Книга Настасья Алексеевна. Книга 4 - читать онлайн бесплатно, автор Евгений Николаевич Бузни. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Настасья Алексеевна. Книга 4
Настасья Алексеевна. Книга 4
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Настасья Алексеевна. Книга 4

В гезенке номер шесть для сбойки двух штреков по всем правилам безопасного ведения работ можно было использовать только Аммонит. Но не было его у мастера-взрывника в тот момент. Не завезли безопасную взрывчатку, а задание дано: выполнять надо. Не сделаешь работу, пожалуешься, что нечем было взрывать, себе же дороже выйдет. Так думал мастер-взрывник Карамышев. Он хорошо знал, что не было Аммонита, можно считать, на всём руднике. Те остатки, что были на складе, берегли для более важных работ. За полгода до случившегося заказали двадцать пять тонн этой безопасной взрывчатки, но не получили ни килограмма.

Аукнулась бездарность государственной перестройки. Вспоминается март тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. К власти в большой стране Советов пришёл новый человек с задумкой устранить те самые Советы, порождением коих он сам являлся. Разумеется, он не знал никого из погибших впоследствии на Шпицбергене и не таил особого зла на них, как и на те тысячи и тысячи других жертв авиакатастроф, кораблекрушений, железнодорожных и автомобильных аварий, заказных грабительских и террористических убийств, самосожжений, отравлений и голодовок, больших и малых войн, которые шквалом обрушились на некогда довольно благополучную в этом отношении страну.

Он не предполагал и, возможно, даже не хотел этих смертей, но был первым, кто замутил воду, пусть не всегда чистого, но озера, превратив его в омут, куда и потащил страну. Провозглашая всевозможные блага в виде журавлей в небе, которые будто бы дадут новая свобода и демократия, этот человек медленно, сначала с опаской, но затем всё увереннее разрушал опоры не нравившегося ему государственного устройства, ломая установившееся годами, предлагая вместо системы налаженных отношений бессистемную анархию.

Выдвинутый им лозунг “Делайте, что хотите и как хотите, не обращая внимания на законы и инструкции”, пусть высказанный несколько другими словами, привёл, прежде всего, к анархии производства. Принцип – делай то, что тебе выгодно и по цене тебе приемлемой, а не плановой, как было раньше, для кого-то сначала оказался хорош, и эти кто-то даже стали было быстро богатеть, повышая произвольно цены на свои товары. Однако за этими первыми помчались и другие выпускать только ходовое сегодня, только выгодное сейчас и только по высоким ценам. Цепной реакцией полетели вверх цены, тогда как ассортимент товаров стал резко падать.

Вскоре первые, как и вторые, стали замечать, что разлаженный механизм снабжения отразился и на них, давя отсутствием тех самых, казалось бы, неходовых товаров, но без которых теперь невозможно было делать ходовые.

Меньше стали выпускать менее запрашиваемой взрывчатки и больше более производительной. Дефицит производства и мысли поставил на карту человеческие жизни. Запишем этот пункт обвинения архитекторам перестройки. Но это потом, а сейчас Аммонита у взрывников не было в наличии.

Однако первый взрыв прошёл нормально. Газовая обстановка была в пределах допустимого. Пришёл мастер Карамышев, замерил атмосферу. Она вроде бы позволяла взрывать Детонитом-М. После этого Спешилов с двумя напарниками зачищали гезенк от разваленной взрывом породы. Но так обстояло дело наверху, в штреке, отделённом пока от нижнего полуметровой земляной пробкой, которую собирались взорвать. А в это время в нижнем грузовом уклоне, куда пробивали брешь, начали разворачивать комбайн. Его перемещению мешала вентиляционная туба. Дали команду препятствующую часть трубы снять, временно прервав вентиляцию. Гусеницы неуклюжего механизма, передвигая его на новую позицию, подняли пыль.

Кто из шахтёров не знает, что такое гремучая смесь? Газ метан, которого все так боятся, концентрацию которого замеряют сотни датчиков, автоматически выводя показания на главный пульт диспетчера, сам по себе не взрывается. Он горюч, но взорваться может при смешении с пылью, особенно угольной. В принципе, любая пыль, даже мучная, достигая определённой концентрации в воздухе, становится взрывоопасной. Достаточно, как говорится, одной спички. Появление же горючего газа в такой ситуации увеличивает опасность взрыва в сотни раз. Вот почему его содержание в атмосфере строго контролируется. Однако не будет пыли, не взорвётся и газ. Так что пыль – это второй враг, с которым в шахте ведётся вечная борьба.

Но, оказывается, не всякая пыль вредна. Создали учёные специальную, инертную пыль, что своим видом напоминает мыльный порошок, только принцип действия несколько отличается. Как мыло, инертная пыль скрепляет частички другой пыли, не позволяя ей подниматься в воздух. Процесс покрытия земли инертной пылью называется у шахтёров осланцеванием. Если участок осланцован в достаточной степени, взрыв произойти не сможет. И, конечно, работавшие в этот день шахтёры и их руководство знали, что на руднике в связи с недостатком денег катастрофически не хватало инертной пыли, чтобы засыпать ею все участки в тех количествах, в которых требовали правила техники безопасности. Она на участке была, но в очень небольшом количестве, как говорится, для близира. Запишем и это в результат перестройки. Уже после взрыва специальным рейсом самолёт МЧС вместе с бригадой спасателей из Воркуты привезёт тонны этой самой инертной пыли, а на обратном пути заберёт на материк гробы с телами тех, кто погиб из-за её отсутствия.

Смена подходила к концу, но ещё было время произвести последний взрыв в гезенке номер шесть. Над котлованом, рядом с угольным пластом, мастер-взрывник Михаил Иванович Карамышев готовил к работе Детонит-М. Внизу в центральном грузовом уклоне комбайн поднимал гусеницами пыль. Его передвижением руководил горный мастер Гордеев Сергей Сергеевич. Последние минуты жизни. О чём мог думать он в это время? Может о том, что близится его пятидесятилетие, которые его товарищи с удовольствием отметят вместе с ним? Шутка сказать – с девяностого года работает на руднике. А, может, подумал о жене Антонине.

В этот день большая группа полярников отправляется на материк, и ей, как работнику отдела кадров, придётся выдавать каждому документы, что делается всегда перед посадкой в автобусы, которые под звуки баяна и прощальные возгласы провожающих отправятся на вертолётную площадку, откуда отъезжающие полетят в норвежский посёлок Лонгиербюен, затем самолётом через Тромсё в Мурманск. Среди них немало друзей Сергея Сергеевича. Он прощался с ними вчера.

Снятые временно вентиляционные трубы лежали рядом. Газ метан незаметно скапливался под готовящимся к взрыву потолком, смешиваясь с поднимающейся с земли пылью, доходя до опасной концентрации.

Гордеев дал команду Спешилову занять наблюдательный пост в конвейерном уклоне возле вентиляционного гезенка номер пять, чтобы никто не оказался поблизости от места взрывания. Дойдя до назначенного пункта, Пётр Павлович увидел Иванова Виктора Юрьевича, зачищавшего ленту конвейера под пятым гезенком. Одногодок Спешилова, приехавший чуть больше года назад из Гремячинска Пермской области. Они едва успели перекинуться несколькими словами, как горячая волна швырнула куда-то Спешилова, застлав туманом глаза и оборвав сознание.

Где-то далеко в уголке памяти успела зафиксироваться картинка: мастер поворачивает ручку дистанционного управления, хлоп и загорается метан. Кто-то бросается бежать, но взрыв мгновенен. Он был как тест на готовность шахты. Будь недостаток инертной пыли в одном месте, взорвалось бы только в одном и ощутили бы его на себе два-три работавших поблизости и нарушивших правила техники безопасности человека, как это произошло в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году здесь же в Баренцбурге. Но в этот раз защита оказалась слабой и в других местах, которые проявили себя мгновенно, сдетонировав в доли секунды новыми взрывами, обрушениями кровли и пожарами. Высокая температура огня, дым и газ вслед за ударной волной воздуха охватили огромную территорию, догоняя уходящих уже со смены шахтёров.


3.

Настенька и Степаныч с Юхансоном на спине торопливо уходили от пожара, когда далеко впереди замелькали огоньки лампочек спешащего на выручку товарищам отряда горноспасателей, вооружённых огнетушителями и прочим необходимым для спасания оборудованием. Встретив счастливую троицу, они тут же переложили норвежца на носилки и уже двое молодых горноспасателя понесли их на выход, а Степаныч повернул назад. Как более опытный из всех, он был нужнее на месте взрыва. Настенька пошла за носилками. Она была не спасателем, а переводчиком. Её место при иностранце.

Горноспасатели, или как их тут называют гэ-эс-вэшники, то есть по первым буквам названия подразделения – горноспасательный взвод. Как часто думают, что работа у них, как у пожарников, почти лежачая. Да, не каждый день трагедии в шахте. Не каждый день нужно, рискуя своей жизнью, спасать чужие. Но то, что им достаётся один раз, другому хватит на целую жизнь. Прорываясь через завалы, сквозь дым, навстречу огню, когда температура всё выше и выше, в масках, с носилками, ломами и лопатами они должны были идти километры в поисках живых, но находили только погибших то ли от удара, то ли от огня, то ли от угарного газа.

У каждого, идущего под землю, на боку или груди обязательно висит самоспасатель – металлическая коробочка, напоминающая внешне термос. Как только прибор показал или сам почувствовал опасность, сразу нужно надевать маску. В ней минут пятьдесят продержишься, но за это время можно успеть выбежать в безопасную зону, когда в состоянии двигаться. А когда нет?

Нередко самоспасатель мешает выполнить ту или иную работу и шахтёр, пренебрегая опасностью, сбрасывает его с себя, оставляя поблизости. Сколько не вышедших в это утро погибли оттого, что волной взрыва отбросило их от коробочек, которые могли ещё помочь выжить? У кого-то не было самоспасателя даже в стороне. Возможно он в какой-то момент пришёл в сознание от удара волны, но не нашёл своего самоспасателя, а дойти без него не позволил газ. Зато кто-то другой сумел выйти с двумя самоспасателями на боку, объяснив это тем, что снял один с погибшего. Не замучает ли совесть спасшегося?

Гэ-эс-вэшники, возглавляемые теперь Степанычем, быстро шагали к эпицентру взрыва, по пути встретив нескольких шахтёров, которых тоже бросило взрывной волной и ударило до потери сознания кого об стену, кого об рельсы, а кого оглушило упавшим с потолка куском породы. Хорошо, что на голове была каска, и потому не убило совсем.

Они двигались, казалось, пошатываясь, с поцарапанными лицами, продранными рукавами колотёсок – так называют здесь шахтёрские куртки, но не по имени старинного русского города, что на левом берегу реки Оки – Колотёск, принадлежавшего черниговским князьям, о чём записано ещё в Ипатьевской летописи. О такой старине двенадцатого века шахтёрам вряд ли кто рассказывал. И уж, конечно, куртка была так названа не в честь румынского генерала Колотеску, которого назначили губернатором во время Второй мировой войны на оккупированной румынами части территории Украины. Его действия по отношению к украинскому населению было ничуть не лучше фашистов Германии. Плохую память он оставил о себе.

Этимология слова «колотёска» значительно проще. Шахтёрам, работающим в очистном забое, частенько приходится колоть и тесать уголь в тех местах, где не доработает комбайн, так сказать, приглаживать стены и потолки. Потому и назвали куртку, спасающую от угольной пыли, колотёской. Под колотёску обязательно надевали водолазку. Ну, этот термин вполне понятен. Это тёплое нижнее бельё, которое обычно выдают водолазам под специальные гидрокостюмы.

Первого погибшего горноспасатели обнаружили за три километра от эпицентра взрыва. Потом нашли ещё пятнадцать тел, скрюченных и распластавшихся по земле, в масках и без масок с окровавленными лицами. Казалось бы, дальше живых быть не может. И вдруг в районе гезенка номер пять снизу с центрального конвейерного уклона раздался голос, зовущий на помощь.

Степаныч подскочил к краю котлована, посветил вниз – там был живой человек.

– Ты кто? Как твоя фамилия? – закричал он.

– Не знаю, – донеслось снизу.– Вытащите меня.

Это был пришедший в сознание Спешилов. Он явно родился в рубашке. Взрыв пощадил одного человека – отшвырнул в сторону, но не убил, оставив лежать без сознания, пока не послышались чьи-то голоса наверху.

Ему бросили конец верёвки, но он ничего не понимал и только просил о помощи. Пришлось Олегу Чужикову, опытному горноспасателю, как самому худому, спускаться в котлован на верёвке.

Олег, хоть и отличался худобой, но был жилист и с сильными руками, что могло бы показаться странным при заметной романтичности его натуры. Он увлекался живописью. Его часто можно было видеть сидящем на подъёме горы Улав с мольбертом. Любимым делом было писать пейзажи заполярного края, голубые до рези в глазах в летнее время фиорды, изгибающиеся белые языки ледников, остроконечные горы, то напоминающие собой женские груди, за что и получили название «Груди Венеры», то лежащего на вершине спящего рыцаря, покрытого седым снегом. Чужиков дарил свои картины друзьям, не имевшим таланта художника, некоторые продавал заезжим туристам. Выделяла парня и постоянная серьёзность, и какая-то грусть, словно отпечатавшаяся на тонких чертах лица.

Сейчас ему пришлось обвязать Спешилова, которого он тут же узнал, оказавшись с ним лицом к лицу, надеть на него прихваченную с собой маску, и крикнуть Степанычу:

– Тяни-и! Это Петька Спешилов.

И его вытащили, не сознающего ни кто он, ни почему здесь оказался, ни что вообще происходит. Только на больничной койке под наблюдением врачей, да и то далеко не сразу, Спешилов постепенно вернулся в нормальное состояние, если можно его таковым назвать, когда в памяти постоянно всплывает красный туман в глазах и кромешный мрак подземелья. Он-то и рассказал потом, что произошло в забое двадцать восьмого южного конвейерного штрека.

У Юхансона оказалась вывихнута правая нога. Вынеся из шахты, его с сопровождавшей Настенькой сразу отправили на газике, дежурившим у входа в штольню, в госпиталь. Там баренцбургский хирург Покровский, балагур и весельчак, высокого роста, могучего телосложения, с сильными, как и полагается всякому костоправу, руками быстро вправил пострадавшему ногу, удивляясь тому, что, как рассказала Настенька, норвежец смог идти некоторое время на своих двоих. А девушка чуть не потеряла сознание при виде искажённого от боли лица норвежца, когда ему поправляли ногу. Так что, увидев неожиданно побледневшее лицо Настеньки, медсестра быстро подставила ей стул, усадила и поднесла к носу ватку, смоченную нашатырным спиртом. Нелёгкое это дело быть переводчиком во время операции, пусть даже не очень сложной.

Едва успели переложить в палату больного норвежца, как за ним уже приехали его соотечественники из близлежащего норвежского посёлка Лонгиербюен. Они тут же прилетели на вертолёте, как только узнали о трагедии на российской шахте. Прилетели со своими врачами и медикаментами на помощь русским. Правда, врачебная помощь друзей из Норвегии не понадобилась, так как у вышедших шахтёров были небольшие ранения, да у одного оказалась сломана рука. Однако с этим всем справился легко хирург Покровский. Так что норвежским медикам из соседнего посёлка оставалось забрать своего журналиста и поблагодарить за помощь российского коллегу.


РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА


1.

Много дней после взрыва Настенька была в напряжённой работе, не позволявшей расслабиться, задуматься о происшедшем с нею самой.

Российская комиссия обходилась без переводчика. Норвежский полицейский Лаксо знал немного русский и тоже обходился в основном без помощи Настеньки. Но представители норвежской комиссии, принимавшие участие в ежедневных совещаниях и в экскурсионных или деловых походах по посёлку Баренцбургу, да и прибывшие с ними вездесущие журналисты, не могли обойтись одним норвежским переводчиком, так что приходилось потеть и Настеньке. Часто бывало, что после совещания, проходившего в кабинете директора рудника или в читальном зале библиотеки, куда помещалось больше народу, гостям предлагалось в порядке отдыха осмотреть музей «Помор» – гордость Баренцбурга и его главная достопримечательность, а потом пообедать в кафе гостиницы.

Настенька и сама уже могла бы вести экскурсию по музею, так как за годы его существования она столько раз переводила речь экскурсовода, роль которого исполнял обычно профессор археолог Строков, что знала почти наизусть всю историю экспонатов. Но, конечно, для таких важных гостей рассказывать должен был сам профессор, основатель этого музея, его вдохновитель. Настенька, правда, тоже принимала участие в создании музея, который формировался на её глазах в помещении бывшей школы. Но её участие ограничивалось переводом надписей под экспонатами на английский язык. Хотя, втайне она гордилась и тем, что однажды подкинула идею Строкову, предложив одну комнату оборудовать под штольню шахты в натуральную величину. Мысль понравилась, и вскоре появилось помещение, входя в которое экскурсант оказывался как в забое, где, согнувшись в три погибели, фигура шахтёра с киркой как бы отбивает кусок угля. То, что идея с шахтой принадлежала Настеньке, нигде в истории музея записано не было, так что ей оставалось гордиться самой про себя.

В обедах в кафе, если в них принимали участие, как россияне, так и норвежцы, тоже требовалась помощь Настеньки. За общим, хорошо накрытым выпивкой и закусками, столом, где возникали помимо официальных тостов, не чокаясь, и тосты за дружбу и взаимопонимание, за процветание шахты и многие другие такого рода, они с Бордом переводили речи выступающих по очереди, то есть Борд начинал работать, когда норвежцы, пользуясь его присутствием, говорили на своём языке, а Настенька переводила на английский, который норвежцы прекрасно понимают, русских выступающих. Работы хватало обоим переводчикам.

После такого напряжённого дня Настенька едва доходила до своего гостиничного номера на четвёртом этаже, принимала скоренько душ и заваливалась спать, стараясь ни о чём не думать, хотя мысли о прошедшем её всё же одолевали всякий раз, когда голова касалась подушки.


2.

В августе 1991 года, когда в великом государстве Советский Союз происходили судьбоносные события, перевернувшие всю историю страны, в этом знаменитом августе государственного путча, как его потом окрестили перестроившиеся политики и журналисты, Настенька тоже круто изменила свою судьбу, решив по окончании вечернего отделения Института иностранных языков прекратить работу в музее Николая Островского и улететь на крайний север, на архипелаг Шпицберген переводчиком. Английским и французским она владела свободно, что понравилось в тресте «Арктикуголь», куда в небольшое старенькое здание на Селезнёвской улице привёл её Евгений Николаевич, которого пригласили работать в Баренцбург редактором многотиражной газеты «Полярная кочегарка».

Пока ещё действовали все советские учреждения, Настенька быстро поменяла паспорт, изменив в нём с детства не нравившееся ей имя Александра на привычное имя Настя, и стала Настасьей Алексеевной Болотиной, по своей девичьей фамилии. В паспортном столе милиции хотели записать её полное имя Анастасия, но Настенька уверенно заявила, что хочет иметь старинное русское имя Настасья. Когда ей возразили тем, что Анастасия тоже старинное русское имя, и начальник паспортного стола вспомнила, что дочь Ярослава Мудрого, ставшая потом королевой Венгрии, называлась Анастасией Ярославной, то девушка в ответ тоже привела примеры, но из литературы, сказав, что героиню романа Ф. Достоевского «Идиот» звали Настасья Филипповна, и припомнила Настасью Золотую Косу из волшебной сказки А. Афанасьева «Три царства – медное, серебряное и золотое», которую она очень любила в детстве. Дискуссия закончилась тем, что Настеньку записали Настасьей, хоть, по мнению паспортистки, это звучит простонародно. Однако именно эта народность имени и нравилась Настеньке больше всего.

Начальник отдела кадров треста, Александр Филиппович, низенький полноватый мужчина, не смотря на серьёзность своей должности, весёлый по характеру, раскрыв паспорт Настеньки и прочитав её имя, улыбаясь, пропел негромко строки популярной песни:


Ах, моя Настасья,

Ты мне даришь счастье.


и тут же извинился за вольность. Всё-таки он был начальник.

Настенька засмеялась и подумала, что впервые ей поют эти слова, но теперь, наверное, надо будет привыкать к этой шуточной песне, исполняемой в её адрес.

Александр Филиппович попросил скоренько пройти медкомиссию и готовиться к отлёту, который намечался на девятнадцатое сентября вместе с очередной партией полярников, направляемых на замену шахтёрам, отлетающим с архипелага. То же самое предстояло и Евгению Николаевичу, поджидавшему Настеньку в соседнем кабинете. И её радовал тот факт, что она летит на край земли не одна, а с давним другом. Всё же неизвестность немного пугала и близость давно знающего и понимающего тебя человека успокаивала.

Волновал Настеньку вопрос и как одеться. Она спросила Александра Наумовича, в чём там ходят на Шпицбергене. Уж очень ей не хотелось выделяться среди других своей одеждой, но кадровик её успокоил:

– Вы особенно не волнуйтесь. На острове мы выдаём специальную одежду каждому сотруднику, так что вы там будете выглядеть вполне как все полярники. Ну, вы увидите в аэропорту возвращающихся из отпуска шахтёров. Их сразу можно узнать по одежде.

И точно. Когда они прибыли в Шереметьево-1 и прошли в отдельный зал для депутатов, где в этот раз собрались полярники, они выделялись своими одинаковыми тёмными полушубками и шапками, все почти друг друга знали, громко весело разговаривали. Можно было заметить, что многие навеселе. Ну, а как же, они возвращались туда, где у них всё есть, где хорошо платят за работу, где почти не о чем беспокоиться.

После таможенной проверки вещи сложили в одну кучу. Чемоданы и сумки Настеньки и Евгения Николаевича попали туда же. Когда и кто их взвешивал перед погрузкой на самолёт, они не знали, да это и не имело значения. Сопровождавший их Александр Филиппович просил о вещах не беспокоиться. Вылет был назначен на полдень. Со своими родными: сыном, бабушкой и сестрой Настенька попрощалась дома, а с друзьями за два дня до путешествия, так что провожатых не было. Отец с матерью опять были в зарубежной командировке.

Самолёт взлетел. Москва со своими площадями и высотными зданиями огромного города осталась далеко внизу, проглоченная постепенно облаками. Утомлённая проводами и расставаниями Настенька скоро уснула в кресле самолёта. Она попросила сидящего рядом Евгения Николаевича не будить её для приёма пищи. Проснулась от лучей заходящего солнца, прорвавшихся в иллюминатор самолёта.

Ряд, на котором они сидели, был впереди крыла самолёта, и перед глазами впервые попавшей в эти края путешественницы открылась восхитительная картина заснеженных гор с множеством вершин напоминавших острия пик. Они летели над Шпицбергеном, и Настенька сразу вспомнила прочитанную, готовясь к поездке, историю архипелага, где рассказывалось о том, как давным-давно голландский мореплаватель Уиллем Баренц, путешествуя по северным морям, наткнулся неожиданно на эту землю, буквально утыканную остроконечными вершинами гор, и потому назвал её Шпицберген, что в переводе означает земля остроконечных горных вершин. Глядя в маленькое круглое окошечко самолёта, Настенька могла убедиться в правильности данного Баренцем наименования.

Острые то ниже, то выше вершины перемежались с узкими тоже заснеженными долинами. А над голубой гладью фиорда проносилась тень самолёта, шедшего на посадку. Эта картина запечатлелась ярче всего.

Взлётно-посадочная полоса шла узкой прямой, как стрела, лентой, начинаясь почти от самого берега фиорда и останавливаясь на широкой площадке, которую и аэродромом трудно назвать в сравнении с гигантскими площадями на материке. Лайнер пробежал полосу, затормозил и подрулил к маленькому зданию аэропорта, напоминающим собой скорее ангар. А это и был ангар, но часть которого была отделена тонкой стенкой, и внутри она казалась похожей на сарай, заполненный толпой полярников, готовых к отправке на материк. Тут происходила смена составов.

Прибывшие отпускники обнимались с отъезжающими. Кто-то втихаря доставал водку и, чтобы не заметило начальство, разливал по рюмочкам или пили из горла за приезд одних и отлёт других, закусывая солёным огурчиком. Проделывалось это быстро, так как худощавый мужчина, одетый почему-то не как все в полушубок, а совсем иначе – в серое пальто и фуражку, озабоченно бегал по помещению и давал уже команду отъезжающим в посёлок Пирамида, садится в вертолёт, который только что приземлился поблизости от ворот аэродрома, разгоняя вокруг себя не выключенным пропеллером снег. Это был большой летательный аппарат МИ-8 тёмно-оранжевого цвета, прославленный надёжностью работы в любых климатических условиях. Его успешно используют как на юге, так и на севере.