Жены Натана

– 11 —

Утром звонят из офиса. Спрашивают, когда приехать за мной. Понятно, что Натан дал указание всем сотрудникам выполнять мои приказы. Приезжает незнакомый мне водитель. Видно, Натан наказал своей женщине-водителю дожидаться его. Водитель ждет, пока я закончу утреннюю молитву. Интересно, сколько сотрудников фирмы молится по утрам. По дороге я думаю, что следует, первым делом, заехать снова в дом Натана и Рины. На меня возложена определенная ответственность за нее, и не следует запускать ее дела. Рина слышит мой голос, и с радостью распахивает дверь.

Иду за ней на кухню и обнаруживаю, что Дана и Рина сидели там достаточно долго вместе. На столе тетрадь с записями. Рина говорит, а Дана записывает. Интересно, будут ли они продолжать работу при мне. Теперь мне абсолютно ясно, что я мог бы влюбиться в Дану. Не помню вообще отчетливо, когда я любил. Быть может, намного спокойней быть женатым на женщине, которую не совсем любишь. Дана с интересом смотрит на меня. С первого взгляда женщины находят во мне что-то весьма влекущее. Потом все это успокаивается. «Мы разделили все на несколько главных тем, – говорит Дана. – Рина объясняет мне распорядок дня Натана и свой. Показывает комнаты: какие из них используются в то или иное время дня или года. Затем займемся поездками – по стране и по миру. Распишем овощи и фрукты, которые надо заказывать, сорта мяса, которые любит Натан, ну, и, естественно, одежду». Молодая и нежная девушка, решившая жить с замужней парой, которая намного старше ее, сидит в их кухне и, еще немного, сможет готовить еду для всех троих. Интересно, когда Натан расскажет ей о своих хобби и коллекциях или пошлет ее собрать информацию о продаже мебели в дальнюю страну? Дана одета в брюки и, кажется мне, они приятны на ощупь. На ней рубашка из тонкой ткани, волосы каштанового цвета собраны на затылке. Рина на ее фоне выглядит постаревшей, но одетой со вкусом, как говорится, во всех деталях. «Хочешь нам что-то сообщить? – спрашивает меня Рина. – Слышала, что Натан вчера назначил тебя руководить всеми нами». Предпочитаю не реагировать. Мне совершенно непонятно, что сделать.

Внезапно Рина встает и говорит: «Дана, сейчас время, когда надо его разбудить». Дана идет за ней в конец коридора. Рина обращается ко мне: «Подожди, Меир, тебе незачем торопиться в офис. Сотрудники привыкли к тому, что Натан приходит почти в полдень. И ты можешь опоздать. Стоит тебе подождать и еще раз посмотреть на тигра. В тот раз ты почти не видел его». Естественно, я жду, напряжение во мне растет. Тело мое непроизвольно проявляет нервозность. Спрашиваю Рину, знает ли она, насколько уехал Натан. Выясняется, что на этот раз никто не осведомлен о длительности его поездки. Рина даже не знает, куда он уехал. Между тем, она остается со мной в кухне, а Дана еще не вернулась.

Голос ее слышен в коридоре. Она что-то негромко напевает, входит в кухню, тянет голубую ленту, в конце которой возникает тигр. Шкура его выглядит чистой, вероятно, после купания. Приятный запах духов исходит не только от Даны, но и от тигра. Я почему-то вспоминаю раскидистое дерево. Больше всего я люблю разглядывать деревья. Особенно те необычные, у которых каждая ветвь превращается в самостоятельное дерево. Я убежден, что плоть дерева, как тело женщины, состоит из множества разных самостоятельно действующих организмов. «Что скажешь, Меир, – обращается ко мне Дана, – может, подойдешь к тигру поближе, а заодно и ко мне? Никто тебя не обвинит в запретных связях с тигром, и я тоже не укушу тебя». Она смеется голосом, который я давно не слышал. Опять я ощущаю давление и обрыв в животе. Я способен укротить внутреннее сопротивление. Дана и Рина даже не почувствуют моего затруднения. Следует сейчас поторопиться, выйти отсюда. Быть может, даже вернуться домой, или, в конце концов, явиться в офис. Говорю: «Вы ведь знаете, что нужно идти». – «Кому нужно?» – упрямится Дана. «Я, только я должен идти. У вас двоих тут, в доме, есть все, в чем вы нуждаетесь».

Я покидаю их в явном внутреннем смятении, почти не прощаясь, что мне не присуще. В офисе меня встречают с радостью. Выясняется, что с утра Узи ожидает меня у входа в здание с букетом цветов. «Мы все рады, что ты здесь. Идем, покажу тебе твой новый кабинет». Поднимаемся на лифте на этаж, где находится кабинет Натана и мой, обычный. Кабинет его заперт, но недалеко от него приготовили мне уютный рабочий уголок. «Посмотрим, за сколько времени твой стол будет завален бумагами», – говорит, улыбаясь, Узи. Меня немного коробят его замечания, он смущен, даже немного испуган, торопливо объясняет мне, как работают некоторые приборы, предоставленные в мое распоряжение: «Натан потребовал, чтобы мы для тебя подготовили самое новое оборудование. Ты можешь отсюда соединиться с любым отделом, даже с каждым сотрудником, получить необходимую информацию. Если захочешь, можешь слушать музыку». Я хочу поставить в вазу букет цветов и обнаруживаю в нем еще один подарок: небольшой серебряный прибор. Я должен был предположить, что в окружении Натана привыкли к таким небольшим дорогим подаркам.

Я вспоминаю, что по дороге сюда был напряжен, вероятно, находясь под впечатлением встречи с Даной и Риной. Потому не очень следил, как обычно, за другими людьми на улице. Я люблю, как говорится, лицезреть парочки и сравнивать их вид по утрам и вечерам. Чаще всего вечером лица их полны покоя, тела сближены, руки нередко сплетены. Утром же эта близость словно бы испаряется, разговор между ними краток, им даже трудно прикоснуться друг к другу. Слышал бы Натан мои размышления, наслаждался бы ими и посмеивался. Вообще мои уводящие далеко размышления чужды и странны ему. Он приближается к людям не по времени, будь то утро или вечер, и не по желанию прикоснуться или погладить, а просто подходит и берет. Я даже не могу вспомнить случай, когда он гладил свою жену Рину, представить, как он касается ее тела, и это при том, что мне абсолютно ясно: физическая сторона играет главную роль в их отношениях.

Не очень-то подходят эти мысли к месту моей новой должности, и надо сконцентрироваться на деле. Поступаю совсем не обычным для меня образом: сажусь на ковер и вытягиваю ноги. Снова становится ясно: для того, чтобы преуспеть в одном деле, нужно сосредоточиться на другом. Вот же, выполнял для Натана второстепенные дела, посвящая большую часть времени своей семье и своим мыслям, и именно я был избран Натаном – исполнять его обязанности в его отсутствие. Как художник, который внезапно бросает кисти и начинает управлять государством. Я знаю, что Рахель думает по-иному. По ее мнению, только тот, кто концентрируется на одной теме, способен добиться успеха. Тем временем приходят ко мне старшие сотрудники Натана. Некоторые из них прикололи к одежде таблички с их именами, чтобы мне было легче их опознать. Кто-то большими буквами написал мое имя на доске, стоящей за моей спиной: «Успеха, Меир!»

Естественно, я встаю с ковра. Явно не подходит лежать на нем, когда начальники всех отделов пришли к тебе на аудиенцию. В ближайшие дни постараюсь также одеваться соответственно. Обычно одежда моя не совсем чиста, не выглажена и вообще не упорядочена. Придется попросить Рахель проследить за этим. Приглашаю всех сесть и доложить о развитии главных направлений нашей деятельности вчера и сегодня. В компании я работаю несколько лет и знаком со всеми ее отраслями, но, естественно, не в деталях. Большинство инвестиций Натана и его отца мне известно, однако, оказывается, произошли впечатляющие изменения. Я слушаю их достаточно внимательно и все же, время от времени, отвлекаюсь на посторонние мысли. После часовой беседы предлагаю ее завершить. Сотрудники быстренько покидают кабинет. Я записываю несколько замечаний в новую специальную тетрадь, размышляя над тем, каким умным вопросом смогу завтра их удивить или даже поставить в тупик. Иду в кабинет Натана, открываю дверь, отмечаю, что кресло его покрыто чехлом и отодвинуто в угол. Так я делаю в пасхальные дни, заменяя обычное в течение года кресло другим, временным, чистым, праздничным. Остальное в его кабинете неизменно, только что его самого нет. На столе несколько статей на английском языке об искусстве. Читаю и понимаю лишь подзаголовки, обозначающие главное в обсуждаемой теме. Никогда я не отличался знанием иностранных языков. В статье, как мне кажется, обсуждается связь между английским и французским изобразительным искусством в средние века.

– 12 —

Снова возникают боли в животе. Пью чай и не прикасаюсь к еде, которую мне принес Узи. К моему удивлению, секретарши Натана вообще не появляются у меня в кабинете. Только Узи является главным связным со мной. Он считает, что нужно заказать полный обед для меня из кошерной столовой, ибо я, как он говорит, «справедливо не доверяю кухне компании как сотрудник, соблюдающий кошер». Объясняю ему, что почувствовал себя плохо. Рахель звонит мне, говорит слабым голосом. Вероятно, у нее дни месячных, когда она не в силах стоять на ногах. Я уже знаю, что, придя домой, почую запах ее крови в разных местах квартиры, хотя нигде не будет никаких пятен. Рахель спрашивает, как я себя чувствую, затем говорит: «Ты сможешь справиться с тем, что взвалил на себя, лишь с моей помощью». Мне ясно, что любой мой ответ покажется ей оскорбительным, поэтому лишь говорю: «Так или иначе, ты всегда со мной». – «Нет, – говорит она, – я не имею в виду общие фразы. Больше ты не сможешь влиять на меня своими идеями. Я говорю “с моей помощью”, и это означает, что я буду рядом с тобой, на каждой встрече, в каждой поездке, при каждой беседе». Она замолкает. Если я не отвечу, молчание может продолжаться долго. Однажды я уже провел такой опыт с Рахель, и, в конце концов, именно я прервал молчание. Я снова чувствую ее беспомощность, и голос мой вызывает у нее боль: «Приходи в офис, я ведь и так нахожусь здесь».

Если Рахель придет, люди Натана, естественно, будут удивлены. Я не думаю, что Рина когда-либо сидела в кабинете Натана, по-моему, даже не появлялась здесь. Тем временем мне приносят новые документы для чтения и подписи. Я прошу, чтобы каждый документ до меня подписал начальник соответствующего отдела. С одной стороны, основные позиции в документах я понимаю, с другой же стороны, увеличивается мое непонимание. Сами инвестиции мне понятны, но сравнения между ними и расчеты прибылей слишком для меня сложны. Пытаюсь понять те или иные цифры в балансовом отчете. Внезапно в кабинет входит Рахель, бледная, толстая, взгляд неотразим, платье странно широкое. В руках ее книга для чтения, она усаживается в кресло, наливает себе воду в стакан, ищет страницу. Смотрит на меня коротко и прямо. Я не люблю эти ее одежды, но скромность ее всегда радует меня.

Входит Узи, спрашивает Рахель, чем он может быть ей полезен. Рахель коротко и сдержанно благодарит его. Она кладет несколько своих вещей на мой стол, покрывая большую его часть, упоминает сына Ярона, возвращается в кресло, говорит, что и мне бы следовало углубиться в эту книгу, пытается даже громко прочесть пару абзацев. Я продолжаю заниматься своими делами. Спрашивает, не хочу ли я пойти куда-нибудь поесть и можно ли ослабить холод, идущий из кондиционера. Я тороплюсь найти на моем столе что-либо новое, чем можно заняться, чтобы не выглядеть в ее глазах бездельником. Спустя час она встает с кресла и говорит, что ей трудно оставаться в этом одном и том же положении. Ищет себе другое место. Приближается к окну. Берет стул, приставляет его к подоконнику, взбирается на него и ложится. Я продолжаю трудиться на поприще исполняющего обязанности Натана, а жена моя лежит на подоконнике. Возможно, через пару минут она заснет. Узи сообщает мне, что Натан скоро позвонит: хочет получить отчет о положении на фирме, и эти часы для него особенно удобны для разговора по телефону. Вдруг я вспоминаю, что с утра не разговаривал ни с Риной, ни с Даной. И вообще, быть может, есть вещи, которые я должен выяснить до разговора с Натаном. Я всегда люблю иметь в запасе избыток подробностей для отчета, пусть и краткого. В любом случае важно, чтобы он застал меня в офисе, иначе подумает, что я не выполняю свои обязанности и не осведомлен в деталях дел. Я испытываю немалое напряжение, ожидая звонка Натана.

Вот и его голос: «Хорошо проводишь время, Меир?» – он почти рявкает в трубку. «Чувствую, настроение твое исправилось». – Отвечаю и удивляюсь сам себе. «Слышал, ты неплохо управляешься со всеми важными делами», – говорит Натан. «Понятно, нет у меня твоих способностей к управлению, но мне помогают справиться», – я стараюсь уловить реакцию Рахели на мои слова. «Ну, а как там наши женщины? – спрашивает Натан и сам отвечает, завершая разговор. – Несомненно, находят общий язык лучше, чем все мы».

Чувствую, что самочувствие мое ухудшилось. Говорю об этом Рахели, она щупает мой лоб, выходит на несколько минут и приносит какую-то жидкость, которая должна меня освежить. Она толкует о том, что последние дела совсем сбили меня с толку. «Я знаю, – говорит она, – сейчас не стоит это обсуждать. Еще немного, и ты скажешь, что из-за меня не можешь сосредоточиться на работе». Впервые со времен моего детства чувствую такое сильное давление в груди. Я всегда боюсь рвоты, и обычно мне удается одолеть тошноту, ибо все недомогания и боли в теле переходят в голову, там сосредотачивается сильная боль, и ею мне удается преодолеть все слабости в теле. На этот раз я вынужден бежать в туалет, к умывальнику, и меня сотрясает неодолимая рвота. В голове путаются цифры и выкладки из балансовых отчетов, которые я пытался прочесть и понять.

Рахель стоит за мной, такая бледная и отчетливо ясная. Просит Узи подогнать машину. С детства я не был в больнице, и, кажется, Рахель собирается меня туда везти. После рвоты вроде стало легче, но сильная слабость охватывает меня, все тело пронизано дрожью. К головной боли я привычен и терплю ее, не испытывая страха, но рвота и появление слабости меня весьма беспокоят. Узи спрашивает, надо ли ему ехать с нами. Рахель предпочитает обойтись собственными силами. Получив соответствующие указания, шофер садится за руль. В теле моем творится что-то непонятное, но я не в силах выразить это в словах. Оказывается, есть ограничения даже моей открытости.

Мы в больнице, и Рахель просит вызвать определенного, знакомого ей врача. Оказывается, врач этот занят и придет, как только освободится. Меня укладывают на койку, и все мои страхи откровенно одолевают меня. После нескольких предварительных проверок решено оставить меня в больнице для более тщательных анализов. Вкатывают меня в большую палату с рядом коек, на части которых лежат больные. Возвращается Рахель и опять принимается за свое, говоря, что я полностью сбил с толку свое тело, оставил все, что для меня важно, и подорвал свое здоровье чуждыми ему занятиями.

– 13 —

Запах в палате терпим. Вспоминаю детские мои болезни и единственную госпитализацию в моей жизни. Тогда я одолел болезнь и окреп, теперь же нет у меня на это сил. Не раз в последние месяцы искал для себя легкую болезнь или хотя бы несколько недель отдыха. Тяжелой болезни я не желал, лишь бы оставили меня в покое окружающие, от Натана и до Рахели. Но сейчас, кажется, я серьезно заболел.

Лежит рядом со мной мальчик по имени Дани, играет со своей старшей сестрой в карты. Голова его обмотана бинтами, вероятно, обрита. Тасуют карты, и обсуждают его возвращение домой: намечают время, когда к ночи пойдут спать, когда ему делать уроки, когда есть сладости. Кажется, собираются каким-то неожиданным образом удивить мать. Речь мальчика приятна, но сбивчива, ему явно не хватает слов. «Сейчас понятно, почему я провалился на экзаменах: у меня была серьезная проблема», – говорит Дани. «Теперь перестанут сердиться на тебя», – поддерживает его сестра.

Между мной и мальчиком лежит взрослый мужчина, одетый в халат и, кажется, с зеленым галстуком на шее. Или я принимаю за галстук складку простыни. Он слушает какую-то передачу. Около него пустой стул. На маленьком столике торт. По-моему, торт творожный. Бутылка с водой. Полагаю, что главные разговоры с врачами и медсестрами от имени палаты ведет именно этот человек.

Прикатывают другую койку, перекладывают меня на нее, вкатывают в лифт, чтобы везти на этаж, где располагаются лаборатории. Я ощущаю болезненность по всему телу. Рвота ослабла, но температура очень низкая и головокружение усилилось. Надо что-то извлечь из моего тела, чтобы стало легче, но что, не знаю. Главный врач осторожно и тщательно обследует все части моей головы. Я полагаю, что даже слабость мою он ощущает руками. Выходит в соседнюю комнату. Две медсестры перешептываются. Давно не видели врача в таком напряжении: «Можно подумать, что это его сын». – «Именно сейчас привезли мальчика после дорожной аварии. Слышала, что можно нащупать у него перелом черепа обычным прикосновением. Почему же мы столько тратим времени на этого больного? Надо бежать на помощь к мальчику». Тем временем берут кровь. Вена моя не знала этого со времен той детской болезни.

Возвращают в палату. Мальчик дремлет, сестра смотрит на него. Мужчина сидит на койке и жует свой обед. Я начинаю дремать. Кто-то входит в палату, смотрит на меня. Я не вижу, кто это, и не жажду видеть. Мне все равно, даже если я усну в его присутствии. Ничего меня не влечет, кроме желания обнять голову сына Ярона. Засыпаю, и снится мне обычный для меня сон, однако даже во сне сильная слабость не покидает меня. В одном из снов дает мне машину мой друг, который потерял обе ноги на войне. Он еще продолжает объяснять мне, как управлять машиной, а я уже еду на ней, и со мной в кабине несколько детишек. Через некоторое время один из детей объясняет мне, где замедлить движение и остановиться. Я не представляю, как управляет машиной человек, лишенный ног. Можно предположить, что он все делает руками. Также не ясно мне, где точно сидеть. Машина приближается к крутому спуску, но если я прижмусь к постоянной линии обочины, возможно, сумею проехать не сорвавшись вниз. То, что мы находимся у берега моря, кажется мне вполне объяснимым. Но море течет через шоссе, и это представляется мне странным. Так или иначе, машина продолжает двигаться внутри водного потока.

Проснувшись, я чувствую себя заметно лучше, но что-то происходит с глазами. Какие-то вещи мне тяжело разглядеть. Рахель сидит сбоку, я сжимаю ее лицо двумя руками и ставлю его перед глазами. Только так я могу ее видеть. Рахель не сопротивляется, помогает мне рассмотреть ее лицо, влажный постаревший лоб. Вызванный врач сейчас должен явиться, и он, как говорит Рахель, весьма опытный. Я не смыкаю глаз и прошу ее что-нибудь прочесть из книги. «Я принесла твою любимую книгу детства. Ты ведь рассказывал мне, что несколько раз читал “Графа Монте-Кристо” Александра Дюма. Нашла ее у Ярона». Она начинает читать, но тут приходит новый врач. От него идет приятный запах спокойствия и порядка. Спрашивает, какие лекарства я принимал в последнее время, и произошли ли какие-либо серьезные события, о которых мне бы следовало ему рассказать. Я прошу воды, и мне ее приносят, но не так быстро и заботливо, которые я полагал. Мне казалось, что они обрадуются моей жажде. Врач начинает меня ощупывать активно и сосредоточенно. Вряд ли ему нужны лабораторные анализы, чтобы определить, что творится в моем теле. Ни разу в жизни я так не боялся, как в эти минуты. Никогда я так не отдалялся от близких и самого себя, как сейчас.

Рахель выходит вместе с врачом. Я готов подняться. Подошвы ослабевших ног касаются пола. Я осторожно двигаюсь, поглядывая и опираясь на все, что попадается под руку. Новый голос слышен в палате: «Что случилось с нашим начальником. Только свалилось на него немного ответственности, и он уже испугался?» Полагаю, что это голос Даны. Пытаюсь повернуть голову в ее сторону. «Возвращайся на койку. Пришла побыть с тобой, посмеяться над тобой и над собой». Теперь я ее вижу. Интересно, может ли тело мое влюбиться во время болезни. Она протягивает мне руку, сначала пожимает мою, затем поглаживает мои плечи. «Сказали, что ты болен, но по-моему, ты всего лишь немного устал. Натан и Рина желают тебе скорейшего выздоровления. Он звонит нам каждое утро и справляется о твоем здоровье. Беседует с Риной. Быть может, она полетит к нему на некоторое время».

Я ложусь. Вот уже несколько месяцев отчаянно тянет меня сосать собственный мой палец. Если бы рядом не было Даны, я бы это сделал. Сколько можно сдерживать свои влечения. Не случается, что ли, такое, что взрослый человек сосет свой палец, и кто сказал, что можно пристраститься к такому сосанию? Дана садится ко мне на постель, глаза ее напротив моего лица. Я знаю, что и в ее теле существуют отталкивающие периоды, в животе ее открываются очищающие течения, но это меня в данный момент не беспокоит. «Что тебе принести поесть?» – спрашивает она. «Может, немного винограда?» – отвечаю колеблющимся голосом. Дана уходит не надолго и приносит мне немного красного и зеленого винограда. Ни к чему мне обычная еда, если есть виноград. «Трудно определить, от чего ты больше ослабел, от работы, которую возложил на тебя Натан, или, быть может, от меня», – говорит Дана, и оба мы готовы рассмеяться. «Тебе не помешает, если я немного посплю?» – спрашиваю, и Дана реагирует с радостью. Поворачиваюсь к стене, сосредотачиваюсь в заглазном пространстве, чтобы погрузиться в покой. Сквозь наплывающую дрему спрашиваю: «Как дела у вашего тигра?» Дана рассказывает о целой серии упражнений, которые Рина добыла для дрессировки. «Он будет самым дисциплинированным, я уверена в этом. Ты и представить не можешь, насколько Рина им увлечена. Она хочет, чтобы он сидел и не отрывал от нее глаз. Рассказывает всем, что тигр в нее влюблен». Я погружаюсь снова в дремоту. Кто бы мог поверить, что я больным буду спать, не стыдясь, в присутствии незнакомой женщины. Во сне возвращаюсь к машине, едущей сквозь потоки воды, но на этот раз она несется по крутому спуску вниз. К собственному удивлению обнаруживаю, что мне удается вести машину. Другие остерегаются спускаться, а я делаю это достаточно ловко. Теперь мне бояться нечего крутизны: после того, как я ее одолел или даже свалился, ничего уже случиться не может.

Просыпаюсь, чувствуя облегчение. Надо заняться зарядкой перед принятием пищи. Снова пытаюсь встать, Дана подает мне руку. Рука ее приятна и намного сильней, чем я предполагал. Глаза мои все еще видят лишь то, что близко перед ними, и то весьма размыто. Мы выходим на балкон, и я приближаюсь к перилам. Взбираюсь на них и пытаюсь раскачиваться. Этаж невысокий, и что уж может случиться? Я перемещаюсь с места на места, с явным риском, на который не решался даже в детстве, переношу руки и ноги. Какие-то люди с интересом следят за мной, Дана же смотрит с удивлением. Кажется, бегут позвать врачей. Я ухитряюсь взобраться на трубу, соединяющую балконы. В общем-то, продвинулся немного, но мне ясно, где я нахожусь. В окне возникает Рахель, окликает меня. Она по-настоящему испугана, умоляет вернуться в палату. Минут через десяти я завершаю упражнения по хождению, подобно канатоходцу, по трубе, зависанию, раскачиванию, и возвращаюсь на балкон. Тяжкая, но приятная слабость растекается по всему телу. Выпиваю много сока и хочу снова погрузиться в дрему.

Рахель и Дана ведут разговор. Рахель сопровождает свои слова жестами, в то время как руки Даны покоятся на спинке кресла. Я сворачиваюсь калачиком и отдыхаю. Новый врач приходит и объясняет мне, что надо будет обрить наголо голову: «Вообще-то, волосы на голове быстро отрастают, но мы решили тебе сообщить эту, как говорится, “головную” новость». Врач явно доволен игрой слов. Интересно, улыбаются ли этой шутке Рина и Дана? Они стоят сбоку от постели, и я не могу их видеть. Опять переносят меня на койку с колесиками, поднимают на лифте в операционную. Когда я прихожу в себя, почти ничего не вижу. Кричу ужасным криком. Возникает врач и спрашивает, сколько пальцев я вижу перед глазами. Говорю: «Три». Но, быть может, вообще ничего не вижу. Пытаются убедить меня, что впрыснули мне в глаза лекарство для защиты от мази, вызывающей жжение, которой мне намазали голову. «Влияние лекарства пройдет, и ты сможешь снова хорошо видеть». Поят меня чаем с сахаром через соломинку. Возвращают меня в мою палату, но, кажется, на другую койку. Мальчик кричит со сна. Будят его с какой-то смесью жестокости и жалости. Кожа на голове жжет. «Где жжет?» – спрашивает Дана. «Покров головы». – «Если это только кожный покров, беспокоиться нечего. Нормально, что жжет там, где кожи касалась бритва или там, где покрывали мазью». Дана рассказывает, что принесла себе удобное кресло. «Можно в нем спать. Оно гораздо удобнее кровати. Подремлю в нем до утра пока не придет Рахель».