Лесной бродяга. Т. 2

Прежде чем ответить Хосе, канадец, в свою очередь, приблизился к краю площадки, стараясь пронизать орлиным взглядом туманно-дымчатый покров, застилавший все пространство равнины.

Все неровности почвы, камни и бугорки, которыми она была усеяна, представляли собой еще неясные, смутно различимые очертания, а потому вдоль этих камней и в расщелинах почвы враги легко могли незаметно прокрасться к подножию пирамиды, подстерегая здесь каждое движение охотников. Введенный в заблуждение видимым спокойствием, царившим повсюду на равнине, Розбуа, вероятно, согласился бы уйти, пока есть время, если бы его изощренный слух не опроверг показаний его глаз.

Шакалы все еще продолжали завывать вокруг останков убитого коня дона Эстебана, как вдруг один более жалобный и протяжный крик присоединился к общему завыванию.

Сигнал этот тотчас же был расшифрован опытным лесным бродягой. Не сказав ни слова, он вернулся на свое прежнее место и сел.

– Полагать, что равнина свободна, – чистейшее заблуждение, – проговорил он. – Слышите, как завывают шакалы над трупом, к которому они не смеют подойти? Я это слышу по тону их воя, и бьюсь об заклад, за лошадью притаилось двое или трое индейцев!

Хосе тотчас подполз к краю площадки и, приглядевшись пристальнее, сказал:

– Ты, как всегда, не ошибся, Розбуа! Теперь и я различаю: их двое; распластались на животах, затаились. Эх, будь моя воля, они никогда бы не встали на ноги! И все-таки, если начнутся враждебные действия…

– Никаких враждебных действий и быть не может: ведь им не жизнь наша нужна, а золото! Ну, так пусть забирают, мы препятствовать не будем!

– С этим я не спорю. А все же везде, где только появляются индейцы, белые встречают заклятых врагов, которые жаждут не столько богатств и выгод, сколько крови!

Не найдя приемлемого объяснения неожиданному союзу Барахи с недавними врагами мексиканцев, Розбуа предположил, что авантюристу удалось подбить апачей на нападение, соблазнив их золотом, и потому, получив желаемое, рассуждал канадец, краснокожие отвяжутся от охотников. Потому-то он и решил выждать, покуда неприятель не заявит о себе чем-либо иным, кроме шакальих криков. Однако нападающие почему-то медлили.

Наступило продолжительное молчание…

Воспользуемся этим перерывом в развитии действия, чтобы описать нашим читателям то, что действительно происходило в это время вокруг.

Первой мыслью Барахи было привести метиса прямо к Золотой долине и предоставить ему все ее сокровища, купив этой дорогой ценой свою жизнь. Но затем, когда первый чад опьянения от радости, что ему удалось избавиться от ужаснейшей пытки, немного прошел и первое волнение улеглось, у него опять пробудилось желание сохранить за собой свою долю богатств, как бы незначительна она ни оказалась. А на протяжении пути к таинственной золотоносной долине желание бандита возросло непомерно, и, сознавая невозможность сохранить сокровище лишь для себя, он пришел к заключению, что лучше всего оставить себе львиную долю и только часть предоставить своему спасителю…

И вот бандит стал уверять Эль-Метисо, что сокровище, представляющее из себя громаднейшие глыбы золота, запрятано охотниками в гробнице индейского вождя на вершине пирамиды и, чтобы добраться до него, необходимо изгнать оттуда белых. Метис вполне удовольствовался этими объяснениями.

Тем не менее Бараха принужден был позаботиться о том, чтобы богатства Золотой долины не попались на глаза или в руки его новых товарищей. Таково было настроение и планы искателя приключений в то время, когда к их отряду присоединилось новое лицо. То был белый охотник Кровавая Рука. Метис тут же рассказал отцу о договоренности с апачами.

Бандит поджидал отряд под сенью густолиственной рощицы, позади которой и Диас принужден был притаиться, чтобы дать вздохнуть своему легко раненному, но вконец измученному коню, так как этот крошечный оазис был единственным местом, приемлемым для отдыха среди голой пустыни.

Благодаря этому обстоятельству Диас против воли услышал почти весь разговор двух степных бандитов, не удалось расслышать всего несколько фраз. Как человек постоянно живший на границе и слишком часто сталкивавшийся с американцами, он неплохо владел английским языком, а потому понял все, что говорилось между отцом и сыном.

– Но почему же, – говорил один голос, – ты не назначил вождю индейцев немедленно свидание там, у разветвления Красной речки: ведь вблизи нее находится та белая девушка, которую ты решил взять себе в жены?!

– В жены сроком на один месяц, ты хочешь сказать?! А то, быть может, еще меньше! Тебя интересует, почему я назначил встречу индейскому вождю через три дня, а не теперь же? Да потому, что эта белая собака – наш проводник – обещал мне указать поблизости от индейской могилы богатейшую золотую россыпь, и я прежде всего хочу овладеть этим золотом, а потом уже – девушкой с озера Бизонов.

Диас не расслышал, что отвечал на это голос Кровавой Руки. А сын его продолжал:

– Полно тебе, старик! Ведь я же говорю, что это наш самый удачный поход! А все благодаря кому? Ведь пока я не достиг возраста, когда оказался в силах помогать тебе, ты занимался лишь тем, что убивал каких-то жалких одиноких трапперов и отбирал у них их жалкую добычу.

На это Кровавая Рука снова прорычал что-то, вроде того, как рычит тигр, укрощенный своим повелителем, и что-то спросил.

– Конечно, – ответил ренегат, – их проследили до самого озера Бизонов…

Окончание фразы Диас не расслышал.

– А как ты склонил вождя апачей присоединиться к твоему плану похищения? – спросил опять Кровавая Рука. – Сказал ли ты, что тридцать два охотника находятся на берегах озера?

– Разумеется, я даже обещал ему всех мустангов, которых они изловили!

– И он согласился?

– Только с условием, что я изловлю и передам в его руки того команча, что бродит по берегам Красной речки!

Диас не услыхал ничего более, кроме нескольких неясных слов, что-то о тайнике Бизоньего острова, поскольку пираты присоединились к отряду и продолжили свой путь.

Но Диасу и услышанного оказалось достаточно, чтобы угадать весь план негодяев, и он поспешил присоединиться к охотникам за мустангами, которым угрожала серьезная опасность, а по пути счел своим долгом предостеречь и трех наших друзей о приближении индейцев.

Что же касается Барахи, то он уже окончательно выработал свой план. Прибыв, после четырех часов пути, к тому месту вблизи Золотой долины, откуда была видна даже и во мраке могильная пирамида, он предложил остановиться, так как в его планы вовсе не входило расположить своих соучастников на гряде скал, служащих с одной стороны оградой Золотой долины, откуда они легко могли бы увидеть золотую россыпь.

– Пойдем вот сюда, – предложил он Эль-Метисо, – с вершин вот этих гор мы будем иметь пирамиду под собой!

При этом Бараха указал прямо на ту узкую тропу, по которой сам он спустился в долину с Туманных гор.

– В самом деле, – проговорил Эль-Метисо, – когда рассветет и туман рассеется, мы будем парить над ними, как орлы над своей добычей.

Весь маленький отряд собирался уже взобраться вверх по узенькой тропинке, указанной Барахой, когда один из апачей, склонившись к земле, чтобы изучить след, оставленный в песке, вскрикнул от радостного удивления и подозвал к себе двух соплеменников.

– Чей след? – спросил апач.

– Это след Орла Снежных Гор! – подтвердили оба воина, разумея под этим названием канадца-охотника.

– А эти следы? Узнают их мои братья?

– Вот след Пересмешника, а этот – молодого воина южных стран!

– Хорошо, – сказал апач, – и я так думаю. Пусть Эль-Метисо оставит себе золотые булыжники; апачи будут сражаться, чтобы доставить их ему, но и он, в свою очередь, должен сражаться за своих братьев! Кровь воинов вопиет об отмщении, а убийцы их гнездятся на священном утесе, и мы должны добыть их скальпы! Одиннадцать храбрых воинов будут драться только с этим условием!

– Если в этом все дело, – воскликнул Кровавая Рука с любезной улыбкой, – то апачи могут быть спокойны: они получат их скальпы!

Эль-Метисо сделал знак Барахе, чтобы тот шел вперед и указывал им дорогу, а остальные последовали за ним по узкой скалистой тропинке. Индейцы же рассеялись в разные стороны по всей долине, чтобы подстеречь белых охотников в случае, если бы те вздумали покинуть свое укрепление.

– Теперь мы находимся как раз напротив пирамиды! – сказал Бараха, когда после получасовой ходьбы они наконец прибыли к тому месту, где водопад низвергался в бездну.

Однако густой туман скрывал непроницаемой завесой убежище охотников от глаз индейцев, и те, равно как и отец с сыном, тщетно старались напрягать свое зрение.

– Окутывающий горы туман не рассеивается даже и в ясный день! Ты это знаешь не хуже меня, – заметил Кровавая Рука своему сыну, – и пусть меня черти возьмут, если мы через час увидим отсюда хоть на йоту больше, чем теперь! А так как краснокожие псы непременно требуют скальпов, то…

– Старик, – прервал его с угрозой метис, – не забывай, что в моих жилах течет индейская кровь… не то я сумею тебе напомнить об этом!

– Не кипятись! – резко отозвался отец, нимало не смущаясь тоном своего достойного отпрыска, тоном, к которому он давно привык. – Я только хотел сказать, раз индейцам непременно нужны скальпы охотников, то мы должны найти другое, более удобное место, чтобы доставить их им!

Разговор происходил на английском – родном языке Кровавой Руки, уроженца Иллинойса, откуда он бежал, спасаясь от правосудия за убийство. Ни индейцы, ни Бараха ни слова не поняли из этого разговора.

– Я найду другое, подходящее место, – сказал Эль-Метисо. – Только не спускай глаз с этого негодяя! – добавил он, указывая кивком головы на мексиканца.

Затем он стал подыматься на естественный свод, образовавшийся над водопадом.

Когда он удалился, американец, опустив Барахе на плечо свою тяжелую, точно железную руку, обратился к нему на испанском языке:

– Сын индейской волчицы пошел отыскивать и, вероятно, сумеет найти место более удобное, чтобы добыть обещанное тобой золото! Мы же пока разведем костер на этой возвышенности, чтобы пламя его, прорвав завесу тумана, указало тем трем лисицам, которых мы хотим выкурить, что, кроме того отряда, который обступил их со стороны долины, есть и здесь еще другой наблюдательный пост! – И, не теряя из вида мексиканца, которому он не доверял, бандит отошел на минуту, чтобы приказать развести огонь у водопада.

Таковы были причины медлительности нападающих, которой удивлялись трое охотников, безмолвно затаившихся на вершине пирамиды.

– Эх, – проговорил наконец испанец, прерывая молчание, – право, лучше бы попробовать скрыться подобру-поздорову или, по крайней мере, хоть пустить пару пуль в этих краснокожих чертей, что притаились там, за трупом коня: все-таки они бы выяснили свое положение. Смотрите, – прибавил он, – эти мерзавцы, как видно, не стараются даже скрывать от нас своего присутствия! Видите этот огонь там, наверху?

Фабиан и канадец взглянули туда, куда указывал Хосе. Действительно, наверху, над водопадом, светился сквозь туман бледный огонек костра.

– Ну да, впрочем, этих взгромоздившихся на гору сеньоров, – продолжал Хосе, – нечего опасаться: ни стрелы, ни пули их никогда не пробьют нашего шерстяного щита. Но вот эти, – добавил испанец, переводя свой взгляд с гребня скал на долину, – упорные мерзавцы: смотрите, как они понемногу приближаются сюда!

И он указал дулом винтовки на остов коня, теперь уже впереди которого виднелись на земле свернувшиеся в клубок, неподвижные, как два идола, черные фигуры индейцев.

– Вот бы приятно пустить в них по кусочку свинца! Слушай, Розбуа…

Бывший микелет не докончил своих слов: умоляющий взгляд его старого товарища заставил смолкнуть на его устах уже готовый сорваться упрек.

– Ну, будь по-вашему, – продолжал неугомонный охотник. – Так я хоть отведу душу в дружеском разговоре с краснокожими хитрецами!

И Хосе, приняв миролюбивый тон, крикнул громогласно:

– Глаз белого воина не желал бы видеть здесь ничего, кроме конской туши, а он видит целых три: значит, две лишние!

Эти слова произвели на апачей впечатление внезапно пущенной в них стрелы: оба разом вскочили на ноги и в один голос издали пронзительный вой, после чего стремительно ринулись к подножию холма и скрылись за грядой скал.

– Как черт от ладана! – засмеялся бывший микелет, и в голосе его слышалось столько же презрения, сколько и неприязни, граничащей с ненавистью.

– А ведь ты умно поступил, Хосе, – проговорил Красный Карабин, в котором при виде его исконных врагов снова закипела кровь, а приближение момента, когда придется перейти от слов к действиям, возвращало ему прежнее мужество.

– Виват! – воскликнул Хосе. – Я снова узнаю моего отважного друга! – И он с горячим чувством протянул одну руку канадцу, другую – Фабиану. – Друзья, – продолжал он с воодушевлением, – нет у нас ни трубы, ни рога, но бросим врагам, как бывало, наш смелый вызов, как это подобает трем бесстрашным воинам перед лицом краснокожих псов. Следуйте нашему примеру, дон Фабиан: вы ведь уж приняли боевое крещение и теперь такой же воин, как и мы!

И вот трое друзей, стоя на вершине пирамиды и держась за руки, в свою очередь, издали звук, очень похожий на дикий и грозный воинственный клич индейцев, тот страшный, потрясающий звук, не то рычание, не то крик, который не уступал по своей силе и дикой гармонии грозному, воинственному кличу прирожденных сынов пустыни.

С вершины водопада и с гребня скал, возвышающихся над Золотой долиной, отозвались таким же грозным звуком апачи, а протяжное эхо долины повторило его.

Примечания