Нерушимый – 3
Второй тренер, пару сезонов назад еще сам пыливший за «Динамо», играл за клуб и в моем мире, Сан Саныч Димидко. Лет ему было тридцать пять, как списанным ветеранам, а потому он жутко стеснялся и требовал, чтобы все звали его строго по имени-отчеству.
Были еще врач и массажист, причем врач был женщиной, но их почему-то отправили самолетом в Симферополь, а оттуда они должны добираться в Евпаторию на автобусе. Видимо, очень ценные кадры.
Белобрысый Жека и Игнат поселились в предпоследнем купе и пока себя не проявили, но я о них помнил, как помнил и о том, что сумку, бутсы и прочие личные вещи надо время от времени проверять и перетряхивать, а то мало ли.
Перетряхивать… Вспомнились такие доступные вчера Лиза с Ариной, взгрустнулось, но в то же время я порадовался за себя – не скурвился Саня, не оскотинился! А девчонки… Да будут еще девчонки, а сейчас тренироваться нужно и вливаться в коллектив!
Уже хотелось приехать и погрузиться в футбольную жизнь. Ловить и отбивать мячи, бросаться в ноги при выходах один на один, спасать команду, играть, короче говоря, оттачивать мастерство, бегать по золотому песку вдоль моря. Я посмотрел на карте, где находится Заозерное – и вовсе это не пердь, а примыкающий к городу поселок на берегу залива.
Бегать мне предстоит много и разнообразно. В Лиловске я попытался пробежать десять километров – чуть легкие не выплюнул с непривычки. По моим прикидкам, я чуть ли не вдвое уступал в выносливости остальным парням! Работать придется на износ, но я справлюсь, мне ж не сорок с копейками, у меня молодой адаптивный организм!
Человек, не сведущий в принципах тренировок Виктора Ивановича Кирюхина, конечно, задастся вопросом: а какого, собственно? Действительно, бегать вратарю, коим я собирался стать, незачем. Вратарь должен намертво стоять на воротах, сыграть последнего защитника, если придется, и начинать атаки своей команды. Для всего этого много бегать не нужно.
Но только не у Кири, тренера, по разговорам в команде, фанатично верующего в методы великого Лобановского, а потому заставляющего своих игроков бегать с бревнами на плечах отсюда до синей блевотины. Вратари? Вратари в первую очередь, чтобы остальные не роптали.
А Микроб тем временем все пел. Парни расслабились и разбились по кучкам, кто-то играл в карты, кто-то командно шпилил во «Взятие Берлина», игрушку на телефоне, а я читал, читал, читал про футбол, сравнивал этот мир с моим и улыбался открывшимся перспективам.
Мысленно я уже стоял в воротах или бежал по песку. Скорее бы доехать! Только сейчас понял, как скучал по морю, а спорткомплекс, где нас расположат, находится прямо на берегу!
В общем, несколько часов мы ехали спокойно и мирно, перекусили обедом, который принесла проводница из ресторана (он был на один зуб).
Самое интересное началось в Туле.
На свободные два места пришли обморочная смутно знакомая бабка с внучкой такой толстой, что щеки девочки лежали на плечах. Было этому несчастному подростку лет двенадцать. Увидев вагон, наполненный парнями, бабка сперва начала сползать по стене, потом – требовать другой вагон. Не получив желаемого, она запричитала, топая на свое место, и в вагоне запахло корвалолом.
– Уэ-уэ-уэ, – передразнил ее Погосян. – Бойся, старая! Съедим твоего пирожка!
– Булочку!
– Нет, это мы пирожки с яйцами, только Клык с капустой.
– А Погосян – со страусиными!
Грянул хохот. Представляю, как бедную бабку перетрясло. Кого же она напоминает… Вспомнил! Гусеницу из мультика «Путешествие муравья». А ей с нами еще сутки с небольшим трястись.
Парни оживились, теперь каждый счел своим долгом пройти мимо купе, где ворчала бабка. Вели они себя вызывающе, чтобы извлечь из бабки ругательство и поржать, как шестиклассники на нелюбимом уроке. Бабка, судя по всему, тоже вошла во вкус, благодаря чему Мика Погосян получил мощный вводный урок русской словесности, а в ответ научил весь вагон армянским ругательствам.
Правда, ходили парни так недолго: вагон начали заполнять молодые люди в камуфляжной форме, с рюкзаками. Я разглядел шевроны ВДВ. И откуда их столько? Точнее, куда? Под Рязанью базируется полк ВДВ, но разве их не возят на спецтранспорте?
– Ну капец, – возмутился сидевший рядом Рома Клыков, выглянув в проход. – Обещали же, что сами поедем!
– Места свободные есть? – поинтересовался проходивший мимо военный. – Есть. Вот и не вякай, не купил весь-то вагон, а?
Рома заткнулся, насупившись, уставился в телефон. Военные начали занимать свободные места, а я – их изучать. Все молодые, лет двадцати на вид, высокие, подтянутые и суровые. Дембеля? Так вроде у них в начале осени приказ на увольнение. Или нет? Я-Звягинцев не служил, прошел курсы при универе, да и подробностями не интересовался.
Военные заняли боковушки. В вагоне воцарилось напряженное молчание. Две стаи хищников принюхивались друг к другу. Вспомнилось, как на 9 мая пьяные русские искали немцев в турецком отеле, чтобы начистить им морды. Фонтан вэдэвэшники вряд ли здесь найдут, а вот взвод недружественных немцев может заменить футбольная команда.
Напротив меня расположились жилистый темноволосый парень с правильными чертами лица и верткий солдатик с огромными васильковыми глазами и внешностью почти кукольной.
Шуточки про булочку и пирожок прекратились. Только бы у наших хватило ума не нарываться!
На столиках военных сразу же образовались бутылки водки, которые проводники велели убрать, пригрозив милицейским нарядом. Военные их убрали. Но стали бегать в тамбур и закрываться в туалете. Вскоре они чуть выпили, и из обрывков их разговоров я понял, что это и правда дембеля, но «залетчики», а таких могут мариновать и три месяца с момента приказа. Видно, эти серьезно проштрафились, раз Новый год им пришлось встречать в части.
Еще узнал, что всему виной какой-то замок, и самый мягкий эпитет к этому слову был «сука». Кто такой замок в части? Замполит? Чей-то зам? Неважно. Гораздо важнее, что с начала вагона донеслось:
– В сердце клуб всегда один! ЦСКА непобедим!
– Всегда имеет «Спартака» непобедимый ЦСКА!
– В Союзе нет команды хуже, чем «Зенит» из финской лужи!
– ЦСКА – «Динамо» – дружба, мяса нам совсем не нужно! – крикнул кто-то из наших.
Я, до того напряженно ждавший начала драки, выдохнул. Вроде конфликт отменяется, и союзные армии объединятся и вместе пойдут искать немцев. Не то чтобы я боялся драки, просто не хотелось. Драться без повода и ни за что – тупо. Вроде как получается, что рискуешь здоровьем и свободой просто так.
В общем, я порадовался, но вскоре понял, что рано, потому что нет разрушительной силы сильнее, чем спевшиеся вэдэвэшники и динамовцы. Началась миграция по купе, поедание динамовских запасов и срочная ликвидация запасов водки дембелей, которой оказалось просто море. А выпить море – как бы не фунт изюма съесть.
– Комбат, батяня, батяня, комбат! – запел Микроб.
Но голос у него был таким противным, что вэдэвэшники завладели гитарой и отправили парнишку на скамейку запасных, то есть прочь из купе. И он прибился к нам с Клыком.
– Никакой совести! – обиженно развел руками он.
– Огонь, батарея, огонь, батальон! – грянули подвыпившие голоса. И следом заунывное: – Я солдат, и у меня нет башки!
Подбор песен заставил подумать, что определенные вещи рождаются вне обстоятельств, словно подаются творцам откуда-то из космоса.
Тем временем мимо пробежала бабка, волокущая девочку, которая не влезала в проход и билась о выступающие части.
– Содом и Гоморра! – донеслись ее выкрики. – Я буду жаловаться! Я вас сгною!
– Мужики, эта старая карга обозвала нас п…ми! – несколько удивленно воскликнул дембель, отпустив Мику Погосяна. Как наш армянин оказался в этой ситуации, я проглядел, уж слишком много движухи вокруг началось.
Темноволосый парень, который в вакханалии не участвовал, вскочил, пробежался по купе, видимо, он был мозгом дембелей, а через минуту в наш вагон прибыл наряд, но водку успели спрятать.
Минут пять было тихо, а потом опять:
– Огонь, батарея! Огонь, батальон!
– Ты меня уважаешь?
– За Вэ-Дэ-Вэ!
– Выйду ночью в поле с коне-ем!
Ближе к вечеру я прошелся по вагону, чтобы оценить обстановку. Кто-то надирался совместно с дембелями, кто-то играл в карты, тренеры тихонько разливали горькую, пряча бутылки в рукавах. Ясно, чего у Кири такое одутловатое лицо. Ему бы дисциплину наладить, а он водку пьянствует! Представляю, какая вакханалия на сборах будет…
По счастью, дембеля тоже надирались не все. И только одному человеку было плевать на происходящее – моему соседу Роме Клыкову. Если бы его начали выносить вместе с полкой, он не заметил бы.
Наряд транспортной милиции приходил дважды. Грозил пальцем и забывал о беспокойном вагоне. Проводники спрятались в своем купе, во втором пригрели бабку с внучкой.
Смеркалось, градус нарастал, а потом, после очередного «Вот скажи, ногомячист, ты меня уважаешь? Армию, сука, уважаешь?», началось.
Конфликт разгорелся уже ночью. Вспыхнул он быстро, как спичка, и вскоре распространился со скоростью лесного пожара.
Началось все с милой беседы между вспыльчивым и изрядно поддатым Игнатом, который, похоже, совсем не умел держать себя в руках, и здоровенным дембелем по имени Колян. Причем этот самый Колян вписался за своего сослуживца – низкорослого казаха, чей акцент стал причиной издевательств со стороны Игната:
– Ты там в своем ауле с баранами так разговаривай! – пьяно заявил он и заржал. – Свали нах… отсюда.
– Ты что-то сказал? – начал петушиться казах. – А ну, повтори!
– Ис… исчезни, – отмахнулся Игнат.
– Сам исчезни! – взревел дембель. – «Динамо» твое играть не умеет! Все вы там кривоногие!
– Это ты кри-кривоногий, ус-ус-ус… узкоглазый! – оскорбился Игнат.
Он начал рычать, его друг Жека тоже не смолчал, и через пять минут уже полвагона орало друг на друга:
– Мы за кого кровь проливали? Шку-у-у-ра!
– ЦСКА – конина! – закричал Игнат и заржал по-лошадиному.
– А ну, иди сюда, ноги тебе переломаю!
– Отсоси!
– Сюда иди, ишак, шешен сыгыин, котак бас! – путая русские и казахские ругательства, шипел плосколицый дембель.
– Да ты знаешь, с кем разговариваешь?
В этот момент подключился Колян, который говорил мало, зато делал много. По диким воплям Игната стало понятно: происходит что-то интересное.
Я выглянул из купе. По коридору в тамбур здоровенный амбал Колян волок моего недруга Игната, который брыкался и упирался. За ними тянулась целая толпа, в центре которой изрыгал ругательства казахский воин.
Пока я решал, что делать, мой сосед с боковушки преградил путь сослуживцу.
– Колян, успокойся! Загремишь же в ментовку! Сдался тебе этот…
Амбал отодвинул парня и сказал примирительно:
– Дед, отвали, а? На гражданке ты мне никто. А этот выродок очень неправ. Нельзя так с людьми разговаривать. Он Абая обидел. Пропусти, я ему немножко ногу сломаю.
Вспомнилось, как Игнат разговаривал со мной, и я понял этого здоровяка. Но все-таки Игнат был частью команды…
Спор закончился милицейским свистком. Навстречу процессии двинулся наряд милиции с очень злым капитаном во главе. Он буквально полыхал гневом, громыхал громом и метал молниями. Увидев его, все расползлись по своим купе, чтобы под руку не попасть.
С другой стороны к нам приближался Киря. Остановился на безопасном расстоянии, немного пошатываясь и опираясь на Шпалу. Сан Саныч стоял рядом и типа хмурил брови, но смотрел почему-то в окно.
– Что вы мне тут устроили? – гаркнул капитан. – Вы, бл…, мужики или, сука, алкашня синяя? Как не стыдно, епта?
Вывернувшись из захвата, Игнат подошел к капитану и пожаловался, едва ворочая языком:
– Этот товарищ… тащ капитан… напился… бл… и буянит… Грозился применить!
– Что, бл…, применить? – зарычал капитан.
– С… с… с-с-силу…. Ногу сломать!
Здоровяк, который вовсе не выглядел пьяным, возмущенно развел руками.
– Товарищ капитан, я…
– Всем молчать! – рявкнул тот. – Оформляем обоих.
– Как – обоих? – Игнат завертел головой в поисках поддержки.
Даже Кирюхин не стал за него вписываться, погрозил пальцем:
– Это, Тишкин, твой последний залет. Выпутывайся сам, и перед Марокко будешь сам объяснят… ть… ться! Я у… ик! У-у-умываю руки. – Заикание Игната было заразным. – Дос-с-стали своими… этими самыми…
– Выходками! – рыкнул Шпала, сделав грустное лицо.
Здоровяк послушно протянул руки для наручников, Игнат чуть ли не в ноги капитану упал. Но было кое-что не очевидное для них, но понятное мне. Капитан не хотел и не собирался их оформлять, не знаю почему. То ли болел за «Динамо», то ли не желал заморачиваться – ситуация понятная, ничего суперкриминального – выпили мужики, повздорили, обычное дело.
– Короче, – он ударил дубинкой по ладони, – еще один вызов… Слышали? ОДИН! И вам не просто штраф выпишут, а снимут нах… вас на ближайшей станции и закроют, епта! Ясно?
– Ясно, – заблеял Игнат. – Обещаю не…
Но его не дослушали, наряд уже шагал прочь, оставляя его с этим похожим на медведя здоровяком.
В ожидании зрелища все расступились, с другого конца вагона подтянулся народ. Всем хотелось посмотреть на то, как будут воспитывать Игната.
Всем, кроме меня. Урод он, конечно, тот еще, и расист, и дебил, каких мало, но это наш дебил. А я смотреть на то, как кто-то со стороны избивает кого-то из моей команды, не буду.
Драться я, конечно, не собирался, ведь любой спорный вопрос можно решить миром.
В общем, хрустнул кулаками и окликнул амбала:
– Слышь, Колян! Отпусти Игната, мы его сами воспитаем. Хочешь побазарить, давай со мной.
Глава 6. Доверяй, но карты передергивай
Здоровяк окинул меня взглядом, плотоядно улыбнулся и потер руки, кивнул за окно, где проплывали огни большого города:
– С тобой? А ты кто? И он тебе кто, что ты за него вписываешься?
– Саней зовут. Мы с Игнатом в одной команде. Он перебрал, за себя ответить не может, поэтому я.
– Да без проблем, – кивнул Колян. Глянул на Абая, добавил: – Братан, тебе же все равно, кому я ноги сломаю? Обзывал тебя этот, но ответит за него тот.
– Маган пох, – сказал тот, зевнув. – Все равно, короче, можем вообще спать пойти, Колямба, пусть живут.
– Не, Абайка, ты если за себя гордость не испытываешь, то хоть ВДВ не позорь. – Амбал посмотрел на меня. – Короче, ща остановка будет. Белгород. Стоянка сорок минут.
– Мне хватит и трех, – ответил я. – Разговор будет недолгий.
После моих слов повисла пауза, после чего кто-то среди наших присвистнул, а среди вэдэвэшников возмущенно зароптал. «Да уж, Саня, умеешь ты симпатии вызывать, – подумал я. – Стоило бахвалиться?»
Наверное, стоило. Выступить требовалось ярко, так, чтобы завтра те, кто не слышал и не видел, услышали от других, что Саня Нерушимый не мешок с дерьмом, за слова отвечает и своих в обиду не дает. Политика, чего уж там, как завоевывать друзей, и все такое.
На белгородском вокзале было ощутимо теплее. Несмотря на поздний час, кишел народ. Тарахтели колесами чемоданы, перебиваемые голосом диспетчера: «На второй путь прибыл скорый поезд Москва – Евпатория». Проводники, два бравых парня из соседнего вагона, помогали женщине грузить огромный мешок.
Из вагона высыпали наши – сперва динамовцы, потом дембеля. Что показательно, Игната, из-за которого весь сыр-бор, среди них не было. Он украдкой выглядывал из окна, желая, чтобы меня не убили. Хорошо хоть так, значит, что-то человеческое осталось в этом парне.
Мы отошли по перрону подальше от глаз тренера, завернули за будку непонятного назначения. Драться Колян не спешил, и его мысли сходились с моими. Так что я просто их озвучил:
– Значит так, Колян. Делить нам с тобой нечего, и по-хорошему разруливать ситуевину должны были сами пострадавшие – Абай и Игнат.
– Абай мне как брат! – проворчал он.
– А я Игната вижу второй раз в жизни, – ответил я. – Это не меняет.
– Что не меняет?
– Что он твой сослуживец, а Игнат – мой одноклубник. А мы, советские люди, своих не бросаем. Потому и впряглись за своих пацанов.
– И чо? Ты съезжаешь, что ли?
– А похоже на то? Слушай, ты вэдэвэшник, я боец, побеждал в боях без правил. Я без понтов, просто даю расклад. Мы оба хорошо деремся и, уверен, накостыляем друг другу так, что завтра оба окажемся в больничке. Это в лучшем случае, если нас по хулиганке не загребут в ментовку. Оно тебе надо?
– Абай мне, конечно, братан… – задумался Колян над перспективой. – Но сидеть…
– Да и что там было-то, Колян? – панибратски заговорил я. – Ну выпили мужики, повздорили, мы щас за них побуцкаемся, а они щас помирятся и дальше бухать вместе будут. Не так, что ли?
– Так, – буркнул он. Подумав, махнул рукой: – Да и хер с ними, Саня! Мы, значит, биться, а они бухать? Черта с два!
Он пожал мне руку, причем не упустил момента проверить, сжал что есть мочи, и я ответил так, что он сам поморщился. Но остался доволен – не с лохом каким на мировую согласился.
Колян повел носом, принюхался и заявил:
– А пойдем в буфет пирожков наберем?
– Жалко, нет старушек-пирожочниц. Поздно, наверное… А, пойдем!
Буфет находился в здании вокзала и был еще тех времен. И цены были советскими, вполне сносными. Дородная румяная продавщица улыбнулась нам и зычно спросила:
– Мальчики! Вам покушать или, – она подмигнула, – водочки? Все есть!
Хочет какую-нибудь гадость съесть…
– Нам бы пирожков, красавица, – сказал я, глядя на румяные беляши на витрине. – Беляшиков и вон тех, с капустой! Жареных. Есть?
– И мне беляш! – сказал Колян. – Сколько он стоит?
– Три – с капустой, пять – беляш, – скороговоркой ответила она и добавила: – Вам, таким красивым, скину по полтиннику.
Повернувшись ко мне спиной, Колян принялся отсчитывать мелочь. Видимо, он был на мели и стеснялся этого. Я сделал вид, что не заметил, как он отгородился. Буфетчица расценила наше замешательство по-своему, вытащила пластиковый контейнер, открыла его… И я чуть в обморок не упал, достал сотенную.
– Смотрите, какие красавцы! Свеженькие, только подвезли.
– Что же вы делаете! Так же нельзя! На все. Половина – беляши, половина – с картошкой и капустой. – Подумав о завтра, добавил: – И шесть двухлитровых бутылок «Ессентуков»… А, давайте еще по паре «Дюшеса» и «Тархуна».
– А мне один!.. Нет, два пирожка! – Колян протянул мелочь. – Беляш и вот этот, с капустой. – Глянул на меня. – Может, водочки?
– Не могу, – помотал я головой и пояснил: – Режим, я в команде второй день и на птичьих правах.
– Понимаю, – кивнул Колян.
Тем временем продавщица, сверкнув белыми ровными зубами, протянула нам пирожки. Колян сразу же начал их есть.
Возвращались мы, перешучиваясь, на ходу поедая пирожки и благоухая на всю округу.
Когда мы вернулись, семеро дембелей еще курили возле вагона, высматривали нас. Причем сильно выпившими были двое, остальные так, чуть навеселе.
– Угощайтесь, мужики, – улыбнулся я, протягивая бумажный пакет с пирожками.
Отказываться никто не стал, в том числе Колян. Насколько знаю, в ВДВ не берут низкорослых и слишком высоких, так вот Колян точно имел максимально допустимые вес и рост, поди прокорми такую тушу.
– О-о-о! Пирожки! – воскликнул кто-то из дембелей и заорал внутрь вагона: – Мужики, все сюда, Колян с Саней угощают!
– А кто кого-то? – донеслось чье-то сонное из окна.
– Никто никого! – рявкнул я. – Поговорили, пирожков купили и назад.
– А сиги купили?
– Я тебе щас башку оторву, Сява! – прорычал Колян. – Сиги ему! Иди нах и сам покупай!
Из вагона высунулась проводница, пригласила нас занять свои места. Ввалились мы дружной хохочущей гурьбой, вызвав непонимание динамовцев, которые, оказывается, переживали за меня. Уже в челюстно-лицевую, наверное, отправили. Видя, что со мной все в порядке, все занялись своими делами.
Увидев, как мы чуть ли не братаемся с Коляном, заулыбались, закивали. Ну да, худой мир везде лучше доброй ссоры.
Микроб тем временем продолжил тормошить дембеля, спящего на его полке в обнимку с гитарой.
– Не так ты это делаешь, – проговорил Колян, отодвигая Микроба. – Смотри, как надо.
Он склонился над парнем, спящим с открытым ртом, и ка-ак гаркнет:
– РОТА! ПОДЪЕМ!!!
Спящий сократился весь, задергался, откинул гитару на соседнюю полку и вскочил, саданувшись головой о верхнюю пустующую полку.
Дружный хохот сотряс вагон.
– Офигел? – буркнул он.
Колян похлопал его по плечу.
– Тебя не добудишься. А ты на чужом месте, между прочим, спишь.
Потирая голову, разбуженный побрел к себе и принялся застилать бельем верхнюю боковую полку. На соседней боковушке полегли два бойца. Как сидели, так и полегли лицами в стол. Один храпел, аж похрюкивал. Мы пошли дальше, и в этот момент погас свет, намекая на то, что пора бы закругляться. Кто-то завыл по-волчьи, донесся смех, луч фонарика заметался по вагону.
У Коляна пискнул телефон, он остановился у моего купе, прочел сообщение и заулыбался, аж лучиться начал.
– Девушка? – спросил я.
– Ага. К ней еду. В Запорожье. А сам я из Астрахани. Свадьбу играть будем.
Он развернул ко мне телефон. С экрана улыбалась темноволосая чернобровая красавица.
– Видно, что бойкая, – кивнул я.
– Еще какая! Самые красивые девушки – в Запорожье! Отвечаю, Санек!..
– Слышал о таком, да, – не стал спорить я.
Воцарилось недолгое молчание, которое нарушил Колян:
– Слышь, Саня, а пойдем в картишки зарубимся?
– Мы с тобой?
– Да не, с пацанами. Там и наши, и ваши. Че вдвоем-то? Вдвоем тоска.
– Во что играют?
– А хрен знает. Ща глянем.
Не то чтобы я прямо хотел играть, просто рассчитывал, что наши парни подпили, расслабились, и можно наладить контакт хоть с некоторыми.
Восторженные и возмущенные крики доносились из купе Погосяна, причем больше всех было слышно именно его – Мику. Надо же быть таким активным! Казалось, он ни на секунду не смолкает и одновременно находится везде.
Мы подошли к купе и увидели, что там играли впятером: два дембеля, трое наших. За столиком у окна, где лежал огромный армейский фонарь, сидели Погосян и белобрысый Жека. Рядом с Микой притулился Абай. Напротив Жеки устроился наш основной вратарь, Кирилл Кониченко по прозвищу Конь, – двухметровый совершенно лысый лоб с очень широкими плечами. На раскладном стульчике в проходе сидел ясноглазый парнишка, мой сосед, и тасовал колоду, не глядя на карты.
– Оп-па! А че это вы тут? Тоже решили в картишки перекинуться? – заметил нас он. – Колян, давай с нами. И ты, как там тебя, – он оценивающе осмотрел меня с ног до головы, будто я не играть пришел, а торговаться, – тоже давай.
– А во что рубитесь?
– Да в стрекозу, – ответил тот. – В секу то бишь. В два листа, если так понятнее. В триньку с картинками.
– Нормуль, – потер руки Колян. – Саня? Ты с нами?
Я кивнул. В секу мне доводилось играть в детстве, еще при Союзе, но простейшие правила я помнил хорошо. И, как и в покере, заменившем секу в моей России, в этой игре все решал блеф.
Мы сели на край полки, я – к Коню, Колян – к Абаю, который, рассматривая сданные карты, хитро улыбался и щурил и без того узкие глаза-щелочки.
Жека по-прежнему делал вид, что меня нет, а вот Игната я вообще в поезде не заметил. Наверное, он в купе, которое примыкает к тренерскому. Накосячил и не высовывается.
– Тишкин! – позвал его Погосян. – Иди сюда! Нерушимый тебя в карты собрался проигрывать! Ты ж ему типа должен. Он тебе ногу от перелома спас, но сам пострадал – проломили ему череп, да?
– Нет, – ухмыльнулся Колян.
Жека ехидно улыбнулся, Мика заерзал в предвкушении. Игнат нарисовался мгновенно – бледный, встрепанный, напуганный.
– Не бзди, пошутил я! – включил заднюю Погосян. – Вот твой Нерушимый, живой и невредимый.
Видимо, Игнат и правда за меня переживал, выдохнул с облегчением, шагнул к нам, протянул руку сперва мне:
– Спасибо, Саня. И… извини, если что не так. – Я пожал его руку, и он обратился к казаху: – И ты прости, Абай. Выпил, погорячился. Нормальные у тебя глаза.
– Да без тебя знаю, что узкие, – ответил тот. – Это ж природой заложено, мы, казахи, сотни лет по степи на конях скакали, понимаешь? А у нас там ветры дикие, сечешь? С такими большими глазами, как у вас, можно было вообще без зрения остаться – всякая пыль бы залетала. Поэтому выжили в Великой степи только те, у кого глаза узкие были, понял? Эволюция, брат, все по Дарвину!
– Понял, – заулыбался Игнат. – Чего не понять. Это как у негров черная кожа, чтобы не палиться под солнцем.
– Ну вот сразу бы так, – хмыкнул Абай. – А ноги у тебя все равно кривые, но ты не оби… это… не злись, короче, – удобно ведь на коне сидеть! Будешь у нас в Шевченко, заходи, научу на лошади кататься!