Гонка за смертью

А это – мое спасение.

Каменный пол заставил предположить обратное. Я ожидал ощутить под собой деревянную палубу или, быть может, песок. Я не почувствовал боли, не услышал, как тело шлепается о поверхность, словно кусок мяса о прилавок в лавке мясника, а смутно ощутил, что подо мной что-то есть. Я попытался открыть глаза, но острый свет проникал мне прямо в голову, наполняя ее огнем.

– Наконец-то! – вскричал чей-то голос. Он говорил на общем языке, хотя и с булькающим аркийским акцентом. – Он показался. Поднимите его, я хочу оценить ущерб.

Руки снова потянулись ко мне; на этот раз они были раскалены. Я попытался вскрикнуть, но сумел выдавить из себя лишь безмолвное проклятие. Обжигающие руки поставили меня на ноги и заставили идти вперед. Я чуть приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, кто меня держит и куда меня ведут. Меня снова затопила боль, и я увидел лишь голубую дымку.

Руки принялись грубо трясти меня и остановились лишь тогда, когда я смог терпеть свет. Кто-то приподнял мне подбородок. Я увидел перед собой фигуры в темных одеждах и толстых перчатках, а также низкорослого человека, похожего на горгулью, с золотой ногой в виде лапы орла. Смуглое лицо, зеленые глазки, во рту поблескивают золотые зубы. Его одежду можно было даже назвать модной: узкие штаны в северном стиле, красная шелковая рубашка и длинный, до пола, золотистый халат. В руке он сжимал богато украшенную трость.

Что-то мыча себе под нос, он разглядывал меня с головы до ног.

– Поджарым его не назовешь – да, моя милая?

Я уже собирался пожаловаться, как вдруг горячие руки отпустили меня, и я, дрожа, упал на колени перед коротышкой.

– И эту жуткую рану порошком особо не закроешь, но мы попробуем.

Услышав про рану на шее, я вздрогнул. Моя мечта мгновенно разлетелась на куски, и я вспомнил, как холодная сталь рывками проходит через хрящи моего горла. Мои руки взлетели вверх, чтобы нащупать рану, но я почувствовал только холод и онемение. Я увидел, что я обнажен, а мои очертания – всего лишь завитки кружащегося голубого дыма.

Значит, я все-таки умер. По-настоящему умер.

Естественно, любой бы на моем месте закричал, и, конечно, я тоже попытался. Я завопил изо всех сил, но наружу вырвался только хрип. Я бросился в атаку, но сильные руки толкнули меня на мокрый пол. Мечтая о том, чтобы все это оказалось кошмаром, я снова и снова повторял жалкое подобие слова «Нет!». Казалось, что плоть, которую я носил столько лет, приглушала эмоции души, словно тряпка, которой завязали глаза и уши. А теперь я стал голым, незащищенным, и меня оглушили ужас и отчаяние.

– Босс, он шустрый! – крикнула стоящая рядом с коротышкой женщина – та самая огромная женщина из переулка. Теперь, разглядев ее, я подумал о том, что мне еще повезло: если бы меня убил не тот увалень, а она, то я, несомненно, лишился бы пары конечностей.

Два топора висели у нее на поясе и еще один – за плечами, которые были закрыты кожаными доспехами. Ее волосы были туго заплетены в три хвоста, и это, вероятно, слегка разгладило морщины на ее обветренном, покрытом шрамами лице. На ее шее, щеке и плече виднелись татуировки – угловатые завитки. Да, она была похожа на варвара из моей родной страны, но светлая кожа женщины выдавала в ней северянку.

Судя по акценту, она с Разбросанных островов. От него сложно избавиться.

Ее босс вышел вперед; его металлическая нога лязгнула по камню рядом с моей головой.

– Ты еще слишком свежий, тень, тебе рано говорить. Через пару дней это пройдет. Зачем, по-твоему, мы так быстро тебя заколдовали? Чтобы пожить пару дней в тишине и спокойствии, пока ты еще не смирился со своей судьбой. Но что это я? Совсем забыл про этикет! Добро пожаловать в Аракс, Город Бесчисленных душ, Алмаз Арка! Это лучший из городов, это гора, созданная человеком!

Я подумал о том, могут ли мертвецы плеваться. Если я не в силах пнуть его или что-то выкрикнуть, то, возможно, я сумею показать свое отвращение другим способом. К сожалению, слюноотделение не является одним из качеств призрака – несмотря на то что он состоит из тумана и паров.

– Ублюдок! – крикнул я, но получилось что-то похожее на «урру!».

Перчатки, несущие боль, вернулись и поставили меня в ряд из полдюжины других призраков, таких же голых, как и я. От нас исходило еле заметное свечение – голубое, почти серое. Я посмотрел налево и с удивлением увидел моего неуклюжего убийцу. Вид у него был мрачный, хотя, скорее всего, он злился не на меня, а на своего босса. На его груди виднелись четыре отверстия: они соответствовали металлическим когтям на ноге коротышки.

Торговцы были в лучшем состоянии, чем я, но сейчас они выглядели еще более пучеглазыми и несчастными, чем при жизни, и, казалось, в любой момент могут забиться в истерике. Упрекнуть их было не в чем. У одного по груди, от соска до пояса, тянулась уродливая резаная рана. У другого в животе были две темные дырки – почти такие же, как и у меня.

Рядом с нами стояла еще пара чужаков, дополнявшая нашу маленькую бригаду призраков. Мы, напуганные и дрожащие, все еще пытались понять, какой переход мы совершили не по своей воле. Жизнь и смерть разделяла слишком тонкая грань, и наше сознание до сих пор не сориентировалось в происходящем. Ужас нашего убийства стал ловушкой, из которой мы еще не выбрались. Даже теперь, когда наши бренные тела превратились в туман и пар, мы прикрывали руками наготу.

Человек-горгулья подошел поближе, чтобы как следует меня рассмотреть. Даже я, не отличавшийся особым ростом, был на голову выше его.

– В клетки, – приказал он, и фигуры в капюшонах потащили нас в коридор.

Торговцы завыли на своем чужеземном наречии, но их быстро избили металлическими прутьями. Я старался отстраниться, уйти подальше от обжигающих перчаток, но при каждой такой попытке меня били, заставляя меня прекратить сопротивление.

Нас отвели в невысокую, но глубокую клетку, втиснутую в каменный тоннель. Дальше, в дымчатую тьму уходил ряд других клеток. Я увидел в них сияющие голубые огоньки.

Наши тюремщики втолкнули меня в клетку последним, а затем захлопнули и крепко заперли дверь. Я тут же подошел к толстым прутьям решетки, но мои ладони отлетели от них, словно их обожгло пламенем. Решетка была окована медью – единственным материалом, который мог причинить вред призраку. Те ее части, которые не были покрыты медью, казались мягкими, желеобразными, однако мне все равно не удалось сдвинуть их с места. Я снова попытался закричать, но тщетно.

– Валяй, не стесняйся, призрак, – расхохоталась большая женщина.

Еще четверо призраков зависли в дальних уголках клетки, свернувшись в шары. Они сияли ярче, чем мы: должно быть, это означало, что они старше нас. Действительно, теперь у нас был новый, жуткий возраст, который измерялся со дня нашей смерти.

Хромая, невысокий мужчина подошел к решетке.

– Слушайте все! Меня зовут босс Боран Темса, и я буду вашим хозяином в тот краткий период, пока вы не начнете новую жизнь – жизнь рабов. А это госпожа Ани Джезебел, моя самая доверенная помощница и одна из лучших наемников в Дальних Краях. С удовольствием сообщаем, что ваши тела мертвы. Скончались. Лишились жизни. Однако ваши души обрели свободу, и благодаря славным «Догматам о подневольных мертвецах», медным монетам и воде Никса вы теперь присоединились к достопочтенному классу рабов. Каждый из вас – тень. Призрак. Полужизнь.

Хотя это было очевидно с того самого момента, когда клинок встретился с моим телом, сейчас, после этих слов, мне показалось, будто меня снова ударили ножом в живот. Я стиснул прутья решетки и держался за них столько, сколько мог, борясь с болью. Темса продолжил свою речь.

– Вы радоваться должны, ведь вас ждет новое существование! Неудачные имена, которые выбрали для вас матери, больше не существуют. Вам больше не нужно волноваться об имуществе, теперь вы можете обходиться без пищи и сна, вы выше таких пустяков, как выпивка, азартные игры и блуд. Оставьте все это живым – так же как политику и религию. Знайте: теперь ваше существование уже от вас не зависит. О свободе вы тоже можете забыть – разве что вам подарит ее какой-нибудь великодушный хозяин. Потому что, дамы и господа, вы теперь, целиком и полностью, являетесь собственностью.

Чтобы подкрепить свои слова, Темса показал нам стопку из семи половинок медных монет, сдавленную между большим и указательным пальцами. Я достаточно знал об Арке и поэтому догадался, что это наши монеты – то, что привязывает нас к миру живых. Тысячелетнее извращение древней традиции, которая требовала платить лодочнику за переход в мир иной. Обмани лодочника. Обмани смерть. На этих медных полумесяцах аркийцы построили свою империю.

Мне страшно хотелось заорать – и, мертвые боги мне свидетели, я попытался. Я хрипел, шипел, я задыхался, а когда все это ни к чему не привело, я показал коротышке все неприличные жесты, которые я знал. Несколько из них я изобрел по ходу дела.

Другие призраки поддержали мой бесплодный бунт, но все зрители лишь усмехались, глядя на нас. Темса и его похожая на гору телохранительница, похоже, все это уже видели. Темса не обратил бы на меня внимания, даже если бы я загорелся.

– Запишите их, – приказал он.

Появились двое мужчин в длинных одеяниях. У одного из них была длинная борода, заплетенная в косички. Он в основном оставался в тени. Другой – темнокожий, лысый, скорее всего, был родом из далеких южных пустынь. В руках он держал свиток и тростниковое перо. Откашлявшись, он начал с торговцев.

– Так. Ты. Имя.

Призрак с разрезом на груди беззвучно зашевелил губами. Он мог бы и не стараться: вопрос был риторическим.

– Назовем тебя «Амин», – предложил писец, уже водя пером по папирусу.

Бородатый человек у него за спиной начал царапать имя на половине монеты, и пока он не закончил, призрак Амин содрогался от боли.

Писец остановился, чтобы оглядеть человека с ног до головы.

– Тридцать лет. Десять из них считал монеты.

– Он больше похож на повара, – рыкнула госпожа Джезебел.

– Значит, повар, – поспешно исправился писец.

Так оно и шло. Писец на ходу придумывал очередному бедняге имя, его записывали на половине монеты, добавляли возраст и профессию. Когда настал мой черед, я устроил пантомиму, изобразив нечто угрожающее с участием ноги и отверстия. Обычно я не такой дерзкий, но того требовали обстоятельства.

Писец лишь слегка нахмурился. Он, несомненно, видел все это и раньше.

– Джеруб, – сказал он. – Слуга, пять лет.

Я согнулся, когда мое ложное имя принялись выцарапывать на монете. Мне показалось, что в мою грудь, повторяя движения резца, втыкается сосулька, и я едва не упал в обморок. К счастью, все быстро закончилось. Я был благодарен им за то, что они обошлись без фамилии и названия должности. Никогда в жизни я еще не испытывал такой боли, а ведь ее в моей жизни было достаточно.

Темса вздохнул.

– Напряги воображение, парня нужно слегка приукрасить. Посмотри на его долбаную шею! Ты же знаешь, покупателей тошнит от подобных ран. Вот почему нужно чисто. Целься в грудь, в живот, да хоть в жопу – куда хочешь, лишь бы рану можно было закрыть балахоном.

– Тогда… пятнадцать лет. Нет, тридцать лет.

– Двадцать восемь. И напиши, что он работал на конюшне с жуками и лошадьми.

– Готово, босс.

Темса постучал тростью по земляному полу.

– Ну что ж, мои новые тени, спокойной ночи. Мы снова встретимся в рыночный день.

Люди один за другим вышли в коридор, бормоча, что сегодня вечером они хорошо поработали. Я следил за ними до тех пор, пока последнее одеяние не исчезло из виду, а затем нашел каменную стену в задней части клетки, подальше от меди, и начал биться об нее головой. Удары были больше похожи на мягкие шлепки, и никак не помогали справиться с раздражением. Стена не причиняла мне боли, а лишь сдержанно сопротивлялась. Я не был призраком из старых сказок, который может проходить сквозь двери и стены: реальность ограничивала меня так же, как и раньше.

Мысль о собственной неуязвимости ободрила меня, и я повернулся к своему убийце. Он ссутулился и смотрел на меня, стиснув кулаки. Он видел мое «выступление», и, несомненно, был так же, как и я, разочарован своим бедственным положением. Блеск в его глазах подсказал мне, что он возлагает всю ответственность на меня, словно это я виноват в том, что он меня зарезал. Если бы он мог убить меня во второй раз, то я бы уже превратился в синеватое облачко. Но сейчас его ярость была бессильна.

Я покачал головой, глядя на него, а затем нашел место, где можно побыть одному, и обхватил руками лодыжки, приняв позу, в которой уже находились все остальные. Положив подбородок на холодное желе, в которое превратились мои колени, я уставился на свою новую кожу. Пары сохранили форму, которая была у меня при жизни. Каждый выступ, каждая грань и черта сохранились, только теперь они стали мягче и превратились в голубой туман. Мой обширный живот все еще выступал вперед, и (что отчасти меня порадовало) у меня даже сохранились член и яйца. Однако я подозревал, что после смерти они будут столь же бесполезны, как и при жизни.

Мой туман слегка светился и тек, словно кровь в теле. Когда я двигал рукой, моя форма растягивалась и дрожала, подобно огню свечи на ветру. Мои раны в груди казались чуть белее, чем остальное тело; я предположил, что так же выглядит и шея. Я потрогал их, но боли не почувствовал, даже когда палец наполовину исчез в грудной клетке.

Когда этот осмотр стал мне невыносим, я попытался заснуть, но оказалось, что сон – роскошь, которая доступна только живым. Поэтому я, как и любой человек, оказавшийся в таких жутких обстоятельствах, стал размышлять о том, что мне следовало сделать по-другому.

Я заново прокрутил в голове всю погоню, проклиная себя за то, что не свернул тут налево, а там – направо. Я изобретал хитроумные приемы, с помощью которых можно было направить нож нападавшего на него самого. Я сочинял остроумные реплики, которые мог произнести перед своей кончиной. Я даже думал о том, как бы я рассказал о встрече со смертью своему таинственному работодателю из Небесной Иглы. Все это отвлекало и утешало меня. Поначалу.

Человек, мечтающий изменить прошлое, всегда будет видеть себя лишь результатом событий, которые могли бы произойти. Страстное желание и тоска ничего не меняют в настоящем. Каждый раз, когда я поднимал взгляд, то видел себя в мрачной камере, за решеткой, сдвинуть которую я не мог; компанию мне составляли только восемь призраков, а чтобы развлечься, я мог лишь трогать свою перерезанную глотку. Мое существование в данный момент было, мягко скажем, жалким. Вот так я провел несколько часов, превращая идеальное знание о прошлом в пыточный инструмент.

Спаси нас. В моей памяти снова всплыл бредовый посмертный сон. Я решил, что он был вызван либо потерей крови перед смертью, либо каким-то безумием, которое неразрывно связано с колдовским ритуалом.

Дело вот в чем: не было ни одного бога, который мог бы меня спасти. Такова истина. Будь здесь боги, я бы немедленно взмолился, чтобы они меня спасли, я бы упал ниц и выл, обращаясь к небесам. Боги умерли в тот самый день, когда по миру стали бродить первые мертвецы, и какие-то гении-аркийцы научились их порабощать. Зачем уповать на милость богов и жертвовать деньги жрецам, если до загробной жизни можно дотянуться, и она, светящаяся, стоит перед тобой? Нет религии, нет и чувства вины. Нет непостижимых сил, которые хранят ключи от бессмертия. Ты можешь просто его взять: для этого нужно просто умереть в смятении и не дать другим захватить твое тело, пока ты не овладеешь им сам. Рабство. Что еще может случиться, если власть над смертью получают люди?

Тяжесть ситуации раздавила меня. Я снова подумал о тонкой грани между жизнью и смертью. Когда ты жив, она – пропасть, в которую легко соскользнуть. Когда ты мертв, это отвесная скала, за которую невозможно ухватиться.

Борясь с желанием заскулить, я занялся тем, что получалось у меня лучше всего: стал разбирать свои проблемы на части. Я знал, что у меня, мертвеца, осталось только два желания – получить свободу и свершить правосудие над Темсой.

Величайший город в мире, может, и дикий, но в нем тоже действуют законы. Аркийская империя – общество, в котором твое положение зависит от того, сколько у тебя теней. Их драгоценный «Кодекс» регулирует все аспекты торговли призраками, и его правила довольно строги – просто аркийцам не хватало сил или желания следить за их выполнением. «Кодекс» – система, а с каждой системой можно работать. Именно она покарает этих душекрадов. Да, мне понадобятся сила и терпение, но я смогу отомстить и продолжу быть… чем-то. По крайней мере, новой формой меня.

Мертвым мной.

Я подавил рыдание, закрыв рот сияющей ладонью.