Глазами человека, глазами ангела. Эссе и рассказы
– Ммм… – она отвела руку с чашкой чуть в сторону и бросила изучающий взгляд – жесты заправского критика – и в ее глазах, вероятно, уже плескались волны новых вопросов.
– Окно.
Не вопрос.
Утверждение.
– Да, окно, – он улыбнулся, и в этой улыбке было какое-то чувство… Он был ей благодарен? – Там вокруг столько окон, что не счесть, они, кажется, живут своими жизнями, дышат запотевшими стеклами или смеются бликами солнца. Но я выбрал вот это, и…
Поцелуй был неожиданным, наподобие его рисования – она прильнула к нему губами, заставив замолчать. Это не было непонятным, но вопросы, похоже, устали ждать, когда кто-то из этой странной парочки заговорит вновь.
Вероятно, этот поцелуй так подействовал на нее, что чашка (которая, к слову, была довольно пузатой и с трудом умещалась в одной руке), выскользнула из ее пальцев, махнув на прощанье шарфом. И полетела в другой мир. В окно.
Только это был всего лишь холст, незаконченный рисунок.
Между ними словно прошел электрический разряд, оба в каком-то паническом движении отпрянули друг от друга, но не потому, что поцелуй был чем-то неправильным – они вдвоем поняли, что произошло нечто неминуемое – в момент, когда кофейное море, словно цунами, накрыло стол…
… – Смотри. На что это похоже? Видишь? Вот здесь, – она указала пальчиком на что-то, напоминающее силуэт…
– Кошка, – он усмехнулся. В его воспоминании за окном не было никаких кошек. – Даже две кошки.
– Это кот и кошка! – она сказала это так, словно совершила величайшее открытие. – Точно! Кот и Кошка. Только подправь, можно?
– Думаю, да, – он подправил кистью первых жителей его мира. Теперь это точно были кошки. Ну, или Кот и Кошка.
«Прямо как мы, подумал он. – Устроили свида…».
– Прямо как мы, – сказала она. – У них свидание. Чудо, правда? Две влюбленные души встретились в новом мире.
Он без слов прижал ее к себе, вновь ощущая ее волосы на своей коже.
Его мир должен был быть цветным, но вопросы и кофе породили некую утопию сепии…
«Ну и пусть, – решил он. Здесь есть любовь, а перед ней меркнут все краски мира».
И этот ответ, пожалуй, был самым лучшим в его жизни.
КОТ ЧЕЛОВЕКА СО СКРИПКОЙ
Он звал меня: «рыжий друг». Навострив слух, я всегда оборачивался на эти слова: сказал просто так, хочет угостить или, может, зовет с собой? Он всегда брал меня с собой – когда прогуливался к набережной Сены, от Гран-Пале, рядом с которым имел радость жить и до площади Согласия. Утром, когда было еще достаточно тихо, гул города не падал тенью на реку, на птиц, уже проснувшихся и настороженно косящихся на меня, и на таких же одиноких прохожих, как он. Нагулявшись по ночным парижским крышам, я сидел у него за пазухой, смирно, высунув голову из-за воротника, то и дело зевая, а он только улыбался рассеянно и спокойно, предавался мыслям, там, на свежем воздухе, садился за столик в открытом кафе – выпить горячего черного кофе, будоражащего теплом душу и съесть только что приготовленный круассан, мягкий и ароматом своим забивающий ноздри… А я… Помню, как составлял ему компанию, сидел рядом на деревянном стуле с расшатанной спинкой, что булочник выносил откуда-то специально для меня, и, съев свое утреннее угощение, покачивался сонно, обвив лапы хвостом, щурился на солнце, отражавшееся в воде. И ловил его мысли, шевелил усами в поисках нужных волн…
Его завтрак, в основном, состоял из мыслей и Сены. По утрам он привык питать душу, и этого было никак не исправить, да мне и не хотелось. Если душа позавтракала, – всегда говорил он мне, – то и весь день будет удачным и наполненным яркими красками. А если добавить к этому еще и музыку, рыжий друг… Ах! Ты слышал, как над водой, не заглушаемые шумом автомобилей, летят звуки старого клавесина? Сена будто вбирает их в себя и начинает целовать камни парапетов, а мелодия продолжает разноситься над ней…
А я покачивался и слушал, слушал, вдыхая запах кофе из его исходящей паром чашки, смотрел на него, чудного: полы расстегнутого старого пальто взметаются по сторонам, когда он кружится возле столика, притаптывая разноцветный булыжник – танцует с невидимкой, наверное, симпатичной парижанкой из шестидесятых – того времени, когда меня и на свете не было, закручивает ее в вихре музыки, подмигивает такой же невидимой воображаемой стройной скрипачке, от чего она улыбается в ответ и смычок в ее руке начинает творить самое настоящее волшебство, музыку невероятную и невозможную… Эти его воспоминания оседали на моих усах, словно паутинки прошлого, и я сам словно смотрел его глазами, чувствовал то же, что чувствовал и испытывал он. Это было так давно… другие коты гуляли в тени ног Эйфелевой башни, другие коты смотрели из чердачных окон на французскую лимонную булку-луну, другие коты путались под ногами и втихаря стаскивали со столиков еду, пока люди танцевали под звуки скрипки…
Мне нравилось быть с ним там, на набережной… Не помню, говорил он мне, или просто возникало у него такое воспоминание… когда он приглашал ту же скрипачку к себе за столик, и они вместе наблюдали блеск воды, тихо разговаривая на околоземные темы, и как она его просвещала о том, что значит музыка, не догадываясь, что он сам все прекрасно знает, и просто притворяется. Потом, оставшись у него до утра, она конечно, узнает, что он притворялся, и утром, тихо притворив дверь, убегая в рассвет на цыпочках, с сожалением взглянет на свою дешевую скрипку с грифом из растрескавшегося палисандра, но все равно улыбнется счастливо…
Он устанет вот так кружиться один, присядет снова, и прошепчет-вздохнет, что те времена давно прошли, что нет больше тех озорных и немного сумасшедших ночей, нет черноволосых скрипачек, сыграющих только для тебя и – просто так, только бы дать внутренней мелодии правильное направление и верное звучание…
Я знаю, что он и сам играл так – люди закрывали глаза ладонями или же просто зажмуривались, чтобы ничто не мешало им видеть. Видеть, что привносит в мир струны его скрипки, какие образы он выводит из ментального мира через мир эмоциональный и цепляя на эти образы тамошнюю окраску. И тогда люди плакали, или смеялись, улыбались или печалились, переживали или восторженно ахали… Да, в прошлые года он играл бесподобно, тогда не я заботился о нем, а она, она, эбеново-кленовая красавица, поющая ему то, что он желал. Я застал лишь немногие дни, когда они еще были вместе. А потом…
Прогулки по набережной тоже остались в прошлом, и компанию я составляю теперь только Флоберу, Сартру, Гюго и другим, не знакомым мне, лежащим стопками или по одному, кто где… У него никогда не было привычки ставить книги на место, и теперь их уже не поставят на место. Теперь и она, его скрипка, лежит холодная и пыльная… Я иногда прижмусь головой к ее голове, стараюсь растормошить, разбудить. Но тщетно – она жила только в его руках…
Несколько дней назад, когда я печально сидел у него на груди, он дрожащей рукой повесил мне на шею цепочку с ключом от дома.
Скрипичный ключ, как он его называл. И велел мне найти того, кто понимал музыку так же, как он, кто видел жизнь так же, как он…
Я не знал, реально ли это, живя его воспоминаниями о том прошлом, что миновало. Я не знал. Но стал гулять утром один, стремясь к знакомому кафе, крался в густом раннем тумане или при первых чистых лучах солнца, не обращая внимания на голубей и мышей в подворотнях, садился на углу здания и смотрел на реку, один, с покачивающимся на шее ключом. Надолго оставлять его дома одного я не мог, возвращался, но в один из дней не вернулся вовремя, запрыгнул с водосточной трубы в форточку, чем перепугал людей в белом, испугался сам и бросился к нему. Проскочил насквозь, понял, что вижу уже только его образ, точно такой, как он извлекал своей музыкой. А он снова улыбался рассеянно и спокойно, смотря, как его тело люди уносят прочь, в ожидающую на улицу машину.
Меня попытались тоже забрать, но я не дался – я не так прост, чтобы так просто сдаваться незнакомцам в белом. И, вновь выбравшись в окно, чудом не запутавшись в тюли, забрался на крышу. Он тоже стоял рядом, потрепал меня по голове, отчего моя шерсть встала дыбом, словно от электричества, и мы вместе смотрели вниз, во двор, на «скорую», бесконечно крутящую свою мигалку. А после она уехала.
Я вдруг почувствовал, что и его больше не было рядом. Пустая крыша, антенны, трубы, тепло солнца. И скрипичный ключ. Чуть тронул его лапой – и он заболтался туда-сюда, как маятник. Я решил, что не вернусь сюда. Не вернусь до той поры, пока не выполню порученное. Не найду еще одного человека со скрипкой. Пусть даже для этого придется обойти весь Париж.
И я отправился на поиски.
UPDATE
Вечерние огни разгорались ярче, мигали светофорами, светили окнами погруженных в тень зданий, где кто-то еще тоже не спал – разные люди, разные жизни… Неоновые огни заголовков и заправок, часы с алыми цифрами, собранные из точек, замедляли ход, стоило этим двоим взглянуть на них в поисках времени, в поисках ответа на вопрос: сколько прошло и сколько осталось?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Госпожа (исланд.)
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Всего 10 форматов