Пленники острова Стримов

Глава 1. С чего все началось, или Сон в руку

Океан. Водная равнина. Удивительное творение природы – переливающаяся, меняющая цвет и оттенок поверхность воды. Бесконечная, ровная, гладкая, будто и не вода это вовсе, будто отрез бархата насыщенного синего цвета с зеленоватым отливом наброшен на стол. Светится она, блестит, играет живыми огоньками, подмигивает. Завораживает цветовыми переливами, а вокруг, сколько ни смотри, одно сплошное спокойствие. Ни легкого дыхания ветерка в океане небесном, ни мелкой ряби на глади морской.

Тишина и умиротворение. Сияющее зеркало водной поверхности эффектно отражает редкие кучевые облака. Высокие, будто башни старинного замка, застыли они, висят неподвижно, не меняются, не расползаются, превращаясь в бесформенные массы. Засмотрелись они в свое отражение, залюбовались собою, висят, не желая путешествовать, не плывут на запад, не скрывают вечернее, но все еще жаркое дневное светило.

Вокруг один лишь океан. Бескрайняя водная пустыня. Сколько ни смотри, нет ни намека на сушу. Оттого теряешься, не на чем задержать взгляд, а так хочется увидеть хоть что-то напоминающее твердь земную. Что угодно, пусть не материк, пусть маленький островок, скалу средь моря, да просто камень, лишь бы надежное что-то, лишь бы постоянное. Но нет ничего, вокруг одна вода. Смотришь, всматриваешься, а земли все нет. Идет время и начинаешь задумываться над тем, что суши и вовсе не существует, что вся огромная планета – один большой не имеющий берегов океан.

Полный штиль, ни ветерка, ни намека на таковой. Спокойствие, а от того печаль, но нет не та, которая переполняет, бередит душу, выдавливая слезинки, то печаль иного рода, легкая она, эфемерная. Не жалость к себе вызывает она, задуматься заставляет. Требует разобраться в себе, понять себя, поверить в бренность всего сущего. Заставляет заглянуть вглубь себя, посмотреть на себя со стороны, вспомнить прошлое, задуматься о настоящем, помечтать о будущем.

Теплые воды, щедро согретые тропическим солнцем. Тишина, ни плеска, порожденного волной, ни шелеста, что признак жизни. Можно подумать, что нет никого на сотни миль, что водная гладь – то редкое место, где не оставил след человек, где не успел он отметиться, но так ли это? Очень даже вряд ли…

Правда, стоит присмотреться, внимательней взглянуть на восточный край золоченного вечерним солнцем мира и можно увидеть, как вдалеке на линии горизонта, на призрачной черте, то ли отделяющей море от неба, то ли наоборот, соединяющей его с ним, медленно, неспешно проплывают размытые туманные кораблики. Пусть медленно движутся они, пусть густо окутаны их силуэты белесой скрывающей очертания корпусов дымкой, но вера в отсутствие людей постепенно угасает. Прогоняя ее, в воображении возникает караван верблюдов, знаменитых кораблей пустыни. Тут-таки море перестает быть морем, оно уже песок. Зной, барханы, миражи вдалеке. Но и это лишь мгновение. Тускнеет солнце, золотые воды возвращают себе привычный синеватый оттенок. Забываются нелепые сравнения, теряются глупые фантазии. Действительно глупые они, ведь как ни смотри, а море, пусть даже покрытое солнечным золотом, оно все-таки море. Куда до него какой-то там пустыне!

Дымка понемногу развеивается. Корабли, те, что очерчивают своим ровным строем линию горизонта, постепенно становятся обычными кораблями. Зажигаются огоньки на их мачтах, включается световая сигнализация, намекая на то, что ночь уже совсем близко. Мгновение, еще одно и корабли окончательно становятся кораблями, не остается в их облике ничего, что делало бы их волшебными странниками в раскаленной пустыне.

Просто в центре видимого мира, средь бескрайних морских просторов, средь бесконечности спокойствия, как одно из отражений редкого облака, появляется туманное пятнышко. Легкое, эфемерное, размытое, как и все вокруг. Одно мгновение, дыханье времени, заменяющее дыханье ветра, туман развеивается и ранее скрытая под разлетающейся во все стороны дымкой пред случайным наблюдателем появляется она – красавица яхта. Белоснежные борта, плавные обводы, две высокие мачты, паруса на них, романтика вокруг витает…

Но нет, не так все радужно. Обмякли полотнища, не наполняет их ветер, висят они, что стираное белье на веревке. Ни качнутся, ни шелохнутся. Нет до них дела воздушным потокам. Как нет и их самих. А наверняка было бы здорово подымись ветерок, поднатужься он, да округли паруса, да подтолкни неподвижно стоящее суденышко. Сразу же острый нос разрезал бы воду, создавая волны, а с ними и жизнь, пусть лишь иллюзию таковой.

Солнце опускается ниже, оно почти касается водной глади, его лучи эффектно подсвечивают роскошное суденышко. Золото заходящего дневного светила дополняет позолоченный декор, отблесками играет на выпуклых бурунах украшающих нос, на мастерски вырезанной женской фигуре, поддерживающей бушприт с обмякшим, как и прочие паруса, кливером. Играют лучи на белоснежной краске бортов, переливаются на ней, радуя глаз и поднимая настроение.

Удивительно красивые обводы, превосходное сочетание проверенной временем старины и современного дизайна. Мачты, реи, паруса. Такими корабли были всегда, так выглядит классика! Единственный привет от современности – якорь. Один, большой, угловатый, он разместился на носу, чуть ниже декоративной фигуры, держащей паруса. Отлично вписывается он в облик парусного судна, дополняет собой классические линии, подчеркивая своим одиночеством смелую задумку умелых проектировщиков.

Почти сливаясь позолотой с золотом солнца, еле различимое в лучах заката, читается название яхты. «Валентина», так называется она, белоснежная красавица, покорительница морских просторов. Отличное название, пусть не оригинальное, пусть слегка банальное, но мне нравится. Пожалуй, я бы тоже назвал свою яхту «Валентина», конечно, если бы она у меня была. Именно так назвал бы, не простым именем «Валя», или там кокетливым «Валентинка», и даже не ласкательным «Валюша». Просто и звучно назвал бы – «Валентина». Неоригинально? Нет, не соглашусь. Нежно и красиво? Да! Есть в этом имени что-то теплое, ласковое, домашнее, наше, родное – Валентина…

– Да ну его ко всем чертям! – разрушая божественную тишину, донеслось со стороны кормы. Возглас, в котором обида намертво сплелась с отчаяньем, завис над поверхностью моря, не собираясь затихать. – Хоть убейте меня не пойму, за что люди платят бешеные деньги! Что им за удовольствие? Да чтоб меня…

Сопровождаемая свистом, просто небольшая крылатая ракета, за борт улетела удочка, судя по ее размеру, диаметру катушки и толщине лески, предназначенная для ловли акул, на живца, и не иначе как белых. На хромированных частях блеснуло, отражаясь, уже не золотое, а красное, почти бордовое, вечернее солнце. Мелькнуло веселым солнечным зайчиком и тут-таки погасло, скрылось, растворилось, будто в легком облачке. Удочка плюхнулась в воду и застыла, слегка покачиваясь на поверхности. Тут же послышался еще один, гораздо более громкий всплеск – вслед за удочкой последовал деревянный шезлонг. Упал он рядом с нею, разбавляя удручающее спокойствие неподвижной воды, качнулся несколько раз, создавая веселые концентрические круги на морской глади. Покачнулся, раз другой и замер, остановился в паре метров от яхты, там, откуда его, а с ним и удочку очень скоро выловят привыкшие к частым вспышкам гнева владельца яхты матросы.

Громко возмущаясь, тяжело ступая по трапу, заставляя надежные ступени прогибаться, на верхнюю палубу поднимался толстяк. Его объемный живот с вывернутым наизнанку пупком эффектно выглядывал из-под натянутой футболки. Подпрыгивал он в такт шагам, дрожал, будто желейная масса, вынутая из ненужной более формы.

Подпрыгивая и вибрируя запасами жира, толстяк поднялся на открытую площадку с отличным видом на окрестное спокойствие, пробормотал что-то неразборчивое, окинул взором присутствующих.

Скорее всего, причиной было то, что рыбалка не задалась, хотя возможно что-то другое его расстраивало, в любом случае он был не в духе. Несколько секунд с отчетливо читающейся брезгливостью в глазах он смотрел на изрядно располневшую женщину средних лет, облаченную в теряющийся в складках кожи купальник. Мрачно скривился. Смерил взглядом пожилого азиата с фальшивой дружелюбностью улыбающегося ему. Скривился сильнее, при этом попытался улыбнуться, вспомнив слова переводчика: «Они это любят». Прошествовал к ограждению палубы, остановился, вздрогнул, будто вспомнил что-то важное. Кивнул своим мыслям. Повернулся, подошел к еще одному из присутствующих на палубе, к загорелому молодому человеку спортивной наружности. Тот моментально вытянулся в шезлонге, умудряясь лежа выполнить команду «смирно».

Парень не сводил глаз с владельца яхты, внимательно смотрел, не мигая, смотрел, ждал чего-то, совершенно не замечая, что в это же время на него, просто как кот на сметану, поглядывала располневшая женщина.

Толстяк кивнул и укоризненно покачал головой.

– Нет, ну разве это рыбалка?! Слышишь, как там тебя, Джек, да? Женька, значит… – он опустился, почти рухнул на свободный шезлонг, тот противно заскрипел. – Слушай сюда, ты переведи ему, скажи, что это не рыбалка. Я толком не знаю, что это, но не рыбалка точно!

Парень завел длинную тираду на непонятном языке. Азиат принялся кивать и, кивая, улыбался еще шире.

– Он понимает? Ага… – под противный треск лежака, толстяк повернулся на бок. – Так вот, ты скажи ему, пусть ко мне приезжает. Когда? Да когда захочет, можно летом, а можно среди зимы. Скажи ему, у меня на озерах за то время что я с удочкой просидел, можно было бы… я даже и не представляю, сколько рыбы наловить. Мешками можно было улов мерить. А тут, сидишь… как я не знаю… смотришь, ждешь невесть чего…

Азиат, по-прежнему улыбаясь, быстро заговорил. Паренек закивал в ответ, начал переводить:

– Он говорит, мол, чтобы рыбку раздобыть, недостаточно дорогих снастей и большого желания, надо еще мастерством обладать и везеньем…

– Без труда не выловишь и рыбку из пруда! – мрачно продекламировал толстяк и печально взмахнул рукой. – Вот народ. Японец, одним словом! Подумать только, в былые времена наши идеи из научных журналов воровали, патентовали, за свои выдавали, а теперь что? За пословицы взялись! Вот как это называется? Идеи украли, пословицы воруют, еще и на Курилы поглядывают. Нет, чтоб свое иметь…

Воцарилась гнетущая тишина. Пожилой азиат, не переставая улыбаться, наклонился к парню-переводчику и заговорил, часто поглядывая на толстяка.

– Уважаемый мистер Аоки хотел бы напомнить вам о том, что цель нашего выхода в море вовсе не рыбалка…

– Это да, – толстяк громко зевнул и лениво огляделся. – Волнуется? Вижу, волнуется! Помню я все: остров, сделка… Лариска! – он повернулся в сторону женщины в невидимом купальнике. – Слушай, давай ты это, прогуляйся, хватит лежать, иди к капитану, скажи, поехали… нет, поплыли, или все-таки пошли? Неважно, скажи, отправляемся. Курс на остров. Он знает какой…

Женщина заметно помрачнела – вряд ли прогулки входили в число ее любимых занятий. Она обреченно вздохнула, тяжело поднялась, сопровождаемая поскрипыванием досок палубы направилась к трапу. Остановилась, схватилась за поручень, с опаской посмотрела вниз. Похоже, ее терзали сомнения. Упасть боялась или застрять в достаточно узком пространстве между перил?

– Только давай как-нибудь шустрее! Двигайся, двигайся, вон вся жиром заплыла. А ты переводи, – повернувшись к переводчику, монотонно почти печально вел далее толстяк, – пусть не волнуется, я свое слово держу, так что без комиссионных он не останется.

В качестве ответа азиат ниже обычного поклонился, шире обычного улыбнулся и удобнее расположился в шезлонге.

Яхта ожила. Глухо заурчал запрятанный в глубине корпуса мощный дизельный агрегат. Гораздо громче его зажужжали двигатели электрические, собирая совершенно бесполезные в условиях абсолютного безветрия паруса. Тотчас лица находящихся на верхней палубе путешественников почувствовали легкий ветерок – движение воздуха, порожденное движущимся судном.

Тут-таки изменился и пейзаж, как минимум, нижняя его составляющая. Гладь моря перестала быть идеальным зеркалом. Его поверхность взялась мелкой рябью, от острого носа ровные, будто специально отмеренные прямые, разошлись волны. За кормой вода и вовсе вспенилась, забурлила, превращаясь в удивительное явление – кильватерный след. Более всего перемены порадовали самых счастливых обитателей планеты – дельфинов. Верные спутники моряков, обрадованные движением, они пристроились у бортов, резвились, обгоняли яхту, веселились, высоко выпрыгивая из морской пучины.

– Мистер Аоки восхищается вашим судном, – перевел слова азиата паренек.

– Так оно и понятно, – равнодушно пожал плечами толстяк, – а знал бы он, в какую копеечку влетело мне это счастье, восхищался бы гораздо громче! Стоимость плюс расходы на содержание! Одна радость – все автоматизировано, команда только шесть человек. На зарплате экономия…

– Еще он говорит, что скорость яхты не менее двадцати узлов…

– Ему виднее. Как по мне, так еле тащимся.

– Говорит, очень даже приличная скорость для судна подобного класса. А еще он подсчитал, что такими темпами примерно часов через семнадцать-восемнадцать мы будем на месте.

– Ясно. Слушай, Жень, ты это, попроси его, пусть хоть что-нибудь об острове расскажет. Так сказать, общую информацию предоставит. Покупаю, а что, до сих пор не знаю. Как это? «Кота в мешке», да он в курсе. Так пусть расскажет: большой остров, или не очень, что там растет, кто живет. Ну, еще что-нибудь познавательное, только чтоб интересно было…

Мистер Аоки расплылся в улыбке, часто закивал. Заговорил. Переводчик, кивая не менее энергично, сбивчиво переводил:

– Остров продолговатой формы. Размеры – двадцать пять на восемь километров. Ландшафт идеально ровный, практически без возвышенностей. Большая его часть покрыта тропическим лесом. В лесу много птиц, обезьяны, есть змеи, но они не ядовитые. В самом центре островка – большое озеро, вода в нем кристально чистая, рыбы много, а вокруг, куда ни глянь, по-настоящему девственная природа…

– Девственная природа, – зевая, повторил толстяк, – пожалуй, это хорошо. Вода значит, пресная имеется, это тоже неплохо, слушай, а нефти или газа часом там не наблюдается?

– Нет, никаких полезных ископаемых на острове или в его окрестностях не обнаружено…

– Так это и понятно. Стали бы они продавать мне то, на чем сами могли бы подзаработать…

– Зато вилла, говорит, имеется – построена менее десяти лет тому назад. Просто огромная. Четыре этажа. Все свое: солнечные батареи, ветряная электростанция, водопровод. Большое поле для гольфа, через весь остров дорожки проложены. Еще причал. Его недавно перестроили, дно углубили…

– Ладно, скучно как-то он рассказывает, или это ты скучно переводишь? – толстяк оторвал спину от шезлонга, сел и мрачно взглянул на солнце, большая часть которого растворилась в туманной дымке. – Да и неважно все. Красоты острова я завтра сам увижу. Значит, во второй половине дня мы будем на месте?

– Говорит, да.

– Тогда вы как знаете, я же пошел спать – сонная погода. К тому же утро, как говорится, вечера… да он и сам все понимает. Что-то мне подсказывает, что они и эту пословицу у нас увели…

Солнечный диск погрузился в море. В том месте, где горячее светило растеклось по поверхности воды, возникло блеклое туманное облако. Туман разрастался, ширился, он быстро заполонил все вокруг. Картинка тут-таки померкла, потемнела, растворилась в светлой серости то ли реальной, то ли воображаемой дымки. Мгновенно стихли голоса, слился с тишиной шум двигателя, воцарилось истинное спокойствие.

Недолго длилась тишина, недолгой была идиллия. Несколько мгновений и громкие крики дерущихся чаек разорвали блаженную тишь, наполнили пространство диким гамом. С возвращением звуков развеялся и туман. Из него сформировался интерьер роскошной каюты. В самом ее центре проявилась широкая двуспальная кровать, на ней владелец яхты, зевающий и часто мигающий глазами…

Подавив очередной пробуждающийся зевок, толстяк оттолкнул прильнувшую к нему жену. Тихо, еле заметно шевеля губами, выругался, натянул яркие шорты и неспешно побрел в ванную. Открыл кран, ополоснул лицо холодной водой, взглянул на свое отражение в зеркале. Красноречиво пожал плечами, мол, очень даже ничего выгляжу. Вышел из каюты, огляделся и направился на верхнюю палубу.

– Вот это да! Неужели вы так всю ночь и просидели? – мрачным взглядом толстяк окинул знакомую картину: палуба, журнальный столик, старик-азиат и парень-переводчик в шезлонгах. Казалось, со вчерашнего вечера они даже не пошевельнулись.

– Уважаемый Аоки – большой ценитель утренней зари, любит подниматься рано. Жаворонок он. Вот и мне приходится подстраиваться. Ничего не попишешь, работа! Мало ли, вдруг придется переводить… – парень прикрыл упрямо открывающийся рот ладонью.

– Понимаю, работа – она на первом мест. Принеси кофе! – толстяк заметно оживился, заметив молоденькую официантку, стоявшую палубой ниже. – А я вот терпеть не могу ранние подъемы. Никогда не любил, мне надо хорошенько выспаться, иначе добра не жди! И сейчас бы спал, да птицы разорались. Беснуются…

– Аоки говорит, проходим мимо одного из небольших островов. Чайки гнездятся…

– Будто бы я сам не понял!

По трапу взбежала, почти взлетела молоденькая официантка. Она поставила на столик поднос с большой чашкой, присела, кланяясь. Заметила одобрение на лице толстяка, покраснела и быстро удалилась. Владелец яхты проводил ее взглядом, радостно потер руки, схватил чашку, шумно вдохнул насыщенный аромат. Сделал глоток, блаженно улыбнулся. Откинулся на приподнятую спинку шезлонга, повернул голову в сторону переводчика, открыл рот, собираясь что-то сказать, да так и замер, пораженный.

По левому борту, как легко догадаться на востоке, совсем рядом виднелся остров. Маленький, окутанный густым утренним туманом, он казался нереальным, несуществующим, находящимся где-то в иной плоскости, в другом измерении. Он покачивался на волнах, будто шевелился, менял очертания, стараясь привлечь к себе внимание.

– Никогда ничего подобного не видел! – восторженно прошептал толстяк, глядя на то, как восходящее солнце застыло над возвышающейся вдали полуразрушенной башней… – Просто-таки настоящий маяк!

Он резво вскочил, поставил чашку на столик, ткнул пальцем в переводчика.

– Э… Женя, переводи. Я хочу вот этот остров!

Удивленное лицо азиата было ему ответом. Тот несколько раз мигнул глазами, растерянно развел руками и часто, сбивчиво, заикаясь, заговорил.

– Он говорит, мол, это не тот остров… – переводчик удивительно точно скопировал тембр и манеру азиата.

– Я догадался!

– Говорит, меньше он, совсем не обжитой, ни построек, ни, инфраструктуры. Говорит, заросли непроходимые, а там, на том, к которому мы направляемся, есть все, что требуется для жизни…

– Все, что нам потребуется для жизни, мы сами построим. Пусть не переживает, справимся. По поводу размеров острова – так мне же не поля возделывать! Насколько он меньше?

– Максимум в длину километра четыре, может пять, с севера песчаная коса тянется…

– Ну и нормально. Я не жадный, мне земли хватит. Ты ему вот что скажи, мне маяк очень по душе. Отреставрировать его хочу, восстановить, зажигать по ночам буду, – глядя на то, как азиат энергично мотает головой, толстяк помрачнел. – Опять не «слава богу»?! Слушай, чего это он тут утренней гимнастикой занимается? Скажи ему – я так хочу!

– Ну, он говорит, мол, нельзя маяк включать, мол, он давно исключен из морских лоций, да и власти могут не согласиться продать именно эту территорию. Говорит, база здесь была, давно, во время войны…

– Понятно. Ты скажи ему так – денег у меня столько, что я в любую лоцию внесу все, что только захочу. Даже фонарный столб, который у моих ворот, хоть от него до ближайшего моря километров с тысячу будет. А по поводу этого жалкого лепета, мол, остров, база, все прочее, объясни – я хочу купить именно этот остров и я его куплю. А если он, вместо того, чтобы головой мотать, да глазами мигать мне посодействует, его вознаграждение удвоится. Ну как, теперь проблем меньше стало?

Азиат внимательно выслушал слова переводчика. Нацелил взгляд на толстяка. Медленно кивнул и расплылся в улыбке. Часто закивал.

– Вот это я понимаю. Деловой подход. А то не могу, не знаю, не буду, – толстяк огляделся, задержал взгляд на переводчике, но тут краем глаза заметил официантку, кивком подозвал ее. – Беги к капитану, направляемся вон к тому островку. Надо осмотреться…

Глава 2. Ранний звонок

Ненавижу будильники! Нет, не какое-нибудь конкретное устройство, что мешает спать, так сказать, некий физический объект, я терпеть не могу будильники как явление. Ненавижу! Безусловно, не один я такой. Редко кому нравится, когда что-то нагло и бесцеремонно прерывает сновидение. Интересное оно или нет, яркое или не очень, не имеет значения. Точно как и то, какой именно пробуждающий механизм вырывает тебя из объятий сна. Неважно, как он устроен, на каком принципе основано его пробуждающее действие, каким звуком он будит спящего. Конечно, те древние устройства, что своим варварским трескуче-звенящим шумом будили меня в дни далекого детства, это и вовсе ужас. Но и современные будильники недалеко ушли. Не поспоришь, звуки у них оригинальнее, чаще всего не столь отвратительные, но все равно хорошего мало. Будильник он был и остается будильником. Пусть он давит на уши отвратительной электронной пародией на петуха, пусть пробуждает довольно приятной мелодией, пусть песней в исполнении именитого французского шансонье, которой выводит меня из полудремы пробуждающее устройство, встроенное в мой телефон, неважно. Будильник это будильник…

Ритмичная музыка заполнила небольшую спальню, превращая ее в филиал модного клуба, громкость неуклонно нарастала. Минута, другая и все кардинально изменилось. Исчезло бескрайнее море с белоснежной яхтой, растаял живописный островок – кульминация цветного сновидения. Вот как тут не расстроиться?!

Оцифрованная мелодия пошла на третий круг, а открывать глаза все не хотелось. Надежно сковал сон мои веки, дремотный дурман наполнил ленивое сознание. Вот не было желания просыпаться и все тут! Были другие желания, много их, разные они. Больше всего хотелось тишины, спокойствия, блаженного забытья. Еще мечта была заветная, хотелось отыскать это неимоверно голосистое устройство да швырнуть его в ближайшую стену. Жаль только спряталось оно где-то в темноте, а чтобы его найти надо было, как минимум, открыть глаза. Надо было, но как раз этого-то делать и не хотелось. Покоя хотелось, покоя и дело не только в том, что за окном (я все-таки не удержался, подглядел) темным-темно! Так уж случилось, что вечер вчерашний удался. Хорошо посидели…

«А ведь это и не будильник вовсе! – цепочкой электрических импульсов по извилинам серого вещества проползла длинная и ленивая мысль. Проползла она и скрылась в умственном тумане. За ней проследовали отрывочные воспоминания, промелькнули яркими вспышками иллюстрации к событиям недавнего прошлого. Промелькнули они и растаяли. Еще одно мгновение и нагромождение нелепых дум и бесполезных размышлений окончательно рассосалось. Остался отголосок мысли. Новой. Менее длинной, менее абстрактной, но не менее ленивой. – Это же мой телефон надрывается! Точно. Звонит кто-то. Среди ночи звонит! Вот умеют же некоторые «товарищи» так совесть свою запрятать, что и сами найти не в состоянии…»

Стоило мне понять, что являлось источником шума, как наступила тишина. Такая приятная, такая долгожданная. Я даже улыбнулся непроизвольно. Потянулся, зевнул, рассчитывая забыться сном, позабыть обо всех «трезвонящих по ночам», но нет. Не судьба. Неугомонное устройство завело новую песню…

Более терпеть было невозможно. Я мысленно выругался и рывком сел на постели. Понимая, что телефон, помимо звуков должен еще и светить ярким экраном, принялся вглядываться в темноту. Сработало. Из-под дивана пробивалось слабое практически неразличимое свечение. Наверняка аппарат лежал «лицом» вниз, спрятавшись в ворсе ковра.

– Ну, сейчас я с кем-то поговорю, ой поговорю, ну, готовься, считай, что ты дозвонился! – злобно прошептал я, шаря рукой во тьме.

Вот и он. Яркий, слишком яркий экран. Пришлось постараться, чтобы на нем сфокусироваться. «Неизвестный», безлико сообщил мне аппарат и показал длиннющий ряд из совершенно ничего не говорящих мне цифр. Мало того, что номер ничего мне не напомнил, так еще, судя по первым цифрам, звонили откуда-то из-за рубежа. Вот только этого мне среди ночи и не хватало…

– Серега, хватит спать! Быстренько просыпайся, растопыривай уши, можешь только одно растопырить, главное, внимательно слушай сюда… – бойко затараторил кто-то в динамике.