Герварт Вальден – куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Все права защищены

© Зинаида Бонами, текст, 2022

© Музей архитектуры им. А. В. Щусева, иллюстрации

© Universität Heidelberg, иллюстрации

© Андрей Кондаков, макет, 2022

© Музей современного искусства «Гараж»

Памяти моего деда Альберта Бонами

Хуго Шайбер. Герварт Вальден. Около 1925. Рисунок

Глава 1

Архивная лихорадка

В мае 1960 года в небольшом южно-немецком городке Марбах-на-Неккаре, известном как место рождения Фридриха Шиллера, в музее его имени, существующем как единый организм с Немецким литературным архивом, открылась выставка «Экспрессионизм. Литература и искусство. 1910–1923». Нетрудно понять, что в Германии, спустя 15 лет после падения нацизма, самым беспощадным образом расправлявшимся с экспрессионизмом – с этим своевольным искусством – и травившим его создателей, такое сугубо музейное событие виделось как акт общественного покаяния и восстановления справедливости. Составитель каталога, видный ученый доктор Пауль Раабе, в предисловии писал: «Такова была судьба экспрессионистов, противопоставивших себя своему времени <…> в результате чего их творчество оказалось в жерновах политики»[1].

Каталог выставки «Экспрессионизм. Литература и искусство. 1910–1923». Национальный музей Шиллера – Немецкий литературный архив, Марбах-на-Неккаре. 1960

В 1986 году каталог той давней выставки, весьма востребованный среди специалистов, был переиздан и оказался в моих руках благодаря общению в Международном комитете литературных музеев (ICOM – ICLM) с почетным доктором филологии Фридрихом Пфеффлином, возглавлявшим в то время Национальный музей Шиллера. Еще через несколько лет, будучи в Германии, я услышала от него о Герварте Вальдене[2] – человеке, называвшем себя лидером экспрессионистов, а также о том, что исследователи вот уже несколько десятилетий безуспешно разыскивают его архив, увезенный в СССР, когда он в 1932 году навсегда покинул Германию.

Могла ли я как-то содействовать им в поиске? Мне хотелось надеяться на это, хотя в тот момент я еще смутно могла представить, какие открытия сулит такой архив. И я, конечно, ошибалась, предполагая, что смогу уже тогда, в 1991-м, познакомиться со следственным делом Герварта Вальдена, арестованного НКВД весной 1941 года, и получить ключ к загадке архива…

Приоткрыть завесу над именем Герварта Вальдена удалось, когда в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина готовилась выставка «Москва – Берлин / Берлин – Москва. 1900–1950» (1996). Это был масштабный мультидисциплинарный проект, позволивший впервые интегративно «представить <…> художественные течения, архитектурную среду, историческую эпоху; <…> сопоставить развитие двух культур, тесно связанных между собой»[3]. Для страдавшей недоброжелательностью к музею газетной критики тех лет, упрекавшей выставку в иллюстративности[4], незамеченными остались усилия организаторов, связанные с поиском еще неизвестных источников и восстановлением имен, преданных забвению, в числе которых был и Герварт Вальден. Стоявшая у истоков выставки директор ГМИИ им. А. С. Пушкина Ирина Александровна Антонова направила в компетентные органы, где могли обнаружиться подобные материалы, соответствующий запрос. В ответ не было получено «ни одного литературного или художественного документа, а лишь архивные дела…»[5].

Каталог выставки «Москва – Берлин / Берлин – Москва. 1900–1950». Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Москва. 1996

Разрабатывая в дальнейшем ту же тему, член рабочей группы проекта «Москва – Берлин», искусствовед Владимир Колязин, впервые опубликовавший материалы архивно-следственного дела Герварта Вальдена в 2010 году[6], на основе немногих сохранившихся источников в общих чертах реконструировал малоизвестный период жизни Вальдена в СССР, включая обстоятельства его ареста[7].

В апреле 2011 года в связи со столетием основанного Вальденом журнала «Штурм» (Der Sturm), сыгравшего в начале ХХ века роль рупора нового европейского искусства, в Государственном институте искусствознания в Москве состоялась международная научная конференция с участием российских и немецких ученых «Херварт Вальден и наследие немецкого экспрессионизма», по итогам которой в 2014 году был опубликован солидный научный сборник[8].

Вступив в новое столетие, ГМИИ им. А. С. Пушкина также продолжил последовательно знакомить публику с творчеством художников, которых Вальден считал участниками своего проекта – художественными объединениями «Мост» (2008) и «Синий всадник» (2011), итальянскими футуристами (2008), мастерами «Парижской школы» (2011).

Мое повторное обращение к личности Герварта Вальдена, случившееся три десятилетия спустя после того, как для меня началась его история, произошло на фоне исследовательского интереса к теме выставочного кураторства. Как-то неожиданно пришло осознание того, что именно Вальдену принадлежали первые опыты новаторского обращения с искусством, способствовавшие развитию публичного пространства как среды экспонирования и заложившие основу современных кураторских практик. Потребность узнать ближе человека, творившего на заре ХХ века новое искусство, заставила вновь обратиться к судьбе его архива, о котором в свое время мне рассказывали немецкие коллеги.

По прошествии лет доступ к архивно-следственному, а также имущественному делу Герварта Вальдена, где содержатся сведения об изъятом у него при обыске, согласно действующим правилам оказался для меня открыт. Рискуя утомить читателей монотонностью изложения, все же полностью обозначу, что мог представлять собой этот разыскиваемый архив – так называемый архив Вальдена.

В момент задержания его личные вещи находились в трех местах – в гостинице «Савой» (ул. Рождественка, 3), где он проживал, на мебельном складе гостиницы «Метрополь» (площадь Свердлова, 2/4), а также в предоставленной ему как члену Союза писателей СССР дачной комнате в подмосковном Болшево (дом Литфонда, Пионерская ул., 119).

На основании ордера № 76 от 13 марта 1941 года в гостиничном номере 202 в «Савое» наряду с видом на жительство в СССР, партбилетом Коммунистической партии Германии (она же – Германская коммунистическая партия, ГКП) и членским билетом Союза писателей СССР № 443 были изъяты «для доставления в Комитет внутренних дел» записные книжки с разными записями (10 штук), блокноты с записями (4 штуки), общие тетради с записями на иностранном языке (3 штуки), ученические тетради с записями на иностранном языке (5 штук), телефонный алфавит и записки с телефонами и адресами на 125 листах, письма разные на русском языке (15 штук на 24 листах), старые документы на русском и иностранных языках (42 штуки), разные письма на иностранном языке (288 штук на 480 листах), разные фотографии (43 штуки), рукописи и переписка по разным вопросам (500 листов), журналы разные иностранные (25 штук), книги разные на иностранном языке (15 штук), рукописный и печатный материал на иностранном языке (175 листов). Изъятое было опечатано в четырех свертках печатью № 31 3-го спецотдела НКВД[9].

В комнате Вальдена в Болшево, кроме нескольких книг с пометами владельца – сочинений Чехова, Есенина, Михаила Кольцова, – были также изъяты разные записи с пометками (8 штук), печатные материалы на немецком языке (47 листов). Все это было упаковано в один сверток и опечатано той же печатью[10].

Помимо этого, в 1-м Московском государственном педагогическом институте иностранных языков на Метростроевской улице (ныне – Московский государственный лингвистический университет), где Вальден преподавал в должности доцента кафедры немецкого языка, были изъяты его трудовая книжка и личное дело в двух папках на русском и немецком языках, всего 173 листа, упакованные в одном свертке и опечатанные печатью № 4[11].

В тот же день в Академии Наркомвнешторга (там по совместительству Вальден преподавал на курсах иностранных языков) был изъят и опечатан в конверте печатью № 20 его личный листок по учету кадров[12].

В следственном деле Вальдена имеется протокол обыска от 13 марта 1941 года, произведенного на складе гостиницы «Метрополь». В присутствии заведующего складом А. А. Маркитантова были вскрыты семь ящиков, для осмотра которых привлекли сотрудницу спецчасти со знанием немецкого языка.

При ее участии для отправки в Народный комиссариат госбезопасности СССР были отобраны и изъяты разные письма на иностранных языках (155 штук, 190 листов), разные заявления и черновики, старые документы (справки, удостоверения и др., 60 штук), разные фотокарточки (8 штук), записки с адресами (12 штук), записные книжки с разными записями (4 штуки), блокноты с разными записями (2 штуки), газеты на немецком языке за 1932 год (10 штук), книги и брошюры на немецком языке (8 штук). Изъятое опечатано в трех пачках печатью № 31 3-го спецотдела НКВД.

В части документов, относящихся к так называемому имущественному делу Вальдена, имеется служебная записка от 22 марта 1941 года, в которой сообщается, что после произведенного «21 марта осмотра семи ящиков с разной иностранной литературой, письменными и печатными материалами и мелкими вещами, принадлежавшими Вальдену Герварту Вильгельмовичу, <…> все указанное содержание ящиков, кроме изъятого по протоколу, по акту-описи передано на хранение зав. мебельным складом гостиницы “Метрополь” Маркитантову для передачи жене арестованного гр-ке Вальден»[13].

Именно на эту записку и сослался в декабре 1991 года не назвавший себя сотрудник ведомства, давая устный ответ на мой запрос о местонахождении архива Вальдена.

Однако уже тогда было понятно: Эллен Борк, последняя жена Вальдена, спешно скрывшаяся после ареста мужа вместе с семилетней дочерью в посольстве Германии, к этому имуществу отношения иметь не могла. Возможно, что сама опись, составленная через неделю после ареста Вальдена и произведенного на складе обыска, была как раз следствием ее побега? И потребовалась, так сказать, для соблюдения формальностей? В ней значатся книги, брошюры, разные рукописи (4 пачки), а также мелкие вещицы «желтого металла», возможно, золотые – кольцо, цепочка, брошь…

Содержимое ящиков, как указано в документе, было передано на условиях уголовной ответственности зав. складом «Метрополя» А. А. Маркитантову (имевшему служебное удостоверение № 66). Но возможно ли ожидать, что деревянные ящики с книгами и бумагами на немецком языке (к тому же и обнаруженными в них золотыми вещицами), как и те книги Вальдена, что оставались опечатанными в Болшево, могли пережить морозную зиму 1941–1942 годов в осажденной гитлеровскими войсками неотапливаемой Москве?

Из архива коммунального хозяйства, где хранятся личные дела сотрудников «Метрополя», нам сообщили, что дела А. А. Маркитантова среди них не обнаружено…

Все эти детали требуются, чтобы еще раз удостоверить: ничего из перечня изъятого у Вальдена нет в его следственном деле, находящемся на хранении в Центральном архиве ФСБ.

Теперь уже очевидно, что надежды отыскать хоть что-то из тех писем, записных книжек, фотографий, благодаря которым наше представление о развитии искусства ХХ века, и в том числе русском авангарде, было бы существенно шире, более не остается. «Мы <…> мечтали, – писал Владимир Колязин об организаторах выставки “Москва – Берлин”, – найти “рукописи, которые не горят”. <…> Время развеяло наши иллюзии»[14].

Добавим к этому, что исчезнувший архив, вероятно, содержал в себе документы, не попавшие в состав тех, что касались непосредственно истории галереи «Штурм», переданных Вальденом в 1926 году в Прусскую государственную библиотеку в Берлине. Утрачен солидный корпус свидетельств, относящихся к позднему периоду его деятельности в Германии, включая контакты с художниками русской эмиграции, представителями советской интеллигенции и партийной номенклатуры, курировавшими международное культурное сотрудничество. Стерто документально и десятилетие, проведенное Вальденом в Москве, и материалы личного характера.

Не высказать еще раз сожаления по этому поводу невозможно. Ведь Вальден принадлежал к особому поколению: вокруг него в множестве расцветали молодые таланты. По выражению Пауля Раабе, то была «счастливая историческая случайность»[15].

Неутоленная архивная лихорадка, «тайна праха», по выражению Жака Деррида[16], тревожит и влечет к личности и судьбе Вальдена еще сильней. Архив, полагал философ, есть не что иное, как «жетон» на допуск в будущее[17]. Что же касается Герварта Вальдена, то его феномен, мы убеждены в этом, состоит как раз в том, что он в подобном пропуске и не нуждался, во многих отношениях опережая время, в котором жил. И оттого рассуждать о нем уместнее не в онтологическом ключе, а скорее с позиций современности.

Нам захотелось рассказать о Вальдене тем, кто сегодня следует по заданной им траектории. Это широкий круг людей, занимающихся и интересующихся современным искусством. Чтобы преодолеть полосу забвения, все еще отделяющую от нас этого необычного человека, помимо других источников мы воспользуемся его собственным рассказом о себе на краю бездны, запечатленном в протоколах допросов следователями НКВД. Ведь архив, утверждал тот же Деррида, суть выражение не только памяти, но и самопознания[18].

Герварт Вальден. Около 1918

Глава 2

Кто он, Герварт Вальден?

Несомненную сложность для всех, кто когда-либо обращался к фигуре Герварта Вальдена, представляет необходимость определить род его занятий, идентичность в искусстве, чтобы тем самым характеризовать вклад, который он внес в художественную жизнь своего времени. Между тем для простого перечисления творческих, да и не только сугубо творческих амплуа, в которых этот неординарный человек весьма преуспел, потребуется чуть ли не полстраницы. Он был концертирующим пианистом и композитором, издателем художественного журнала и художественным критиком, теоретиком искусства и драматургом, организатором выставок, автором нескольких романов, публицистом, литературным переводчиком… А еще – открывателем ярких имен в литературе и изобразительном искусстве. Основателем своего рода творческого холдинга. Педагогом и популяризатором. И, как нам представляется сегодня, не только криэйтером-идеалистом, но и прагматиком.

Его порой на старый манер зовут маршаном, или же на современный лад арт-дилером и галеристом, иначе говоря, торговцем искусством, признавая между тем, что именно Вальден явился основателем движения и подлинным глашатаем экспрессионизма[19]. В силу того, что сущность его культурной миссии оказалась не до конца прочитана еще при жизни, «искусствоведением недавних эпох роль Вальдена была недооценена»[20].

Что же касается его современников из числа единомышленников, то они воспринимали Вальдена как первопроходца, неутомимого борца за новое искусство и своего безусловного лидера. Те, кто считали его учителем, после Второй мировой войны направили усилия на то, чтобы не только восстановить память о нем, но и объяснить новому поколению суть его деятельности и заслуг, как это сделали художница Нелл Вальден, его вторая жена и близкий соратник, драматург и режиссер Лотар Шрейер[21].

Кем же в действительности был Герварт Вальден? Скорее всего, на этот вопрос возможно достоверно ответить, воспользовавшись тем новым опытом, который возник в художественной и социальной практике уже последующего времени. Однако точкой отсчета в определении его особого жизненного предназначения должен стать, конечно, тот «поворот в искусстве», как выразился сам Вальден, современником которого он был.

Пока мир не узнал его как Герварта Вальдена, его звали Георг Левин. Он родился в Берлине, в респектабельной семье врача 16 сентября 1878 года. Его отец, судя по воспоминаниям, был спокойным, большей частью погруженным в книги человеком, мать, наоборот, – деятельной и волевой. Похоже, сын унаследовал качества обоих родителей.

Георг Левин – студент консерватории. 1903

Вопрос: Ваша подробная биография?

Ответ:…с шестилетнего возраста начал учиться в немецкой гимназии <…> По окончании учебы в гимназии я от родителей сбежал и уехал в Италию, во Флоренцию…

Вопрос: Что побудило вас на бегство от родителей в Италию?

Ответ:…мои родители желали, чтобы я после окончания гимназии в дальнейшем своем образовании мог бы стать врачом или букинистом. Однако желания родителей не совпадали с моими, в основе которых лежала моя мечта стать композитором. Это стало одной из причин моего бегства в Италию, где я надеялся получить музыкальное образование…

Вопрос: Приехав в Италию, как вы устроили свою жизнь, получили возможность учиться музыке и на какие средства существовали?

Ответ: Источниками средств для моего существования являлись уроки немецкого языка… Одновременно с этим я учился у профессора музыки Бонамичи (Джузеппе Буонамичи, итальянский пианист и музыкальный педагог. – примеч. автора) по классу пианино, а затем у профессора Броглио.

Добавим к этому, что по окончании гимназии в Берлине за свои музыкальные успехи ученик Левин удостоился стипендии имени Листа и что, обучаясь в 1897–1898 годах во Флоренции, особенно любил исполнять Бетховена и Вагнера. Там же им были написаны первые самостоятельные партитуры.

Во Флоренции я прожил примерно около года и, получив письмо от матери, которая согласна была на обучение меня музыке, я из Флоренции уехал к себе на родину в Берлин.

В Берлине я в 1898 году поступил учиться в Высший музыкальный институт (вероятно, речь о консерватории Клиндворта – Шарвенки. – примеч. автора). Моими преподавателями… являлись профессор Анзорге Конрад (немецкий пианист и композитор. – примеч. автора) по классу пианино и профессор Гофман Генрих по композиции».

Вопрос: Продолжайте свою биографию.

Ответ: После окончания музыкального института в 1901 году я стал самостоятельно заниматься дальнейшим самоусовершенствованием… и в это же время преподавал… Кроме того, сам как пианист <…> выступал на концертах в Берлине. Написал я ряд музыкальных произведений, которые были опубликованы в германском издательстве, используя в своих произведениях темы из современной литературы, так как последняя представляла для меня значительный интерес.

Связь музыки и литературы в творчестве начинающего композитора Георга Левина неслучайна. Помимо музыкального образования, как указано в анкете, приложенной к следственному делу, он окончил четыре курса филологического факультета Берлинского университета, и еще студентом начал выступать в печати с критическими статьями и рецензиями. В те времена его часто можно было видеть среди завсегдатаев модных кафе, где обычно собирались писатели и поэты. Он вошел в их круг.

Знакомства Левина в художественной среде еще более расширились, когда он решил основать общество «За искусство» (Verein für Kunst), одну из первых международных организаций людей творческих профессий[22].

Вопрос: Какой общественной деятельностью вы занимались в период 1906–1910 годов?

Ответ: В 1906 году я организовал общество «За искусство», председателем которого я был до 1910 года. <…> В работе нашего общества… принимали участие немецкие писатели Генрих Манн, Петер Альтенберг, Р. М. Рильке, Артур Шпицлер и немецкие композиторы Рихард Штраус и Густав Малер. На устраиваемых обществом… вечерах со своими художественными произведениями выступал ряд немецких писателей и композиторов, а также из числа писателей других стран.

С этого момента его отношения с искусством принимают характер разнообразной активности, превращаются в практики не только креативные, но и менеджерские, что характерно для устройства художественной жизни уже более позднего времени[23]. Очевидно также, что молодого музыканта привлекала множественность форм публичного бытия искусства и возможность формирования художественного контекста для исполнительства. Тяга к синтезу искусств, скорее всего, была привита ему чтением эссе одного из любимых композиторов, Рихарда Вагнера, призвавшего ликвидировать барьеры, разделяющие различные искусства между собой[24]. Для такого явления, как экспрессионизм, принцип взаимодействия искусств станет чуть ли не главенствующим. Не будем забывать при этом, что идея Gesamtkunstwerk как тотального произведения у Вагнера имела помимо художественного еще и политический подтекст, что его молодым последователем едва ли в ту пору осознавалось. Вальден и сам впоследствии признавал, что первую половину жизни был совершенно аполитичен.

Зато с молодых лет им руководила некая характерная для его поколения одержимость. Мы «хотели познать непознаваемое, чтобы единением поэтов, художников и музыкантов создать искусство столетия, которое было бы несравнимо со всеми предыдущими веками и превосходило бы все сущее своей вневременностью», – так сказал о надеждах той эпохи немецкий прозаик Иоганнес Бехер[25].

Вопрос: Кто из упомянутых вами немецких писателей находился с вами в близких дружеских отношениях?

Ответ: …Я должен сказать… о Эльзе Ласкер-Шюлер. Последняя являлась моей первой женой. Женился я на ней в 1906 году и разошелся в 1912 году.

Общество «За искусство» стало первым совместным проектом Левина с талантливой немецкой поэтессой Эльзой Ласкер-Шюлер. Это по ее настоянию Георг Левин превращается в Герварта Вальдена. Так звучало произнесенное на немецкий лад английское имя Уолден, которое носил герой романа американца Генри Торо «Уолден, или Жизнь в лесу».

С этим именем будут связаны главные свершения его жизни. На это имя ему выдадут разрешение на жительство в СССР. Под этим именем он будет арестован и погибнет…

Вопрос: Говорите о дальнейшей работе в 1906–1910 годах.

Ответ: …Я также являлся… редактором журнала Das Magazin für Literatur («Литературный журнал»). В 1907 году работал… редактором журнала Der Morgen («Утро»). В 1909 году я являлся редактором журнала Der Neue Weg («Новый путь»)… Тогда же я поступил на работу в качестве редактора журнала Das Theater («Театр»). В том же 1909 году президиумом кооператива немецких актеров я был приглашен на работу по реорганизации старого их органа Nachrichten («Новости») в новый современный журнал. <…> В 1910 году я сам по своей инициативе стал издавать журнал «Штурм».

Подходящее название для детища Вальдена нашла все та же Эльза Ласкер-Шюлер. Оно звучало одновременно напористо и романтично: Der Sturm («Штурм») – это «буря», «шторм», «ураган». Напомним, что известное немецкое литературное движение XVIII века «Буря и натиск» (Sturm und Drang) объединяло молодых писателей, называемых «штюрмерами», то есть бунтарями, отвергавшими существовавшие художественные каноны и выражавшими себя весьма эмоционально. Таким образом сам заголовок нового издания вдохновлял и обязывал. Его прототипом возможно стал независимый итальянский журнал La Voce, выходивший с 1908 года во Флоренции. Но также, конечно, и популярный в художественных кругах Европы сатирический журнал Die Fackel, издаваемый в Вене поэтом Карлом Краусом. Среди многочисленных немецких журналов начала ХХ века, отмечает Пауль Раабе, единственным возможным предшественником «Штурма» мог бы считаться еженедельник Kampf, который просуществовал всего пару лет[26].

Журнал Die Fackel. Декабрь 1914

«Штурм» под редакцией Герварта Вальдена возник как литературно-ориентированный журнал. Об этом свидетельствуют два его первых годовых комплекта. В число литераторов, сотрудничавших с ним на регулярной основе, кроме Ласкер-Шюлер, входили, например, Сельма Лагерлёф, шведская писательница, получившая в 1909 году Нобелевскую премию по литературе, норвежский писатель Кнут Гамсун, также обладатель Нобелевской премии (1920), австрийский писатель и критик Карл Краус, немецкий писатель и общественный деятель Генрих Манн.