Li Moon. Путь от рождения к перерождению

Глава II. Детство Ли Мун

Ли Мун. Такое имя мне дали родители при рождении. Довольно необычное имя, учитывая мое европейское происхождение, к тому же оно ничего не говорило о моих родителях. Их имена были другими, а фамилии совсем не соответствовали моей. Это было сделано лишь с одной единственной целью: скрыть меня от машин. Мои родители уже тогда понимали, в каком направлении идет развитие машин, что те станут настоящей угрозой для человечества. Они надеялись, что в будущем машины не смогут или, по крайней мере, запутаются в выявлении моего истинного происхождения. Они очень ждали моего рождения и задолго до этого готовились к воспитанию в суровых условиях военного времени.

Мои родители тоже выросли в военное время. Но их время было гораздо более суровым. Им было тяжело не столько из-за постоянных боевых действий, сколько от неразберихи, паники и бесконечной миграции. Они с детства никогда не жили длительное время в одном месте, постоянно передвигались, вынуждены были искать безопасное место, как и большинство людей. Тем не менее они выросли достаточно здоровыми, умными и сообразительными, хотя и толком не видели детства, быстро повзрослели. Их учили разные люди всему, что могли. Встретили друг друга еще в подростковом возрасте, быстро нашли общий язык, подружились и больше никогда не расставались. Они еще в первом году общения начали понимать, что машины пойдут против человека. Часто самостоятельно изучали программирование. Постепенно научились взламывать машины. Но далеко не каждый одобрял их действия, поэтому они боялись, что станут объектами охоты людей, создающих боевые машины, и самих машин в будущем. Тем более что они уже, как и многие, были чипированы.

Я родилась в две тысячи пятьдесят девятом году. В период, когда война еще активно продолжалась, но существенно видоизменялась. В период, когда машин было не так много, и они еще не были такими самостоятельными, когда искусственный интеллект еще не был таким развитым. В то время в уцелевших городах еще не было спокойно, все выживали и оборонялись, а нынешние системы безопасности и энергообеспечения только-только разрабатывались.

Моим родителям ко времени моего рождения было чуть больше двадцати лет. Они сумели скрыться от недоброжелателей, на время поселившись в одной глухой деревне центральной части России под названием Красный, которую война еще не затронула. Жители этой деревни не раздумывая приняли моих родителей, видя, что моя мать в положении, и поселили в одном свободном доме, хозяева которого покинули деревню. Все жители были не местные, прятались от войны, поэтому все понимали, проявляли доброту и уважение. Старались всячески помочь.

Я родилась вечером. Мое рождение стало для родителей невероятно счастливым событием, учитывая, что человечество уже тогда страдало от массового бесплодия. Это было настолько большим событием, что собрало всех жителей деревни, которых, к слову, было совсем мало, и стало поводом для праздника, хотя и весьма скромного. На удивление всех и на радость родителей я еще и родилась совершенно здоровой, без малейших признаков отклонений. Хотя матери во время беременности не проводили медицинское обследование, не было такой возможности. В то время большинство детей без вмешательства медиков рождались больными. Глядя на меня, жители деревни говорили много хорошего, верующие читали молитвы, при этом никто не завидовал. Мне рассказывали про одну очень добрую верующую бабушку, она присутствовала при родах. Ее имя Мария, но все звали ее Машей, тетей Машей, а мои родители называли ее бабой Машей. После того как мне перевязали пуповину, помыли, дали подержать родителям, меня обернули в одеяло и передали в руки бабы Маши. К этому времени я уже перестала кричать. Она так трепетно и с любовью взяла меня на руки, посмотрела на меня и улыбнулась. Затем, взглянув на родителей, спросила:

– Как ее зовут?

Отец, держа за руку мою маму, с улыбкой ответил:

– Ли. Ли Мун.

Баба Маша удивилась, пару секунд помолчала и ответила:

– Очень необычное имя.

Еще немного помолчала, бросила взгляд на меня и добавила:

– Ты не обычная девочка. Ты сыграешь очень важную роль в жизни и войдешь в историю. Ты изменишь этот мир к лучшему. Ты изменишь будущее. Я верю в это. Я верю в тебя. Аминь!

И все, кто находился рядом, тихонько хором повторили за ней:

– Аминь!

Мне рассказывали, что она говорила эти слова так, словно предчувствовала, словно видела мое будущее. Хотя никто не говорил о ее способности к ясновидению. Но из ее уст это звучало как пророчество. Другие жители деревни, в момент моего рождения находившиеся на улице, заметили, что стало вдруг невероятно тихо. Хотя была весна, время, когда природа активно просыпалась от зимы. На мгновение не было слышно ни пения птиц, ни дуновения ветра. Невероятная тишина. Предзнаменование рождения хорошего человека. Это поняли все, поэтому и радовались моему рождению, как рождению своего ребенка. В день моего рождения все словно забыли про войну, про тяжелое время. Все тихонько радовались и трепетали вокруг меня, словно перед ангелом. Мое рождение стало самым главным чудом в жизни моих родителей24.

Пока я росла, отец готовил свою бронированную машину к дальнейшей поездке.

Мои родители оставались в деревне до тех пор, пока я не окрепла и не начала ходить. Все это время было спокойно, жители деревни по-прежнему в окрестностях не видели никаких боевых действий. Но родители понимали, что нужно покинуть деревню, что война все равно придет в деревню, что меня необходимо спрятать как можно дальше, чтобы я росла и воспитывалась в спокойной обстановке. Они боялись, что, увидев боевые действия, я испугаюсь и получу психологическую травму, вырасту психически больной. Этого они никак не могли допустить. Интуиция родителей не подводила. Они чувствовали, что нужно уходить. Пришло время покидать деревню, несмотря на то что жители деревни уговаривали остаться.

Наступило лето две тысячи шестидесятого года. Родители планировали направиться на восток – в Поволжье, на Урал или в Сибирь, туда, где тише, где меньше боевых действий. Но сначала они поехали в Москву. Город, который одни упорно пытались стереть с лица земли, другие с таким же упорством защищали. В Москве находился двоюродный брат моей матери Анатолий, единственный родственник, оставшийся в живых. Ему было чуть больше сорока лет, на девятнадцать лет старше моей матери. Несколько лет назад он, потеряв всю свою семью на Кубани, после бесконечных скитаний, отправился туда защищать добровольцем, войдя в ряды ополченцев. Они решили сначала приехать к нему и попытаться уговорить уехать вместе с ними. Они уже знали, как его найти, старались поддерживать связь. Постоянно развивающиеся технологии в то время уже позволяли держать защищенную связь с любым человеком практически в любой точке планеты. Они были полны надежд и решительности. Но их планы внезапно оборвала трагедия.

На подходе к Москве по всему периметру находилось множество натовских машин, которые уничтожали любого обнаруженного человека или неопознанную машину. Москва оказалась в блокаде, и только с южной и восточной сторон недалеко находились оборонительные машины «Обертрона», пытаясь прорвать блокадное кольцо. Транспортное, торговое и военное сообщение в основном осуществлялось авиацией и непродолжительными сухопутными коридорами. Боевые спецоперации проводились ежедневно, а то и несколько раз в день в разных местах. Кольцо блокады часто разрывали, но натовские машины снова пополняли свои ряды, и кольцо смыкали. Уже тогда было тяжело войти или покинуть город, но в основном из-за блокады. Иногда были дни затишья, но предугадать их было невозможно. Машины по-прежнему контролировались людьми, а значит, были такими же непредсказуемыми.

Мои родители не могли долго ждать. Оставаться на одном месте было опасно. Их могли обнаружить. Найти укрытие в зоне дислокации вражеских машин было крайне сложно. По совету Анатолия они решили воспользоваться отвлекающим маневром во время очередной битвы и пересечь линию фронта в районе Обнинска, проехав на максимальной скорости, включив глушитель связи. В этом районе находилась военная часть с мобилизованным семнадцатым роботизированным полком, где Анатолий был закреплен.

Раннее утро. Солнце только-только появилось на горизонте. Было прохладно и безветренно. Небо чистое, без единого облака. Территория близ Обнинска. Родители перед самым началом спецоперации сумели удаленно взломать несколько натовских боевых роботов, на время обезвредив их. Это повысило шанс на успех. Однако роботов было гораздо больше, чем они могли взломать за короткое время. Анатолий с отрядом бойцов и роботов шли навстречу, надеясь, что спецоперация пройдет успешно. Но эта операция не прошла успешно. Сначала мы ехали тихо, надеясь, что вражеские машины нас не заметят. Вдруг внезапно начали стрелять, раздались громкие взрывы. Началась битва. Отец дал газу, и мы ускорились. Скорее, быстрее. Надо покинуть поле боя, пока нас не заметили. Несмотря на то что встречный батальон взял на себя весь огонь, шальная пуля все же настигла нас. Мы ехали быстро, насколько это было возможно. Отец давил на газ, гоняя по проселочной дороге. Но один из вражеских роботов все же заметил нас и открыл по нам огонь из пулемета. Отец быстро реагировал и увиливал как мог, держался до последнего, сам пытался пригнуться. Мать, держа меня на руках, лежала на заднем сиденье и плакала, сил сдерживаться не было. Она, конечно, немало боевых действий повидала и уже привыкла ко всему, но материнский инстинкт изменил ее восприятие. Она так боялась меня потерять. Пули попадали в машину, но не выводили ее из строя, так как она была бронированной и работала на электродвигателе. Этот момент, как мне рассказывали, казался моей матери невероятно длинным, время словно замедлилось. Она незаметно для себя вошла в состояние шока и уже не слышала речь отца, не понимала, что происходит. Я начала плакать. Тот робот выпустил небольшое количество пуль до своего уничтожения. Но все же одна пуля стала роковой. Машина в целом выдерживала обстрел, но стекла были слабым местом. Бронебойные пули пробили заднее стекло, и одна пуля попала отцу прямо в голову, пробив ее насквозь. Лобовое стекло испачкалось кровью и частицами мозга. Тело отца стало словно тряпочным, голова опустилась вниз и болталась, как маятник, руки расслабились и упали. Тело оставалось прижатым к креслу, так как было пристегнуто. Из пробитого отверстия головы на одежду текла ярко-алая кровь. Скорость быстро падала, но машина еще некоторое время продолжала ехать по инерции. Мать, находившаяся в сильном шоковом состоянии, ничего не понимала, продолжала лежать, крепко держа меня в объятиях. Я плакала. Мать мало помнила тот момент из-за шока. Говорили, что нас быстро вытащили из машины и увезли на броневике, который ехал рядом в момент обстрела. В броневике был Анатолий. Что стало с телом отца, маме решили пока не говорить. Так я потеряла отца. Мне было чуть больше года.

Мать проснулась вечером на медицинской кушетке в одном из помещений бункера, свет слегка приглушили. Помещение бункера было оборудовано как медицинский кабинет. Рядом сидела женщина в халате и маске. Это была медсестра. Она сидела на соседней кушетке, там же сидела и я, держав в руках игрушку. Она заметила, что моя мать проснулась и тут же посмотрела на меня, но ничего не сказала. Освещение плавно стало ярче. Врач, следивший по камере видеонаблюдения в соседней комнате, зашел через несколько секунд, подошел к матери и сразу заговорил:

– Здравствуйте! Меня зовут Петр Андреевич. Я военный врач. Вы помещены под карантин. Не переживайте, вы в безопасности. Мы уже взяли у вас кровь, провели ряд предварительных анализов. Пока инфекций не обнаружено. Нам нужно провести еще ряд обследований, чтобы убедиться, что вы ничем не заражены. Как вы себя чувствуете?

Мать, не понимая, что произошло, тихонько повернулась, села, опустив ноги вниз, посмотрела на меня, затем на доктора и спросила:

– Где я? Что произошло?

Врач, быстро распорядившись увести меня и подготовить ужин пациентке, продолжил:

– Вы находитесь в медицинском бункере военного корпуса. Вы попали под обстрел. Вас забрали из зоны боевых действий и доставили сюда, поместив сразу под карантин. Вы находились в сильнейшем шоковом состоянии, поэтому вам будет трудно что-то вспомнить. Мы сделали вам укол с успокоительным, и вы уснули. Все данные о вас уже считаны с вашего чипа. Но у нас есть вопросы, касающиеся вашей дочери Ли Мун. У нее нет чипа, а это значит, что у нее нет документов и никто из посторонних не сможет выяснить ее личность. Мы, конечно, предварительно ее обследовали. И пока что никаких аберраций25 или инфекционных заболеваний мы не выявили.

Мать, испугавшись, ответила:

– Да. У нее нет чипа, потому что я рожала ее в деревне, спрятавшись от войны. А в деревне ничего нет. Скажите, я нахожусь в Москве?

– Да. Но не в центральной части. Вы находитесь в Обнинском округе Московской агломерации. Здесь вы в безопасности. Эта территория хорошо защищена. В этом округе большой контингент военных. А в нашем медицинском центре работают высококвалифицированные специалисты, применяя новейшую медицинскую технику. Этот бункер, можно сказать, частично является небольшим медицинским исследовательским центром. Вам очень повезло, что вы попали именно сюда. Мы проведем…

Мать резко прервала доктора и спросила.

– Мой муж! Где он? Он жив?

– Нет, – хладнокровно ответил доктор. – Сожалею. Он погиб, когда вы попали под обстрел. Вы с вашей дочерью чудом остались в живых.

Мою маму хватил удар. Она вмиг потеряла дар речи. Закрыла обеими ладонями рот. Взгляд наполнился ужасом. Она больше ничего не могла говорить, только издавала невнятные звуки, похожие на стон. Глаза быстро наполнились слезами. Она стала безудержно плакать. Это было настоящей трагедией для нее, хотя она давно мысленно готовила себя к потере. Понимала, что война никого не щадит и все теряют родных и близких. Врач долго не покидал комнату, понимая, что психологическая поддержка ей сейчас очень нужна. После того как мать постепенно успокоилась, деловой разговор между ними продолжился.

– Скажите, может, все-таки вашей дочери делали какое-нибудь обследование? – спросил доктор.

– Нет, – ответила мама.

– Понятно. Тогда мы сделаем полное обследование и настроим ей и вам иммунитет. Да! И ей обязательно нужно установить чип. Без документов в Москве нельзя.

Мою маму снова охватил ужас, но она не показывала виду. Мать не хотела, чтобы меня чипировали, ставили на учет. Хотела, чтобы в будущем машины никогда обо мне ничего не узнали. Однако, зная, куда мы попали, в чьи руки, поняла, что этого не избежать. Военное положение, действующее в Московской агломерации уже много лет, обязывало ставить на учет всех, кто прибывал без документов.

Дальнейший разговор моей матери с врачем продолжался недолго. Позже принесли ужин, и разговор подошел к концу. Врач отклонился. Все это время в другой комнате находился Анатолий, следя по видеонаблюдению. Он пристально наблюдал за этой беседой. После того как моя мать закончила трапезу, Анатолий зашел к ней в комнату. Его уже не волновало то, что мы под карантином и полное обследование еще не закончилось. Никто из медицинского персонала не решился этому препятствовать. Долгожданная встреча с двоюродным братом стало для нее настоящим утешением. Они не виделись много лет. Мать тут же обняла его и снова заплакала. Затем они очень долго разговаривали. Во время беседы и состоялась моя первая встреча с Анатолием. Дядюшкой Толей, как я его потом называла. Но этого я не могла помнить, так как была еще совсем маленькой. Зато Анатолий помнил все и рассказывал мне об этой встрече, когда я подросла.

Пока мы находились в медицинском бункере Анатолий старался быть рядом. Он подробно рассказывал, как жил в Москве до встречи с нами, как обстоят дела сейчас и что планируется в дальнейшем. Хотя знал он, конечно, немного, но секретов от своей сестры не держал. Мать уговаривала его уехать вместе с нами. И с этим Анатолий хоть и не сразу, но согласился. В Москве тоже было не безопасно. Город регулярно атаковывали. Ежедневно осуществлялись авианалеты, артиллерийские и ракетные атаки. Атаки активно отбивались, но все же одна ракета, бомба или обломки сбитого самолета попадали в город, нанося ущерб и унося жизни людей. Однако уезжать пока было нельзя. Мне должны были сделать документы и чипировать. Да и пересекать границу города было очень опасно. Блокада города не прекращалась. Мать с Анатолием решили немного подождать.

Мы пробыли в медицинском бункере три дня. За это время мы простились с отцом, которого по закону военного времени кремировали. Результаты медицинского обследования дали отрицательные результаты. С нас сняли карантин. К третьему дню мне подготовили документы, чипировали, и нам разрешили покинуть бункер.

Анатолий уже заранее решил приютить нас в доме, где сам недавно поселился. Дом находился недалеко от аэропорта Внуково. Он, конечно, не был хозяином, его приютил одинокий пожилой мужчина, с которым они вместе служили в ополчении. Этого мужчину звали Дмитрий. Он без отговорок согласился пустить нас к себе. В то время почти все жители Москвы стали очень гостеприимными и охотно поселяли у себя беженцев, пытаясь хоть как-то помочь.

Покидая медицинский бункер, Анатолий незамедлительно проводил нас к своей бронированной машине. Ему позволяли покидать военную часть без специального разрешения, так как он не состоял в рядах как военнослужащий. Имел статус ополченца и работал как специалист.

Мать села вперед, посадив меня на колени, и мы поехали по Киевскому шоссе в сторону центра города. Вдали были слышны выстрелы и разрывы снарядов, происходила очередная битва. Взрывы были мощными и отдавали масштабным эхом. Глядя на небо, было видно, как сбиваются ракеты и беспилотники. Лазерные системы противовоздушной обороны, расположенные по всему периметру города, работали без ошибок. Классические ракетные системы ПВО и ПРО использовались только в крайних случаях из-за ресурсоемкого производства ракет.

Во время поездки Анатолий завел речь о метро:

– Я сначала думал поехать на метро. Так было бы гораздо безопаснее. Метро расположено очень глубоко. Ни один снаряд не может туда попасть. Ну если не считать ядерную бомбу, конечно.

– А что, метро достроили до Обнинского округа?! – удивленно спросила моя мама.

– Да! И не только до Обнинска, – ответил Анатолий. – А ты что, не знала? Метро теперь есть на всей территории Москвы, кстати, бывшей территории Московской области. Московский метрополитен самый большой в мире. На метро легко можно доехать до границы города в любом направлении. Метрополитен уже стал целым городом под землей. Кстати, да! Под землей реально строится целый город. Там-то безопаснее. Видишь, какие бомбежки? И так каждый день, а то и несколько раз в день.

– Нет, не знала. Обалдеть!

– Так-то отбиваемся, конечно, активно и успешно. Тем не менее какой-то снаряд, ракета или обломок самолета все равно попадают. Лазеры, конечно, эффективно уничтожают и даже измельчают падающие обломки, чтобы уменьшить ущерб. Однако жертвы все равно есть. Бывает, большие обломки самолетов попадают в многоэтажки или разрушают сразу несколько частных домов.

Мать слушала его, но продолжала смотреть в окно в сторону неба. Боялась.

– Мне рассказывали один случай, произошедший еще до моего приезда, – продолжил Анатолий. – То ли три, то ли четыре года назад. Вражеские роботы смогли прорвать линию обороны с северной стороны, уничтожили несколько лазерных ПВО и нанесли такой удар, что пострадало аж сразу несколько округов. Эвакуировать огромное количество жителей было нереально. Тогда погибло больше ста десяти тысяч человек, точно даже неизвестно. А пострадавших вообще никто не считал, их, наверное, был миллион. Две недели отбивали. Колоссальные потери. Представляю, какое это месиво было. Там до сих пор множество следов от бомбежки осталось. Но! До Кремля все равно не долетело ни одного обломка. Невероятно! Москва – это, наверное, самый невероятный город в мире. Мне кажется, этот город хотят уничтожить больше всех на свете, но он, блин, держится. Я не знаю, как с другими городами, но, мне кажется, Москву бомбят активнее всех, а ее оборона самая мощная.

Слушая его, моя мать наполнилась ужасом. Она знала, что Москву активно бомбят, но о такой мощной атаке услышала впервые. От этого ей только еще больше захотелось покинуть этот город, и как можно скорее.

«Никогда не знаешь, что произойдет в ближайшем будущем, – подумала моя мама. – В любой момент на голову может упасть даже мелкий обломок и разбить голову. Нужно скорее уезжать».

Через два с лишним часа мы приехали домой. Дальних взрывов уже не было слышно, в небе не видны были падающие обломки. Дмитрий уже встречал у порога. Этот дом моей матери очень даже понравился. Она нашла его очень милым, хотя в такой военной обстановке ей было бы все равно. Это был небольшой старый двухэтажный коттедж из красного кирпича с большими окнами и примыкающим к нему пристроенным гаражом. Двор был небольшой площади, окруженный двухметровым металлическим забором. Во дворе росло несколько деревьев высотой не больше шести метров.

Нас ждал вполне теплый прием. Война здорово тряхнула Москву и повлияла на каждого жителя. Практически все жители старались помогать друг другу. Принимали любого беженца в свой дом или квартиру. И Дмитрий не был исключением. По его лицу было видно, что он привык к нескончаемой войне и частым незнакомым гостям. Он быстро проводил нас в дом и показал нашу комнату, не задавая с ходу лишних вопросов.

Мать, конечно, не планировала оставаться здесь надолго, но тяжелое военное положение вынудило ее задержаться. Она не могла уехать без Анатолия, а он не мог просто так оставить фронт. Они с Дмитрием очень часто уезжали на фронт, участвуя в битвах. Анатолий состоял в роботизированном батальоне. Он хорошо разбирался в боевых беспилотных машинах, управлял ими. Был хорош в рукопашном бою. Умело уничтожал роботов, находясь в мощном боевом костюме. Такой боец был очень важен. Дмитрий состоял в ремонтно-восстановительном батальоне. Он был инженером боевых роботов, чинил их и обслуживал. Оба нужные специалисты, и армия в них нуждалась. Порой они не появлялись дома неделями. Поэтому никак не получалось уехать. Мать без необходимости не покидала дом. Анатолий и Дмитрий привозили еду сами, всегда требуя не выходить из дома без каски и бронежилета. Осколки временами попадали во двор и даже били по крыше. Неподалеку происходили разрушения. Мать боялась, но не теряла надежды, что вскоре удастся уехать. Мне говорили, что мы жили как на пороховой бочке. Так прошло целых два года. Блокада Москвы продолжалась, но линия фронта не сдвигалась. За это время других беженцев Дмитрий не поселял.

Я подросла. Мне исполнилось три года. Я росла активной и жизнерадостной, хотя мне очень не хватало игр со сверстниками. Мать делала все возможное, чтобы компенсировать недостаток общества. Уделяла очень много внимания, учила, играла. Моему любопытству не было границ, но на улицу без сопровождения не выпускали. Несмотря на ограничения, я развивалась не по годам быстро. Много говорила, задавала множество вопросов. Неудивительно, что я много говорила, ведь первое слово сказала в семь месяцев. Бегала и прыгала тоже немало. Мать часто уставала нянчиться со мной, но всегда очень любила. Регулярно читала сказки и рассказывала о том, каким героем был мой отец. Ухаживала и заботилась обо мне.

Однажды летом, в начале июня, произошел очень важный разговор мамы с Анатолием и Дмитрием за обедом. Я тоже присутствовала, слушала, но была еще совсем маленькой, чтобы понять этот разговор.

– Я хочу вам кое-что сказать, – начал Дмитрий.

– Что именно? – спросила мама.

– Я долго не решался вам об этом говорить. У меня есть один дом. Только расположен далеко от Москвы.

– Где именно? И что за дом? – спросил Анатолий.

– Он расположен ближе к Уралу, на территории Пермского края, в лесу. Его не так-то уж и просто найти, но дорога есть. Домик небольшой, но надежный. Тоже двухэтажный коттедж, как и этот. Есть подвал, оборудованный как небольшой бункер. Очень хорошее место, чтобы укрыться. Только я давно там не был и не знаю, в каком он состоянии.

– Что же ты раньше об этом не говорил? А то я постоянно ломаю голову, куда можно уехать, где нам скрыться. А когда и из каких материалов построен дом? Какое там отопление? Электричества, полагаю, там нет? – продолжил Анатолий.

– Этот дом – настоящая крепость, если, конечно, его не взорвали. Он почти весь построен из полимербетона. Это старый материал, но очень хорошо себя зарекомендовал. Хорошо утеплен, укреплен и изнутри экранирован, чтобы радиация меньше проникала. Это, конечно, глушит связь, но внутри есть усилитель, а антенна на крыше. Так что насчет связи переживать не стоит. Окна бронированные, дверь тоже. Есть металлические ставни на окнах. Крыша металлическая, тоже бронированная, на ней установлены солнечные панели. Панели, правда, хрупкие, но град выдерживают. Если панели не разбитые, то свет должен быть. Отопление тоже индукционное и кухонная плита. Да вообще там все индукционное, эта технология проверена временем, безопасна и экономична. Есть вентиляция. Печки там нет. Специально не стали ставить, чтобы дыма из трубы не было видно. Все удобства дома, и скважина с водопроводом тоже. Там все есть, и все очень надежное. Даже есть большая морозильная и холодильная камеры в подвале. Продуктами можно запасаться. Домой просто так не войдешь. Замки тоже очень надежные и только механические, а ключи у меня здесь. Его строил мой брат, когда война только началась. Я ему помогал. Думали укрыться там, но брат не дожил. Я несколько лет жил там один, потом вернулся в Москву. Не смог жить один. Не выдержал одиночества. Дом отличный. Вы можете там укрыться.