– Похищение? – задумчиво переспросил Ильич. – Нет. Сомнительно. А вот по поводу Земли ты совершенно прав.
– Аргументируйте, пожалуйста, – попытался я поддержать разговор. А что еще делать? Смотреть на широкую спину Тимохи или костлявые физиономии стражей? Или любоваться блестящими цацками на их мундирах? Так я на балконе на это вдоволь нагляделся. А больше смотреть не на что. Уже примерно четверть часа мы петляем средь странных стеклянных холмов. Я бы назвал это пустыней из стекла. Нет скорее пустошью. Именно ее я видел с балкона башни. Застывшая пузырчатая масса под ногами, стеклянные барханы вокруг и чужое небо над головой.
– Здесь жили люди, – совершенно не в тему сказал Ильич и с грустью обвел взглядом холмы.
– Какие еще люди? – раздраженный сменой темы разговора спросил Прыщ. – Какой дурак здесь жить будет? Одни горбы стеклянные. Барханы как в пустыне. И жизни нет.
– Это не горбы, – ответил Ильич.
– Хорошо, пусть будут не горбы, а невысокие холмы, если вам так больше нравится, – парировал Прыщ.
– Это ведь были дома? – вклинилась в разговор Лиля. – Правда? Холмы так правильно стоят. Это улица. Мы идем по улице города… Это ведь дома… были? А вон там даже дверной проем можно рассмотреть… Вон, в большом холме справа. Наверное, пятиэтажка была… или даже больше. Высокая какая. Сейчас на оплавленный сугроб похожа. Или огромную сосульку растущую снизу вверх. Словно солнце на мгновение показало свою силу, она подтаяла, и тут же спряталось за тучи. Ледяная скульптура… А за ней маленький домик спрятался… кусочек балкончика торчит…
– Ну и воображение у тебя, – сказал Прыщ. – Нафантазировала тут…
– Правда, – ответил Ильич. – Это был квартал гильдии кожевников. Окраина города. Подальше от центра, чтобы не провонять весь город запахом обрабатываемых шкур… Здесь жили люди. Смеялись дети. Судачили женщины…
– А вы откуда знаете? – перебил я.
– Я не знаю, а предполагаю, – резко ответил Ильич. – Всего лишь пытаюсь заглянуть в возможное прошлое.
– Ядерный взрыв? – шепеляво спросил Тимоха.
– Вряд ли, – сказал Прыщ. – Все что я видел здесь слеплено из стекла. Заметили? Все! Не верю, чтобы ядреная бомба такого натворила. Тем более что вон впереди видны абсолютно целые дома. Да и какая к черту бомба? Мечи, арбалеты и бомба. Ты думаешь что говоришь? Совершенно разные уровни технологий.
– И отлитые из стекла здания, – парировал я.
Прыщ сердито сплюнул и умолк.
Судя по доносящимся запахам готовящейся пищи, и шуму мы приближаемся к жилой части города. В желудке заурчало от запахов, которые принес ветер. Нестерпимо захотелось жареной картошки. Эх, а к ней пару свиных ребрышек с горчичкой. И капусты квашеной обязательно. И тяжелую кружку пива в придачу. Прикрыть журнальный столик газеткой, сесть на диване, и не торопясь это все умять под монотонное журчание телевизора, шепчущего о вреде жирного и спиртного. И довольно ухмыльнутся, не переставая выковыривать остатки мяса из зубов, услышав что-то о холестерине и атеросклерозе. Не торопясь прошествовать в санузел и доказать не блещущему чистотой унитазу, что бежать в аптеку покупать лекарство от простаты еще рано. Не Ниагара конечно, но и не те «шестьдесят процентов мужчин». Нас так просто не возьмешь. Мы сами знаем, что для нас полезно, а что нет. Если организм требует мяса – значит оно ему необходимо. Если душа требует пива – значит хорошая душа, правильная.
Навалившееся чувство голода отступает от ощущения, что меня кто-то сверлит взглядом. Насколько позволяет петля на шее верчу головой пытаясь увидеть, кого же это я так заинтересовал. Потерявшие к нам интерес солдаты монотонно шествуют по бокам, лишь иногда бросая косые взгляды. Для них мы – ежедневная рутина, и не таких видали.
Над невысоким бугром слева от дороги на мгновение показалась чья-то голова и тут же исчезла. Спустя минуту она показалась снова в проеме бывшего окна. Это девушка. Довольно милая, хотя ее головная повязка и шрам на щеке скорее бы подошли какому-нибудь киношному пирату. Не хватает попугая на плече и серьги в ухе.
Увидев, что замечена, она заговорщицки подмигнула и скрылась в тени. Когда подмигивают красивые девушки это приятно. Вот только в данной ситуации несколько неуместно.
– Обалдеть! – Я и сам не заметил, как произнес это вслух. – Смотрите, там девушка…
– Женится пора, – буркнул Прыщ. – Бабы мерещатся. Ты лучше шагай ровнее, а то мне эти чертовы колодки шею натерли.
– Да я серьезно говорю…
– Да не дергайся ты! Шея говорю болит.
– Ну наконец-то, – сказал Ильич.
Дз-з-ы-н-нь – и пять охранников со стрелами в груди рухнули на землю. Оставшаяся пятерка, вскинув наизготовку алебарды, метнулась в сторону, откуда стреляли.
Дз-з-ы-н-нь – и мы остались среди десятка трупов.
– Кто стрелял? – зашепелявил Тимоха.
– Ничего себе! – вскрикнул Прыщ, дергаясь, словно пытаясь сбросить оковы. – Бац-бац и в дамках. Мы следующие?
– Бежим! Нас убьют! – завопила Лиля и рванулась вперед, увлекая нас за собой. – Я не хочу умереть! Бегите!
Никогда не думал что в столь изящном теле столько силы и столько вопля. Поддавшись панике, мы побежали вперед, невзирая на протестующие крики Ильча. Сейчас нам было не до него – хотелось жить.
– Стойте глупцы! – кричал Ильич, стараясь хоть как-то замедлить нас. – Они же нас спасают!
Но никто не хотел слушать. За спиной раздавался топот ног, подстегивающий лучше любого кнута. В любое мгновение стоило ждать стрелы в спину.
Четверкой резвых гончих, волоча сопротивляющегося босса, мы домчали до целых домов, еще немного пробежали по инерции и замерли как вкопанные.
– Живы! – облегченно вздохнула Лиля.
– А толку? – сердито сказал Ильич. – Вы никогда не слышали о том, что враг моего врага мой друг?
– Это как? – поинтересовался Тимоха.
– Уже никак.
Вокруг нас кипела жизнь. Жизнь большого города с поправкой на никогда не виденное средневековье эпохи прекрасных дам и благородных рыцарей, чумы, публичных казней под довольный рев толпы, лопухов вместо туалетной бумаги, клопов и сифилиса.
На большой площади, окруженной нависающими балкончиками стеклянных домов в три-четыре этажа, расположились десятки ларечков, торговых палаток и маленьких мастерских. Кажется, что неизвестный архитектор умышленно наклонил дома к центру площади, так, чтобы балконы нависали один над другим и образовывали незамкнутый купол, похожий на частично закрывшие лепестки бутона цветка.
Квакают, расхваливая свой товар, торговцы рыбой и тычут его под нос прохожим. Те отворачиваются, зажимая ноздри. Пялятся в небо пустыми глазами из огромных плетеных корзин причудливые дары моря. Жонглируют окровавленными кусками мяса широкоплечие мясники, заманивая покупателей в свои палатки с неизменными атрибутами – колодой, топором и крючьями с тушами. Зеленщики размахивают пучками трав и зелени источающими непривычные запахи. Колдуют над комьями глины гончары. Надувают щеки стеклодувы у раскаленных печей. Тянет ручку за еще горячей стеклянной фигуркой малец. Раз за разом обрушиваются на наковальни молоты кузнецов, наполняя город звоном рождающейся стали. Один перед другим выхваляются яркостью и рисунком торговцы тканью. Хмуро зыркает по сторонам наемная охрана, больше похожая на бандитов, у пышных палаток ювелиров.
Тискаются по углам влюбленные парочки. Хорошо одетые мужчины придерживают при ходьбе мечи и горделиво поглядывают на окружающую их чернь. Колышутся пестрые подола дорогих нарядов сопровождающих их женщин. Ажурные платочки небрежно прикрывают брезгливо сморщенные носики, обильно припорошенные пудрой.
Шипит на жаровнях мясо у небольших забегаловок под пестрыми балдахинами, а на круглых столиках покрываются шапками пышной пены кубки. Мечется с гиканьем стайка оборванных детишек, преследуя одуревшую от запаха жарящегося мяса линялую псину. Ждут подвыпивших трудяг уставшие представительницы древнейшей профессии, демонстрируя непреодолимую страсть и увядшие прелести.
Жонглируя факелами, пляшут паяцы. Гремят мелочью в мисочках нищие в ожидании подаяния. Калеки, соревнуясь в изысканности болячек и увечий, так же нагло тянут мисочки к прохожим. Незаметно режет кошелек с пояса купца малолетний вор. Потирает руки наблюдающая за ним стража. Бездомными собаками, понурив голову, плетутся у скрипящих телег хмурые крестьяне.
Наше появление не осталось незамеченным.
Взвизгнули хором женщины, прячась за спины мужчин, геройски опустивших ладони на эфесы мечей. Ощетинились наемники у ювелирных лавок, поигрывая иззубренными клинками. Воришка, вздрогнул, и лезвие ножа чиркнуло не по веревке, а по добротно выделанной коже кошелька купца. Со звоном сыпанули в разные стороны блестящие кружки. Толпа детей и неожиданно исцелившихся калек тут же устроила свалку, в которой не преминул скрыться виновник.
Как из-под земли появились десятка два солдафонов. Пустив несколько стрел, скорее из чувства долга, чем по необходимости, в направлении оплавленных домов, они ухватили нас и шустро потащили, словно шашлык на шампуре сквозь предусмотрительно расступившуюся толпу. На нас даже особо не пялились. Разве только мельтешащая под ногами взрослых пацанва. Большинство людей старалось не смотреть на солдат, и делали вид, будто ничего не происходит.
Широкоплечий кузнец в прожженном фартуке опустил огромный молот и, проводив нашу процессию взглядом, презрительно сплюнул под ноги. Тут же из глубин лавки подскочила миниатюрная женщина с чумазым ребенком подмышкой и, приподнявшись на цыпочки, влепила ему затрещину. Кузнец дружелюбно улыбнулся, погладил женщину по голове и, наклонившись, поцеловал ребенка. Но взгляд его по-прежнему оставался недобрым. И не у него одного. Не похоже чтобы местные стражи порядка пользовались любовью у населения.
Неожиданно кипящую жизнью толпу с гиканьем рассекает отряд черных всадников, раздавая налево и направо удары плетями нерадивым горожанам, не успевшим вовремя убраться с пути. Свистящая плеть не различает ни богато одетых мужчин при мечах ни нищих, ни женщин. Для нее все едины и равны. Раздаются сдавленные крики, визг боли, и кто-то падает под ноги толпы, метнувшейся в стороны. Затрещали опоры палаток под натиском людской массы. Недовольные крики торговцев вплелись в многоголосый человеческий хор.
Наши конвоиры остановились, и приветственно вскинули руки вверх. Мы от столь неожиданной остановки чуть паровозиком с рельс не сошли. Всадники ответили как один, и, пришпорив лошадей, скрылись за поворотом, даже не удостоив возмущенную толпу вниманием.
Кузнец, долей судьбы оказавшийся на пути у черной своры вытер широкой ладонью нависшие на бровях кали крови из рассеченного лба и недобро ухмыльнулся. Отстранив побледневшую женщину с ребенком, он неторопливо двинулся в сторону наших стражей. Тут же за его спиной образовалось еще человек несколько из разных сословий, объединенных одной целью.
