Я помню твоё будущее
– Звучит, как наркозависимость, – пробубнила я себе между колен.
Он будто не услышал мою оценку и только сильнее распалялся:
– У каждой из них есть всё, что пинало человека к эволюции: пища, сон, тепло. Им нет необходимости предпринимать какие-то действия: они сыты и довольны. Если вы им откроете «ворота» сейчас и погоните прочь, вы только заставите их испытать глубочайший испуг. Забившись в угол, они будут ждать. Подобно старому верному псу, которого пытаются прогнать со двора, они станут надеяться на содержателя. Что он придёт и не позволит вам сломать их размеренную беззаботную жизнь.
– Как старый верный пёс? – я передёрнулась в ужасе. – Но… неужели ни одна из них не стремится к настоящей жизни?
– Вы меня не слушали, что ли? – Беньямин встал передо мной как вкопанный и наклонился, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. А я отвернулась и тихо проговорила, почти себе под нос:
– Сложно в это поверить. Человек, собственно, и эволюционировал благодаря своему неугомонному стремлению к чему-то большему, лучшему…
– Не забывайте, подавляющее большинство человеческих особей исключительно слепо следовали за своим «пастухом». Упоминая других, следует отметить, что таковых единицы. Так было, есть и будет всегда.
– И что же, на вашей ферме за все эти годы не рождались «пастухи», способные поднять бунт, устроить революцию? – гневно вскинув голову, я, наконец, вскочила и встала подальше, у окна.
– Отчего же? Случалось. Стандартная практика любой фермы: дефективные единицы убирают, – он повёл плечами с таким невозмутимым видом, словно сказал, что остатки супа скисли, и он их вылил в унитаз.
– «Убирают»?
Он подтвердил мою догадку отрешённым кивком.
Слова, которыми я могла бы выразить степень негодования, возмущения, гнева не употребляют в диалоге со старшими. Но мой психотерапевт, он же учитель, он же пленитель, как определил его Феликс в своей сказке, – держит собственный человеческий хлев. Прямо здесь, в своём доме! И меня заставил сожительствовать со своим бесчеловечным злодеянием.
– Они не грамотны? – выдавила я сквозь зубы, в попытке заглушить охватывающее меня отчаяние.
– Разве не вы отчётливо сформулировали понятие разумности? Мне показалось, вы понимаете, о чём говорите. А вы следом заявляете об их грамотности. Вздор! Если обученностью можно назвать ряд команд, которые они знают и выполняют, ну, что ж. Давайте называть их грамотными!
– Не жалко, да? – я опустила голову, не в силах больше держать осанку. Мозг пух от таких откровений. Всё яснее мне становилось, насколько Беньямин был прав, скрывая от меня свою маленькую людскую ферму. И на кой ему сдалось «хвастаться» своими владениями. – А каково вам-то самому? Весело разве с такими овощами?
– Давным-давно я перестал превращать питание в веселье. Как минимум это неудобно. Случается, что веселье настолько захватывающее, что отвод внимания на поиски случайного сосуда, может грозить риском всё сорвать.
– То есть… вы не питаетесь теми, с кем играетесь. Точнее сказать, в кого играете.
– Именно.
Уму не постижимо! Одним сломаю жизнь, лишу адекватности, любых стремлений и ожиданий, уничтожу личности и, быть может, понаблюдаю за ними ещё какое-то время. А вдруг окажется интересно. Других, уже сломанных и изничтоженных, стану держать при себе в качестве источника питания.
– Что вы все так прикопались-то к человечеству? – выплюнула я скопившуюся обиду. – Вмешиваетесь в их жизни, быт, меняете ход истории… Ведёте свои жестокие игры. Неужели вам нечем заняться? В мире столько всего увлекательного, не изученного. Разве не интереснее исследовать? Его! Наш Мир! Чем издеваться над бедными людьми? – я надеялась на откровенный ответ.
– Ох, дитя! – Беньямин посмотрел на меня снисходительно, по-отечески. – Сколь трогательна ваша невинная наивность и забота о соплеменниках своих! – Мои надежды на откровение посыпались сквозь пальцы, при виде его умиляющегося лица (и на что я рассчитывала, он только вопросы горазд задавать), когда доктор вдруг удивил меня продолжением: – Вас, как и любого другого человека, невозможно вразумить, что это такое – жить вечно. Всё, что можно было узреть на этой планете, мы знаем наизусть. Всё непонятное давно ясно. На все вопросы получены ответы. Каждый навык усвоен, большинство из них мастерски, – он усмехнулся и намеренно замолчал, пристально глядя мне в глаза.
– Хотите сказать, что лишь человеческая душа ещё способна щекотать ваши нервы? – не без труда выпалила я.
– Хм, нервы? Это действительно так, порой сосуд приходится растормошить, чтобы вывести из равновесия.
– Этим вы и занимаетесь?
– Да. Только, знаете, время всё дальше, людей много больше… – вытягивая паузу, он будто и вправду задумался. – Вот только какой парадокс! Герои, с которыми было бы интересно, чаще встречаться не стали…
– Чем больше стадо, тем масштабнее массовка?
Он резко повернулся ко мне и добавил:
– Смекаете!
– Тогда последнее. Почему там одни женщины, что за селекция такая?
– Последний на сегодня вопрос будет адресован вам, – неожиданно строго проговорил Беньямин. – Почему вы решили, будто можете вламываться в мои покои, когда вам вздумается? Возомнили, что имеете на то основания? Беспардонно рылись в моём шкафу! И размахиваете теперь обнаруженным страпоном, требуя от меня объяснений!
– Пф-ф! Вульгарная аналогия! Ничего общего с содержимым вашего «шкафа» не имеющая. По-вашему, стала бы я корректно не замечать в гостях остывающий труп на балконе?
– Как бы вы поступили в таком случае?
– Ну, сообщать о своей находке обладателю трупа я бы не стала. Думаю, нашла бы причину, поскорее покинуть его дом. И, разумеется, едва почувствовав себя в безопасности, обратилась бы с заявлением в полицию.
– Но не в данном вполне реальном случае!
– Что вы хотите этим сказать?
– В вымышленной ситуации, осознавая угрозу, вы вели бы себя вполне здравомысляще, руководствуясь инстинктом самосохранения. Во всяком случае, вам хочется так считать. На деле же, вы с шумом ворвались прямиком к самому «убийце» с обвинениями. Игнорируя при этом свои знания о сущности и природе преступника! – он усмехнулся и повёл немигающим взглядом. – Откуда? Скажите, откуда такое безрассудство? Неужели я дал вам основание полагать, что способен терпеть столь бесцеремонное поведение?
Прежде меня ещё не упрекали в бесцеремонном вторжении в личное пространство. То-то меня и смутило, заставив с детской непринуждённостью взболтнуть первое, что пришло в голову:
– Вероятно, это связанно с тем, что вы возлагаете на меня некую надежду, и время ваше ограниченно.
– Как обычно среди людей бывает, – он демонстративно закатил усталые глаза и поправил слегка разлохмаченную причёску, – стоит одному почувствовать свою необходимость кому-то, как он тут же начинает наглеть! Но воображение заканчивается на единственно существующем, по человеческим меркам, варианте наказания. И каком? Убийство! Не так ли?! Но теперь, когда вы знаете, что ваша смерть мне не выгодна, вам кажется, будто можно дать себе волю и распоясаться. Возможно, я удивлю вас. Но моё воображение немного богаче. Что позволяет мне находить для наказания как минимум ещё сотню других вариантов. Один из которых безусловно гуманный, на мой взгляд. И вероятно весьма извращённый – на ваш. Так ступайте же!
– Что? Нет! Вы не можете… – я попятилась, не понимая, почему меня тянет к выходу.
– Легко!
– Не поступите так со мной…
– Уже!
– Но я нужна вам! Вы говорили, что время у вас ограниченно!
– Не настолько! С десяток лет точно ещё есть в запасе. Ступайте, – он продолжал разглядывать своё отражение в зеркале, будто любуясь.
– Но вы не можете вот так управлять мной! – кричала я, хватаясь за столик с хрустальной вазой, которая, покачнувшись, немедленно разбилась, осыпав меня осколками, за стул, который просто опрокинулся, но я всё равно отчаянно сопротивлялась неведомой силе, тянущей меня вон из комнаты, и хваталась за распахнутые створки дверей.
– Да что вы? – он вызывающе поднял бровь и отмахнулся: – Идите уже!
Понимая куда, но не в силах больше сопротивляться, я направилась отбывать наказание. Будто до сих пор мне мало доставалось!
Глава 12
Свинарник,
или
И таракан тоже пища
Не повелевая собой, но приведённая своим же телом по отданному Беньямином приказу, я прошла внутрь тёмной комнаты. Какой срок меня направили отбывать, чем я должна была там заниматься, не ведала. Понимала лишь, что выйти обратно через ту же дверь, которой туда заявилась, мне не позволит какая-то необъяснимая внутренняя сила.
Первая ночь тогда показалась мне настоящим кошмаром. Я просидела в непроглядной темноте на полу опираясь о стену при входе до самого рассвета. Прислушивалась к каждому шороху, сопению, храпу. Когда некоторые из этих несчастных пленниц, просыпались и, судя по звуку где-то справа, облегчали нужду, – я замирала, опасаясь даже дышать. Я всё боялась их напугать. Переживать только надо было за себя, а не за них, да и ночь та оказалась не самой страшной.
Картину действительности, в которую окунул меня злобный доктор Беньямин, раскрасил первыми красками солнечный луч, заглянувший через витражные окна без занавесок. Это были только мазки, но уже было к чему приглядеться.
Помещение представляло собой одну бесконечно просторную комнату с высоким потолком и массивными колоннами. Царапины и тёмные пятна на колоннах и белых стенах сразу настораживали. Мягкое и пушистое ковровое покрытие выстеленное по всему периметру, однако, создавало обманчивое ощущение уюта. По меньшей мере шесть десятков, на вид весьма удобных, спальных лож, напоминающих коконы для новорожденных, только гораздо крупнее, были хаотично раскиданы по сторонам. Дополнительные источники освещения, помимо естественного, очевидно даже не предусматривались. Наверное, поэтому я не сразу заметила необъяснимо приземистый стол в центре жилого пространства, куда слабо доходил свет. Я не слышала, чтобы кто-то приходил накрывать его ночью. И судя по тому, что он уже буквально ломился разнообразием продуктов, его не убирали с вечера.
Спавшие свернувшись клубком женщины в однотонных безликих платьях старого больничного типа одна за другой просыпались, словно их биоритм был точно синхронизирован со световым днём. Та, что неуклюже поднялась на ноги первой, прошла мимо меня, вдавившейся в стену, к санузлу. Он, кстати, оказался там же, всего в нескольких метрах, и комнатой совсем не являлся. Это были просто несколько чашей Генуя из нержавейки. Всё у всех на виду!
Я решила не испытывать удачу и дальше и не дожидаться, пока местные придут в себя.
Стараясь не привлекать их внимания, я с трудом поднялась на ноги. Тазовые кости завыли, словно не отрывались от холодной твёрдой поверхности годами. Прихрамывая на обе ноги, то и дело шарахаясь и оборачиваясь на каждый звук по сторонам, я двинулась не на выход, что было бы логично, ведь он не был заперт, а наперекор рациональности, нашла свободное место. Одно из самых неприметных подальше от центра. Устроилась поудобнее и принялась наблюдать.
С раннего детства, ещё в садике родители делали мне замечания, когда я пыталась называть кого-то глупым. Поучали, мол, нельзя сравнивать степень сообразительности людей, люди разные, каждый хорош в чём-то своём. Их постулат накрылся медным тазом или, точнее сказать, беньяминовым стадом. Это был настоящий удар! Могла ли я представить людей настолько несмышлёных?
В хлеву Беньямина я насчитала сорок четыре особи. Большинство примерно среднего возраста, хотя были и дети. Их внешние признаки поражали однотипностью, словно все они были ближайшими кровными родственниками. И определённо не были они привлекательными. От обильного питания и малой физической активности фигура каждой из них напоминала просто мешок с мукой или даже с жиром: их кожа была дряблая, волнистая, покрытая неприятной коркой. Волосы, скорее всего, регулярно сбривались на лысо, немного отросшие, они торчали небольшим пушком на их головах. Лица заплывшие, несимпатичные. В их маленьких глазках, глубоко посаженных под низким лбом, не было ничего! Личности, словно высосали. Отсутствовал интеллект. Не отражались эмоции. Разные по свежести следы от побоев у абсолютного большинства, многочисленные шрамы у каждой. Повадки, движения лишь устрашали их портрет, они были не то что дикарскими, для человека они не были характерными, вообще.
Большую часть времени представители данной общины проводили во сне. Ночью спали все. Некоторые, правда, периодически выбирались из кроватей. Порой, чтобы просто бесцельно пройтись по комнате, посмотреть туда-сюда и отправиться обратно на боковую. Закономерность дневного их сна мне так и не удалось выявить: падали на лежанки кому, когда вздумается: надоело питаться, бездумно стоять, косо смотреть, до других дорываться – пойду посплю.
Прислуга, следившая за чистотой и обслуживанием стола, появлялась в период их выгулов. Не было похоже, будто персонал находился под гипнозом. Скорее, им было наплевать, и они просто делали то, что делают.
А стол был накрыт круглосуточно. И питания всегда было в изобилии. Ели местные, казалось, всё то время, что не спали. От нечего делать, а не от чувства голода.
Прогулки по «свистку», хотя дверь никогда не запиралась. Неописуемая радость абсолютного большинства, стоило им услышать команду к прогулке – они прыгали, ликовали. Однако ж на улице (я следила через окно) их поведение не отличалось от обычного: топтались, стояли, смотрели и так по кругу. Сколько бы я ни старалась, их интереса к окружающей среде мне наблюдать не пришлось.
Внутри жилого пространства была ещё огромная ванна, точнее, крохотный горячий бассейн с пузырьками. На первый взгляд единственный источник их удовольствия, как мне показалось, маловат был для такой толпы. Но позже, по тому, как «часто» местные эту ванну принимали, выбор размера посудины, уже виделся оправданным.
На пятый день я будто даже смирилась с тем, что проведу там какое-то время. Ведь до сих пор и мысль о том, чтобы выйти за дверь меня не посещала. Обманывать голод водичкой из фонтанчика, в то время как стол изобиловал пищей, уже не получалось. Первые три дня я не ела принципиально, что-то вроде голодовки. На четвёртый и пятый дни я не решалась приближаться к столу, так как отметила среди стада что-то вроде иерархии.
Наблюдались Сильнейшие, их всего трое, периодически они совершенно бесцельно прессовали других. Приживалы, этих немного больше, и они всегда тёрлись рядом с первыми. Большинство Обыватели, им, кажется, плевать на всё и им не редко прилетало. И Слабые, тех мутузили Приживалы и регулярно; вероятно именно поэтому они и не могли набраться сил, окрепнуть. Некоторые из последних передвигались на четырёх конечностях. Хотя и дети, две девочки, лет семи-девяти, ползали, как младенцы.
Склоки, которые мне приходилось наблюдать, происходили в основном у стола. Почему я и сочла их необоснованным прессингом: Обывателям и Слабым вроде как запрещалось употреблять ту или иную пищу. Хотя не было ясно, на кой она сдалась главенствующим, ведь они не успевали всё съедать, и остатки попросту сливались в помои. Может, свиньям! Я уже не удивилась бы, если бы оказалось, что Беньямин тот ещё фермер, и хозяйство его не ограничивается людскими особями.
Картина складывалась такая, что моего присутствия не замечают, пока я не лезу к их продуктовому алтарю, который, кстати, даже охранялся одной из Приживал во время их общего выгула.
Я дождалась наступления ночи. Время, когда все уже провалились в глубокий сон, и в туалет пока никому не приспичило. Напрягла, насколько возможно, слух и, убедив себя, что слышу только ровное дыхание нескольких десятков человек, – выбралась со своей мягкой лежанки. Стараясь не создавать шума, направилась к столу.
Даже при том, что глаза уже привыкли к темноте, разглядеть границы пути, чтобы не спотыкаться то и дело о лежанки, у меня не вышло. Я передвигалась медленнее черепахи, поэтому, если и задевала чужие спальные места, то только касалась, так мне хотелось думать.
Вблизи стол поражал не только своим гастрономическим разнообразием, а даже подходом к выбору меню. Словно тюремщика заботило состояние здоровья его подопечных: злаки, белки, овощи, ягоды, кисломолочная продукция.
Трясущейся рукой, я схватила первое, что подвернулось под руку, и немедленно откусила сразу половину картофелины. Хруст от полусырого овоща, неожиданно громко прозвучавший, напугал и меня, и привлёк внимание кого-то из спящих. Я услышала шорох и притаилась в надежде, что этот проснувшийся, кто-то из Обывателей или из Слабого звена.
Мой полный непрожёванным картофелем рот наполнялся слюной. Глотать слюну я не рисковала, опасаясь быть услышанной, и уж, тем более, не пыталась прожевать хрустящий овощ. И почему только он настолько сырой? Экономят электричество при приготовлении пищи. Собрав сопли в кулак, чтобы не шмыгнуть, я, стараясь не произвести ни звука, аккуратно вытолкнула языком овощ в дрожащую ладонь и вернула на блюдо.
Затаившись, я стала ждать. Мне казалось, самое важное не создавать звуков, я единственная была там одета в чёрное – разглядеть меня у стола со стороны, должно быть, непросто.
Спустя около десятка минут голод, заткнув вопли разума обещанием убить меня скорее, нежели та, возможно, мнимая вероятность угрозы извне, подтолкнул меня к действиям. Выдохнув громче, чем требовалось, я потянулась к столу опять. Схватившись за мягкую булочку, смачно заглотила слюну и, прежде чем откусить заветную сдобу, воровато оглянулась.
Опрометчиво!
Отчётливо резвое движение, пронзающее затхлый воздух, мгновенно отрезвило меня. Не озиралась бы по сторонам, успела бы хоть немного подкрепиться!
Первый удар открытой ладонью с отросшими ногтями пришёлся на лицо: висок, глаз, щека сразу же засаднили. Горячий поток хлынувшей крови попытался успокоить повреждённый участок своей теплотой, но тут же я ощутила, как защипало в порезах от грязи из-под ногтей, проникающей в глубины моих свежих ран. Не успела опомниться, как атака продолжилась, и я поймала следующий толчок, теперь по затылку. Этот оказался каким-то тупым и почти безболезненным, однако, сумел меня дезориентировать. В позвоночник влетело вроде коленом. Тогда мне даже показалось, что у меня вполне есть все шансы с обидчиками расквитаться – всё, что нужно, встать, а там они у меня получат! Гнусный укус в плечо освободил меня от триумфальной непоколебимости. Он оказался адски болезненным, будто из меня вырвали кусок исхудалой плоти. Тогда уже подключился, наверное, эндорфин. «Гормон счастья», призванный притуплять боль, на нервные импульсы не скупился, потому что остальные побои, которые сыпались разом, я практически не воспринимала. Мысли блуждали вокруг их необъяснимой жадности.
Невозможно сказать, сколько я вытерпела, прежде чем отключиться совсем.
* * *
Неужели мне пришлось так долго спать, что всё тело аж заныло от усталости. Я попыталась потянуться, чтобы прийти в себя. Тогда каждая клетка тела отозвалась пронзительной болью, напомнив о том, где я нахожусь. Открыть глаза удалось не сразу. И то, только левый, он опух не так сильно: сквозь узкую щель век я попыталась разглядеть обстановку.
Судя по свету, стоял уже день, а по ракурсу – меня оттащили обратно ко входу, где я просидела свою первую ночь в этом свинарнике. Вынесли бы за порог! Тогда бы я им глаза мозолить перестала! Покушаться на их харчи, уж тем более! Чёрт!.. При попытке сменить положение, плоть забилась в агонии. Инстинкт самосохранения запрещал двигаться, тогда как разум орал истерично: «Беги!» Только куда?
Мои бестолковые попытки подняться заметили. Безобразный силуэт перекрыл собой свет. Я замерла, старалась ровно дышать, как во сне, чтобы не выдать себя. Пусть лучше думают, что я не пришла в себя или ещё лучше, что мёртвая.
Череда тупых, хаотичных ударов по голове, по всему телу: три… пять, шесть… восемь… – считаю я и отключаюсь…
Шум. Открываю глаза. Правый почти присоединился к левому. Теперь два тоннеля! Осознав это, я болезненно фыркнула и тут же пожалела об этом. Что происходит? Чему они радуются? Такое предвкушение обычно перед прогулкой. Но в этот раз, будто иначе! Они не сбежались к входной двери, как обычно. На этот раз каждая радуется, нервно прилагая усилия, чтобы не прыгать на месте, и каждая ждёт. Но чего?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Район Москвы.
2
Флуорофоры – это химические соединения, испускающие видимый свет при воздействии на них ультрафиолетового или видимого излучения. Они способны распространяться по биологическим тканям и окрашивать клетки, подверженные воспалительным процессам. С их помощью распознают раковые опухоли, например.
3
Я понимаю латынь! Чудо! (лат.)
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книгиВсего 10 форматов