На въезде в деревню его опять встретила Люция, на этот раз, соскучившись, напрыгнув уже с ногами и руками, шмыгая носом не то от нахлынувших эмоций и радостей, не то от простуды. Так что её пришлось тащить до избы генерала, куда первым же делом пошёл некромант.
– Где вот тебя носит? – ворчала девица. – Сказал идти греться, а сам пропал, – обиженно дулась она, прижимаясь покрепче.
– Нечего наружу выскакивать, коль не выздоровела ещё, – ворчал и шагал вместе с ней некромант. Что там наш генерал?
– Ничего хорошего, – с грустью вздохнула Люция. – Говорят, не оправится уже от таких ран…
Прямо со входа было ощущение, что попал не в избу, а в храм во время какого-то торжества. В воздухе царил сильный запах ладана и белого сандала, но под ними разливался ещё целый букет более тонких и нежных благовоний, эфирных масел и ягод.
– Милорд! В этот раз-то всё получилось? – с надеждой смотрел на него Ильдар, исполнявший тут эдакую роль жреца или священника на смертном одре.
Красно-бурая шуба на нём была словно ряса, подвешенный на ремнях Хрэтигалдур красовался на его спине, будто спущенная с головы монашеская каса или саткат – дайконская шляпа с широкими полями, часто коническая из тростника, но иногда и из лёгкого металла с более пологой тульей, реально отдалённо напоминающая щит.
– Долгая история, расскажу позже, – бросил ему Бальтазар, а Люция отошла в сторону, с ужасом поглядывая на умирающего старика.
Велетир был уже крайне бледен. Что-то бормотал, сжимая морщинистыми крепкими пальцами одеяло, приоткрывал рот, покашливая, а кто-нибудь из обеспокоенных близнецов подавал ему воды. Чародей, глядя на некроманта, покачал головой: мол, дела совсем плохи.
– Добрый лорд наш вернулся, хвала Кроненгарду, – просипел Велетир. – При вашем правлении мы славно зажили, – слегка кивал старик проходящему к кровати чернокнижнику.
– Это потому, что Дельвиг Хаймлиг перестал обкладывать налогами свои земли и забирать причитающееся, – лишь усмехнулся Бальтазар.
– Боги с ним, с Дельвигом. Дайкону никогда не понять наш край, не изменить его под себя, – заверял генерал. – Не станет меня, Нил и Вил возглавят ополчение. На этих удалых парней вполне можно положиться.
– Дядька Велетир, да чего вы! Чай сейчас заварят с мёдом, с малиной, с имбирём! Завтра уже сами ходить начнёте! – заявлял ему Нил в бело-зелёном вязаном свитере, встав на колени у изголовья кровати, поровнявшись лицом с головой старика.
– Никогда не теряй своего оптимизма, – улыбнулся тот, едва касаясь немощной рукой и погладив его по щеке. – Ты всегда знал цену победам в настольных партиях, верил в лучшее, не сдавался, не опускал рук и знал, что даже поражение – это ценный опыт!
– Хлебните хотя бы воды, чтобы горло не першило, – поднёс чарку к губам старика другой из близнецов.
– А ты всегда был настойчив, умён, мыслил на несколько шагов вперёд и поражений не принимал, – слегка улыбнулся Велетир, напившись. – Твоя воля к победе поразительна, Вильям. И тоже ведь никогда не унываешь. Знаешь, что даже если шансы малы, они всё равно есть! И стотысячное войско можно одолеть, загнав в узкое ущелье. И великана в один удар одолеть, раскроив камнем череп. Нет ничего невозможного. Взгляните на себя… такие большие, а для меня всё те же озорные мальчишки.
– Бабушка нам от хвори всякой заваривала ромашку, кору дуба, мирт и кедровые орехи! Правда же? – припоминал Вильям, глядя на брата.
– Ага, и сбитень ещё на меду, – кивал Нил. – Может, пойти на кухню, сказать рецепт? Пусть, помимо чая, сварганят!
– Главное, убедитесь, что там лиса какая-нибудь не забралась… – проворчал некромант.
– Не надо, не уходите! – шумно и глубоко дышал Велетир. – В свои последние мгновения я желаю быть со своими друзьями, со своими лучшими учениками! Всегда были рядом, никогда не оставляли старика, – слегка улыбался он.
– Вы весьма помогли мне рассказами о кицунэ, – благодарил его тёмный лорд
– Свет не в том, кто всегда сияет, – проговорил ему генерал, – а в том, кто способен видеть свет даже во тьме!
– Вот… – протянул Вильям выструганную из липы фигурку оленя. – В детстве, помните, у меня никогда не получалось сделать рога… Не хватало усердия. А я ночью спать не мог, думал всё, как вы тут, придёте ли в себя, оклемаетесь… Что-то нахлынуло эдакое в груди. Взял полешко, нож… Пусть будет вам талисманом! Оберегом!
– Красивый олень. Благородный и грациозный! Словно наш добрый лорд, оказавший нам милость, явившись на нашу защиту! – перевёл генерал глаза на Бальтазара. – Защитник и хранитель своей земли. Этот олень, – взял старик в руку статуэтку, – будет мне опорой в новой жизни. Унесёт мою душу, умчит на край света, покажет мне весь мир, мы облетим Иггдрасиль вместе с Солвейги и подыщем себе… Подыщем… – успел он лишь поставить фигурку на тумбу рядом с плошкой воды и горящими свечами, а потом силы совсем его покинули.
Морщинистый рот замолчал, перестав даже хрипеть. Пальцы коснулись дощатого пола, когда рука сама опустилась и больше не двигалась. Одеяло перестало вздыматься с каждым вдохом, и кругом на какое-то время воцарилось почтенное молчание в память о старом Велетире.
– Вот и всё, – томным голосом первым нарушил тишину Ильдар, сделав несколько ритуальных пассов свечой, поменял блюдечки с благовонием местами: северное на южное. – Нет больше с нами Велетира. Отправился в лучший из миров, в Ирей-сад, где боги и духи будут ему теперь песни петь, на гуслях играть, мёдом поить. Вечная память!
– Вечная память! – хором проговорили близнецы, сняв свои енотовые шапки и склонив головы.
– Опять она… – обнажил клык в оскале некромант, глядя, как к мёртвому старику подлетает жёлтая бабочка.
Она села на лоб, проведя там мгновение, перелетела на фигурку оленя, что высилась рогами на тумбе, а затем вспорхнула над свечами, не опасаясь сгореть или сжечь яркие крылышки в танцующих языках голодного пламени, и пронеслась над всеми, облетая комнату в направлении входа.
Бальтазар выждал, когда очередь этого облёта дойдёт до него, и хотел было уже прихлопнуть бабочку, опасаясь шпионящих глаз, назойливого духа, похитителя человеческих душ или чего-то ещё. Но голос во стороны прихожей заставил его остановиться.
– Не надо! – пластичный и льющийся мёдом лисий тембр, который некромант уже никогда более не ожидал услышать, коснулся его ушей.
– Ты?! – повернулся он, встретив взглядом в дверях Кацуми, пропускавшую летящую лимонницу мимо себя.
– Фи, ну и вид, Бальтазар-сама, всё ещё не побрились и смотрите так, будто приведение увидели, – фыркнула она, взором провожая порхающее ярко-жёлтое насекомое.
– Живая?! – дивился некромант.
– Щурятся лисьи глаза… бойся плутовки! Сзади – девять хвостов! – хихикала та, упражняясь в поэзии. – О, кумихо так просто не убить. Хи-хи-хи! Я вам не рядовая кицунэ какая-нибудь, я зверь элитный, маститый! – гордо задирала носик рыжая хитрюга, стоя в своём человеческом привычном для всех остальных обличье. – Кагуя бывает вспыльчива, но также быстро отходчива. Вы просто плохо её знаете, она умеет развлекаться и веселиться в приятной компании. Считайте, это она меня так наказала. Типа отшлёпала, хи-хи-хи! Мы уже помирились, – приоткрыла Кацуми дверь для бабочки. – Потом мило беседовали за сооружением красивого бонсая. Заглядывайте как-нибудь во дворец Нипа, я вам там покажу наши чудеса и красоты.
– Как у кошки, что ль? Девять жизней? По одной на хвост? – усмехнулся Бальтазар. – И зачем ты здесь? Решила прихватить ещё картошки?
– Пришла за щитом, – протянула она ручки вперёд, сжимая пальцы, словно хватая воздух или прося объятий, но намекая, конечно же, на возвращение реликвии. – Кагуя приняла моё предложение. Я притворюсь Оясунэ, – сменила она у всех на виду плавно обличье на златовласку, только без выпяченного живота, – и буду жить во дворце. Присмотрю себе лучшую пассию, рожу наследника, который будет новым микадо в Нипе! С моими связями и должностью помыкать собой никакому муженьку я не позволю. Со мной будет либо неженка-подкаблучник, либо сильный духом и способный меня уважать. Буду, в общем, царствовать, а Кагуя станет вольной и свободной. Теперь уже она при мне будет компаку, хи-хи! Придётся нынешнему микадо свыкнуться, что до луны ему… как до луны! Хи-хи-хи! И вскоре отойти на покой, как наследничка воспитаю. Ну, а я заодно расселю по Нипу своих лохматых тануки, обустрою им деревеньки только для таких, как мы. Может, поля картофельные обустрою… Вот только артефакт вам придётся вернуть в обмен на земли. Войска уже уходят, забирая кумирни, складывая пагоды, даже весь мусор и объедки с собой унося. Можете заселяться обратно. Кагуя верит, что вы человек чести, Бальтазар-сама.
– Ишь ты, перевёртыш! – дивился Ильдар смене её облика.
– Жаль, до дива такого совсем чуть-чуть наш дядька Велетир не дожил воочию поглядать! – качал головой ошарашенный Вильям.
– И будет на троне восточного Дайкона сидеть наследный полукровка-кумихо, – качал головой ошарашенный некромант.
– Что ж вы встали, милахи, идёмте! Неужели вам не интересно, откуда зимой взялась бабочка и проследить за ней? – махнула Кацуми-Оясунэ им рукой и вышла вслед за маленьким насекомым. – Бабочек крылья… весело пляшут в саду… лишь скряга в избе, – развернувшись к стоящим внутри, зазывала она наружу поэтическими метафорами.
Всей компанией, ещё раз молчаливо простившись с телом покойного генерала, Бальтазар, Ильдар, братья-близнецы и бежавшая впереди всех Люция вышли следом за кумихо. Глаза их искрились всеобщим непониманием и удивлением, любуясь, как в свете солнечных лучей, словно попавшая сюда сквозь брешь между сезонами из жаркого лета, жёлтая лимонница облетает двор, уносясь по дороге в сторону въезда в деревню.
– Шубку накиньте, сударыня, – протянул чародей Люции серую меховую накидку, которую та забыла внутри избы. – А вы медный щит тогда держите, не мне же с ним бегать, – передал он лорду Кроненгарду дайконскую красивую реликвию.
Путь их был неблизкий. Бабочка двинулась вдоль соседней деревни, вниз по холмам, вдоль полей и лесной опушки, обогнула оставленный вчера городок. Всё кругом было так спокойно, будто и не проходился по этим лесам буран. Лишь оголённые древесные кроны да осыпавшийся снежный покров с лапок ельника как-то напоминали о произошедшем.
Лимонница летела без устали, а компания, неторопливо её преследующая, не без помощи артефакта, восстанавливающего силы, часами шла мимо освобождённых пустых поселений, любуясь снежными равнинам, лесами, замёрзшими реками каменными и деревянными мостиками.
Причём порхающее яркое создание выбирало именно удобные для своих спутников места для перехода. Она никогда не неслась через болота, не перелетала через канавы, вела себя, будто питомец на долгожданной прогулке, дивящийся красотами зимнего времени года и заставляющий остальных обратить внимание на раскинувшуюся вокруг красоту.
Ноги уже начали уставать, день клонился к закату, а бабочка облетала маленькие и большие деревеньки, всегда двигаясь вдоль дорог, никогда не залетая ни на одну из территорий. Кое-где виднелись позабытые узелки с припасами, ящики и корзины, сложенные колчаны, вымпелы с чёрно-белым кругом и даже пагоды. Но терракотовых войск и перевёртышей уже и след простыл.
– О! Нихамань! Нил, смотри, Нихамань! Эхе-хей! – обрадовался Вильям, показывая вперёд.
Бабочка летела именно туда, в родной город близнецов и их старого генерала. Это было единственным поселением, внутрь которого заглянула уставшая за многочасовое путешествие по окраине компания сопровождающих. Они прогулялись по центру, минуя лавки, ратушу и жилые избы. Прошли город насквозь, взбираясь по холму вверх к одинокой хижине у кладбищенской изгороди.
– Дом дядьки Велетира, – Бальтазару и его спутникам пояснил Нил.
