Тим из Древесных Звонов

***

Вокруг не было ничего. Тим барахтался в пустом чёрном пространстве, крепко держась за края сундука – единственного в этом мире осязаемого предмета. Казалось, разожмёшь на миг пальцы, выпустишь из рук опору – и понесёшься безвольно в бескрайней невесомости, отчаянно хватаясь за воздух…

Воздух. Здесь он был затхлый, мёртвый, и изменить это в очередной раз не получалось. Поняв, что сил совсем не осталось, Тим подтянулся, откинул легчайшую крышку и нырнул в сундук. А в следующее мгновение вынырнул в своей комнате и грохнулся на пол.

Яркий утренний свет резанул по глазам, заставил зажмуриться. Звон листвы за окном показался оглушительным. Тим лежал, жадно дыша. Пахло пылью и тёплой древесиной. В голове крутились привычные мысли о том, как же хорошо жить в мире, уже созданном кем-то до тебя. И как трудно, оказывается, творить самому…

Половицы в коридоре вдруг тонко зазвякали под торопливыми шагами мамы. Она всегда и всюду бегала или быстро ходила – лёгкая, изящная и звонкоголосая, способная радоваться даже уборке.

Тим нехотя разлепил веки. В солнечных лучах над ним лениво кружили пылинки; на бревенчатом потолке дрожали радужные блики. С кряхтением Тим поднялся, поправил рубаху, штаны и взмокшие волосы и с самым расслабленным видом облокотился о сундук.

Шаги, как и стоило ожидать, смолкли прямо за порогом. Рассыпался тихий звон – это мама постучала.

– Заходи! – отозвался Тим.

Дверь открылась, визгливо звякнув. Мама в мешковатом рабочем платье и выцветшем переднике проворно шагнула в комнату. Перехватила поудобнее таз, полный грязного белья, и воскликнула с шутливым недовольством:

– Тимка, твоя дверь звенит звонче всего древесного! Всё обещаешь, что исправишь это, а сам… – Она осеклась, а затем продолжила тихо и серьёзно: – Как дела с творением мира? Ты ведь нырял сейчас, да?

– Ага. Ну, небольшие успехи есть!

Тим хотел произнести это весело, чтобы не огорчать маму, но ясно услышал в своём голосе истерические нотки. Потупившись, провёл пальцем по краешку сундука и поёжился. Совсем недавно он судорожно цеплялся за этот самый край, а вокруг клубилась Тьма. Лишённая всякой жизни, она, однако, была живой и враждебной.

– Понятно, опять ничего не создал, – вздохнула мама. Опустила ношу на пол и решительно махнула светло-рыжими волосами. Будто попыталась отогнать печальные мысли. – Так, сейчас тебе надо передохнуть! Вот в тазу занавески. Сбегай к ручью, выстирай.

– Хороший отдых, – протянул Тим.

– Руки работают – голова отдыхает! – провозгласила мама. – Это лучше, чем валяться на полу и размышлять, какой же ты несчастный. Давай-давай.

***

Тим с деревянным тазом спустился по ступеням крыльца. Самую нижнюю перепрыгнул, ведь она всегда пронзительно звенела, стоило коснуться её хотя бы пальцем ноги. Солнечные лучи уже не резали глаза; от звучащего вокруг многоголосого звона больше не хотелось кривиться и затыкать уши. Словом, Тим вновь ощущал себя полноценным древеснозвоновцем.

По тропе меж басовито звенящих сосен Тим добрался до ручья. Тот широкой извилистой лентой струился сквозь обласканную солнцем долину. Вдоль берега тянулись раскидистые кустарники, переливчато звякая на тёплом ветру. Тим поставил таз под сенью листвы, умылся и хлебнул из сложенных ковшиком ладоней. А затем принялся полоскать в быстром холодном потоке кухонную занавеску. Руки работали, но и голова ничуть не отдыхала от мыслей.

Если оглянуться, то за кустарниками и деревьями, за листьями и иголками, за ветвями и стволами в танцующих пятнах света можно увидеть дом, сложенный из широких гладко струганных брёвен. Есть в нём комната с самой звонкой в мире дверью. Там стоит большой деревянный сундук с прозрачным камнем, врезанным в крышку. С виду он кажется чем-то обыденным, как стул или койка. Но только кажется.

Этот сундук мама с отцом подарили Тиму почти месяц назад, на пятнадцатилетие. Тщательно отполированный, снабжённый блестящими застёжками из Серых Ветров, любовно украшенный вязью затейливых узоров. На крышке узоры сходились в причудливый хоровод и окружали гладкий бесцветный камень. Такой камешек появляется у каждого при рождении – возникает из ниоткуда таинственным посланцем высших сил, их благословением на творчество. Те же неведомые божества в начале времён утвердили законы вселенной. Один из них заключается в том, чтобы всякий человек, достигший пятнадцати лет, создавал себе мир и переселялся в него, покидая родительский. Потому-то, когда ребёнок вырастает, ему вручают ларец с прикреплённым небесным камнем, который наделяет подарок необыкновенными свойствами.

Сундук родители делали втайне от сына. Тим и представить боялся, сколько времени и сил они вложили во все эти тончайшие завитушки-узорчики. Наружность подарка казалась в сотню раз привлекательнее его содержимого – бескрайней безвоздушной Тьмы. Тьма эта была будто бревном, из которого Тиму предстояло выстругать собственный мир. Первое время Тим нырял в темноту с воодушевлением, но вскоре понял: у него не получается творить. Будто мешает что-то. Или кто-то…

Вспомнив о черноте из сундука, Тим поморщился. А может, сморщился он оттого, что кусты за спиной зазвякали вдруг отрывисто и невыносимо высоко. Такой звук они издавали, когда кто-нибудь раздвигал ветки, желая пройти к ручью.

Ступая тяжело и неторопливо, на берег вышел отец.

– Я окна мыть собираюсь, – сообщил он чуть скрипучим низким голосом. Наклонился, чтобы зачерпнуть ведром воду.

– Мама одобрит, – откликнулся Тим.

Помедлив, отец оставил наполненное ведро под кустом и сел на корточки рядом с сыном.

– Так ты, Тима, всё ещё не сотворил даже воздух?

Тим отвлёкся от стирки и взглянул на отца. Здоровенный и невозмутимый, похожий на толстый дуб позади дома: как тот даже в бурю звякает тихонько и сдержанно, так и папа сохраняет внешнее спокойствие во время трудностей.

– Па, я же вам с мамой много раз рассказывал. – Тим старательно выжал занавеску. – Сотворил я воздух. Годится он только для того, чтобы задыхаться, но это уже другой вопрос.

Отец покачал головой. Лучи, пробираясь сквозь листву, золотили курчавые тёмные волосы, едва заметно тронутые сединой. Тим продолжал стирать и думать.

Он прекрасно понимал, отчего родители заводят разговор о его творчестве так болезненно часто, иногда даже забывая про свои дела. Тим понимал их тревожное недоумение, потому что знал, что, когда маме было пятнадцать, она создала Звенящие Брызги за десять дней. Всегда, стоило ей упомянуть об этом, как Тиму сразу представлялась тоненькая девушка Рада, со счастливым смехом творящая мир, полный шумных прозрачных ручьёв. А отец трудился над Большими Деревьями две недели. Тим глядел на него и видел рослого парня по имени Эд, который, сосредоточенно сдвинув кустистые брови, подолгу оттачивает каждый листочек своей лесной обители. Когда же Эд и Рада поженились, то соединили два мира в Древесные Звоны за несколько часов. Да и все родственники древеснозвоновцев творили довольно быстро. Мама с папой совсем не ожидали, что у сына возникнут проблемы с творчеством. И главное, не могли выяснить причину этого недоразумения.

– Понимаешь, – вновь заговорил отец. Стало ясно, что всё это время он тщательно продумывал речь. – Воздух – это ведь первая ступень творения мира. Самая простая и естественная. Ты просто ныряешь в сундук и представляешь, что тебе есть, чем дышать. И вот в темноте появляется свежий ветерок. Дальше будет сложнее. Чтобы создать небо и землю, пригодные для жизни, потребуется изучить их строение, состав и вообще всё, что только может происходить в природе. На этой ступени творец обращается к сведениям, которые заложены в его голову от рождения и прячутся там до поры. Принято считать, что много лет назад высшие силы сотворили самый первый мир и людей в нём, каждый потомок которых рождается со знанием того, как был устроен первозданный мир, а также как жили и чего достигли наши предки. Но мы, простые смертные, намного слабее высших, и чтобы воплощать в своих мирах законы, придуманные ими, нам приходится прилагать немало сил. Ещё и Тьма нарочно мешает… А самое трудное ждёт на последней ступени творения, когда нужно пустить в ход воображение и добавить в свой мир то, чего не было в замысле богов. Посмотри на наши деревья и на ручей, чтобы понять, о чём я говорю.

Тим понимал и это. Он никогда не бывал за пределами Древесных Звонов, но ему было точно известно: деревья на самом деле не должны звенеть. Они издают другие звуки: скрипят, качаясь на ветру, и шелестят листвой, а опавшие листья шуршат под ногами. Что же до ручья… Не может вода в нём всегда оставаться такой чистой и пригодной для питья. Неправильно и то, что грязь так легко и бесследно отстирывается, стоит лишь опустить полотно в холодный поток и слегка прополоскать. Тимовские глаза не видели засоренных ручьёв, уши не слышали скрип деревьев и лиственный шорох, но знания обо всём этом действительно хранились в его голове и всплывали, когда нужно. И дело здесь было не в поучительных беседах с родителями, особенно участившихся в последний месяц, а в том, что Тим – потомок первых людей.

– Итак, чтобы быть творцом в полной мере, человек добавляет в свой мир что-то, придуманное им самим. Чистейшие ручьи, звенящие деревья… Или вот комочки света, с помощью которых можно отправлять послания сквозь вселенную.

Отец со звоном отодвинул ветви и теперь прищурившись глядел в небо. Тим поспешно выжал и метнул в таз последнюю выстиранную занавеску, а затем тоже запрокинул голову. С высоты прямо к ним спускался сияющий золотистый шарик. Казалось, от солнца откололся крохотный кусочек и плавно летел вниз, будто не замечая сильных порывов ветра.

– Весточка от солнечноснеговцев! – выпалил Тим и без опаски подставил мокрые ладони. Вода не могла затушить этот чуть тёплый огонёк.

Солнечные Снега… От одного названия, а уж тем более от увиденного послания, в памяти ожили и красочно, полнозвучно понеслись воспоминания двухлетней давности.

Вот Тим спускается по крыльцу. Торопливо, не обувшись даже. Нижняя ступенька разражается пронзительным звоном, какой-то острый камешек больно врезается в голую ступню, но Тим не обращает на всё это никакого внимания. Ведь напротив дома, там, где обрывается сосновая тропка и начинается открытая долина, приземлилась колесница: сверкающая так, будто вылита из солнечного света, запряжённая двумя громадными белоснежными орлами. Этих птиц Тим видит далеко не впервые, но всё же замирает с разинутым ртом, уставившись на них снизу вверх. Орлы приоткрывают мощные загнутые клювы, глаза мерцают ледяной синевой, ветер ерошит перья…

– Тимка, ты наших проводников будто бы ждал больше, чем нас, – слышится негромкий голос Вита, двоюродного брата.

Тим с трудом отрывает взор от птиц и щурится в сторону колесницы. На ней прилетела мамина сестра с мужем и двумя детьми – жители Солнечных Снегов, гости редкие и единственные.

– Поглазеть на орлов здорово, – произносит Тим, – но встреча с роднёй всё-таки радует больше!

Первым на древеснозвоновскую траву выбирается Вит. Тим обнимает брата, обхватив поперёк длинного тощего туловища. Виту четырнадцать. За тот год, что они не виделись, брат явно стал ещё выше и тоньше. Одежда его сияет едва ли тусклее колесницы, но на ощупь она шероховатая и грубая – вовсе не из солнечных лучей соткана.

– Тимка, пусти, задушишь! – Вит расслабленно смеётся.

Тем временем летучую повозку покидает тётин муж, дядя Ян, румяный и коренастый. Поправляет густые чёрные усы и легко подхватывает дочку. Среди четверых солнечноснеговцев рыженькая Сона больше всех похожа на солнце, ласковое, заразительно хихикающее солнышко, которое в свои одиннадцать лет не умеет говорить и не слишком понимает окружающих.

Последней, опираясь о руку мужа, с колесницы сходит тётя Асмань. Движения её плавны и величественны. Огненные кудри, что струятся почти до пояса, и длинное платье придают женщине сходство с изящной ивой, растущей в лесу у пруда – именно такое сравнение приходит в голову Тиму.

– Рада, Эд, Тим! Здравствуйте, мои хорошие!

Голос у тёти чистый и певучий, подобный звону всё той же ивы. Асмань принимается обнимать Тима и его подоспевших родителей. Вит расчёсывает пышные волосы Соны, а дядя Ян выгружает из колесницы дары для древеснозвоновцев. Два белых орла, освобождённые от упряжки, отходят подальше и взмывают в небо, шумно хлопая огромными крыльями. Когда гости решат покинуть Древесные Звоны, дядя свистнет – и птицы, проводники между мирами, быстро вернутся, услышав хозяйский зов из далёкой дали.

Также вспоминаются посиделки в беседке, увитой плющом. За плетёными стульями для гостей Тиму пришлось сбегать в кладовую, где пахнет пылью и какой-то стариной. Семеро человек за столиком слегка теснятся. Но это многолетний обычай: распивать здесь пахучий янтарный чай, заваренный из местных и солнечноснеговских трав, хрустеть питательными древеснозвоновскими орешками и жевать сочные сияющие плоды светоцвета, который принесли родственники. Попутно течёт разговор о разных мирах.

Тим надеется однажды побывать в Солнечных Снегах. По словам родни, там с неба вместо дождя проливается свет, орошающий почву. Золотятся поля, окружённые кольцом вечно заснеженных гор. А в горах обитают великанские белые орлы. В том мире никогда не наступает ночь, ведь стоит негреющему бледно-золотому солнцу уйти из виду, как восходит другое, пылающе-красное…

Тим глотает дольку светоцвета, запивает горьковатым чаем и слушает дядин рассказ об умных орлах, помогающих вспахивать поля в долине. В мыслях невольно возникают здешние птицы.

В Древесных Звонах, помимо прочего, водятся дрозды. Красноклювые, с чёрным оперением и жёлтыми ободками вокруг глаз. Дрозды клюют виноград. Нет, конечно, Тим знает, что пернатые также поедают садовых вредителей вроде гусениц, червяков и разных букашек, но это не так бросается в глаза. А вот когда в винограднике начинают зреть плоды и дрозды слетаются туда со всего мира – здесь уж трудно не заметить. Кстати, родственники почти всегда прилетают в это же время.

Отодвинув опустевшую тарелку и кружку с чайным осадком на дне, Тим заговорщически подмигивает Виту:

– Пойдём?

Вит не отвечает. Он заворожённо слушает взрослых, добравшихся до обсуждения Крылатых Волн. Любят они поболтать про этот мир, созданный тимовским дедом по имени Дан, которого все ласково называют дедушкой. К примеру, в каждую встречу непременно вспоминают, как однажды в дедовском доме на вершине скалы гостили юная Рада и Асмань, совсем недавно сотворившая Златые Рассветы. И вдруг возле дома приземлился чернявый красавец Ян на белоснежном орле – творец Снежных Крыльев, странствующий по вселенной в поисках спутницы жизни. А через год на крылатоволновском море отдыхали молодые супруги-солнечноснеговцы и Рада, только-только завершившая работу над Звенящими Брызгами. Нежданно на их глазах из расщелины в скале выросла сосна. Ну, если точнее, оттуда высунулась растрёпанная верхушка сосны, с которой на обогретые солнцем камни осторожно ступил рослый юноша с кустистыми бровями и курчавыми волосами. Эд искал в чужих мирах ту, с чьим миром сможет навсегда соединить Большие Деревья. И он нашёл её там, в Крылатых Волнах – взбалмошную, непоседливую и шумливую рыженькую девчонку. Рада начала знакомство с того, что смущённо покраснела, а затем обрызгала Эда водой, поймав пролетавшую мимо волну, и звонко выкрикнула: «Ты чего, тоже невесту себе ищешь? Ну извини, я жду жениха на белом орле, как у сестрицы!»

– Ви-ит, – шепчет Тим, – мы это уже сто раз слышали. Идём лучше виноград от дроздов спасать.

– Ладно, пошли, – сдаётся Вит. Глядит на Сону, сидящую между ним и тётей Асманью. Девочка потряхивает рукой и улыбается, но улыбка эта вряд ли вызвана забавностями из рассказа тимовского папы. Вит заметно мрачнеет и, вставая из-за стола, произносит с какой-то страдальческой ласковостью: – Веди себя хорошо, солнце. А может, пойдёшь с нами в виноградник?

– Вит, перестань. – Теперь мрачнеет тётя Асмань.

Дядя Ян умолкает на полусмешке, отец Тима – на полуслове. Мама тревожно замирает. С её лица ещё не сошёл румянец, который возник, стоило Эду вспомнить их первую встречу, но теперь ей не до этого: обстановка начинает накаляться.

– Вот она возьмёт и в лес убежит из виноградника, и что мы будем делать? – продолжает Асмань, раздражённо смахивая с покрасневшего лба рыжую прядь. Напряжённый голос теряет всякую певучесть. – Ты хоть при людях не заводи своё нытьё, я тебя сколько просила… Пусть сидит здесь со мной рядом.

– Ой, ладно, ладно. – Вит морщится и передёргивает узкими плечами. – Слова нельзя сказать… Идём, Тим.

Тим выпрыгивает из беседки. Его радует, что солнечноснеговские семейные разборки на сей раз не успели как следует разгореться.

И вот он, виноградник. Стебли вьются по столбикам крепкой деревянной опоры, а на козырьке её образуют звенящий зелёный потолок. Среди крупных листьев всюду виднеются желтоватые гроздья.

– Хочешь недозрелый виноград? – Тим срывает с кисточки, поклёванной дроздами, пару уцелевших ягод.

– Благодарю, нет. Я же не дрозд, – сообщает Вит. Он раскрывает мешок, внутри которого – множество мелких сетчатых мешочков и тонкие потрёпанные верёвочки. Слабые лучи утреннего солнца играют на непокрытой голове брата, и коротко стриженные тёмные волосы отливают рыжиной.

Тим усмехается, закидывая в рот ягодки, кисловатые и чуть травянистые на вкус. Выплёвывает скользкие косточки.

– Как знаешь. А я, получается… Дрозд! Эй! А ну пшёл, тьфу, плетел отсюда!

Чёрная птаха с красным клювом, что сидит, ухватившись лапками за тонкую ветвь, глядит на вопящего Тима словно с осуждением. Затем легко отталкивается и улетает. Ветка качается, звенит.

– Почему-то яблоки, груши и орешки наших дроздов куда меньше привлекают, – бормочет Тим, жуя. – Всё думаю: отчего родители не создали птиц, которые бы не покушались на людскую еду?.. Так, ладно. Я подвязываю нижние гроздья, а ты – вон те, под самым козырьком. Вдвоём с перерывами управимся до полудня, как всегда. Если где-то какую гроздь не заметим – пусть клюют, так уж и быть.

– Если бы Сона могла нам помогать, мы бы справились ещё быстрее, – вздыхает Вит. Длинные пальцы торопливо, но тщательно заворачивают ягодные кисти в мешочки, не оставляя снаружи ни одной виноградинки, затем затягивают несильные узелки.

Тим тоже принимается за дело. Поглядывая на брата, древеснозвоновец размышляет: а стал бы он сам с такой отдачей задаром трудиться в чужом мире, пряча от вредителей плоды, которые и есть-то не будет? Нет, не стал. Он не умеет работать так, как Вит: погружаясь в труд с головой, словно ныряя глубоко в озеро, будто пытаясь отвлечься, убежать от чего-то.

– Знаешь, мне нравится посещать иные миры, – вдруг произносит Вит, легко дотягиваясь до небольшой грозди в вышине. Бережно помещает её в мешочек и продолжает: – Мы ведь с родителями и Соной проводим в странствиях много времени. Иногда просто в гости летаем, но чаще перевозим из одного мира в другой какие-нибудь изделия. Я бывал в Серых Ветрах, где создаётся стекло и металлические предметы; в Бегущих Камнях, где ничего нет, кроме этих самых камней и их творца. А ещё в Крылатых Волнах… – На лице его ненадолго появляется радостно-умиротворённое выражение. – Странствую и думаю, что скоро мне стукнет пятнадцать, и я сам стану творцом. Это та-а-акие возможности! Дух захватывает. Но потом я смотрю на Сону. Моя сестрёнка никогда не создаст мир, понимаешь? Будет достижением, если она научится сама причёсываться и без маминой помощи справлять нужду. Папа твердит, что однажды мы добьёмся больших улучшений в её развитии, но… Я сомневаюсь в этом.

На ветку прямо перед Витом по-хозяйски усаживается крупный дрозд. Тим подходит и молча машет на птицу рукой, поскольку брат, кажется, её даже не замечает. То, от чего пытался сбежать солнечноснеговец, всё-таки его догнало и навалилось всей тяжестью.

– И вот что ещё, – Вит, встрепенувшись, недоумённым взглядом провожает улетающего дрозда. – Сона будто с рождения живёт в собственном мире. И где бы нам отыскать такого проводника, который поможет добраться до этого мирка и вытащить её оттуда, чтобы она стала обычной, нормальной девочкой…

Солнце начинает припекать. Тим оценивает проделанную работу. Мешочков навешано достаточно, и если обойти весь виноградник, бегло зыркая по сторонам, то не заметишь почти нигде неприкрытые ягодные гроздья. Значит, можно заслуженно отдохнуть…

– Пойдём домой. – Отцовский скрипучий голос вернул Тима в настоящее время, на берег ручья. – Как ты помнишь, прослушать послание мы сможем, только когда соберёмся всей семьёй.

Тим подхватил таз с выстиранными занавесками и кивнул отцу:

– Ага, пошли!

Вскоре они добрались до сосновой тропы. Отец с полным ведром. Тим с тазом и посланием – бережно сжатое в кулаке, оно тепло сияло сквозь пальцы.

– Интересно, что нам хотят сообщить солнечноснеговцы? Надеюсь, не то же самое, что в прошлый раз: «Извините, в этом году мы не прилетим»! – Тим взбежал по ступенькам крыльца, привычно перемахнув нижнюю. Оглянулся на отца, проговорил задумчиво: – Вот ты говоришь, что воздух – самая простая ступень творения мира. А вдруг для меня она, наоборот, сложнейшая? Можно мне перепрыгнуть её, вот как эту ступеньку, и попробовать вначале создать что-то другое?

Отец, глядящий под ноги, молча мотнул головой.

– Нет, да? Ну ладно, буду и дальше над воздухом биться. Сотворю когда-нибудь. Наверное.

***

Искрящийся шарик несколько мгновений пролежал на столе недвижимо и безмолвно, а затем вздрогнул и заговорил голосом тёти Асмани.

– Здравствуйте, мои хорошие.

Тим напрягся. Слова приветствия Асмань всегда произносила тепло и ласково: услышишь их, и чувство такое, будто тебя согрело рассветными лучами. Сейчас этого не было. Речь её не журчала ивовым звоном, а звучала как-то слишком ровно и чуть отстранённо. Тим взглянул на родителей, сидящих напротив. Они, казалось, не заподозрили ничего необычного.

– Вы, конечно, ждёте от меня хороших вестей, – продолжал трепещущий огонёк. – Например, что мы с семьёй наконец собираемся прилететь к вам в гости. Но, извините, сейчас я не могу вас порадовать.

Всё-таки не обмануло Тима его нехорошее предчувствие. Впрочем, оно сроду не подводило.

– Это послание я отправляю нескольким мирам сразу. Оно для всех, кто был знаком с Даном, творцом Крылатых Волн.

Был. Тихо вскрикнула мама, сжал кулак отец.

– Я гостила у него вместе с Соной, когда… – Ровный голос дрогнул, шарик затих на мгновение, а затем тётя продолжила с каким-то бесцветным, неестественным спокойствием: – Дедушка Дан немного не дожил до восьмидесяти лет. Он был одарённым творцом и щедрым, гостеприимным человеком. Если вы слышите это послание, значит, приглашены посетить Крылатые Волны в последний раз. Нужно провести здесь поминки. Как можно скорее, пока мир ещё не исчез. Поэтому, если вы хотите прибыть сюда, то сегодня можете собираться и заканчивать свои мировые дела, а завтра отправляйтесь в путь. Всего доброго, мои хорошие, жду вас в Крылатых Волнах.

Тишину нарушил отец – не то кашлянул, не то всхлипнул.

– Асмань хорошо владеет собой, – особенно скрипуче проронил он. – Я бы не сумел так спокойно рассказывать…

Мама вскочила и опрометью выбежала из комнаты. Отец поднялся и тоже направился к двери. Половицы позвякивали, отзываясь на тяжёлые шаги.

– Па, – окликнул Тим, – вы с мамой отправитесь на поминки?

Отец остановился. Медленно повернулся к Тиму. По щекам, от уголков глаз до бороды, тянулись тонкие полоски слёз, подсвеченные солнцем. Тим не соврал бы, сказав, что увидел отца плачущим впервые в жизни.

– А ты, Тима, разве не хочешь с нами? – хрипловато вопросил папа.

– А? Но у меня ведь не получится выбраться из Древесных Звонов… Никогда не получалось!

– В этот раз получится. – Отец почему-то торопливо отвёл взгляд. – И это… Сундук с собой возьми. Странствия нередко вдохновляют на творчество… Извини, я сейчас вернусь и объясню всё по порядку.

Он вышел. Тим немного посидел в недоумении, а затем снова глянул на стол. Огонёк, присланный тётей Асманью из Крылатых Волн, стремительно угасал и растворялся. Наблюдая за этим, Тим понял, что ничего не чувствует. Раньше, слушая полные тихого восторга рассказы про деда и его мир, он не мог разделить этого восхищения. Теперь, когда все вокруг оплакивали кончину Дана, не ощущал никакой скорби. Тим ведь совсем не знал крылатоволновского творца.