая – не давать молодым обманутым девушкам совершать глупости.

Мира тогда ушла домой, решив, что такой козел, как Саша, не достоин подобной жертвы. Потом она сидела дома, в своей маленькой комнатке, забившись в темный угол, и обводила пальцами с детства знакомые трещинки на стенах.

В тот вечер она написала свою первую песню. Сама не поняла, как это случилось – ее словно закрутило в водовороте чувств, слов и музыки. К утру песня была готова…

***

Рано утром Серега разбудил Миру, они быстро позавтракали и отправились в путь.

– А я вот всю жизнь стыдилась своего отца, – вдруг сказала Мира, глядя в боковое стекло.

Они ехали сегодня медленно – шел сильный дождь, дворники работали на полную мощность. На улице было холодно, поэтому Серега включил печку и свое дурацкое радио. Мира предпочла бы послушать тишину, но ей неудобно было просить выключить, ведь все-таки она ехала с ним на правах гостьи.

– Ты меня не удивила, это довольно частое явление. Знаешь, у меня был друган в молодости, так он тоже страшно стыдился своего отца, хотя отец его был богатым и влиятельным человеком.

– Странно. Я думала, что только таких отцов, как мой, стыдятся… – Мира почувствовала, что щеки ее заливает румянец, но Серега не смотрел на нее, сегодня все его внимание было сосредоточено на дороге.

– Кем же был твой отец? – спросил он.

– Обычным механиком.

– Что же в этом постыдного?

– Он постоянно пил. Постоянно… Пока была жива мама, еще как-то можно было терпеть это, но когда мама умерла… Я ненавидела его, почти не разговаривала с ним. Я даже желала ему смерти. Сейчас, конечно, мне дико это вспоминать, но тогда мне, девочке-подростку, было тяжело.

– Родителей не выбирают, Мира. С подростками все понятно, у них психика незрелая. Но во взрослом возрасте можно принять человека таким, каким есть. Ты давно его не видела?

– Лет десять, – голос Миры задрожал, на глаза навернулись слезы.

– Так исправь это, съезди или хотя бы позвони, поговори с ним. Ты же уже не подросток. Думаю, он будет рад.

– Не знаю, – тихо прошептала Мира.

– От того, что ты попробуешь, мир не перевернется и время не остановится. Сейчас это всего лишь старый, несчастный, слабый человек, который, судя по всему, загубил свою жизнь и сейчас, наверняка, о многом жалеет.

Мира слушала его молча и вытирала слезы.

– Я тоже долго отца своего проклинал. Пока мне жена не раскрыла глаза на то, что нужно жить свою жизнь – настоящую и будущую. Только сначала нужно избавиться от ненависти, стыда, злости и обиды, которые могут жить в сердце очень долго. И при этом отравлять все. А как от них избавиться? Только поговорив, высказав… Вот я однажды нашел его и высказал ему все, а потом выслушал его мнение. И просто сказал: хорошо, живи, как хочешь… Отпустил все это из себя. И стало легче.

– У тебя есть жена? – спросила Мира, – как ее зовут?

– Наташка… – Серега открыл бардачок и достал оттуда фото.

На снимке он, гораздо моложе, чем сейчас, стоял в обнимку с полненькой кудрявой блондинкой.

– Хорошенькая! – улыбнулась Мира.

– Была хорошенькой… – вздохнул Серега, и Мира, посмотрев на него, увидела, что лицо его помрачнело, – ее не стало три года назад.

– Прости, пожалуйста, как жаль.

Серега молчал, да и что можно было добавить?

– А мне вообще не везет в любви, – сказала Мира, желая хоть как-то поддержать мужчину, – много лет я любила одного-единственного человека, он меня предавал много раз, а я каждый раз прощала. И вот недавно он мне сказал, что ему все это надоело, и, на самом деле, он никогда меня и не любил.

– И после этого тебе так снесло крышу, что ты обрила голову, все бросила и поехала неизвестно куда с первым встречным мужиком? – Серега хмыкнул.

– Да… – сказала Мира и широко улыбнулась, почему-то сейчас это, действительно, казалось смешным.

– Ты все-таки чокнутая. Какой бы сильной не была любовь, твой мир – он внутри тебя, а не внутри кого-то другого. А ты забила на свой мир, и столько лет цепляешься за мир другого человека, который, наверняка, и в подметки тебе не годится! Ох, девчонка! Такую дуру, как ты, все-таки еще поискать нужно, – мужчина хлопнул ее по колену, – но в целом ты вроде бы ничего. Мне кажется, в тебе есть какой-то особенный талант. У чокнутых всегда есть таланты.

Серега достал из кармана рубашки маленькую белую флешку и воткнул ее в магнитолу.

– Вот, послушай. Эту песню любила моя жена. Вслушайся в слова, они очень мудрые, как раз для твоего теперешнего состояния размазни, – Серега помолчал, потом добавил более тихо, – когда Наташки не стало, я эту песню слушал без остановки, до тех пор, пока плеер не сломался. Зато слова отпечатались на подкорке навечно.

Серега нажал кнопку "плей" и кабину наполнила музыка. На первых же нотах Мира побледнела, отвернулась к окну. Это была ее музыка, ее собственная песня, ее слова и ноты, написанные еще в юности…

"В тебе целый мир, и если вокруг все разрушилось, умерло, сумей сохранить его…"

***

– Ты должна была подготовить свой диск с фонограммой дома. Ты что, думаешь, это наша забота – готовить конкурсантов? Наша забота – судить, – кричит на Миру из зрительного зала маленькая, ярко-накрашенная женщина с короткими обесцвеченными волосами.

Мира держит микрофон в дрожащей руке. Почему-то ей никто не сказал, что с собой на конкурс нужно привозить диск с фонограммой. И что теперь?

– Что теперь? – женщина с обесцвеченными волосами округляет глаза, – Ты меня спрашиваешь, что теперь? Нет, вы только подумайте. Едут из своих деревень. Сами не знают, зачем едут.

Мира кладёт микрофон прямо на пол и уходит со сцены. Меньше всего её волнует сейчас то, что о ней подумают. Слезы клокочут где-то в горле, застилают солёной водой глаза. Мира идёт практически на ощупь.

Закулисье во Дворце Культуры огромное – целый мир, не как в ДК в ее поселке, где не развернуться. Мира находит укромный уголок, садится и закрывает лицо руками.

Она не привезла с собой диск с фонограммой! Это означает лишь одно – она не будет участвовать в конкурсе. Не будет петь. Нет, это невозможно. Просто невозможно. Мира рыдает и утирает глаза концом лёгкого розового шарфика. Маминого шарфика…

– Эй, ты что, новые декорации решила залить своими слезами? – грубый мужской голос звучит совсем рядом с ней.

Мира вздрагивает, замолкает. Вытерев лицо шарфом, поворачивается к мужчине, который строго смотрит на неё. У него длинные тёмные волосы, собранные в хвост, трехдневная щетина и чёрные глаза.

– Простите…

– Простите? А ну вставай и топай в зрительный зал. Все ждут своей очереди там. А ты что, избранная, что ли?

И тут Мира не выдерживает. То ли от волнения, то ли от расстройства в груди у неё поднимается волна отчаянного возмущения. Поднявшись, она сжимает кулаки и начинает кричать на своего обидчика:

– Да что вы тут все такие злые и невоспитанные в этом вашем городе? Кто вам дал право так разговаривать с людьми. Пусть я младше вас, пусть я приехала из маленького посёлка, пусть я совсем одна и некому тут за меня заступиться, но это не даёт вам право говорить со мной, как с человеком второго сорта! Кто знает, может, я лучше всех вас вместе взятых! Катитесь вы к черту со своим конкурсом!

Мира, запыхавшаяся, с опухшим, пурпурно-красным лицом, вдруг чувствует, что оглохла – шум в голове пульсирует и мешает слышать звуки. Она делает несколько шагов, ей хочется поскорее уйти из этого ужасного места. Но ноги её не слушаются, подкашиваются, и она, теряя сознание, падает на пол, понимая за пару секунд до темноты, что роняет новые декорации, за которые только что получила нагоняй.

***

– Очнулась? А мы уже скорую вызвали.

Мира садится. Её уложили на диван в просторном кабинете, плотно заставленном музыкальными инструментами. Над ней стоят злой черноглазый мужчина и женщина с обесцвеченными волосами.

– Я… Гм… Простите, – наконец, произносит Мира, – перенервничала, давление поднялось. Отмените скорую, не надо врачей, у меня уже все в порядке. Я сейчас уйду.

Мира встаёт, одергивает платье, поправляет на шее шарф, берет свой рюкзак и направляется к выходу.

– Постой, – говорит мужчина с чёрными глазами, и голос его сейчас совсем другой, мягкий, низкий, в нем нет и следа былой грубости, – расскажи, почему ревела за кулисами? Что у тебя, случилось?