Ставка на темного зверя
– Что-нибудь случилось?
– Нет-нет, ничего! – Я вышла из комнаты и снова начала названивать в Гурьево. Не может быть, это какая-то ошибка! Или злая шутка. Наконец я дозвонилась.
– Слушаю, – сказал незнакомый мне человек.
– Что случилось с Иваном Николаевичем? – почти закричала я. – Где Дима Федосеев?!
– Иван Николаевич погиб на охоте, – грустно ответил незнакомец, – а у Димы истерика, мы его увели.
Оксана лежала на кровати, вид у нее был безразличный ко всему. Это было немудрено после той дозы транквилизаторов, которую вколол ей врач. Там, на телестудии, Оксана пережила, наверное, самые страшные минуты своей жизни. Она все повторяла: «Я не верю, не верю!» Потом с ней приключилась истерика, она неудержимо рыдала, судороги буквально разрывали ее. Если бы не лекарства, не знаю, что бы сейчас было. Наверно, люди могут умереть от горя.
У меня самой на душе было невероятно тяжело, как будто я потеряла близкого человека. За эти несколько дней я так срослась сердцем с Оксаной и ее мужем, что сейчас тоже была близка к истерике. Заметив это, Володька взял меня под локоть и отвел в сторону:
– Ирка, ты выпей чего-нибудь, полежи! Нельзя себя так терзать. А я с ней посижу.
Я согласилась и пошла немного отдохнуть. Когда Оксана пришла в себя, она сказала глухим голосом:
– Я должна быть там, нужно проводить мужа в последний путь.
Естественно, ее нельзя было отпускать одну, поэтому я поехала в телецентр отпрашиваться у Кошелева.
– Ну что ж, – вздохнул Евгений Васильевич, – хоть ты и провинилась, я тебя отпускаю, раз такой случай. До следующей передачи еще далеко, поэтому можешь чуть-чуть задержаться.
Все-таки у меня необыкновенно понятливый начальник. Другой бы наорал вначале, потом бы выслушал. Если бы все на ГТРК были такими!
Узнав, что я еду в Гурьево, Павлик попросился со мной, начинался его законный отпуск. Я с радостью согласилась, ведь мужская поддержка никогда не помешает.
Когда мы вышли из поезда, то увидели, что на станции нас никто не встречает. Конечно, им было не до того. Кругом не то что машин, людей не было. Нам очень повезло, когда мужик, проезжавший мимо на телеге, согласился нас подвезти. Мы взобрались на сено и уселись с относительным комфортом.
– На похороны к директору едете? – спросил нас мужик. – Постойте, а вы, случайно, не его жена будете?
Он долго выражал соболезнования, горестно вздыхая, какой хороший был человек Иван Николаевич. Не люблю, когда такие усердные сострадальщики попадаются, ведь легче от их причитаний не становится.
Пегая лошадка неспешно трусила по грунтовке, казалось, что дороге не будет ни конца ни края. В прошлый раз, на машине, мы домчались за десять минут, сейчас же ехали уже полчаса, а лесхоз все не показывался.
Не визжали пилы, не пахло опилками, казалось, что лесхоз вымер. В Гурьеве тоже было пустынно. Мы слезли с телеги и, поблагодарив мужика, пошли пешком. Еще издалека мы увидели толпу людей возле дома Крыниных. К нам подбежали какие-то тетки в черных платках.
– Ой, да что же это делается, господи, да на кого ж он тебя оставил! – повторяли они на разные лады. До этого Оксана крепилась, а тут не выдержала, и слезы сами собой потекли по щекам. Ненавижу профессиональных плакальщиц – доводят себя до молитвенного экстаза, готовы рыдать как заведенные!
Раздвинув теток, мы зашли за ограду. Увидели Марию Павловну, Петю, Сашу – все они подходили выражать сочувствие. В доме распоряжались родственники со стороны мужа, жившие в Юрьеве. Мать и брат Ивана Николаевича по очереди подошли к Оксане и обняли ее.
Люди расступились, и я увидела гроб. Он был закрыт – видимо, погибший был сильно изуродован. Приникнув к крышке и закрыв глаза, у гроба сидел Федосеев. Он увидел нас и вскочил.
– Что же это делается? Да как же так случилось? – забормотал он. Я поняла, что Дима невменяем, и отвела его в сторону, давая Оксане спокойно проститься с мужем.
– Постойте здесь, – сказала я. – Ничего, переживем!
– Переживем?! – вскричал Дима, дико вращая глазами. – Никогда! Что мы будем без него делать! Все пропало! – Он зарыдал.
Я огляделась в поисках мужчин, чтобы они уняли парня. Павлик взял его под локоть и что-то тихо зашептал на ухо. Лицо Федосеева разгладилось, он стал кивать головой, отвечая на какие-то вопросы нашего оператора. Ай да Павлик! Не ожидала обнаружить в нем такие таланты психотерапевта!
В углу, тихие и молчаливые, стояли двое детей. К ним подошла мать Ивана Николаевича и взяла за руки. Точно, это дети Ивана Николаевича! Девочке, судя по виду, исполнилось не больше четырнадцати лет, а мальчик был совсем маленький. Бедняжки, скорей всего, они еще не осознают, что произошло! Помню, в детстве у меня была подруга Даша. У нее на глазах умер отец. Пришел с работы и упал в коридоре – отказало сердце.
Моя мама посоветовала поддержать подружку, прийти к ней. Я ожидала, что Даша будет убита горем, но вместо этого увидела ее веселой, как обычно. Мы старательно избегали обсуждать последнее событие, мне даже не пришлось успокаивать или утешать ее. Дело в том, что дети не всегда понимают, что смерть – это навсегда…
– Пойдемте со мной, – шепнул мне подошедший Петя, – вы должны это увидеть. – Он повел меня в другую комнату.
– Вот, смотрите, – сказал он, доставая какую-то грязную тряпку из-под кровати, – это было на Иване Николаевиче, когда он погиб.
Мне сделалось дурно. Я поняла, что это не грязная тряпка, а изорванная одежда, заляпанная бурыми пятнами. Что же с ним случилось на охоте? Я до сих пор ничего не знаю.
– Видите, – Петя показал на дыры в рубашке, – это следы волчьих зубов. Директора загрыз волк.
– Как! – ахнула я. – Ведь вы говорили, что волки просто так на людей не нападают!
– В том-то все и дело, – вздохнул Петя, – не нападают. Ох, неспроста это все…
Я внимательно осмотрела одежду – в нескольких местах были вырваны клочья. Свирепый хищник несколько раз вцеплялся в тело несчастного, а затем загрыз его. Кроме пятен засохшей крови, были еще и масляные.
– Как его нашли? – спросила я, сдерживая подступающую тошноту.
– Одна женщина пошла за грибами, – пояснил бульдозерист, – смотрит: лежит кто-то. Вначале не узнала, ведь лицо было сильно повреждено. Только потом поняли, что это Иван Николаевич, когда сюда принесли. Я ружье его узнал, такого приклада с вырезанным силуэтом медведя ни у кого не было.
– А почему он не стрелял?
– Ружье было разряжено. Неподалеку нашли утку. Он ее застрелил, а перезарядить не успел.
Интересное дело получается: директор получает письмо с угрозами в свой адрес, потом нас пытаются задавить на бульдозере, а через несколько дней Иван Николаевич погибает от зубов волка. Слишком уж много совпадений.
Когда печальный ритуал закончился, односельчане собрались помянуть Крынина. В доме поставили длинный стол, на котором стояли щи, кутья и селедка. Эти поминки отличались от городских. В городе на поминки приходят порой какие-то посторонние люди, дальние родственники, сослуживцы, которые не слишком тесно общались с покойным. Здесь же все были как одна большая семья, горе было искренним. В деревне люди чище и добрей. Даже когда все порядком выпили, не было слышно посторонних разговоров.
– Мы проводили сегодня замечательного человека, – сказала Мария Павловна, вставая, – трудно будет заменить его. Надеюсь, что Дима Федосеев сохранит традиции нашего хозяйства, когда приступит к руководству.
Надо же! Дима будет исполнять директорские обязанности! На мой взгляд, он слишком мягкий человек для этого.
– Спасибо за ваши слова, Мария Павловна, – глухо сказал Дима, – но я думаю, что никто не заменит нашего шефа, – он по-детски всхлипнул.
– Ну-ну, Димочка, – сказала Оксана, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, – только ты можешь встать на его место. Мы все тебе верим!
Павлика и меня поселили в разных комнатах. Перед тем как лечь спать, я переговорила с оператором.
– Паша, как ты думаешь, директор погиб случайно?
– А как ты подгадаешь нападение дикого зверя? – резонно заметил Павлик.
– А почему ты решил, что он дикий? Может, он ручной, специально натренирован на определенного человека?
– Ага, как зомби в американских фильмах!
– Может, это вообще не волк, есть же специально обученные собаки, – размышляла я. – Я читала мемуары Людмилы Гурченко. Так вот, там она рассказывает, как ее с матерью во время войны с немцами загоняли в «душегубку» овчарки, которые загрызали сопротивляющихся. Так что и такое бывает.
– Ну ты загнула! – посмеялся Павлик. – Такое часто на охоте случается, то медведь кого-нибудь задерет, то волк.
Все-таки я считаю, что нужно будет проверить мое предположение. И следы надо искать в Юрьеве. Завтра попрошу мать Ивана Николаевича познакомить меня с местными жителями.
Кстати, интересно, почему родители директора остались на «оккупированной» территории? Неужели им там хорошо живется?
Я вспомнила Казея-Кащея и усомнилась, что этот человек оставит кого-нибудь в покое.
Глава 3
– Я сама родом из Юрьева, жила там всю жизнь, вот и привыкла, – объясняла мне Ася Петровна, мать Крынина, – а насчет того, что нам там житья не давали, так не было такого. Всегда дружно жили, там все, как родные. А Казей этот не местный, живет на отшибе, в коттедже.
– А как же рабочие, которые ему по рации про нас сообщили, а потом нас бульдозером давили?
– Это его прихвостни, их немного. Живут тоже особняком, все приезжие. Наши, юрьевские, их не любят.
Я уговорила старушку познакомить нас с односельчанами. Мы вновь поехали на «уазике» вместе с Димой. Он немного отошел, лишь выглядел хмурым. Когда мы прощались, он попросил нас быть осторожными – все-таки вражеская территория.
– И зачем вы туда едете, ума не приложу, – причитал он, – неужто не поняли, какие там люди живут?
– Оставь это, Дима, – строго оборвала его Ася Петровна, – такие же люди там, как и здесь. Ира с Павликом едут готовить передачу про ваших врагов, как они лес разоряют.
Мы выдумали эту версию для родни и знакомых Ивана Николаевича, чтобы не волновать их лишний раз. Ничего, под этим соусом сможем получше узнать предполагаемого противника.
Эта деревня понравилась мне гораздо меньше, чем Гурьево. Она стояла на голом месте, деревьев вокруг было немного. Но самое плохое – она была слишком рационально построена.
Два длинных ряда практически одинаковых домов тянулись вдоль реки. И что здесь может нравиться Асе Петровне? Нет такого очарования хаоса, присущего природе, как в Гурьеве.
Ася Петровна подвела меня к группе сидящих на завалинке стариков. Бабки и дедки апатично грызли семечки, перебрасываясь ничего не значащими замечаниями. Они поохали и повздыхали, выражая сочувствие матери Крынина. Прибытие тележурналистки из Тарасова стало для них настоящим событием – они забросали меня вопросами.
– Я всегда вашу передачу смотрю, – возбужденно тараторила старушка в белом платочке, – удивляюсь, где вы таких женщин находите? Все они счастливые, радостные!
– Стараемся, – скромно ответила я, – ходим, спрашиваем. Иногда через знакомых находим.
– Так ведь это понятно, – махнула рукой другая бабка, в темном платке, – в городе счастливых больше.
Понятно, хорошо там, где нас нет. Надо как-нибудь остаться наедине со старожилами, не тревожить же мать-старушку расспросами, касающимися смерти ее сына.
– А что, правда вы будете здесь свою передачу снимать? – спросил сухонький седой старичок, сидевший с краю.
– Конечно, мы готовим цикл передач про деревню, – соврала я, – согласно последним опросам населения, городской зритель очень интересуется, как вы живете!
– И чего они тут не видели, – махнул рукой дедок, – ничего интересного!
Главное, что контакт с аборигенами налажен. Мы с Павликом пошли за Асей Петровной к ней домой. Потом можно будет вернуться на завалинку и выведать у стариков что-нибудь интересное.
В избе пахло яблоками и сушеными травами. Запах, напоминавший о далеком детстве и о бабушке. Старушка напоила нас козьим молоком, замечательно вкусным и сытным. Молоко в пакетах, продающееся в Тарасове, просто жалкое подобие этого дивного деревенского напитка в масштабе 1:43!
Под предлогом, что идем выбирать места для будущих съемок, мы с Павликом покинули Асю Петровну.
– И что ты надеешься тут узнать? – спросил меня оператор. – Думаешь, тебе расскажут про волка-убийцу, которого послал злобный Кащей?
Не обращая внимания на его иронические замечания, я направилась к уже знакомой мне группе стариков. Как известно, пожилые люди знают все и обо всех и охотно делятся информацией. Мы присели рядом с ними.
– Вы смотрели нашу последнюю передачу? – поинтересовалась я у фанатки «Женского счастья».
– Конечно, – оживилась бабка. – А правда, что сынку Аси угрожали?
– Правда, – подтвердила я, – и есть подозрения, что это ваш Казей Васильевич постарался!
– И вовсе Кащей не наш! – возмутился худенький старичок. – Он лесхозовский, а мы сами по себе.
– Но что-нибудь вы про него знаете?
– Мы все про него знаем, – бабушка в белом платочке нетерпеливо облизнула губы, – про его холопов злых, что на хуторе живут!
– Что за хутор? – удивилась я.
– Это так вон та часть села называется, – пояснила бабка, показывая вдаль, – там лесхозовцы живут. Туда никто, кроме них, не ходит. Говорят, что у Кащея батрак есть, страшный, жуть!
– Я сама его видела, – перебила вторая, – шрам поперек рожи, мрачный, как черт!
– Михаилом его зовут, – сказал старичок, – готов любого по приказу хозяина убить!
– И главное, – волновалась одна из сплетниц, – этот душегуб волчонка в лесу нашел и воспитал. На охоту, говорят, с ним ходит!
Мы с Павлом переглянулись. Я торжествовала, ведь о такой удаче трудно было даже мечтать!
– Вы уверены? – спросил Павлик, прищурившись.
– Конечно! Мой сын Андрюшка их в лесу видел. Огромный волчище вымахал, как теленок!
– А как найти этого Михаила?
– В сторожке он живет, у хозяйского дома. Только вы туда не ходите, они на чужаков собак спускают. Или волков! – добавила бабка.
Узнав, как отличить дом Кащея от остальных, мы двинулись на хутор.
– И что ты делать собираешься? – уныло спросил Паша. – Я за волком бегать не намерен, не хочу деревянный сюртук надеть раньше времени!
– Не бойся, – успокоила я его, – мы просто понаблюдаем, так ли этот волк страшен.
– Ага, – воскликнул оператор, – когда он откусит нам руки и ноги, мы докажем, что он опасен!
Дом Кащея возвышался над остальными на хуторе, как дворец. Высоченный забор из красного кирпича исключал вероятность какого-либо наблюдения.
– Ну и как мы будем следить? – не выдержал Павлик. – Дырку в кирпичах ковырять, как граф Монте-Кристо?
Я пошла вдоль забора, не обращая внимания на ерничество Павла. Иногда он становится просто невыносим.
– Давай, Павлик, вперед! – сказала я, указывая на разлапистую липу, которая росла прямо около ограды. – Ты залезешь первым и затащишь меня!
– Сезон гнезд прямо-таки, – ворчал Паша, карабкаясь на дерево, – неймется нам!
Густая листва липы надежно скрывала нас от обитателей дома. Лучшего поста для наблюдения было не сыскать, весь двор открывался нам как на ладони. За забором бегали две угрожающего вида собаки, видно, хозяин не жаловал незваных гостей.
Из дома вышел белобрысый мальчик лет тринадцати на вид. Он постоял на крыльце и стал слоняться по двору. Скучно жить во дворце, пусть даже в таком шикарном – поиграть не с кем. Наверное, это сын Кащея. Папа настроил против себя всю деревню, а сынок отдувается.
Мальчик побегал за курами, потом попытался прокатиться на свинье. Эти занятия скоро надоели ему, и он пошел в небольшую будку, стоявшую напротив нас у забора.
– Миша, – заорал пацан, – поиграй со мной!
Из будки вышел высокий суровый мужчина со шрамом на лице. Так вот он какой, этот Михаил! Он посмотрел на мальчика, потом снова зашел в будку и вынес оттуда лук со стрелами.
– Ну поиграй со мной! – канючил подросток.
– Некогда! – бросил Михаил, вручая ему лук. – На вот, постреляй!
Пацан взял это «оружие индейцев» и пошел к дому. Вначале мишенью ему служила стена сарая, на которой он мелом нарисовал круги. Потом его заинтересовали голуби на крыше, и мальчишка начал стрелять в них. Естественно, ни разу не попал, юркие птицы взмывали в воздух еще до того, как он натягивал тетиву.
Павлик пошевелился, разминая затекшие мышцы. Он нечаянно задел ветку, и она закачалась. Этим он привлек внимание юного «Чингачгука», мальчик заинтересованно глянул в нашу сторону, наверное, подумал, что в кроне прячется птица. Час от часу не легче! Он достал стрелу и прицелился в нашу сторону. Мы с замиранием сердца ждали выстрела. Тетива задрожала, но летящей стрелы я не заметила. Только увидела, как Павлик как-то странно дернулся, словно поперхнулся. Ужас! В его ступне торчала эта проклятая деревяшка! Я услышала, как Паша тихо матерится.
– Терпи, Паша, птицы не матерятся! – я положила руку ему на плечо. Он даже оторопел.
– Какие, к черту, птицы? – прошипел он. – Этот сопляк мне ногу прострелил!
– Тсс! Он думал, что на дереве птица!
Все оказалось не так страшно, как я думала. Стрела застряла в крепком ботинке Павла, лишь немного поцарапав ступню. Главное, чтобы мальчик не полез за добычей. К счастью, парнишка не стал продолжать трюки Робин Гуда и вскоре ушел в дом. Мы долго сидели на дереве, но ничего не происходило. Двор словно вымер, даже куры и свиньи заснули. От долгого сидения спину начинало нестерпимо ломить, корявые ветви не располагали к комфорту.
Уже начало смеркаться, когда к воротам подъехала знакомая черная «Волга». Она посигналила, и из будки вышел Михаил.
– Привет, Миша! – поприветствовал работника Казей Васильевич. Я узнала этого человека, несмотря на сумерки, его худая фигура и скуластое лицо были хорошо запоминающимися.
– Сколько сегодня сделали, хозяин? – глухо спросил Миша.
– Два гектара расчистили! – довольно усмехнулся Кащей.
Разговор двух вурдалаков: «Ты сколько сегодня крови высосал?» Другого сравнения нет. Неужели такая работа может доставлять удовольствие? Я вспомнила слова Ивана Николаевича: «Если не я – то кто же?» Он делал свое дело из чувства долга и, как это ни парадоксально звучит, из любви к природе. А этот лесоруб как будто упивается осознанием своей мощи!
– Казей Васильевич, – голос Михаила стал просительным, – раз уж вы приехали, можно я на охоту пойду?
– Иди, коли не шутишь, – усмехнулся его хозяин. – Небось опять Серого с собой возьмешь? Гляди, чтобы не было как в прошлый раз, а то от крови не отмоешься!
Михаил пошел к сараю, предварительно привязав собак. Когда он вышел оттуда, то вел на поводке крупного серого волка! Псы стали дико лаять, беснуясь на привязи. Миша вскинул на плечо двуствольное ружье и пошел к воротам. Волк послушно шел рядом.
«А то от крови не отмоешься!» – звучала в моей голове последняя фраза Кащея. Жуткие слова – уж не про Крынина ли это? Мы стали осторожно спускаться с дерева. Паша не прекращал ворчать:
– Проклятое дерево, проклятый мальчишка, долбаный волк! Как меня все достало! – шептал он себе под нос.
– Прекрати, – одернула я его, – ты разве не слышал, о чем они говорили?
– Слышал, – нехотя ответил Павлик. – И что теперь – по лесу за ним бегать?
Миша пошел по улице, а мы, пригибаясь, короткими перебежками тронулись за ним. Вскоре он углубился в небольшой перелесок возле хутора. Уже было настолько темно, что мы спотыкались чуть ли не о каждую кочку и корень. Охотник же шел прямо, не запинаясь. Прибор ночного видения у него, что ли?
За перелеском было поле. Михаил ушел далеко вперед, а мы ждали, когда он скроется в темной и страшной стене леса, видневшейся вдалеке.
– Что ты там увидишь? – резонно возмущался Паша. – Думаешь, он убивать пошел?
– Пойдем, – сказала я с преувеличенным мужеством в голосе – мне самой страсть как не хотелось идти в чащу, где бродит мужик с чудовищем на поводке. Да мало ли, кто там водится, а у нас не то что ружья – ножа нет.
В лесу было темно, как в погребе. И тихо, слишком тихо. Мы не слышали ни единого звука, кроме шуршания листвы у себя под ногами. Может, Михаил затаился где-нибудь и ждет удобного момента? Я вспомнила изорванную и окровавленную одежду Ивана Николаевича, и по моему сердцу прошел могильный холод. Внезапно я увидела два больших светящихся глаза, смотрящих прямо на меня. Я вцепилась в руку Павлика. Он, кажется, был напуган еще больше меня – рука его дрожала. Кусты с треском расступились, из них вылетела большая птица, хлопая крыльями. Фу-ух, да это же сова!
– Пойдем домой, – зашептал Паша, – а если мы медведя встретим?
– Вперед, – сказала я с неизвестно откуда взявшимся упорством, – с песнями!
Паша покорно двинулся за мной. Мы раздвигали тугие ветки кустов, листья гладили нас по лицу. Фу, какая гадость: я, кажется, залезла в паутину! Очистив лицо от неприятной субстанции, я шагнула вперед и… полетела вниз по какому-то склону. Я чувствовала, что Павлик катится за мной. Наконец я остановилась, почувствовав под руками жидкую грязь. Павлик поддал мне сзади, и я проехала еще дальше.
– Черт, извалялись как свиньи! – зло прошептал Паша.
Я не ответила, только с ужасом поняла, что грязь под моими руками зыбко трясется. Это болото!
– Ползи назад! – приказала я оператору.
– Зачем? – не понял он.
– Идиот, мы в трясине! – чуть не заорала я.
Павлик осторожно пополз назад. Когда он встал на твердый берег, то стал шарить по кустам в поисках ветки, чтобы вытянуть меня. Колени и руки с чавканьем входили в гадкую жижу. Ощущение было, как будто меня заглатывает огромный слизняк. Вонь от болота была отвратительной, из-под грязи сочилась гнилая вода. Я вспомнила ужасные кадры из фильмов, в которых голова тонущего медленно-медленно скрывается в трясине, и яростно забарахталась. Это не помогло. Болото разверзлось с тихим всхлипом еще больше, и я провалилась почти по пояс.
– Павлик, быстрей, родненький, – зашептала я жалобным голосом.
– Сейчас, Ирина, держись! – Павлик с хрустом отломил толстую ветку и протянул ее мне. Я вцепилась в нее со всей силой, на которую была способна.
Когда я наконец вылезла из трясины, мой вид был ужасен. Одежда, покрытая толстым слоем жидкой грязи, прилипала к телу, мешая двигаться.
– Ну что, довольна? Пойдем назад? – отчитывал меня оператор. – Или еще немного развлечемся? Может, утонем наконец?!
Я молчала, чувствуя свою неправоту. В самом деле, что мы можем увидеть в таких дебрях? Жалко было, что вероятный убийца уплывал из рук, а ведь еще минуту назад казалось, что дело в шляпе.
Мы побрели назад. Сюда дошли быстро, а обратный путь показался долгим. Кажется, я не видела этого холмика? А может, не обратила внимания? Когда через десять минут мы все еще не дошли до опушки, стало ясно, что мы заблудились.
– Мать твою, – ругался Паша, – только этого нам не хватало!
Мы взяли правее. Говорят, что человек в лесу заворачивает влево, так как сильнее отталкивается правой ногой. Но это не помогло. Начался редкий ельничек, который мы в глаза не видели.
– Что же нам делать? – трясся Паша.
– Не бойся, – успокаивала я его, – не в тайге, выберемся!
Я смело вломилась в плотные кусты. Что-то твердое остановило меня. Я протянула руку и наткнулась на чье-то мохнатое и теплое тело.
– Мамочки! – взвизгнула я не своим голосом. Из чащи, похрюкивая, с треском стало ломиться какое-то крупное животное.
– Кабан! – заорал Павлик, хватая меня за руку. – Бежим!
Мы ринулись обратно. За нами, ломая ветки и свирепо хрюкая, бежал дикий вепрь. Мы не можем соревноваться с ним в скорости! Наткнувшись на ствол дерева, я увидела путь спасения.
– Наверх! – крикнула я Паше, обхватила дерево двумя руками и, как червяк, поползла по стволу.
– Быстрей! – закричал Паша.
Кабан уже подбегал к нам. Он стал неуклюже подпрыгивать, стараясь достать карабкающегося оператора. Но мой спутник резво подтянулся на руках и уселся на ветке.
Снизу доносилось сопение и хрюканье, «поросенок» был явно раздосадован нашим удачным бегством. Во мраке поблескивали лишь его клыки и глаза. Недобрые, скажу я вам, глаза! Как у школьного завуча, застукавшего прогульщиков вне стен школы.
– Хорошо! – Павлик довольно откинулся спиной на ветку. – Я люблю так гулять вечерами, искупаться в лечебной грязи, снять верхний слой загрубелого эпидермиса о ветки, побегать наперегонки с добродушным кабанчиком… Что может быть полезней для здоровья!
Несмотря на наше невеселое положение, я расхохоталась. Действительно нелепо. Буквально позавчера мы с Пашей сидели в красивой телестудии, он снимал, а я вела передачу, а сейчас мы находимся на дереве где-то в дремучем лесу, и внизу нас подстерегает свирепый кабан!