Эпос трикстеров – 2. Велес и агнец на заклание

Глава 3. Невеста-лягушка

* * *

– Как-то странно ты вооружился, – заявил Индра, забрасывая мохнатую суму, набитую всякой полезной в походе всячиной в золочёную колесницу.

Его тон был настолько насмешливым, что даже козлы заинтересовались. Оба повернули головы, чтобы посмотреть на своего хозяина, уже забравшегося в повозку. Велес был в чёрных кожаных штанах и белоснежной рубахе, расшитой самой Ушас. Рубаху перехватывал широкий кожаный пояс с массивной серебряной пряжкой, изображавшей схватку орла и волка. На ремне висел длинный бронзовый нож в деревянных ножнах. А в руке Велес держал солидный посох, навершие которого изображало голову медведя. Молодой бог целую неделю потратил на его изготовление и был очень доволен своей работой, а потому не видел никаких причин для насмешек.

– А чего тебе не нравится? – буркнул он в ответ.

Индра пожал плечами.

– Да ничего. Просто никогда не считал посох стоящим оружием. Топор – это оружие. Меч, – он гордо хлопнул по висящим на боку ножнам, из которых торчала рукоятка меча, – ещё лучше. А посох…

Велес в ответ хмыкнул.

– Так ведь Шакракарт меня на мечах драться не учил. Так что посох и нож для меня привычнее.

Индра понимающе кивнул головой, закинул в коляску свою обожаемую ваджру и взобрался туда сам.

– Согласен. Придётся мне самому заняться твоим воспитанием, – покровительственно заявил громовержец и с барским взмахом руки добавил. – Трогай!

– Погоди, Индра, – остудил приятеля Велес. – Скажи мне ещё раз. Почему мы поедем на козлах по земле?

Громовержец удивлённо взглянул на приятеля:

– Мы должны проехать по Медному Пути и убрать с него всех бандитов и всякую нечисть. С неба ведь этого не сделаешь. Чаще всего бандитов от обычных общинников не отличишь, пока они на тебя не нападут…

– И ты думаешь, что они на нас нападут?

– А почему – нет? Всего два человека на дорогой колеснице, козлами запряжённой…

– Индра, да ты на себя погляди! Только полный безумец на тебя нападать будет. У тебя же у самого вид страшнее, чем у тех разбойников.

Громовержец задумался, пристально глядя на друга.

– Хм… Да. Напасть на двух таких бугаёв, как мы, мало желающих найдётся. И что делать?

– Ну… – протянул Велес, – может быть, нам в стариков превратиться?

– Точно! – воскликнул громовержец и радостно хлопнул друга по спине, правда силушку не рассчитал и приятель чуть из колесницы не вылетел.

– Потише ты, бугай, – возмутился Велес, еле удержавшись за передок колесницы, но тут же успокоился и предложил. – Ну, давай превращаться?

– Давай, – кивнул Индра и щёлкнул пальцами.

В тот же миг на колеснице вместо двух статных молодых воинов появились высокие, крепкие и совершенно седые старцы. Оба в домотканых светло серых штанах, долгополых (почти до колена) домотканых рубахах с красной вышивкой вдоль швов, на рукавах, вороте и подоле. У одного рубаха перехвачена широким синим поясом, к которому прицеплен меч в ножнах, у другого пояс красный, и из-за него торчит нож. У обоих старцев длинные седые волосы, длинные седые бороды. Серые глаза, прямые носы, кустистые белые брови. Только у одного лицо пошире, да борода, как лопата, а на конце аж раздваивается, а у второго лицо вытянутое, как у истукана и борода одним клином. А так, ни дать, ни взять похожи, словно братья.

Старцы удивлённо поглядели друг на друга и расхохотались. Козлы, с интересом наблюдавшие за этим превращением, заблеяли, перемешивая стандартное «бе-э-э-э» с вполне человеческим «хе-хе-хе». Боги услышали это и дружно повернули головы к животным. Взгляды бессмертных стали жёсткими. Козлы тут же прекратили смеяться и глупо заулыбались, как бы говоря: «Ну, чего вы так-то? Мы ж ничего плохого не думали».

Первым не выдержал Скрипящий Зубами:

– Ну, че-е-его, хозяин, поехали?

– Трогай! – величественно произнёс старец с клиновидной бородой и ножом за красным поясом.

* * *

Расстояние дней в пять пешего пути они всё-таки не ехали, а летели по небу. Пересекли Каменный пояс и направились куда-то на запад. Населения вокруг Ирия, если не считать нескольких поселений, где жили смертные, обслуживающие самих богов, практически не было. Некоторое время летели на закат. Потом Индра показал вниз на петляющую среди дубрав и рек хорошо утоптанную людьми и лошадьми дорогу, которая больше напоминала широкую тропу.

– Снижайся туда. Дальше по земле поедем. Вот с этих мест проблемы и начинаются…

Но проблемы не начались. Дня два они ещё проехали по земле. Не только проблем, но и живых людей не видели. Население здесь было крайне редким. Земли между Рахой и Каменным поясом арии осваивали уже несколько веков, но чем дальше от великой реки, тем менее охотно.

Только в конце второго дня боги добрались до первого жилья.

Небольшая река, уже пережившая половодье, текла на север. Её пологий правый берег ещё несколько дней назад был затоплен вешними водами, но теперь пойма ярко зеленела свежей травой, на которой паслось большое стадо низкорослых лошадок. Широкая пойма плавно переходила в возвышенность, на которой расположилась стоянка скотоводов. Справа в реку впадал небольшой ручей. На нём, как раз около холма, где стояли жилища скотоводов деловитые бобры несколько лет назад выстроили плотину. Получился живописный пруд, который успел изрядно затянуться илом и зарасти осокой. В общем, превратился в болотистую лужу, где сейчас безраздельно властвовало лягушачье племя. По вечерам эти земноводные устраивали грандиозные концерты, выдавали самые замысловатые рулады, чтобы привлечь милых их сердцам самочек.

Люди, обосновавшиеся на холме, хоть и жили совсем близко к пруду, и даже воду из этого ручья брали, против лягушек и их пения ничего не имели. Больше того, считали это пение добрым знаком.

Стоянка скотоводов была небольшой. Семь чумов стояли вокруг широкой площади. На самой площади собрались почти все жители селения. Праздник что ли у них там какой? Кричат чего-то, смеются, песни поют.

– Что там у них происходит? – пробормотал Велес.

– Свадьба что ли? Весной? Не иначе, как из ума выжили, – удивился Индра. – Да, ладно… Сейчас подъедем поближе – точно узнаем.

Вдруг в толпе кто-то пронзительно заверезжал, послышались женские вскрики, кто-то заплакал, пошло странное шевеление и кратковременная возня.

– Случилось что-то? – удивился Велес.

– Прибавь хода! – крикнул громовержец.

– Давай, милые!

Щелчок вожжей, козлики дружно перешли в галоп.

Колесница с разворотом остановилась у самой толпы.

– Что здесь происходит? – начальственно прогремел Индра.

Занятые своими проблемами общинники только теперь заметили появление пришельцев. Властный голос сразу убедил их в том, что если человек так разговаривает, то, значит, имеет право. А вид крепкого старца с мечом на поясе вызывал почтение и робость. Золотая колесница же вообще дала понять, что пожаловал к ним не иначе как какой-то раджа. А, может быть, брахман. Или раджа с брахманом вместе. Тот, что с посохом, на брахмана похож. Хотя, кто их разберёт этих знатных людей с юга? Ишь, скачет, как молодой. Даже посох в колеснице оставил…

Толпа раздвинулась, пропуская богов в центр площади. Увиденное сильно озадачило бессмертных.

Посреди площади стоял странный берёзовый пень, одетый в расшитую узорами женскую рубаху. Низ у пня был раздвоен, словно ноги у человека, и одет в коричневые штаны-шаровары и мягкие кожаные сапоги. На верхнем срезе лежала чуть съехавшая на бок богато расшитая медными бляхами островерхая женская шапка. Зачем бревно нарядили, будто невесту на выданье, было непонятно. Справа от пня стоял хлопая глазами ничего не понимающий молодой парень лет шестнадцати-семнадцати. Красавчик был наряжен под стать берёзе. Жених, да и только. Рядом пара баб рыдает навзрыд. Одна всё норовит к бревну броситься, но её мужик какой-то (муж, наверное) не пускает.

«Да уж. Есть от чего рыдать. Они тут совсем сдурели? Парня на бревне женить решили? Или это обычай такой местный? Надо бы Индру потом порасспросить,» – подумал Велес.

А Индра и сам понять ничего не мог. Только он ещё обратил внимание на двух дюжих амбалов, что слева от пня заламывали руки пожилой на вид (лет этак под 40) женщине. И совсем древнюю старуху, что обвинительно тыкала пальцем в пленницу. А ещё у «ног» бревна лежал разбитый колоколовидный горшок желтоватого цвета с «ёлочным» орнаментом. Горшок развалился на несколько частей. В самой большой видны были остатки какой-то белой жидкости, похожей на молоко.

– Так что у вас здесь происходит? – ещё раз требовательно повторил Индра.

* * *

Случилось это за неделю до упомянутых выше событий, в тот самый вечер, когда на небе появилась новая растущая луна. Примерно в двадцати полётах стрелы от стойбища в глубине леса под молодым, но уже довольно крепким дубом сидела Майа. Сидела она и горько плакала, время от времени размазывая обильные слёзы по круглому веснушчатому лицу грязными руками. А в промежутке между этим увлекательным занятием Майа (а в просторечии просто Майка) вытаскивала из большой кожаной сумки разные колдовские ингредиенты и кидала их в стоявшую перед нею небольшую берёзовую ступку. Из ступы, как положено торчал соответствующий ей размерами дубовый пестик.

Пять сухих ягод можжевельника, два драгоценных зёрнышка аниса (выменянных сведущей в зельях бабкой Бендзеей у торговцев с далёких Южных гор и ловко украденных у неё Майкой), два цветка боярышника (благо зацвёл он в этом году раньше обычного), кусочек от цветастой шапочки тысячелистника (сушёной с прошлого года). И всё это растереть в порошок. Но не просто растирать. Чай не жратву готовишь! Растирать с чувством надо. И представлять. Обязательно представлять то, чего ты больше всего на свете хочешь.

Вот эта ступка – не ступка вовсе. Это сама Майка. А Пестик – это милый, нежный, прекрасный, самый лучший во всём мире её Тагар. Точнее некая часть возлюбленного Тагара.

Пестик входит в ступку, поворачивается в ней, растирая колдовские ингредиенты, затем чуть поднимается и вновь с силой входит в ступку. Поднимается и входит, поднимается и входит, поднимается и входит… Майка страстно втыкала дубовый огрызок в берёзовую посудину, а сама всем телом уже ощущала близость с обожаемым Тагаром. Голова её откинулась так, что шапка слетела на землю, и две тоненькие каштаново-рыжие девичьи косички упали на спину. Глаза Майки закатились, а из полуоткрытого рта раздался протяжный блаженный стон. Кажется всё так сделала. Пару раз она видела, как это старшие делают. Во всяком случае тётка Бимджи, когда со своим мужем этим занималась, также стонала. Или по-другому? Ну, да ладно. И так сойдёт.

Девушка вернула туловище в вертикальное положение и посмотрела на результат своего труда. Ингредиенты, как им и подобало, были растёрты в однородную порошкообразную массу.

«Эх, Тагар, Тагар, – подумала Майка. – Ну, почему ты выбрал эту зазнайку Роксану? Она же ни шкуру выделать путью не умеет, ни чум правильно поставить… Да её стряпня – не еда, а отрава! Зачем она тебе? За красотой погнался? За богатством её отца? Конечно, она у него единственным ребёнком осталось. Все лошади её семьи к тебе отойдут. Экий ты кобель, Тагарка!»

От этих мыслей слёзы вновь градом потекли из глаз влюблённой девчонки.

– Нет. Не мог ты полюбить такую дуру, – зло прошептала Майка. – Околдовала тебя эта потаскушка. Как есть околдовала. Я же помню, как ты на меня смотрел зимой, когда Новое солнце встречали. Меня ты должен любить. Меня.

Тонкие губы Майки сжались в узкую ниточку и сузившимися от злости глазами она поглядела на свою правую ногу. Подтянула её поближе и стала стаскивать сапог, опасаясь при этом толкнуть ступку и просыпать готовый порошок. Сапог поддался быстро. Майка отбросила его в сторону, а голую ступню, слегка вывернув так, чтобы видна была жёсткая мозолистая пятка, положила на ляжку левой ноги. Затем достала из сумки острый кремниевый нож.

– Роксанка – змеюка какая! Женить моего Тагара на себе вздумала. Свадьбу на осень назначили, так ей этого мало. Придумала какую-то помолвку, чтобы, значит, никто из девок на парня больше глядеть не мог. У-у-у, жаба толстомордая… Ну, ничего… Помолвка – это не свадьба. Как помолвитесь, так и размолвитесь. Не будет у вас никакой помолвки.

Кремниевым ножом Майка срезала кусочек мозоли со своей пятки. Добытый артефакт девушка кинула в ступку.

– Ну, Тагарка, быть тебе у моих ног, – с усмешкой подумала она и вновь принялась за растирание ингредиентов.

Пестик поднимается и с силой входит в ступку, поднимается и входит, поднимается и входит… Майка почти насиловала ступку, позабыв о своей мистической роли. Зато она, как наяву, представляла, будто ненавистная Роксанка со стороны наблюдает за сценой майкиной и тагаркиной любви. Видит всё и страшно завидует. А сделать ничего не может. Так тебе и надо, Роксанка! Смотри и лопайся от чёрной зависти! Майка прервалась и вновь взглянула на результат своего труда. Достаточно. Получилось, как надо.

Теперь последний ингредиент. Лягушачья икра. Весна нынче выдалась ранняя сумасшедшие лягушки уже начали свои брачные игры. Икру Майка собрала большим листом кувшинки в пруду, рядом с которым располагалась стойбище. Осторожно, словно драгоценность, принесла она её в это укромное место. Теперь столь же бережно Майка слила часть соплеобразной жижи в ступку и тут же отшвырнула зелёный лист от себя подальше. И вновь взялась за пестик. Дубовая палочка с характерным утолщением на конце поднимается и входит в горлышко берёзовой ступки, поднимается и входит, со странным чавканьем поднимается и входит…

Чавканье слегка смутило девушку. Достичь прежнего предоргазменного состояния не получилось. Майка с некоторой брезгливостью заглянула в ступку, помешала слегка содержимое пестиком. Увиденное её вполне удовлетворило.

– Вот, Роксанка. Теперь ты у меня за всё ответишь, – тихо прошипела колдунья-любительница.

Майа вытащила из сумки небольшой глиняный кувшинчик, перелила туда из ступки зелье и заткнула плотно притёртой пробкой из дубовой коры и отставила в сторону. Надела на голую ногу сапог, встала, отряхнулась, окинула взглядом сильный молодой дуб, под которым сидела. Затем девушка выкопала среди корней дерева ямку и поставила туда кувшинчик с зельем. Раскачиваясь из стороны в сторону, Майка стала закапывать ямку и при этом монотонно читать заклинание:

Как этот дуб стоит крепко, не гнется,

не ломится, не прогибается,

так бы и у Тагара стоял бы

на меня уд и ночью, и вечером,

и утром, и днем, не гнулся бы, не ломился,

ни к кому, кроме меня, не стремился…

* * *

Роксану Майка уже давно невзлюбила. Да и как её любить-то, когда что бы в стойбище молодёжь не делала, Роксанка везде первая. И всё у неё лучше всех получается. И все её хвалят. Майка же везде будто оплёванная ходит. А ведь в детстве были подругами – не разлей вода. С Тагаркой, кстати, тоже. Ну, не подругами, конечно, а друзьями. Детишек одного возраста в стойбище совсем мало. Так что сверстники до поры до времени тусуются одной кучей. Вместе – на речку, вместе – в лес, вместе свиней пасти, вместе взрослым помогать с конями там или коровами, вместе – пообедать в тот чум, куда первыми позовут. Был с ними, правда ещё один мальчишка – Шамси его звали. Тощенький такой, белобрысенький, ничем не примечательный. С кудрявым статным красавцем Тагаром ни в какое сравнение не идёт. Хотя с Майкой-то он как раз чаще всего и играл. И Майке с ним интересно было. Но куда ему до Тагара! Она о Шамси даже и не думала. Вообще в этом плане не думала. Ну, есть и есть. Побегали, поиграли, и ладно.

Так вот вчетвером и пробегали они своё беспортошное детство. А когда подросли, и одели штаны, взрослые стали загружать их делами посерьёзнее. Теми делами, для которых особая выучка нужна. Девчонок – женскими, пацанов – мужскими. Вместе они стали бывать много реже. Зато тянуть их друг к другу стало больше. Тагара – к Роксане, Роксану – к Тагару. А Майка глядела на это и исходила чёрной завистью, потому что тоже о Тагарке мечтала, а он её только приятельницей по детским играм считал.

Тут ещё родители Тагара и Роксаны заметили их симпатии и осознали, что брак этот – выгодное дело. Выкуп за невесту чужому роду платить не надо будет. Да и родителям Роксаны лучшего наследника было не сыскать.

Вот и решили по осени сыграть свадьбу. А чтобы это намерение как-то обозначить (мало ли что до осени случится!) собрались провести ритуал, про который минувшим летом караванщики с Южных гор рассказывали. Новомодный такой ритуал – помолвка называется. Вроде бы как и не свадьба, но все обещания уже будут даны официально, а стойбище получит замечательную возможность зарезать пяток барашков да пару свинок, чтобы это дело отметить. Зиму неплохо перезимовали. Жизнь пока богатая идёт да сытная. Надо богов за это отблагодарить, да свои животы заодно порадовать. Назначена была помолвка на первый день полнолуния…

Майка как про это узнала, чуть с ума не сошла. Уводит подлая Роксанка её Тагарку! Как есть уводит. С горя Майка даже к отцу пошла и потребовала, чтобы он сам к Тагару свататься пошёл. Отец сначала долго смотрел на неё, не понимая, чего дочка хочет, а когда до него смысл её речей дошёл, ответил:

– О, луна моих ночей! Тебе ничего на голову тяжёлое сегодня не падало? Здорова ли ты, моё дитятко? Не помутила ли добрая госпожа Сати твой рассудок? Или бесподобная супруга Камы прераснейшая Рати перестаралась со своими дарами, которые навели затмение на твой разум? Ты где это слыхивала, чтобы отец невесты шёл свататься к отцу жениха? Надо мною потом всё наше племя смеяться будет! По всей Арьяварте сказки будут рассказывать про глупого отца, послушавшегося своей безумной дочери! К тому же Тагар скоро женится на Роксане. Они любят друг друга и их родители уже договорились. Тебе-то туда зачем соваться? Лучше бы присмотрелась к Шамси. Хороший парень…

Но Майка о таком и слышать не захотела. Фыркнула, как рысь и убежала с поля, где происходил тот разговор, в родной чум.

* * *

И вот в день помолвки далеко уже за полдень стоят на площади стойбища разряженные в пух и прах Тагар с Роксаной, готовятся принять благословление родителей, через которых, как известно, говорят устроитель семейного очага Агни и его супруга Сваха. Только замешкались там что-то родители с гирляндами из первоцветов и о чём-то никак не могут договориться. У Тагарки в горле от волнения пересохло, пока он тут посреди площади торчит. Это с ним часто случалось. Как разволнуется, так в горле сухота возникает, словно в поле во время засухи. Вот он возьми да скажи тётке Бимджи, что стояла по другую сторону от Роксаны:

– Попить бы чего, тётя Бимджи. Сушняк замучил.

И в тот же миг в руках у тётки появился невесть кем поданный горшок с молоком. Тот самый желтоватый с орнаментом в ёлочку. Тагар уже к нему потянулся, но всё испортила Роксана.

– О! Молоко! Я тоже пить хочу! – воскликнула она.

Хвать горшок и к нему тут же припала губами.

* * *

А дальше всё, как в кошмарном сне.

Глоток, другой. Резкий хлопок. Шум упавшего и расколовшегося горшка.

Все оборачиваются на Роксану и из почти сотни ртов вылетает дружное:

– Ах!

И тишина.

Вместо Роксаны рядом с Тагаром стоит одетый в невестин наряд берёзовый пень. На верхнем его срезе лежит роксанина шапка. Шапка шевелится и сползает на бок. Из-под неё высовывается испуганная лягушачья морда.

Тонкий и предельно громкий женский визг разрезает тишину, как острая бритва кожу на щеке:

– Сглазили!!!

Лягушка из-под невестиной шапки испуганно квакает и делает немыслимый прыжок через толпу. Народ в ужасе отшатывается от неё. Лягушка не теряя времени ныряет в траву в направлении бобрового пруда.

Толпа сомкнулась, все снова загоготали. Никто так и не увидел, как маленькая зелёная лягушечка допрыгала до пруда и сиганула в спасительную воду.

Крики, шум только подчеркнули всеобщую растерянность. Вдруг среди всеобщей неразберихи ещё один женский вопль:

– Она – ведьма! – старуха Бендзея тычет корявым пальцем в тётку Бимджи. – Она проклятое молоко Роксане дала! Я сама видела!

– Да ты сдурела, старая карга! – Возмутилась Бимджи. – Роксана ж мне племянница!

– Да-а-а! – зашлась старуха. – И у твоего брата она единственная дочь! Выйдет замуж и прощай богатое наследство! А так, помрёт он, и всё стадо – твоё!

Толпа опять ахнула, подивившись разумности древней Бендзеи. Хоть и знали, что она давно с Бимджи враждует, и, что именно Бендзея чаще всех ворожбой и знахарством занимается, но против фактов ведь не попрёшь. Уж больно всё складно у старухи выходит. Да и то, что именно Бимджи горшок подала, не только Бендзея видела. Многие свидетелями были. Тут даже Майка чуть было не поверили, что это тётка Бимджи свою племянницу зачаровала.