Лучший телохранитель – ложь

Глава 1

Для наркокартеля Тихуаны этот человек был всего лишь городской легендой. Впрочем, полицейские тоже предпочитали петь под этот мотив. По данным федеральной полиции Мексики, человека, которого в многочисленных обзорах прессы было принято называть Мексиканский Палач, не существовало.

Если верить им всем, то убийца был просто плодом воображения людей в униформе, и только волны подросткового насилия, захлестнувшие зону наркоторговли близ границы, а не его знаменитые контракты с пятизначными цифрами, угрожали поднять в городе минимальные расценки на убийство.

Эти детки в самом деле были неграмотны, агрессивны и смертельно опасны. Они приезжали из бесплодных районов в Низине, из голодных поселков Синалоа, за вершинами Чиуауа. И всем им было нужно одно и то же: добиться лучшей доли или, если не получится, хотя бы просто выжить. Они ютились в полуразвалившихся морских контейнерах, и районы крытых толем трущоб, густо облепившие склоны холмов вокруг города, позволяли сводить концы с концами тем, кто стал для наркоторговцев поставщиком смертоносных услуг.

Достаточно было попасть в перекрестье такой сделки, чтобы некий юнец, имея в кармане только что полученные несколько тысяч песо и номер вашего водительского удостоверения, нашел вас повсюду. Молодняк передвигался по городу на мотоциклах, со спрятанными в штаны за спиной машинками Мак-10 с глушителем. Одной рукой они умудрялись управляться с рукояткой байка, в то время как другой им было достаточно для того, чтобы вышибить ваши мозги наружу из новенького уютного «лексуса».

Для этих новоявленных ковбоев Мексиканский Палач был не просто настоящим: они знали его под разными именами, но всем был знаком его бесшумный способ расправы со своими жертвами, всегда в ночное время. Он был подобен горному водопаду, извергающемуся из темноты и вымывающему свои жертвы со спокойного пляжа на берегу, чем-то вроде неожиданно нахлынувшей огромной волны, muerte liquida, или «жидкой смертью».

И этот факт ему тоже нравился. Это имя настолько импонировало его черному чувству юмора, что было время, когда он даже регистрировался под ним в отелях: «М. Ликида», впрочем не пренебрегая при этом присущей ему осторожностью. Находясь за границей, он следовал вариациям на ту же тему: например, в США пользовался кредитной картой на имя Дж. Уотерса.

Дом располагался на тенистой аллее, неподалеку от других больших и дорогих зданий. Многим из них больше подходило бы название «поместье». Тот из домов, о котором идет речь, был гадким утенком в своем семействе: он износился и явно нуждался в ремонте. А может, просто казался таким. Он стоял поодаль от дороги; до его изящных железных ворот оттуда было примерно двести футов. Дом нависал над Тихоокеанским шоссе и городком Дель-Мар в Калифорнии. Отсюда открывался вид на раскинувшийся вдали океан, а днем можно было увидеть и пляж, расположенный примерно в миле отсюда.

Семифутовый забор, состоявший из сотен планок из анодированного металла, каждая из которых сверху заканчивалась остроконечной фигурной верхушкой, опоясывал частное владение. Казалось, он здесь совсем не к месту. Что за безумие возводить такую дорогую ограду вокруг раскинувшегося за ней ветхого строения.

Единственным просветом в заборе были главные ворота на улицу. Управление ими осуществлялось дистанционно. Ликида видел, как через них приезжает и уезжает машина владельца особняка. И каждый раз створки ворот автоматически открывались перед автомобилем и смыкались за ним. Ни охраны, ни собак внутри не было, посетители сюда почти не наведывались. Фактически за все часы наблюдения ему удалось увидеть только несколько машин доставки почты.

К самому забору электричество подведено не было. Там не было ничего похожего на небольшие желтые значки, указывавшие на наличие черных электрических проводов и табличек, предупреждавших посетителей не касаться забора. Только в Америке было принято сначала тратить многие тысячи долларов на установку дорогостоящей электрической системы безопасности, а потом предупреждать потенциальных желающих проникнуть через нее, чтобы не причинили себе вреда.

Ликида стремительным бесплотным призраком, не оставляющим даже тени, метнулся вдоль забора особняка и снова исчез в темноте.

Разбитая деревянная балюстрада выступала сзади из здания так, будто стремилась погрузиться как можно дальше в глубину сада. Косо повисли ставни на одном из высоких боковых окон. Похоже, они болтались на единственной петле. На крыше не хватало нескольких кровельных листов, а снаружи дом явно нуждался в покраске.

Мужчина улыбнулся, оценив человеческую изобретательность. Любой индивидуум, шатающийся по окрестностям с целью что-нибудь украсть, ни за что не остановится на этом жилище. Но люди, которые наняли Ликиду, снабдили его фотографиями дома как снаружи, так и изнутри, снимками прилегающей территории, а также планами расположения помещений. Киллер не знал, как они сумели все это раздобыть. Да это его и не беспокоило, поскольку информация была точной.

Бесшумной тенью он скользнул через линию кустов перед забором; при этом все его внимание было сосредоточено на том, чтобы нигде не коснуться металлического ограждения.

В прошлый раз он уже проверял забор на наличие контактных датчиков. Искал небольшой серый ящичек из пластика, от которого отходили бы провода. По проводам сигнал тревоги мог быть передан в дом и на внешнюю охранную систему. Теперь он снова, в третий раз проверял забор и землю под ним. До этого момента он был уверен, что нет никаких проводов и никакого передатчика, с которым они были бы связаны.

Система охраны территории полностью полагалась на разбросанные по двору, ближе к дому, датчики движения. Убийца успел обнаружить два таких датчика еще десять дней назад, в первый свой визит сюда. Посреди ночи он швырнул через забор несколько больших комьев земли. После каждого броска ждал, что произойдет. Наконец после нескольких попыток в доме загорелся свет. А еще через десять минут показался небольшой седан с эмблемой охранной фирмы на двери. Прибывшие осмотрели двор, но ничего не нашли. Датчики движения были настроены на пониженную чувствительность. Вряд ли они забили бы тревогу, если бы во дворе рядом с ними вздумалось приземлиться небольшой птице. А вот на хлопанье ее крыльев и колебание земли вокруг они, возможно, и отреагировали бы.

Больше недели после этого он занимался тем, что снимал датчики движения. Для этого ему пришлось прибегнуть к помощи более чем дюжины бездомных кошек, собранных в течение дня на улицах и аллеях в центре города. Ночью он перевез их сюда в картонных коробках в багажнике своей машины. Он приманивал кошек кошачьим кормом, небольшие комки которого швырял как можно дальше по направлению к дому. Затем через забор пускалась кошка.

Всякий раз в доме вспыхивали огни, а через несколько минут приезжала небольшая машина с охраной. Когда охранники видели кошку, они со смехом разворачивались и направлялись через сад к своей машине.

Еще через одну-две минуты в доме гасили свет.

Он проделывал это пять ночей подряд в предрассветные часы, пока наконец однажды ночью в доме не перестали зажигать свет. И охрана больше не показывалась. Датчики движения отключили совсем или, по крайней мере, до тех пор, пока они не будут перенастроены на больший вес. В человеческой натуре есть одна забавная черта, которая постоянно срабатывала в ущерб своим несчастным хозяевам.

Три дня назад, действуя в перчатках из-за забора, Ликида перекрыл большим листом магнолии пространство перед объективом единственной камеры, что контролировала участок перед домом. Он заботливо уложил лист на наклонный крюк, к которому крепилась камера, постаравшись создать впечатление, что тот оказался тут по воле притяжения земли или ветра.

Через три дня тот факт, что никто не удосужился убрать лист, подсказал ему то, что требовалось знать. Никто регулярно не следил за состоянием камер. Возможно, система постоянно получала сигнал, аналоговый или цифровой, не важно. И ее проверка предусматривалась только в случае инцидента. И теперь операторам придется наблюдать лишь сорванный лист.

Глава 2

Верхний кабинет был просторной комнатой высотой в два этажа со сводчатым потолком и тяжелыми балками. К узкому подиуму на втором этаже вела кованая винтовая лестница, выполненная в старинном стиле. Стены на обоих этажах были отделаны темными деревянными панелями и причудливыми деревянными шкафами с немногими выдвижными ящиками. Все ящики были закрыты. Каждый из них был снабжен карточкой в латунном держателе, на которой было написано, что именно хранится внутри. Таких ящиков насчитывалось несколько сотен. Именно с этого помещения Эмерсон Пайк начинал свой бизнес, вершину дела Пайков, вкладывая деньги в редкие монеты и драгоценные металлы. В последние несколько лет удача наконец стала ему улыбаться, особенно после падения рынка акций, когда богатые люди стали искать реальные возможности для надежного помещения капиталов.

В этот вечер он сидел за столом с гримасой раздражения на лице.

– Катя, пожалуйста. Перестань заворачиваться в портьеры. Сядь и отдохни или займись чем-нибудь другим.

– Чем другим? – Она бросила на него недовольный взгляд, но не стала выбираться из алькова в окне примерно в двадцати футах от него.

Кате все надоело. В последнее время единственное, о чем ей хотелось говорить, – это о том, как она вернется домой в Коста-Рику. Это было единственное, к чему она стремилась. Он надеялся, что во время сегодняшнего ужина, после той радости, которую она испытала, готовя классические коста-риканские блюда для нескольких друзей, ее сознание хоть на несколько часов отвлечется от этого. Но к сожалению, он ошибся.

Гости ушли, и сейчас Катя играла кашемировыми шторами ценой пять тысяч долларов, тянула их и оборачивала вокруг тела, как будто пыталась натянуть поверх одежды еще одно роскошное вечернее платье. На полных губках уроженки Латинской Америки застыла недовольная гримаска.

Для любого, кто обращал на это внимание, Катя Солаз была последним предметом обожания Эмерсона Пайка. Это была яркая девушка ростом около ста семидесяти сантиметров, с фигурой, способной заставить любого мужчину забыть о времени, ослепительно-черными волосами и играющей на чувственных губах улыбкой, которая заставляла мужские колени подгибаться. А еще ей было всего двадцать шесть лет, и она годилась ему во внучки.

Эта разница невольно привлекала к себе внимание в ресторанах каждый раз, когда им приходила мысль поужинать где-нибудь вне дома. Эмерсону нравилось демонстративно нарушать общепринятые правила, поэтому совместные ужины с Катей в ресторане стали для него самым большим наслаждением.

Ему нравилось сидеть в ресторане с ней рядом и дерзко улыбаться, затягивая в себя, как в черную галактическую дыру, все тайно бросаемые в их сторону осуждающие взгляды. Иногда ему удавалось вызвать панику, когда в качестве первого удара он завязывал беседу с кем-то из женатых мужчин, а затем вызывал атомный выстрел адреналина в сердце супруги, представив ее мужа Кате.

Но, как говорится, никакая хорошая погода не может уберечь от черных туч. В случае с Катей это было настроение. За ее живым и подвижным, как ртуть, темпераментом невозможно было уследить.

За последние пять недель Эмерсону приходилось так часто быть свидетелем этого, что он решил, будто успел прекрасно изучить все побудительные причины ее поведения. На самом деле он не имел об этом ни малейшего понятия. Эмерсон полагал, что в том совершенном мире, о котором мечтала Катя, женщина постоянно могла запустить обе руки в карманы мужчины. Она донимала бы его марш-бросками по магазинам, как кредитную карточку постоянно суют в щель ближайшего автомата.

На самом деле Катю его деньги не занимали вообще или интересовали очень мало, так как для того, чтобы жить, у нее было достаточно своих средств. Катя никогда не знала своего отца. Рядом с ней никогда в жизни не было мужчины старше ее по возрасту. Поэтому ей нравилось быть с Эмерсоном и ухаживать за ним. Но она приехала в Калифорнию не для этого, ее целью было получить образование. Катю интересовали колледжи и университеты штата. И пусть она не посещала подготовительные курсы, но все равно мечтала однажды стать обладательницей американского университетского диплома. И если бы Эмерсон вознамерился оказать ей в этом финансовую поддержку, девушка ничуть не была бы против.

У Эмерсона были свои причины привезти ее сюда, в свой дом. Никто из них и не помышлял о сексе или других утехах молодости. Катя была лишь куском сыра в мышеловке. Вот так просто обстояли дела.

Возможно, слово «просто» было здесь не вполне подходящим. Ведь в последнее время она стала задавать слишком много вопросов, большинство из которых сводились к одному-единственному: когда они снова вернутся в Коста-Рику?

Он пытался отвлечь девушку от этих мыслей, предлагая ей все новые и новые развлечения. Как он полагал, пока девушка веселится и улыбается, ей и в голову не придет просить об отъезде.

Для Эмерсона это стало испытанием его умения. Если бы ему пришлось уступить перед ее натиском, это было бы явным признаком того, что он начинает сдавать, предупреждением, что он потерял свое мастерство обделывать темные делишки, самым темным из которых всегда был обман.

– Что ты делаешь?

В это время она продолжала, извиваясь, закутываться в штору и настолько наклонилась вперед, что, казалось, ее вес, каким бы маленьким он ни был, вырвет карниз и обрушит ей на голову.

Эмерсон был почти уверен, что девушка оторвет штору.

– Они очень дорого стоят, – сказал он.

– Что?

– Шторы.

– Значит, я не стою их?

Он посмотрел на нее если не сердито, то с отеческим укором.

Катя ответила одной из своих озорных улыбок, когда у нее на щеках появлялись ямочки. Этим вечером она в полной мере использовала свое оружие.

Эмерсон был уверен, что внутри она смеется над ним. Два дня назад она вела себя точно так же, и точно так же мерцали ее глаза, когда во время просмотра фильма она снимала лак с ногтей на руках вместе с покрытием антикварного лакированного стола черного дерева ценой восемь тысяч долларов. Если Катя хотела, она могла располагать к себе, когда же ей что-то не нравилось, она обладала разрушительной силой стофутового пушечного ядра.

– Не помню, звонила ли ты домой сегодня? – спросил он.

– Да, я звонила домой сегодня, – передразнила она его певучим тоном. – Ты уже спрашивал меня об этом сегодня, и я ответила «да».

– Ничего. – Эмерсон был поглощен фотографиями, которые разбросал перед собой на столе.

– Почему тебя волнует, звоню ли я домой каждый день? Это не важно. Они не ждут моих звонков.

– Я думал, что твоя мать волнуется.

На ее лице появилось нечто среднее между раздражением и подозрением.

– Я не должна ни в чем отчитываться перед матерью. В конце концов, какое тебе дело до моей матери? Ты все время спрашиваешь меня, где она, когда собирается вернуться в Коста-Рику. Наверное, тебе следовало бы жить с ней.

– А что, это идея, – подзадорил девушку Эмерсон, – она такая же красотка, как и ты?

Катя предпочла пропустить вопрос мимо ушей.

– Я просто не хочу, чтобы она за тебя беспокоилась.

– Никто и не собирается обо мне беспокоиться. И еще, я ведь сказала тебе, что моей матери нет дома.

– Было дело. Так, значит, она все еще в Колумбии? – На самом деле именно это Эмерсон и хотел узнать.

– Я не знаю. Наверное.

– Но ты говорила, что она там.

– Ну и что?

– Как что? Тебе все равно, где находится твоя мать? Это не очень красиво. – Эмерсон, стараясь, чтобы это не выглядело чем-то необычным, продолжал выпытывать подробности, одновременно разглядывая одну из фотографий через увеличительное стекло.

Катю стали выводить из себя настойчивые расспросы Эмерсона о матери и его погруженность в фотографии.

На первых порах поездка в Соединенные Штаты приводила ее в восторг. Получение американской визы обычно длится месяцами, причем вовсе не обязательно ее вам дадут, но только не для Эмерсона. В понедельник он пригласил девушку посетить свой дом в Сан-Диего. Во вторник заполнил все нужные бумаги и попросил ее подписать их. К четвергу он успел съездить в американское посольство в Сан-Хосе и вернуться уже с готовой визой. Для Кати любой, способный на это, казался волшебником из детской сказки, добывающим золото из соломы. Если этот человек обладал такими связями, то, наверное, он мог бы помочь ей с поступлением в колледж или университет, рассуждала она.

Единственное беспокоило девушку: ее имя в визе было указано не полностью. Пайк при заполнении анкеты на американский манер указал только первое и последнее имя, проигнорировав фамилию матери, указанную в ее паспорте. Катя беспокоилась, что, поскольку виза была заполнена не совсем так, как было написано в паспорте, это могло помешать поездке. Но ничего подобного не случилось.

Если бы девушка попыталась снова вспомнить предшествовавшие поездке события, возможно, ей в голову пришли бы и другие, гораздо более подозрительные вещи. Приезжать сюда с ним было ошибкой.

Она видела, как он сидит за столом, похожий на скупца, занятого подсчетом денег. На столешнице были разбросаны монеты, некоторые в прозрачных пластиковых конвертиках, другие без них. Золото сияло в свете лампы. На утро у Эмерсона была запланирована встреча с клиентом. Ему нужно было подготовить для этого человека подборку монет. Но вместо этого он продолжал вглядываться в снимки, на этот раз через лупу.

Снимки были не его. Это были фото Кати, точнее, ее матери, которая позаимствовала фотоаппарат дочери на время одной из недавних поездок в Колумбию. На фотографиях были изображены родственники или друзья матери, Катя не могла сказать точно. Девушка никогда не видела этих людей. Очень давно, еще в детстве, она поняла, что у матери есть свои секреты, некий скелет, который та прячет в колумбийском шкафу, какие-то люди, о которых мать никогда не говорила, но которых иногда навещала. Когда Катя познакомилась с Эмерсоном, мать как раз в очередной раз была в Колумбии. Фото сохранились на цифровом чипе камеры. Эмерсон расспрашивал Катю о семье, просил показать на снимках мать, задавал другие вопросы, вполне невинные с ее точки зрения. Она не видела ничего плохого в том, чтобы показать ему эти снимки.

Она никогда не задумывалась о том, что те секреты могли быть чем-то серьезным, пока Эмерсон не распечатал снимки и не погрузился в их изучение. При этом он постоянно задавал ей вопросы, заставляя все глубже погружаться в подробности. Он знал что-то такое, чего не знала она.

– Ты выглядишь усталым. Тебе надо лечь, – сказала она.

Он продолжал вглядываться в фотографии на столе, зевая все чаще.

– Мне нужно закончить работу.

– Это можно сделать и утром. – Она наклонилась почти горизонтально, завернутая в штору, и чуть подпрыгнула, испытывая упругость кашемира и прочность карниза. Этот маленький трюк в духе цирка Дю Солей был проделан с целью подразнить Эмерсона и заставить его отвлечься от работы.

Не помогло. Он не реагировал на девушку, сосредоточив все внимание на изучении фотоснимков через увеличительное стекло.

Катя кипела от раздражения. Она начинала кое-что понимать. Они жили вместе уже почти три месяца, сначала в Коста-Рике, потом здесь. Каждую ночь они спали в одной постели, но он ни разу даже не прикоснулся к ней. К концу первой недели пребывания в Америке она стала подозревать, что единственной причиной того, что по ночам она находилась с ним в одной комнате, было то, что так ему было удобнее за ней следить. Сон пожилого человека чуток. Стоило ей пошевелиться или пойти в ванную, как он тут же просыпался. Она это чувствовала.

Были и другие мелочи, на которые девушка теперь обращала внимание. Если, когда они гуляли вместе, он видел проезжавших мимо или проходивших пешком полицейских, явно старался, чтобы они с Катей оказались от стражей порядка подальше. Она не была уверена, но ей казалось, что в таких случаях он уводит ее в другом направлении. Однажды она даже испытала его. Как-то днем они гуляли по аллее, и Катя увидела двух пеших патрульных. Она решила, что пойдет в их сторону, якобы направляясь в магазин, который располагался на той же аллее. Но не успела Катя сделать и трех шагов, как Эмерсон с такой силой схватил ее за руку, что позже на коже девушки проступили синяки.

Наконец, десять дней назад, случилось нечто, заставившее ее принять решение: пора бежать, и как можно скорее. Время от времени Эмерсон давал ей деньги, которые предназначались для ее матери. Когда девушка отправлялась в Америку, ей пришлось оставить временную работу. Это было что-то вроде молчаливой договоренности между ними, перед тем как они уехали из Коста-Рики. Они отправляли деньги с помощью службы «Вестерн Юнион» на имя приятеля Кати в Сан-Хосе, который должен был размещать их на ее банковском счете. Для отправки денег пользовались одной из кредитных карточек Эмерсона.

Но, отправляя деньги на юг, на родину Кати, Эмерсон никогда не давал ей денег на карманные расходы здесь, в Америке. Максимум, что лежало в ее кошельке, было двадцать долларов на непредвиденный случай или на покупку мелочей. Эмерсон знал, что здесь у нее не было банковского вклада и не было кредитной карты, то есть он был в курсе, что у девушки совсем нет денег. Возможно, он полагал, что ей не нужны собственные средства: ведь они все время проводили вместе.

Эмерсон купил ей ювелирные украшения, а Катя продала их, не поставив его в известность. Она очень старалась, чтобы он не узнал об этом. Ей удалось заложить драгоценности в центре города, пока у Эмерсона была встреча с клиентом. Обычно в таких случаях он оставлял ее сидеть в машине или отправлял на часок побродить по ближайшим магазинам. Но в тот раз она использовала свободное время, чтобы заложить драгоценности. Через пару дней Пайк обнаружил в ее кошельке квитанции от ювелира.

Сначала она боялась, что он рассвирепеет. Но ничего подобного не произошло. Казалось, он вообще не обратил на это внимания. Все произошло так, будто он ожидал от нее чего-то в этом духе.

Ее вывело из себя то, что он сделал после этого. Он забрал себе деньги, полученные за драгоценности. А затем он позволил ей отправить такую же сумму с помощью «Вестерн Юнион» домой, семье. Она, конечно, была благодарна ему за это, но в то же время все это привело ее в состояние крайнего недоумения. Почему он не разозлился? Конечно же ему не нужны были ее деньги. Он всегда щедро тратил их на нее во время совместных походов по магазинам. Иногда в течение дня он тратил на нее тысячи долларов. За ювелирные же украшения она получила чуть больше шестисот долларов. Зачем же он отобрал у нее эти деньги?

Чем больше она думала об этом, тем неспокойнее становилось у нее на душе. Единственным объяснением, которое приходило ей в голову, было то, что Эмерсон мог решить, будто Катя намеревалась воспользоваться теми деньгами для побега, купить на них билет домой, в Коста-Рику. Все это заронило в душе девушки первые семена того терзающего чувства, которое постепенно росло и росло, пока, наконец, полностью не вызрело в ее сознании. Она не осмеливалась говорить с ним об этом прямо, опасаясь его реакции. Сейчас она была далеко от дома. Он мог забирать ее с собой в город, когда ему заблагорассудится. Он позволял ей звонить домой, даже настаивал, чтобы она делала это. Если же она попытается сопротивляться, всему этому может прийти конец. Ее все возрастающие подозрения превратились в уверенность. Даже если она и была раньше гостьей Эмерсона, то теперь это не так. Как ни взгляни, но сейчас она стала его пленницей. Катя много раз слышала рассказы о молодых женщинах, которые отправлялись с состоятельными мужчинами в Азию или на Ближний Восток. Иногда случалось так, что родные больше ничего о них не слышали. Она знала, что бывало и такое.

После того как Эмерсон отобрал у нее деньги, Катя спрятала свой паспорт и визу в небольшую дорожную сумочку, сложив туда же белье и некоторые личные вещи. Она спрятала сумку под кроватью в одной из гостевых комнат, расположенных прямо под залом перед спальней хозяина. Теперь, если ему придет в голову обыскивать ее багаж, он не найдет ее документы. А без них, она знала, ей никогда не вернуться домой.

– В этот вечер ты ведешь себя до ужаса тихо. Что происходит за этими прекрасными глазами?

Его вопрос заставил девушку вздрогнуть. Он что, умеет читать мысли?

– Ничего. Я просто развлекаюсь, – ответила она.

– Я знаю, ты устала. Иногда я веду себя не как гостеприимный хозяин. Завтрашний день я хочу посвятить тебе. – Он снова зевнул. – Извини. Не понимаю, что со мной сегодня происходит. Завтра мы поедем куда-нибудь развлечься. После моей встречи утром.