Пепельная Луна

– Ах ты ж, титька тараканья! – с восхищением протянула Зинаида, главная из трех старушек, сидевших на скамейке у подъезда, к которому направилось заморское диво. В ее устах это была высшая похвала, которой удостаивались немногие явления окружающей действительности в Конькове.

Дверь в подъезд уже открывала Надежда, словно невиданное явление было отрепетировано заранее.

– Кто это у нас там такой мохнатенький? – ласково поинтересовалась Надежда у бархатной переноски, на всякий случай загораживая собственноручно повешенное на дверь подъезда объявление о том, что собак предписано выгуливать в наморднике и на поводке, ослушание расценивается как административное правонарушение и карается штрафом.

– Гау, – доверительно сообщил ей обитатель переноски. Две блестящие черные бусины доверчиво уставились на нее, потому что афроамериканец торжественно, как торт, вручил ей переноску прямо в руки.

– Мадам, его называться Бон-Бон. В этот сумка – все, что он любить, – с сильным акцентом сказал провожатый. В руках у него была вместительная дорожная сумка с тем же логотипом «Ральф Лоурен». – Пожалуйста, я провожать вас с Бон-Бон до ваш квартир!

Он распахнул дверь в подъезд.

– Подождите минуточку, дайте мне посмотреть на него, – Надежда подошла с переноской к скамейке.

Старушки с готовностью подвинулись, не отрывая взглядов от бархатной переноски. Казалось, они не удивятся, даже если оттуда, как из шляпы фокусника, вылетят белые голуби, выскочит кролик или потянется нескончаемая лента разноцветной мишуры.

И все же они ахнули в изумлении, а Зинаида издала утробный звук, который не преобразился в слова, поскольку свою коронную фразу она уже потратила на лощеного афроамериканца.

В переноске сидела белоснежная игрушечная собачка и, склонив головку набок, изучала зрителей. Она часто дышала – так, будто бежала всю дорогу до Конькова, и один раз мигнула, что явно указывало на то, что игрушка живая.

– Мальтийский болонк! – с гордостью сообщил им подошедший афроамериканец и аккуратно поправил сверкающий разноцветными каменьями ошейник собачки. – Мальтезе!

– Не убежит? – прошептала Надежда.

Вместо ответа афроамериканец, который, признаться, боялся того же и с опаской оглядывал окрестности и огромную помойку во дворе, пристегнул к ошейнику инкрустированный стразами поводок и протянул его Надежде. Больше всего он мечтал убраться отсюда поскорее, даже на родине в Бруклине он чувствовал себя спокойнее.

Надежда с опаской вынула Бон-Бона из переноски и прижала к лицу, он мгновенно лизнул ее в щеку нежно-розовым язычком. Она даже покраснела от удовольствия, сама от себя не ожидала.

– Ну что, пошли домой, Боня? – спросила она его и понесла на руках к подъезду.

В первый день своей новой жизни в Конькове Бон-Бон лежал на кровати. Он отказывался спускаться на пол и даже есть ароматный собачий корм с витиеватым названием на этикетке.

По дороге его растрясло, и этим объяснялось то, что любимца мадам Дилсон не взяли с собой на каникулы в Англию. Бон-Бона укачивало в самолете, мутило в поезде и подташнивало в машине.

Он был классической диванной болонкой, созданной для того, чтобы украшать собой интерьер, перемещаться из гостиной в ванную комнату и обратно – желательно на руках, дремать под неспешные салонные разговоры хозяйки и терпеливо притворяться плюшевым истуканом, оказавшись в руках хозяйских детей. По крайней мере, так думали госпожа Дилсон и он сам.

Отойдя от путешествия в удаленное от центра Коньково из нового монолитного дома в Большом Афанасьевском переулке, 28, апартаменты в котором господин Дилсон купил еще на стадии строительства, Бон-Бон с опаской огляделся. Всю жизнь его перевозили из одного прекрасного места в другое, еще более прекрасное. Стало быть, тут тоже должна находиться ванная комната с хрустальными люстрами и джакузи – еще больше, чем прежде, а ведь и в той он каждый раз, как его мыли, боялся утонуть. Не менее трех раз в день.

Очевидно, за стеной находилась кухня – оттуда пахло едой, а раз так, то там пряталась приставленная к нему филиппинка, которая готовила очередное блюдо из консервов или размешивала полезные для мальтийских болонок витаминные коктейли. Каждый день она приставала к нему с этими витаминами, беспрестанно терзала расческой, а главное – после каждой помывки опрыскивала одеколоном, потому что хозяйка хотела, чтобы от него хорошо пахло. На улицу филиппинка носила его на руках, а принеся обратно, мыла и душила еще более тщательно, поэтому гулять Бон-Бон не любил.

Сейчас на кровати Бон-Бон чувствовал себя в относительной безопасности, радовался, но и недоумевал временному затишью вокруг собственной персоны.

В это время Леня сидел за стеной на кухне и смотрел на часы.

– Как долго этот паразит будет валяться на моем месте? – строго спрашивал он Надежду Бенционовну. – Прошел уже час. Я тоже хочу полежать с газетой.

– Как тебе не стыдно, – тихо, будто Бон-Бон может услышать, понять и обидеться, увещевала его Надежда. – Собака пережила стресс, скучает по хозяевам. Он же не лает и не дерет обои. Подумаешь, лег на твое место. Иди посиди в кресле.

– Лучше пройдусь по району, – решил Леня.

– Ты… это, – осторожно попросила его Надежда Бенционовна, провожая до дверей, – объявление с дверей подъезда сними. Как-нибудь незаметно. Будто хулиганы сорвали.

– Может, еще насрать у мусоропровода? – пробормотал Леня, когда дверь за ним закрылась. Дверь подъезда с сорванным объявлением.

– Ой, а кто это у нас просыпается, ой, а чьи это глазки открываются?

Бон-Бон сонно приоткрыл один глаз и вопросительно уставился на Надежду, которая ласково почесывала его за ухом.

Его утро всегда начиналось с получасового расчесывания, поэтому он обреченно вздохнул и лег на спину: ежедневный ритуал без вести пропавшая филиппинка обычно начинала с живота, потому что в основном хозяева смотрели на Бон-Бона сверху и сбоку, стало быть, именно на спине и боках шерсть должна была быть начесанной в последнюю очередь и оставаться непримятой как можно дольше.

У Нади – он уже знал, как зовут приставленную к нему вместо филиппинки служанку, – видимо, не оказалось в доме расчески, потому что она принялась гладить его по животу пятерней. Нельзя сказать, чтобы Бон-Бону это не понравилось. По заведенной традиции он попеременно подставил ей оба бока и спину. Если его шерсть будет недостаточно пышной и это не понравится окружающим, он не виноват.

– Леня, смотри, да он же дрессированный! – крикнула Надежда в открытую дверь.

– Лучше бы они его тогда в цирк сдали! – откликнулся с кухни Леня, довольный тем, что вечером все-таки сумел спихнуть наглого пса с кровати, и тот устроился на ночь в углу на сооруженном Надеждой лежаке из диванных подушек.

Одеколона в этом доме тоже, видать, не было. По крайней мере, переводить его на Бон-Бона никто не собирался, так же как и нести на руках на кухню.

Бон-Бон, чувствуя себя изрядно проголодавшимся после вчерашнего воздержания, собрался с духом и отправился осматривать дом самостоятельно. Конечно, он немного боялся заблудиться, помня, какой огромной была квартира его хозяйки, исчезнувшей, как и надоедливая филиппинка. Он тщательно обнюхивал каждый угол, чтобы запомнить запах и вернуться в эту же комнату.

Медленно труся вдоль стены и почихивая, когда в нос попадала пыль, вскоре он учуял знакомый запах и поднял голову – перед ним возвышалось ложе, на котором он провел ночь. Бон-Бон решил, что сбился с пути и свернул где-то раньше, чем нужно, поэтому большая часть квартиры, включая залу для приема гостей, будуар и комнату пыток с джакузи, осталась неисследованной. Он собрался с силами и отправился в путешествие вновь – еще медленнее и осторожнее. Через тот же промежуток времени он вновь уткнулся носом в диванные подушки.

– Надя, что он как заведенный по кругу ходит? – крикнул Леня Надежде, загружавшей белье в стиральную машину за закрытой в ванную комнату дверью. – Явно пи-пи хочет, тащи его на улицу, пока не наделал!

Услышав знакомое слово «улица», Бон-Бон опрометью юркнул под круглый стол, чтобы его не нашли. При прогулках с филиппинкой это давало возможность выиграть минут десять-пятнадцать.

Леня с интересом наблюдал, как важная и строгая Надежда Бенционовна полезла под стол и, стоя на коленях, уговаривала Бонечку «выйти хоть на пять минут». Он не узнавал былую Надю и не понимал, как может настолько переродиться человек – и ладно бы перед лицом смертельной опасности в виде акулы, преследующей участников международного заплыва. Но ведь гипотетическая акула не шла ни в какое сравнение с этим мохнатым засранцем, которого при желании с головой можно засунуть в карман куртки.

Бон-Бон с неудовольствием позволил вытащить себя из-под стола и приготовился к обычным истязаниям – надеванию бархатного жилета, а если на улице дождь, то еще и несносных кожаных сапожек на каждую лапу.

Примечания