Подарок от нечистого сердца

Глава 1

– Светочка, мне вот этого положите, пожалуйста… И еще этого… Можно побольше… Да, спасибо, Светочка!

Елена посмотрела на мужа осуждающе. Действительно, в Станиславе было больше ста двадцати килограмм весу, а аппетит всегда на уровне воспитанника слоновьего питомника.

Но Стас Асташевский, бизнесмен-лекарственник, ничего не заметил. Получив от соседки по столу свою тарелку, куда она нагрузила ему сразу несколько салатов, он принялся с упоением предаваться обжорству.

– Горько! – не очень смело воскликнул худощавый мужчина средних лет, сидевший напротив Асташевского.

– Го-орько! – соседка худощавого обладала голосом гораздо более мощным и резким, и призыв был услышан хмельным сообществом, собравшимся за столом.

– Гор-рь-ко! – взорвался зал мощным хором.

– Горько! – тут же поддержали призыв супруги Асташевские.

Все взоры, как и положено, были обращены к жениху и невесте. Жених встал, держа за руку невесту, и немного погодя уста их слились в поцелуе. Сообщество было удовлетворено. Удовлетворение возросло, когда все опрокинули в глотки очередную порцию алкоголя.

Асташевский продолжал есть. Аппетит у него после рюмочки водки только прибавился, и супруге пришлось в очередной раз вздохнуть по этому поводу.

– Светочка, можно вас попросить?.. Вот там вот лежит… красивенькое такое. Вкусное, наверное?..

– Конечно, вкусное, – сквозь зубы процедила Елена и отвернулась.

Стас тем временем, получив то, что просил у своей соседки Светланы, крупной женщины с обесцвеченными белыми волосами, забранными в причудливый горб, снова предался чревоугодию. И тут к его жене Елене подошел человек с выцветшими глазами и веселенькой улыбкой на пьяном лице.

– Вот девчонки какие хорошие сидят! Прямо-таки невесты. А можно ли спросить у вас разрешения на танец?

Елена пожала плечами, потом несмело улыбнулась и встала. Асташевский, едва прервавшись, посмотрел краем глаза на подошедшего и удовлетворенно кивнул. Это был его старый знакомый, Борис Сергеевич Фунин, отошедший от дел и потихоньку спивающийся риэлтор. Всеми делами в фирме ведала его жена Тамара и по причине нарастающей бесполезности мужа все чаще ставила вопрос о разводе. Но Фунин был человеком, который не тушевался ни в каких ситуациях и принимал происходящее с философским спокойствием, продолжая жить как жил. Вот и сейчас он просто радовался тому, что оказался на свадьбе, где женился сын его с Асташевским старого приятеля Вадима Макарова, владельца радиостанции «Радио-М». Попутно Борис Сергеевич по старой ловеласовской привычке выискивал среди гостей дам, за которыми можно хотя бы слегка приударить. И Елена Асташевская оказалась в данном случае раком на безрыбье.

Сидевший наискосок от Асташевского импозантный брюнет с греческим профилем и чуть уже седоватым хвостиком волос поднялся и, сделав небрежный жест, попросил внимания. Как по команде, все разговоры за столом стихли, только наиболее неугомонные болтушки продолжали щебетать какую-то ерунду о моде и погоде.

– Так, господа! – тон Вадима Макарова был небрежным и снисходительным. – Мы с вами присутствуем на историческом событии для моего сына, о чем, надеюсь, вы все в курсе. Я хочу пожелать молодым не повторять ошибок, которые были свойственны нашему поколению.

Асташевский в этот момент узрел недовольный взгляд, обращенный на Вадима его женой, худощавой, слегка нервной женщиной лет тридцати пяти.

– Вы должны не идти по жизни, а бежать! При этом умудрившись не сломать голову. Жизнь сейчас динамичная, поэтому для ускорения я вручаю тебе, Антон, ключи. Вот они.

Вадим достал широким жестом ключи из кармана и небрежно бросил их через стол молодым. Они едва не угодили в салат, лишь звякнув о край вазы.

– От чего ключи? – спросил он, отвечая на вопросы, которые сразу же посыпались с различных сторон. – От машины.

– От новой модели «Москвича»? – послышался ехидный вопрос Фунина.

– Нет, – ответил Вадим, не поворачивая головы. – Всего лишь от «Фольксвагена».

– Спасибо, папа! – прозвучал бодрый голос жениха, причем непонятно было, искренне он это говорит или втайне посмеивается над помпезностью, с которой выступил отец.

– Пожалуйста, – в тон ему ответил Макаров-старший. – Ничего не стоит, десять штук баксов.

– Завтра переведу на счет, – продолжая улыбаться, ответил сын.

Жена Вадима Макарова, будучи не совсем в восторге от шуток захмелевшего владельца радиостанции, одернула его за рукав. Макаров лениво повернулся и выдернул руку. Потом обвел всех присутствующих взглядом и тихо, но внятно произнес:

– Горько.

Это восклицание тут же породило шумные отклики со всех сторон и на разные лады. Внес свою лепту и Асташевский тоненьким тенорком. Больше всех радовался Фунин. Он первым подхватил призыв Вадима Макарова и теперь восторженно орал: «Горько! Горько!» – до тех пор, пока не вспомнил, чему предшествует этот тост. После этого он быстренько замолчал, опрокинул рюмку и, закусив куском ветчины, принялся расхаживать вокруг стола, выискивая, с кем бы еще поболтать. Елена Асташевская, к этому времени уже утомленная общением с ним, потихоньку улизнула и вернулась на свое место.

Фунин попробовал было присоединиться к группе молодежи, столпившейся у прохода в соседний танцевальный зал, но не нашел там взаимопонимания. Тогда он послонялся по залу, не зная, куда прилепиться, налил себе водки, в одиночестве выпил и в конце концов, пошарив глазами, подсел к Асташевским. Он взял за руку Стаса и принялся что-то ему бурно объяснять. Асташевский из вежливости кивал, хотя дикция Бориса Сергеевича здорово страдала от лишних граммов алкоголя. А сам Стас при этом страдал оттого, что рука, за которую держал его Фунин, была правой и, следовательно, он не мог продолжать трапезу.

– Вы чего здесь расселись? – грубовато спросил Вадим Макаров, хлопая обоих по плечам. – Надо в народ идти, к молодежи, питаться, так сказать, энергией. Да и вообще перекурить все это дело, – он снова поднял руку в своем излюбленном небрежном жесте, обращенном уже в сторону молодых. – Пошли, потусуемся с продвинутой молодежью!

– Да они все какие-то замкнутые, – посетовал Фунин.

– Зато ты очень разомкнутый, – ядовито прошипела Тамара, проходя мимо и увлекая за собой какого-то представительного молодого человека, одного из гостей, в вестибюль.

Свадьба происходила в одном из лучших ресторанов Тарасова, назывался он «Волга» и располагался на пешеходной центральной улице. Банкет происходил на втором этаже, третий занимало немецкое консульство. Что, впрочем, не мешало действию совершенно – консульство по причине выходных дней было закрыто.

В уголке зала, на небольшой сцене, толпились музыканты, ждавшие, чтобы заиграть очередную забойную мелодию. Гости постарше в основном сидели на своих местах и разговаривали между собой кто о чем. Со стороны невесты публика была несколько попроще – в основном средний класс и какие-то несовременные бабульки-родственницы. Со стороны жениха все было более мажорно – положение отца обязывало.

Молодежь, впрочем, не очень социально различалась. Или делала вид, потому что была уже в изрядно подвыпившем состоянии.

– Ты по Яндексу, что ли, искал? Ну и что, не нашел? Странно.

– Да задолбал меня этот чат. Не впирает. Я сейчас дома сижу, в игрушки режусь.

– Слушай, я уже не трезвый, ты мне завтра по «мылу» пришли этот прогон, я посмотрю. А сейчас все равно ничего сказать тебе не могу.

Такие диалоги в основном можно было услышать со стороны молодого поколения мужского пола. Парни наперебой сыпали компьютерным сленгом. Создавалось впечатление, что они живут в основном в виртуальном мире клавиатур, «мышей», чатов и сайтов. Девушки вели более насущные разговоры.

– Ну, а он вообще ничего… И машина у него теперь.

– Ой, машина! Нашла тоже! Скажи еще – дача!

– А что? И квартира. Ну, и так… вообще… Юлька молодец, не теряется.

– Да чего там молодец, можно было и покруче найти!

– С ее-то фэйсом? Люд, не смеши меня!

В вестибюль вывалилось трое мужчин. Вальяжно переваливающийся с боку на бок отец жениха, неуклюже семенящий за ним Асташевский и непринужденно размахивающий сигаретой Фунин.

– Вон она, молодежь! – закричал он, указывая на группу разговаривавших между собой компьютерных мальчиков и озабоченных своими проблемами девочек.

– Ну вот и пойдем тусоваться, – подтолкнул его вперед Вадим.

– А я уже тусовался. Они какие-то не того…

– Чего – не того? – удивился Вадим.

– Да как-то… мальчики отдельно, девочки отдельно… Никакой гармонии, понимаешь.

– А ты пойди и гармонизируй, – выдавил из себя Асташевский.

– Я тебе погармонизирую! – неожиданно раздался резкий голос супруги Фунина.

Бросив на нее взгляд, Фунин тут же как бы в пику приосанился и, подбадриваемый Макаровым и Асташевским, пошел к молодежи.

– А мы вот вам тут дедушку привели, – прокомментировал с улыбкой Вадим, обращаясь к парням. – Просветите его на предмет компьютерной грамотности.

– Я сам кого угодно просвещу! Если хотите знать, я привез в Тарасов первый компьютер! Так что лучше меня специалиста в городе не найти! – хвастливо заявил Фунин.

– А в чем вы еще специалист? – с некоторой усмешкой обратился к Фунину один из парней.

– Я? Да во всем! – не вдаваясь в подробности и не раздумывая, ответил тот, усаживаясь на стоявший в вестибюле диван, около которого и стояли, собственно, компьютерщики. – А я смотрю, вы защитные экраны не применяете, – продолжал он поучающим тоном.

– Это еще почему? – удивился один из компании.

– Потому что на девчонок внимания не обращаете! – победно заявил Фунин.

– И где связь?

– Ни фига себе! Компьютерщики не знают об этом? Стыдно! Ведь достаточно полгода посидеть перед монитором – и все! Полное отсутствие полового влечения. А вы что, не знали, что ли? А дальше еще хуже будет. Вообще упадет! А девчонки вон какие хорошие стоят! Как вас зовут, девчонки? – обратился он сразу ко всем и, не дожидаясь ответа, выпалил: – А вот та средняя в меня влюбилась! Ха-ха-ха-ха!

Фунин не слышал, как Макаров с усмешкой сказал Асташевскому: «Вообще-то я не думал, что он так ссинячился».

Асташевский грустно покачал головой, соглашаясь с приятелем. Тем временем девушка, к которой была обращена последняя реплика Фунина, внимательно оглядела его, видимо, оценила и презрительно бросила:

– С чего это вы взяли?

– А, не влюбилась? – нимало не смутился Фунин. – Ну так правильно, тебе мама не разрешает влюбляться пока еще. Ха-ха-ха!

Тут к компании подошли молодые. И все забыли про Фунина, который в одиночестве остался сидеть на диване, и забросали жениха с невестой вопросами.

– Ну что, пообщался? – снисходительно спросил Макаров, который по очереди с Асташевским уже успел посетить туалет.

– Отлично пообщался! – бодро ответил Фунин. – Мне кажется, пора водки выпить. А то с этой молодежью можно впасть в чудовищную скуку.

– Да мне кажется, тебе довольно, – с подозрением отозвался Макаров, окинув фигуру Фунина внимательным взглядом.

– Водки действительно, наверное, довольно, – осторожно вмешался Асташевский. – А вот перекусить не мешало бы… Немного.

– Кому вы будете указывать, маль-чи-ки? – оттопырив нижнюю губу и посмотрев на Макарова с Асташевским как на лютых врагов, вопросил Фунин.

– Это кто тут мальчик? – нахмурился Макаров, который уже с трудом переваривал юмор старого приятеля.

– Ты забыл еще, когда до своего вонючего радио работал у меня в риэлторской конторе на побегушках? – выдохнул ему прямо в лицо Фунин.

Лицо Макарова перекосила гневная гримаса. Асташевский захлопал глазами, взял Макарова за рукав и увлек за собой. Отойдя на несколько метров от Фунина, шепелявя и сюсюкая от волнения, он затараторил:

– Вадик, да его просто переклинило, так сказать… Ничего страшного, просто давай пойдем действительно выпьем, закусим… И нужно найти Тамару, чтобы она его успокоила. Думаю, они скоро отправятся домой. У него бывают такие заскоки, вернее, с определенного времени… Просто ты, может быть, не знаешь, не так часто общался…

– Ну правильно! – услышав последнюю фразу и расценив ее по-своему, вклинился снова подошедший к ним Борис Сергеевич. – Чего ему общаться? Он со всеми нами общается посредством радиоэфира… И поддерживает на выборах, между прочим, плохих людей!

Фунин, насколько ему позволяла дикция, отчеканил последние слова и поднял вверх указательный палец. А выражение лица Вадима Макарова стало совсем злым.

– Слушай, ты на кого пискнул, чувак? – тихо спросил он у Фунина.

– Мальчик, иди и не выпячивайся! – не остался в долгу Борис Сергеевич.

– Так, ну мне, короче, это все уже… – Макаров сжал кулаки.

– Вадик, да оставь его в покое! Боря, ну ты что, с ума сошел, что ли, свадьбу человеку портить! – дипломатичный Асташевский неуклюже крутился между двумя приятелями, пытаясь их примирить.

Фунин, впрочем, был настроен по-боевому и был, похоже, не против поскандалить. Однако Макаров, посмотрев вокруг и поняв, что Фунин привлек всеобщее внимание, счел за благо не будоражить общественность и не раздувать конфликт. Он подумал, что покамест разумнее будет удалиться, имея в виду, что через пять минут служба безопасности тихо-мирно выведет Фунина из помещения и без его, макаровского, вмешательства. По крайней мере, у этих ребят все получится более профессионально.

Вадим направился к банкетному залу, не слушая, что говорит в оправдание Фунина Асташевский. Дойдя до своего места, Макаров еще раз покачал головой и сказал:

– Да… Представляешь, Стас, он стал синяком за один год. А ведь подавал такие надежды. В общем, грустно все это… Грустно.

– Все тленно, все тленно, – разводя руками, завздыхал Асташевский, накладывая себе горку салата. – А я вот слыхал, что Женька Котов пить бросил. Наоборот, так сказать, возрождается.

– Да? – недоверчиво покосился на него Макаров. – Надо же!

– Вот так, – пережевывая салат, кивнул Стас.

– Ну что ж, флаг в руки ему, барабан на шею, – скептически хмыкнул Макаров. – Ну, а мы с тобой пока еще не синие, так что можем выпить. Давай, за чувство меры!

Они с Асташевским чокнулись и выпили. Тут к Вадиму подошла его жена и, склонившись, что-то тихонько шепнула ему на ухо. Вадим поднялся и последовал за ней. Скандальный Фунин был забыт, и Макаров не стал подходить к охранникам с просьбой удалить перепившего приятеля со свадьбы.

А торжество тем временем вступило в ту фазу, когда общее собрание разбилось на несколько практически независимых тусовок, которые сосредоточились в разных уголках как банкетного зала, так и небольшого вестибюля.

Музыканты покинули сцену и тоже разбрелись кто куда. Даже приглашенный тамада, найдя какую-то отзывчивую даму, в чем-то горячо ее убеждал. Дама заливисто хохотала и была довольна проявленным к ней вниманием.

Оставшись один, Асташевский почувствовал некую скуку. Он уже набил свое и без того здоровое пузо, ощутил приятное опьянение, и ему захотелось развлечений. Несмотря на то что свадьба как раз эти развлечения и предполагала, сейчас наступил тот момент, когда лично Асташевский для себя ничего веселого не находил. Для молодежной тусовки он был, мягко говоря, староват, а сообщество близких себе по возрасту людей как-то не складывалось. Макаровы общались с какими-то родственниками, жена Елена уединилась с Тамарой Фуниной в дальнем углу и увлеченно о чем-то разговаривала, а сам Фунин не являл собой достойную для Асташевского кандидатуру в плане общения. Волей-неволей Стас начал крутить головой по сторонам и наблюдать за тем, что делают другие.

Вот, например, двое молодых людей устроили шутливый борцовский поединок. Какой-то древний дед сосредоточенно жевал салат, а его супруга, благообразная старушка, с неопределенной улыбкой оглядывала помещение и людей.

Вдруг на пороге банкетного зала с визгом рухнула на пол девица с красной лентой, нацепленной поверх платья. Вокруг сразу же заахали и заголосили ее подружки и друзья.

– Люда, Люда, как же так!

– Ой, господи, да поднимите же ее!

– Люда, тебе присесть нужно!

– Ты чего, Людк, резко зрение потеряла?!

Двое парней подхватывали девушку под руки, пытаясь поднять, но она, тихонько постанывая, продолжала сидеть и потирать ушибленное колено. Тут от группы музыкантов отделился высокий молодой мужчина кавказской наружности и решительно прошагал к образовавшейся толпе. Он легко прошел через нее и быстро, одним движением поднял свидетельницу на руки, пронес до стола и усадил на стул. Подружки ахнули, а потом восхищенно зааплодировали. Они быстренько припорхнули к столу, обступили Люду и музыканта, после чего вновь посыпались их реплики:

– Люда, тебе уже не больно?

– Ой, я так испугалась!

– А вы всегда такой сильный и уверенный в себе?

– Георгий у нас истинный джентльмен, – постным голосом сообщил упавшей девушке какой-то длинный молодой человек в очках, которого Асташевский недавно видел на сцене.

Кавказец молча улыбался, не отходя от стула, на котором сидела пострадавшая. Молодые жители виртуальной реальности мужского пола покривили губами, поняли, что их присутствие необязательно, и, обменявшись взглядами, скрылись в вестибюле.

Стас Асташевский почему-то почувствовал себя неуютно, можно сказать, лишним на этом празднике жизни, и решил еще раз выйти в вестибюль в надежде отыскать кого-нибудь для общения.

Однако, едва войдя в вестибюль, он хотел было сразу же повернуть обратно, поскольку взгляд его тут же натолкнулся на совсем уже пьяную, ухмыляющуюся физиономию Фунина, который развалился на мягком диване, помахивая левой ногой. Но следом Стас отметил, что Фунин о чем-то разглагольствует с важным видом. Асташевский перевел взгляд на его собеседника. Им оказался незнакомый ему парень лет двадцати восьми, невысокого роста, крепко сбитый, с круглым, красным лицом. Он слушал Фунина не перебивая, из чего Асташевский заключил, что Борис познакомился с ним совсем недавно. Потому что всерьез слушать чушь, которую он нес, мог только человек, плохо знавший Фунина. А бывший риэлтор тем временем не обратил на Асташевского никакого внимания, чему тот в немалой степени порадовался. Его же краснолицый собеседник просто кивал в такт этой чуши и ничего не говорил в ответ.

Асташевский бочком проследовал к балкону и с удовольствием закурил сигарету, облокотившись на перила. Сентябрьский воздух был свеж, чист и отдавал некоторой грустью, так свойственной осени. Асташевский, будучи лириком по натуре, печально почмокал губами, подумав о том, что вот закончилось еще одно лето в его жизни и жизни всего человечества, что он сам стал старше еще на год, что вот так будет всегда, до бесконечности. Будут опадать листья, идти дождь, снег, затем природа вновь станет возрождаться и вспыхнет спелыми красками, только его самого, Стаса Асташевского, на свете уже не будет…

В горле аптекаря застрял комок, ему стало невыразимо жаль себя. Он задумался над тем, что же сделать, чтобы жизнь, раз уж ее не суждено продлить до бесконечности, хотя бы была максимально наполненной. Он даже отбросил сигарету. Но тут сзади послышался шум. Асташевский обернулся: на балкон входил Фунин в сопровождении своего новообретенного собеседника. На пороге Борис Сергеевич споткнулся, захлебнулся на полуслове и едва не упал, но спутник поддержал его.

У Асташевского вдруг вызвало крайнее раздражение поведение Фунина, помешавшего ему в такой момент философских размышлений, когда хотелось побыть одному: стало просто противно смотреть на эту пьяную физиономию, которая, если с ней сейчас поделиться своими мыслями и чувствами, будет только осоловело хлопать глазами.

И Асташевский решил вернуться в зал.

«Да, – подумал он. – Если уж наполнять жизнь, то прямо сейчас! Нечего отстраняться от праздника».

И наполнение жизни он начал с наполнения своего желудка. За столом уже мало кто отдавал дань трапезе, в основном гости или разговаривали, или вообще покинули пределы банкетного зала, переместившись кто в вестибюль, кто на балкон, кто в танцевальный зал. Асташевского, однако, это не смущало. Он решил поосновательнее подкрепиться, а затем уже примкнуть к какой-нибудь компании веселящихся.

– А вот и мы! – раздался над его ухом веселый и уже довольно пьяненький голос жены, которая вместе с Тамарой Фуниной плюхнулась рядом с ним, закатываясь заливистым смешком. – Стасик, ты что такой скучный? Пойдем, пойдем, потанцуем!

И они обе, подхватив робко сопротивляющегося Асташевского, потащили его к танцевальному залу. Там собралась целая толпа народа, уже не обращавшая внимания на различия в возрасте и социальном положении. Все отплясывали на разные лады, в центре извивалась уже пришедшая в себя свидетельница, к ней неожиданно присоединился тамада, который тоже уже успел хорошо хватить водки. Асташевский, не являвшийся поклонником танцев, особенно быстрых, тем не менее, подбадриваемый подталкиваниями и репликами жены и Тамары, тоже вступил в круг. На середину вышла дородная, полная женщина лет пятидесяти – кажется, какая-то тетка со стороны невесты. Она принялась лихо выписывать кренделя, поднимая подол пышной юбки. Молодежи явно пришлось по вкусу столь яркое зрелище, некоторые даже прекратили двигаться и с усмешкой наблюдали за теткой. А та, нимало не смущаясь, повела грудным голосом какую-то мелодию, совершенно не соответствующую той, что лилась из колонок, и двинулась по кругу.

Все слилось в общем шуме и гаме, Асташевский видел мелькающие вокруг раскрасневшиеся лица и под влиянием этого зрелища сам впал наконец в состояние беспечного веселья. К танцующим присоединились и музыканты, и даже Вадим Макаров, снисходительно улыбаясь, совершал ногами небрежные движения.

Асташевский покрутил головой, выискивая Фунина, который по всем законам психологии должен был сейчас находиться в эпицентре событий, однако его не было видно. Стас решил, что тот наконец утомился собственной бесконечной трепотней и просто прикорнул где-нибудь в углу.

Те, кто подустал, выходили на балкон или в туалет освежиться, а затем возвращались к танцующим. Асташевский, чье стадвадцатикилограммовое тело не выдерживало такого быстрого темпа, начал задыхаться. Он с виноватой улыбкой посмотрел на свою жену и, просюсюкав: «Леночка, я на минуточку, хорошо?» – и получив от нее небрежный кивок, поспешил, отдуваясь, на балкон. Там он простоял минуты три, пока не услышал, что обстановка в помещении изменилась: там по-прежнему было шумно, но это был совершенно иной шум.

Асташевский выглянул в зал и увидел, что танцы прекратились, а все, кто принимал в них участие, беспорядочно толпятся в зале, растерянно переглядываясь. Несколько испугавшись, Стас поспешил вернуться. В центре собравшейся толпы выделялась высокая фигура Вадима Макарова. Лицо владельца радиостанции было бледным. Асташевский даже не мог вспомнить, когда видел его в последний раз таким взволнованным. Возле него с непонимающим видом стоял его сын Антон, машинально поглаживая руку своей невесты, которая расширившимися глазами смотрела на обоих мужчин. Кроме них, в центре находился еще и Фунин. Он выглядел каким-то потрепанным, взъерошенным и в растерянности крутил головой. Брюки его снизу были замызганы какой-то грязью, в волосах застряла шелуха от семечек. Стас подивился еще больше. Вадим при этом о чем-то разговаривал с тамадой. Стас подошел поближе.

– …В общем, я вошел туда, смотрю – человек возле окна лежит, спит… Ну, я его попробовал растолкать, а он ни в какую. Ну, я рукой махнул – пусть, думаю, раз ему так нравится, отлежится. Хотел еще позвать кого-нибудь, чтобы помогли его на балкон перетащить. А сам пошел в свободную кабинку… Ну, встал и вдруг смотрю – на полу струйка крови… Из соседней кабинки вытекает. Я вышел, дверцу дернул – заперто изнутри. Крикнул – не отвечает никто. Я подумал, может, плохо человеку стало. Прошел снова в свою кабинку, встал на унитаз… Перегнулся, смотрю – он на полу лежит. Вот… Скрючился весь. И рубашка в крови. Я понял, что мертвый уже и сразу… Сразу к тому кинулся, что у окна, тормошить его начал. Еле-еле растолкал, он глазами хлопает, не понимает ничего. Кое-как ему объяснил, в чем дело, потащил за собой. Вот… А дальше – к вам сразу…

– Понятно, – хмуро кивнул Макаров и перевел взгляд на Фунина.

Борис Сергеевич открыл рот и снова его закрыл. Потом почти умоляюще посмотрел на Макарова и заговорил. Он еще не совсем протрезвел, и язык его слушался плохо. К тому же от волнения Фунин слегка заикался.

– Вадим, да т-ты ч-что? Я… Я… Я заснул просто, я устал просто сильно! Я тебе говорю, я даже и не слышал ничего, знать не знаю!

Макаров, вполуха слушая его, повернулся к тамаде и произнес: