Лето печали

– Для супруги берете. Очень популярный дамский автор, хотя не Бог весть что из себя представляет.

Сабуров покинул магазин с томиком в бумажной обложке, где красовалось аристократическое имя. Сначала он подумал, что мистер Джеймс пишет под псевдонимом. Пробежав на ходу пару страниц, он сказал Тоби:

– Нет, де Грей – это герой. Но здесь есть и Маргарет, темноволосая красавица с черными как ночь глазами. Отлично, милый, – он улыбнулся. – Мы проведем тихий вечер в компании кофе, папирос и скучной стряпни миссис Сэвилл.

Согласно залаяв, Тоби устремился вслед за Сабуровым по Чаринг-Кросс.

Миссис Сэвилл считала, что мужчина нуждается в простой и сытной еде. Сабуров наизусть выучил репертуар квартирной хозяйки. В половине восьмого утра рядом с его дверью возникал поднос с чайником крепкого чая, миской овсянки, вареными яйцами и тостами.

Обычно в это время Сабуров боксировал в спальне. Подержанные перчатки и не менее потрепанную грушу Максим Михайлович приобрел у старьевщика на Чаринг-Кросс. Боксеров обязали носить перчатки на ринге только два года назад.

Принимая деньги, лавочник подмигнул Сабурову.

– Перчатки знаменитые. Раньше они облегали руки маркиза Куинсберри, благодаря которому бокс, наконец, обрел хоть какие-то правила.

Сабуров собирался вступить в организованный Куинсберри любительский спортивный клуб, куда допускали всех желающих без рекомендаций, однако новое дело отсрочило его планы.

– Теперь мы будем заняты днем и ночью, – сказал он улегшемуся на диван Тоби. – Завтра в одиннадцать Грин ждет нас на станции метро Слоан-сквер.

Время для визита к мистеру Джеймсу, обретающемуся в артистической колонии на тихой прибрежной улочке Чейн-уок, было выбрано как нельзя лучше.

– В девять утра он еще не встанет, – решил Максим Михайлович. – Однако в двенадцать он отправится завтракать и поминай, как звали. Литератора кормят ноги, особенно молодого литератора.

Мистеру Джеймсу недавно исполнилось двадцать шесть лет. Сабурову было только тридцать четыре, но иногда он чувствовал себя как мистер Браун.

– Кем бы он ни был на самом деле, – пробормотал Сабуров, подняв крышку блюда. – Посмотрим, что нам сегодня послал Бог…

Бог через миссис Сэвилл оделил Сабурова пирогом со стейком и почками. Обычно в творениях квартирной хозяйки первую скрипку играли морковь и картошка, но сегодня миссис Сэвилл, видимо, воспользовалась вечерней скидкой у мясника на Грейт-Рассел-стрит. Стейк больше напоминал подошву, однако завтрак и ужин входили в довольно низкую квартирную плату. Сабуров не собирался жаловаться.

Обед постояльцы добывали сами. Сосед Сабурова, еще один литературный труженик, пробавлялся сэндвичами из паба и апельсинами от зеленщика. Возвращаясь домой вечером, Максим Михайлович наталкивался на лестнице на оранжевые корки.

Сосед часто расхаживал по гостиной, декламируя свои вирши. Слышимость в особняке была отменной. Половицы колебались, дрожал газовый рожок на стене, лязгали фехтовальные рапиры, которые Сабуров тоже повесил на ковер.

Фехтование теперь оказалось не в чести, однако он любил упражняться в благородном спорте. По мнению Максима Михайловича, существование вольного стрелка, как говорили в Лондоне, было более спокойным, чем его петербургская жизнь. Он посещал тир и брал лошадь в излюбленной конюшне в Гайд-парке. Летом Сабуров выходил на реку с лодкой.

– Никаких официальных бумаг, – сказал он дремлющему Тоби. – Никакого начальства над душой, никакой бюрократической писанины. Я получаю послания только от клиентов и друзей.

Сабуров упорно называл фрейлейн Якоби своим другом. Максим Михайлович был уверен, что девушка скоро выйдет замуж. Фрейлейн Амалия, красавица, работающая со знаменитыми учеными, жила в Париже. Не считая себя возможным объектом ее интереса, Сабуров надеялся, что девушка встретит прогрессивного человека, который не воспротивится их переписке. Повертев доставленный со второй почтой конверт из Парижа, Сабуров решил прочесть его завтра в метро. Пора было браться за работу.

Творение мистера Джеймса Сабуров оставил на потом, предполагая, что пары страниц повести «Роман мистера Де Грея» хватит для крепкого сна.

– И даже останется что-то для обсуждения с автором, – он очистил купленный по дороге апельсин. – Сейчас займемся делом.

Прибрав на столе, Сабуров расстелил чертежную бумагу. Он помнил очертания Лондона наизусть.

– Мистер Январь, – полицейский набросок лег на север. – Мистер Февраль, – второй эскиз отправился в сторону Риджентс-канала, на запад. – Мисс Март, то есть мисс Перегрин, в центре.

Максим Михайлович взялся за фаберовский карандаш.

– Если это маньяк, то преступник ведет себя непоследовательно, – сказал он Тоби. – Маньяк должен был оставить центр на потом. Хотя попадаются и непоследовательные сумасшедшие.

Отметив знаками вопроса восток и юг, Сабуров зашелестел протоколами полицейских врачей.

Ночной ливень смыл с Лондона неприветливую хмарь. Покинув метро на станции Слоун-сквер, Максим Михайлович зажмурился от яркого весеннего солнца. Белгравия не походила на дешевый Блумсбери, где обретались вчерашние студенты и артистические, как их называла квартирная хозяйка Сабурова, типы. Здесь тоже хватало художников и литераторов, только в Белгравии селились творцы более высокого полета.

По брегету Сабурова до появления экипажа с его напарником оставалось минут десять. С городским транспортом ему сегодня повезло. Клерки отправились на работу, а привилегированные классы пили кофе в постели. Омнибус появился по расписанию, а вагон метро блистал почти полным отсутствием пассажиров.

Пользуясь неожиданной свободой, Максим Михайлович успел не только прочесть письмо Амалии, как он про себя думал о фрейлейн Якоби, но и свериться с записями в начатом вчера дешевом клеенчатом блокноте.

– Привычка свыше нам дана, замена счастию она, – пробормотал Сабуров. – Хорошо, что в Лондоне тоже продают такие записные книжки.

Грохот поезда и едкая гарь за окнами нисколько ему не мешали. За полтора года жизни в Лондоне Максим Михайлович привык к подземной железной дороге, уходящей в тоннели только в центре города.

Сабурову подумалось, что в Санкт-Петербурге такое окажется невозможным.

– У нас все плотно застроено, – хмыкнул он. – Надо либо рыть вниз на полверсты, либо пускать поезда над крышами на манер прожектов мсье Жюля Верна. Более того, казенные деньги разворуют, и мы останемся с дырами в земле вместо городской железной дороги.

В Париже разговоры о строительстве такой пока оставались разговорами, но фрейлейн Амалии, обосновавшейся рядом с Люксембургским садом, неподалеку от Сорбонны и лаборатории профессора Пастера, и не надо было никуда ездить. По словам девушки, парижские квартиры проигрывали берлинским в размерах, однако у нее появился вид на городские крыши и балкон.

– Где я развела петрушку, мяту и посадила гиацинты, – читая письмо, Сабуров невольно улыбнулся. – Знаете ли вы, что химики создают искусственные удобрения? Нельзя полагаться только на гуано, даже с его неиссякаемыми запасами. Профессор фон Либих заложил основы агрохимии в знаменитой книге ««Органическая химия в ее применении к сельскому хозяйству и физиологии». Я в меру своих сил использую гиацинты, как экспериментальную площадку…

Сабуров очнулся от резкого голоса уличной девчонки.

– Гиацинты, фиалки, примула, – ему под нос сунули плетеную корзинку. – Возьмите для дамы, сэр.

Тоби заплясал на поводке, приветствуя цветочницу. Девчонка робко потрепала пса за ушами. Вспомнив убитую в Баден-Бадене Аннеле, Сабуров пожелал бедняжке достойного погребения. Он, впрочем, понимал, что девочку, как и ее старшую сестру в Петербурге, скорее всего похоронили Христа ради во рву для бедняков.

Отсчитав медяки за ненужный букетик фиалок, Сабуров вытащил из записной книжки полицейские портреты.

– Получишь серебро, если внимательно на них посмотришь, – сказал он. – Может быть, ты видела кого-то в округе?

Цветочницы болтались по одним и тем же местам, а глаз у малышек бывал зорким. Шмыгнув сопливым носом, девочка ткнула обгрызенным ногтем в набросок, изображающий мисс Перегрин.

– Она живет у реки, в «Тополях», – мечтательно сказала девочка. – Я видела ее в открытом ландо. Она очень красивая, словно с модной картинки.

Сабуров указал на мужчин.

– А эти?

Малышка помотала головой:

– Не-а, их я не встречала. Давайте моё серебро, сэр.

Грязная рука сгребла с его ладони монеты.

Сабуров наставительно сказал:

– Будь осторожней, не садись в кэбы к незнакомцам.

Девочка оскорбленно ответила:

– Я не вчера на свет родилась, мистер. У меня есть парень, Кривой Томми. Мы съедемся, только сейчас он сидит за воровство. Вместе не так голодно и жить вдвоем веселее.

Девчонка застучала разбитыми башмаками по тротуару. Сунув букетик фиалок в петлицу пальто, Сабуров пошел к прибывшему экипажу, где восседал на козлах невозмутимый мистер Грин.

За мелким переплетом старинного окна в захламленной гостиной мистера Генри Джеймса трепетали нежные лепестки цветущей вишни. Сочинитель обосновался на первом этаже милого беленого домика рядом с тропинкой, вьющейся по берегу Темзы.

Мистер Грин остановил экипаж у приземистого здания старомодного паба. Питейные заведения открывались в одиннадцать утра. Спрыгнув с козел, Грин указал на грубо намалеванную вывеску с британским львом и одноруким адмиралом Нельсоном.

– Мы с Тоби подождем вас за пинтой пива, – ухмыльнулся напарник. – Вряд ли мистер Джеймс или обитатели «Тополей» посещали заведение, но здесь сохранилась деревенская атмосфера. Люди рады почесать языками, как случилось в Финчли.

За причалом и кущей тополей поднимались палладианские колонны виллы, где ранее обитала мисс Перегрин. Кроме письма из Парижа, со вчерашней второй почтой Сабуров получил и конверт от так называемого мистера Брауна. Чиновник не озаботился соответствующими печатями на корреспонденции. Конверт доставил рассыльный. Браун, видимо, не доверял даже другим правительственным службам.

Мисс Перегрин оказалась владелицей «Тополей». Два года назад девушка заплатила за виллу круглую сумму, купив здание у наследников пивного магната.

– Думаю, что настоящим покупателем был кто-то из ее покровителей, – написал Браун. – Дети пивовара не интересовались происхождением средств мисс Перегрин.

В конверте Сабуров нашел и подписанный судьей ордер на обыск «Тополей». Мисс Перегрин не оставила завещания и вилла теперь должна была перейти в руки ненавидящей Маргарет четы Бакли. От лондонской недвижимости еще никто не отказывался.

Судебные медики не смогли определить, имелся ли у мисс Перегрин ребенок. Вскрытие трупов жертв вообще мало что дало. В морге даже не выяснили источник пятен на руках мистера Января и мистера Февраля.

Распрощавшись с Грином и Тоби, двинувшись по Чейн-уок, Сабуров вспомнил, что у второй жертвы обнаружили начало чахотки. Мистер Январь, в отличие от тощего Февраля, блистал отменным здоровьем. Максим Михайлович не мог позволить себе обмануться туберкулезом, от которого скончалась его собственная мать. Чахотка не жалела и аристократов.

По мнению врачей, пятна могли быть следами чернил или краски. Дернув шнур бронзового звонка, Сабуров решил, что ему нужен хороший химик. По стечению обстоятельств, Максим Михайлович водил знакомство именно с таким ученым.

Дверь распахнулась, он вовремя согнал с лица улыбку. Несмотря на теплое утро, мистер Джеймс кутался в потрепанный бархатный халат.

Сабуров корректно приподнял модный котелок, который он предпочитал, по его мнению отжившему свое цилиндру.

– Прошу прощения за вторжение, – он достал письмо Брауна. – Меня зовут мистер Гренвилл. Я консультирую Скотланд-Ярд. Я имею честь говорить с мистером Генри Джеймсом, литератором?

Заспанное мягкое лицо парня озарилось недоумением.

– Да, – он отступил в сторону. – Что случилось?

Сабуров ловко проник в заставленную холстами переднюю.

–Я все объясню в более приватной обстановке, – заметил он. – Вы занимаетесь и живописью, мистер Джеймс?

Парень впустил его в забитую книгами гостиную, где на подоконнике грелся полосатый котик. Низкий столик маркетри украшала спиртовка с кофейником. Потертая тарелка веджвудского фарфора хранила надкусанный гренок и следы джема. В резной пепельнице дымилась папироса.

– Я только поднялся, мистер Гренвилл, – парень почесал всклокоченные темные волосы. – Я всегда пишу за полночь. Картины моего соседа, он устроил мастерскую на чердаке.

В гостиной мистера Джеймса, впрочем, тоже нашлась картина. Холст прислонили к кабинетному роялю черного дерева с выцветшей позолотой и поцарапанными ножками. Очень красивая девушка в платье темного шелка меланхолично смотрела вдаль, удерживая цветок.

Сабуров отыскал местечко на заваленном бумагами бархатном диване.

– Садитесь, мистер Джеймс, – парень покорно опустился в кресло. – Я пришел поговорить о вашей знакомой, мисс Маргарет Перегрин.

Максим Михайлович вытащил записную книжку.

– Маргарет в Америке, – растерянно сказал парень. – Пятнадцатого марта она отплыла из Ливерпуля в Нью-Йорк. Она обещала писать, но Маргарет никогда не славилась аккуратностью в исполнении обещаний.

Уловив в его голосе оттенок горечи, Сабуров откашлялся.

– Вынужден вам сообщить, что восемнадцатого марта труп мисс Перегрин обнаружили в пруду Серпентайн.

Мистер Джеймс мертвенно побледнел.

– Расскажите мне о вашем знакомстве с самого начала, – потребовал Сабуров.

В умывальной комнате мистера Джеймса царил беспорядок. Споткнувшись о загремевший таз, шуганув любопытного кота, Максим Михайлович от души чертыхнулся. В дубовом шкафчике на стене он отыскал склянки темного стекла. Аптекарские ярлычки сообщали, что перед ним опиумная эссенция, кокаин и лавровишневые капли.

Последние употребляла супруга Ивана Дмитриевича Путилина, жалующаяся на нервы. Сабуров решил ограничиться именно ими.

Он оставил мистера Джеймса бессильно раскинувшимся в кресле. Парень с присвистом дышал.

– У меня неврастения и астма, – жалобно сказал он. – В ванной комнате есть лекарства. Помогите мне, мистер Гренвилл.

Сабуров мимолетно взглянул на изящные ухоженные руки писателя. На шее и плечах мужских трупах обнаружили синяки. Жертвы могли удерживать под водой, не давая им вырваться, хотя судебные медики считали, что следы оставили камни на дне пруда и канала.

Максим Михайлович взглянул на старомодную медную ванну с торчащим краном. Мистер Джеймс не выглядел убийцей, однако Сабуров велел себе не забегать вперед.

Убийцей не выглядел и невинного вида паренек, арестованный после его расследования полицией великого княжества Баденского. Юноша заколотил в глотку подельнику серебряный столовый нож. Пара итальянских воров, работающая в дорогих европейских отелях, облапошивала богатых дам, приезжающих на воды в поисках развлечений.

Представившись полиции мистером Гренвиллом, лондонским сыщиком, Сабуров избежал ненужных вопросов о его возможном знакомстве с безвременно ушедшим из жизни фюрстом Литовцевым, о гибели которого написали все немецкие газеты.

На допросе итальянец презрительно сказал:

– Я делал всю работу, терпя приставания мерзких старух, а мерзавец Антонио вздумал крысятничать. Он утаил мою долю прибыли и поплатился за это. Жаль, что не подвернулось под руку золотого ножа, – парень усмехнулся. – Хотя и серебряный пришелся ко двору. Я собирался залить металл в глотку жадине, но не успел.

Сабуров застыл, держа склянку. Он решил проверить горла трупов. Инквизиция пытала жертвы, заливая им воду в рот через воронку. Такое убийство не оставляло следов снаружи.

Итальянский мошенник напоминал ангелочка с картин маэстро Рафаэля Санти. Сабуров не мог позволить себе обмануться невинным видом мистера Джеймса и его литанией болезней. Вчера, борясь со сном, он пролистал «Роман Де Грея». Герой повести, жертва родового проклятия, умирал за несколько дней до свадьбы с прекрасной Маргарет.

– Я связан неумолимыми узами с тьмой, смертью и небытием, – пробормотал Сабуров. – Кто мог бы подумать, что автор таких строк завтракает тостами с клубничным джемом?

Он подозревал, что мистер Джеймс изобразил в Де Грее себя. Сочинитель явно питал нежные чувства к покойной мисс Перегрин.

– Сейчас я его расспрошу, – Сабуров двинулся к гостиной. – Надеюсь, что приступ не затянется.

Получив стакан воды с резко пахнущими каплями, мистер Джеймс приободрился.

–Простите, – парень покраснел. – Я был потрясен вашими словами. Я не мог представить, что Маргарет…

Он закашлялся, но Сабуров ловко подсунул ему чашку со свежим кофе.

– Где и когда вы познакомились с мисс Перегрин?.

Американец вздохнул.

– В прошлом году, приехав в Лондон из Рима, я увидел Маргарет на публичном чтении мистера Диккенса. Это была любовь с первого взгляда, мистер Гренвилл, но что я мог предложить девушке, которая жила в «Тополях», выезжала в ландо и носила бриллианты?

Мистер Джеймс шумно высморкался. Сабуров поднял бровь.

– Мисс Перегрин родилась вне брака, а ее мать жила в трущобах. Семейных денег у нее нет, а ее отец завещал картины Британии. Откуда у нее такие средства, мистер Джеймс?

Парень неловко взглянул в сторону.

– История стара, как мир, мистер Гренвилл. Маргарет пользовалась покровительством высокопоставленной особы, а меня держала при себе для развлечения. Трубадур не может претендовать на благосклонность прекрасной дамы, жены сеньора.

Сабуров помахал папироской.

– Очень поэтично, мистер Джеймс. Кто покровительствовал мисс Перегрин?

Литератор покусал губы.

– Точно никто ничего не знал, – он обреченно вздохнул. – Кажется, речь идет об особе монаршей крови, мистер Гренвилл.

Изящные желтые нарциссы поднимались из заросшей сорняками клумбы. Речной ветер гонял лепестки вишни по усыпанной мраморной крошкой дорожке. За тополями слышался заливистый лай и плеск воды. Оказавшись в саду виллы, Тоби ринулся к Темзе.

– Я прогуляюсь с ним, мистер Гренвилл, – сказал Грин. – Вы пока осмотрите дом. В пабе я ничего интересного не услышал. Мисс Перегрин, разумеется, туда не заглядывала, а ее слуги держались отдельно.

Сабуров не сомневался в таком исходе дела. Неизвестный покровитель покойной Маргарет явно не был заинтересован в огласке их связи, а мистер Джеймс больше ничего не мог вспомнить. В последний раз американец видел мисс Перегрин в середине марта.

Литератор наморщил высокий лоб.

– Числа десятого или двенадцатого, – он задумался. – Мы встретились в Национальной галерее. Маргарет хорошо разбиралась в живописи.

Заметив взгляд Сабурова, устремленный на картину рядом с роялем, американец добавил:

– Портрет работы мистера Лейтона, – Максим Михайлович кивнул. – Маргарет больше нравились прерафаэлиты, однако они вышли из моды, а в новой французской манере в Лондоне никто не пишет. Остается только академическое искусство.

О новой французской манере Сабуров узнал из письма фрейлейн Якоби, находящей время на художественные выставки. Девушка восхищалась нашумевшей картиной некоего месье Мане.

– Наконец живописцы отошли от естественных красок и стали использовать достижения химии, – Максим Михайлович улыбнулся. – Искусственные цвета ярче традиционных.

На полях письма красовалась алая клякса.

– Это достижение моего здешнего коллеги, – продолжила фрейлейн Амалия. – Добыча и производство киновари опасны для здоровья, а новый краситель безвреден и дешев.

Сабурова странным образом успокаивали ее химические трактаты. Доктор Якоби писала о консервации продуктов, удобрениях и выделке кожи, всякий раз извиняясь за, по выражению Амалии, не нужные ему сведения.

– Очень даже нужные, – ответил ей однажды Сабуров. – В моей профессии я должен разбираться во всех сферах человеческой деятельности, фрейлейн Якоби. Благодаря вашим письмам я стал знатоком химии.

– В манере месье Мане, – ловко ввернул Сабуров. – В Британии так писал Тернер.

Сочинитель уважительно посмотрел на него.

–Вы знаток искусства, мистер Гренвилл, – заметил он. – К сожалению, Тернер сейчас не в чести. Маргарет позировала мистеру Лейтону по его личной просьбе. Я попросил Лейтона об одолжении и он создал копию только для меня.

Сабуров затянулся крепкой папиросой.

– Большой портрет отправился в «Тополя»?

Джеймс помолчал.

– Понятия не имею, мистер Гренвилл. Я никогда не навещал виллу Маргарет, – Сабуров поднял бровь. – Никто из наших общих знакомых там не бывал. Она устраивала вечеринки в ресторанах или в загородных гостиницах. Мы думали, что на вилле живет ее покровитель.

Сад «Тополей» действительно не выглядел ухоженным. По словам Джеймса, в марте мисс Перегрин рассчитала прислугу и продала выезд. Девушка не распространялась о цели ее американского путешествия.

Джеймс пожал плечами.

– Я снабдил Маргарет рекомендательными письмами к артистическими кругам Нью-Йорка, но мне казалось, что она собралась в Америку не ради развлечений. Я думал, что она отправилась за океан в поисках мужа. В последнее время она грустила.

Сочинитель задумался.

– Либо она поссорилась с покровителем, либо он ее вообще бросил. В Национальной галерее, стоя перед картиной Тернера с поездом и туманом, Маргарет заметила: «Когда туман рассеивается, жизнь становится ясной, как чистое небо на картинах итальянцев».

Сабуров подался вперед.

– И что дальше?

Джеймс недоуменно ответил:

– И ничего.

Остановившись перед массивными дубовыми дверями виллы, Максим Михайлович достал связку ключей, полученную от констебля у ворот «Тополей».

Грин заметил:

– Парень стоит здесь со вчерашнего дня. Мы понятия не имели, что за девушка перед нами, но теперь, благодаря вам…

Сабуров прервал его:

– В первую очередь благодаря вам, мистер Грин, – парень покраснел. – Именно вы обратили внимание на объявление в газете. Однако плохо, что мистеры Январь и Февраль пока остаются загадкой.

Мистер Джеймс не опознал рисунки покойников. Сабуров был склонен ему верить. По его мнению, парень не имел отношения к утопленникам.

– Помимо мисс Перегрин, – Сабуров нашел нужный ключ. – Однако он никогда не поднял бы на нее руку.

Максим Михайлович отпрянул назад. Дверь распахнулась, не дожидаясь поворота ключа. Сначала он даже не понял, кто стоит перед ним.

– Раньше я видел его только в кресле, – понял Сабуров. – Дело приобрело серьезный оборот, если он сам приехал на обыск.

– Проходите, мистер Гренвилл, – радушно сказал так называемый мистер Браун.

Большой портрет работы мистера Лейтона нашелся в парадной гостиной виллы. Шелковые гардины скрывали высокие окна, выходящие на реку. Сабуров остановился на персидском ковре под вделанным в потолок стеклянным фонарем. Поднимаясь по мраморной лестнице, они с мистером Брауном хранили молчание.

Для своего возраста государственный муж двигался необычайно легко. Браун носил старомодную черную визитку и шелковый цилиндр, сейчас покоящийся на рояле розового дерева. На пюпитре остались открытые ноты. Мисс Перегрин играла мазурки покойного Шопена.

Диваны пурпурного бархата и вышитые оттоманские подушки в гостиной блистали чистотой. Паркет наборного дерева блестел.

Сабуров незаметно хмыкнул:

– Либо слуги перед окончательным расчетом поработали на совесть, либо здесь кто-то появлялся после ее смерти.

Молчание становилось гнетущим. Браун невозмутимо рассматривал грустную улыбку мисс Перегрин на картине.

– Я не заметил вашего экипажа, – наконец, сказал Сабуров.

– Здесь есть служебная калитка, – повернулся к нему Браун. – Ландо я оставил на заднем дворе. Вам тоже было бы лучше воспользоваться черным ходом, – он покрутил сухими пальцами. – На всякий случай.

Сабуров решил не ходить вокруг да около.

– Вы приехали сюда, чтобы избавиться от доказательств связи мисс Перегрин с особой монаршей крови? – дерзко поинтересовался Максим Михайлович. – Если это так, то я вам больше не помощник, мистер Браун. Я не участвую в закулисных играх, – он невежливо засунул руки в карманы пальто. – И я обещаю, что....

Браун устало вздохнул.

– Что вы проведете независимое расследование и отыщете преступника, пусть и принадлежащего к самым высшим слоям общества.

Сабуров кивнул.

– Вы неудобный человек, мистер Гренвилл, – Браун усмехнулся. – Я навел кое-какие справки. Вы не сказали мне, почему вы покинули Россию, но я знаю о гибели князя Литовцева. Вы в то же самое время обретались в Баден-Бадене. Мы наладили хорошие связи с полицией германских княжеств, – он похлопал по дивану. – Садитесь, давайте покурим.

Сабуров упорно стоял на месте.

– Здесь нельзя курить или пользоваться мебелью, – холодно сказал он. – Это может уничтожить улики.

Подвинув к себе резную пепельницу слоновой кости, Браун чиркнул фосфорной спичкой.