– Не знаю… правда, не знаю…
– Что это с тобой? Я тебя не узнаю. Мне казалось, ты мечтала об этом?
– Мечтала и мечтаю, но я, пойми, в каком-то замешательстве. Я боюсь, – призналась Марина и тут же постыдилась своего признания.
– Чего? Или, может, кого?
– Кого, – подтвердила Марина. – Нужно будет пройти комиссию на профпригодность и стрессоустойчивость. В общем, туда кого попало не возьмут. Но меня пугает не это – это мелочи. Меня пугает то, что членом комиссии будет Горбовский.
– Тот самый! – воскликнула тетя, наслышанная о преподавателе во всех отталкивающих подробностях.
– Тот самый. Теперь понимаешь?
– Нашли, кого поставить…
– Он сам объявил нам, и, как я поняла, настроен очень враждебно к этой затее, так что не намерен кого-либо пропускать, будь то даже сам господь Бог. Мне кажется, он изначально был против, но его заставили в этом участвовать. Так что теперь он из чистого желания отомстить сделает все, чтобы проект провалился.
– Есть ли в таком случае смысл действовать, если эта попытка заведомо обречена на провал?
– Вот и я задаю себе тот же вопрос! – оживилась Марина. – И никак не могу понять, чего во мне больше – сомнений или желания идти напролом.
– Если хочешь знать мое мнение, я бы не пошла. Зачем? Мне хватает с лихвой твоих рассказов, чтобы понять: Горбовской не из тех людей, которым свойственны снисходительность, понимание, доброжелательность и все в этом роде. Чудес не бывает. Он не изменится в лучшую сторону именно в этот день и в этот час.
– Сегодня он назвал нас инфузориями.
– Вот и я о том же. Вы для него не люди, а очередные микроорганизмы под микроскопом, в который он смотрит всю свою жизнь. Он никому из вас не пойдет навстречу. Так что… не вижу смысла. Риск нажить себе врага не оправдан.
– Согласна. Да, я все это понимаю. Но… есть во мне и второй голос, который тоже находит доводы в свою пользу.
– Знаешь, Марин, если не можешь решить, да или нет, оставь все на волю случая. Бывают в жизни такие моменты, когда самое умное решение, которое ты можешь предпринять – это пустить все на самотек. Все само встанет на свои места, безо всяких людей и их принципов. Позволь спонтанности сыграть свою роль, если не можешь склониться к чему-то конкретному.
Марину словно осенило. Это был выход, который она искала полдня!
– Ты знаешь, а я именно так и поступлю, – сказала она тем голосом, которым люди говорят, когда пытаются ухватиться за какую-то очень важную, но ускользающую мысль.
– Вот видишь – все решаемо. Стоит только тете позвонить!
Марина остро ощутила эти сильные узы родства, крепко связывающие ее с человеком, находящимся в этот миг за много десятков километров отсюда. Кровная связь умаляет любые расстояния. Она – универсальное средство преодоления препятствий. Марина каждый раз осознавала эту связь так явственно, словно тетя ее находилась с ней рядом, стоило только получить действительно дельный совет родственницы, которая зачастую решала проблемы племянницы, сама того не замечая.
Несмотря на то, что все вопросы, волновавшее ее, странным образом разрешились и ушли на второй план, Марине не хотелось прекращать разговора. Ее одолевало столь редкое желание поболтать. И почему-то поговорить хотелось о Горбовском. Слишком глобальные отрицательные эмоции вызвал в ней сегодня этот человек, и нужно было выговорить то, что тяготило душу.
– Сегодня Горбовский очень сильно обидел одну студентку.
– Так-так?..
– Она подошла к нему после пары, чтобы отпроситься. Милая рыженькая девочка, учится хорошо.
– И что он?
– А он в своем репертуаре. Сказал, что ему плевать, даже если у нее кто-то умрет в семье.
– Скот, – сказала тетя и помолчала. – Совесть у него есть?
– Сомнительно. Но вся соль не в этом… После этого девчонка разревелась и пулей вылетела из аудитории. Выяснилось, что у нее действительно умерла мать совсем недавно.
– О, господи… А он это услышал?
– Думаю, что да. Но ему все равно.
– Ох, моя хорошая, теперь ты думаешь об этом, да?..
– И это не дает мне покоя. Как будто на моих глазах изувечили невиновного. А я просто стояла рядом, и… могла что-то сделать, если бы действительно захотела, но не сделала… Я поступила трусливо. Малодушно. Понимаешь?
– Ну-ну, девочка моя, не вдавайся в самобичевание. Жизнь жестока, а политику отношений нужно поддерживать всегда. Если бы ты высказала ему в лицо, что о нем думаешь, что бы ты изменила? Его характер? Или, может быть, мать этой девочки вернулась бы к жизни вследствие твоей смелости? Ты ничего не в силах поменять, как бы высоконравственна ни была. Мораль – это еще не все. Должна быть стратегия. И то, что ты промолчала, вовсе не делает тебя малодушной. Ты поступила грамотно. Представь, что бы было, если бы ты не сдержалась и поругалась с ним из-за этого. Как бы ты себя сейчас чувствовала? Гораздо лучше, как считаешь?
– Но все же мне… тяжело, когда я об этом вспоминаю.
– Иначе и быть не может. Это жизнь.
– Убедительно, – сказала Спицына и помолчала. – Сердце болит.
– Что же конкретно заставляет его болеть?
– Не знаю… – Марина задумалась. – Не знаю. Трудно разобраться.
– Только лишь то, что ты безмолвно позволила этому произойти? Или что-то еще?
– Что-то еще.
Несколько секунд они молчали, обе пытаясь докопаться до сути.
– Тебя волнует то, почему он такой? – предположила тетя.
Марина задумалась, и…
– Нет! – ответила она резко, уже понимая, что врет.
– Зачем обманывать тетю? Словно я не пойму тебя, осуждать начну.
– Просто я задумалась и испугалась, что это и правда может быть так. Но пока что я сама не понимаю, что меня тревожит. Надеюсь, не то, что ты сказала.
– В этом нет ничего постыдного. Каждый человек рано или поздно задается вопросом, в чем корень зла…
– Мне не стыдно, мне противно, – прервала Марина, – это разные вещи. Я снова и снова вспоминаю о нем, несмотря на то, что мне это омерзительно. Хотела бы прекратить думать о нем и обо всей этой ситуации, а не могу. Словно болючая заноза засела под кожей… Меня просто тошнит от этого.
– Вот что: тебе надо отвлечься. Найди что-нибудь, что сумеет заглушить эти ощущения.
– Надеюсь, само пройдет. Мне надо быть более терпеливой.