Книга Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности - читать онлайн бесплатно, автор Аарон Комель. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности
Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности

И не было бы, наверное, ничего особенного – суд как суд, – если бы за археологов не вступился некогда опальный и обиженный государством олигарх, а ныне просто богатый человек.

И вот, когда в защиту археологов выступил один из самых богатых некогда людей огромного государства, власть пришла в ярость. А олигарху, видимо, только этого и нужно было. Наверное, он уже тогда вынашивал мысль отомстить обидевшему его государству. Нужен был повод! Благородный порыв народа – благородный гнев людской: сколько бессмысленных войн и жертвоприношений началось с него?!

…В один из первых весенних деньков, вместе с пробудившейся природой, оттаявшие сердца и души людей потянулись к свету. И тогда некто, воспользовавшись этой тягой, этим наивным, чистым стремлением, заявил с экрана телевизоров и со страниц газет:

– У нас есть все: земля, лес, нефть, газ, уголь, золото, заводы, армия, оружие, люди и мозги, и руки людей, а главное – воля, чтобы начать жить по-новому. Мы не нуждаемся в советах и поводырях, которые ведут нас, не зная куда!

Это была пощечина законной власти. Но тогда, в эпоху расцвета коррупции и передела власти, выпад расценили как неудавшуюся шутку.

Дальше – больше. Тот же некто продолжал:

– Мы не хотим быть в собственной стране быдлом или стадом скота, который ведут если не на убой, то в неизвестность, из которой нет обратного пути!


Из дневника Скулда:

«Странные люди эти цари, вожди, генсеки, президенты, парламентарии: да разве кто на этой земле знает, что нас ждет, куда мы все идем, что с нами будет и зачем мы живем?!! Мы – предки Великой Лабиринтарной Цивилизации, а в кого нас превратили и в кого еще превратят? Вот для чего и Лабиристика была нужна. Вот почему лабиринт стал символом сепаратистского восстания.

Лабиринт стал символом СВОБОДОМЫСЛИЯ и ДОБРОТОМЫСЛИЯ!

Лабиринт воплотил в себе чаяния и надежды людей не просто на лучшую или другую жизнь, а на достойную жизнь!

В людях проснулось само достоинство. О! Это великая романтическая сила, движимая тремя началами: мечтой, любовью и добротой».

Началось противостояние прозревших людей провинциального города центральной власти.

И когда люди прозрели, услышав весенний звон капели и журчание ручьев, они услышали стон своих душ.

…И летело по всей земле: «Помогите!»

…И земля была наполнена болью!

…В тот мартовский день небольшая группа правозащитников вышла к городской тюрьме с лозунгами и требованием: «Освободить ни в чем не повинных археологов из-под стражи!» Потом к ним примкнули простые люди, подоспели и члены подпольно существовавшей партии «За Свободную Республику». В тот день случилось первое вооруженное столкновение между разъяренной толпой и стражами установленного кем-то порядка. И на следующий же день город был усыпан, да нет, просто завален листовками со следующим текстом:

«Из искры сомнения всегда возгорится пламя ПРОЗРЕНИЯ!!!

Что мы построили? Вдохновленные некогда либеральными демократами, в свете ПРАВДЫ оказавшимися простыми марионетками в руках мировой олигархии (“закулисье”) и здешних криминальных авторитетов! Диагноз: государственно-олигархический капитализм плюс дебилизация всей страны. Во что же она вылилась, обещанная нам и нами же завоеванная, провозглашенная некогда либерально-демократическая СВОБОДА? В примитивно-простое развращение людей, спаивание мужчин, в порабощение честных тружеников, в издевательство и унижение народа.

Зачем людям непонятные, насильно насаждаемые сексуализация, интернетизация, модернизация и т. д. и т. п., которые приводят к потере смысла человеческого бытия – когда все любой ценой стремится к обогащению и получению удовольствий?..

Каждый пятый подросток – наркоман, каждый десятый – алкоголик, каждый четвертый – олигофрен (дебил).

Что это значит?..

Что это, как не вырождение нации?.. Во что превращается молодое поколение? Многие уже превратились в скот, собранный в безвольное стадо, в жалкую колонию слизняков!

Вырождение нации – это когда народ (и каждый человек, ее составляющий) становится однородной, безликой, серой массой! Это когда большинство людей становятся неспособными на проявление высоконравственных, НАСТОЯЩИХ чувств: доброжелательности, честности, свободомыслия, самостоятельности, ответственности, добросовестности, бережливости, зрелости, мужественности, решительности, трудолюбия и преданности идеалам.

Если государство не может спасти нас от гибели и вымирания, мы сами будем спасаться и выживать! Только не мешайте, не лезьте!

Все было спланировано так, что парализованной оказалась воля людей, парализованными оказались инстинкты самосохранения и свободолюбия. Это было сделано, чтобы легче было управлять людьми, безнаказанно обманывать народ.

Мы не хотим жить по законам и правилам, которые способствуют нашему вырождению и вымиранию!

Мы хотим строить и творить Новую Республику! Страну, где в основе общежития будет ЗАКОН – НРАВСТВЕННЫЙ и СПРАВЕДЛИВЫЙ!!!

Какими мы были и какими мы должны стать, чтобы достойно ответить на все угрозы и соблазны извне и на все вызовы изнутри?»

Скулд сочувствовал мятежникам-сепаратистам. Но сочувствовал с какой-то необъяснимой досадой и обидой за свой народ.


Из дневника Скулда:

«Тяга к свободе, тяга к правде так сильны бывают у человека, что верно – человек готов даже умереть за свободу. А ведь свобода – вещь относительная, никем не испытанная. Надо еще уметь ею пользоваться. Свобода при неумелом обращении с ней может и погубить. Может поработить и превратить человека в раба. Во как! С приступом массового психоза правдоискательства людей охватила неизлечимая жажда смертоубийства или попросту тяга к войне. Не важно, где, когда и за что ты убьешь кого-то (это же пренебрежение человеческой жизнью было привито людям демократами).

Право на убийство другого человека на войне – не просто закон, а священная обязанность. Денежные потоки как-то враз останавливались, застывали в конечном пункте своего предназначения – в оружии. А по радио кто-то хрипловатым, надрывным голосом вещал: “Что нам нужно для победы? Оружие, деньги, ум? В первую очередь нужна вера в правоту своего дела. Для веры ведь нужна такая сила внутренняя, чтобы именно верить, а не предполагать и думать, что нечто неведомое существует. Вера преобразует бытие”.

Война всегда больше фарс, чем трагедия, и этим она интересна.

На войне человек преображается, он становится жертвой и палачом одновременно.

В войне обретается смысл нашего бессмысленного существования. Ибо узнаешь (если повезет), зачем жил.

Чем бессмысленней жизнь, тем быстрей она приводит к войне.

На войне смерть – обычное дело. Там рвутся к смерти. Война – это жизнь наоборот.

Там цель жизни – смерть. Война – это бесконечная, праведная ложь всем и вся.

Война учит людей умирать – умирать легко.

Так отчего, рожденные в адских муках, мы так легко возвращаемся в ад?»


Суть и смысл происходящего часто понимается по прошествии десятков, а может, сотен лет.

Скулд хотел постичь происходящее уже сегодня. И это его более всего угнетало – происходящее остается непонятным, непонятым, а значит, бессмысленным! А раз так, то и война может длиться до тех пор, пока большинство не поймет, что война не нужна. Но в людях накопилось столько зла и ненависти за годы смуты и капитализации, за годы прекраснодушной демократии и «свободы для животных», что этот поток злости долго еще мог извергаться из надорванных душ людей и оттаявших сердец.

Скулд сопереживал и сочувствовал мятежникам-сепаратистам, хотя таковыми их не считал:

– Благое дело задумали.

И одного только не мог понять и от этого непонимания мучился: «Отчего благое дело приводит всегда к кровопролитию и всплеску необузданной ненависти?» И ругал мятежников за то, что благая, правильная на первый взгляд идея стала причиной гражданской братоубийственной войны.


Из дневника Скулда:

«Странно, но все дело в том, что и добро, и зло имеют энергию. Только вот и направление, и интенсивность, и мотивация этой энергии – разные. Энергия зла направлена вовнутрь, она эгоистична, она продумана, рациональна, мотивом ее служат эгоистические побуждения человека. Другое дело энергия добра: она направлена вовне. Она всегда стремительный всплеск, прорыв, бессознательный, духовный.

Так что, получается, сознание мешает проявлению подлинной доброты. Духовность, по большей части, – бессознательное бытие».


Центром сепаратистского мятежа стал город Эвриз, небольшая столица одной из окраинных областей государства Америнии.

Так оно и получилось. Прикрываясь избитыми и набившими оскомину лозунгами о сохранении целостности государства, армия законной государственной власти ринулась подавлять восстание.

– Если бы сепаратисты отстояли город, мы бы жили совсем в другой стране! – сокрушался Скулд.


…Сегодня, двадцатого сентября (ровно полгода с момента вооруженного восстания), всё было кончено. Все до единого члена партии «За Свободную Республику» были схвачены и без суда и следствия уничтожены.

Именно в эти осенние дни, в последние дни надежды, Скулд часто ловил себя на мысли, что происходящее только сон, всё нереально. И этот призрачный сон иногда прерывался прозрением, просветлением. И тогда, словно на сцене театра, в доме появлялись персонажи – плоды больного и немощного воображения Скулда.

Чаще всего смотрителя посещал юродивый в одеянии скомороха.

– Что происходит на свете? – спрашивал его Скулд.

– Просто война! – И юродивый заливался идиотским смехом.

– Никто ничего не понимает! – ужасался, сокрушался, чуть не плача, старик. – Они слишком нормальны, чтобы понимать всю абсурдность происходящего, а я сумасшедший. Эта абсурдность – моя стихия!..

Однажды Скулду явился дух одного из сошедших с ума археологов. Смотритель спросил его:

– Зачем ты пошел по лабиринту?

– Меня тянуло какой-то неодолимой силой, такой, что я не смог ничего с собой поделать. Эта сила бросала меня, как щенка, в раскопанный лабиринт. Я вышел из него постаревшим на тысячу лет и больным. Чтобы забыть весь кошмар происходящего, я напрягся так, что потерял рассудок вообще.

– А вот Дантэлиим Эзид… как он смог отыскать эти лабиринты? – И сам подумал: «А может, их вовсе нет?»

– Все дело в том, что лабиринты располагаются в так называемых Местах Силы. Мы очень мало о них знаем. Но известно, что в местах силы космические излучения стыкуются, соединяются с излучениями, исходящими из земли. Другими словами, это канал. Это места подпитки Земли космической энергией. В этих местах тонкая космическая энергия каким-то образом преобразуется в грубые энергии, которые могут влиять и на человека, и на природу. Вне этих мест тонкая космическая энергия проходит сквозь Землю или просто обволакивает ее, не производя никакого воздействия.

– Все это интересно, немного путано и непонятно. – Скулд усмехался. – И вот была сила. Так отчего же вы проиграли?..

– По той же причине, что и во все века и времена – предательство. Самое гнусное из человеческих пороков! Вспомнить хотя бы того же Христа. От предательства погибали целые империи и государства, этносы, нации, народы и племена.

– И кто же предал вас?

– Как ни странно, тот, кто и затеял, и профинансировал эту войну. Поиграл-позабавился, что называется! Люди-то так и не узнали – кто играл, что это была за игра, во что они с таким упоением и азартом играли…

– А может, и не надо было затевать все это? – в сердцах бросил Скулд.

– На благом деле всегда паразитируют те, кто считает себя самым умным. На каждое чудо всегда есть Иуда, – саркастически усмехнулся призрак.

– Тьфу ты! Но ведь действительно жить было уже невмоготу. Души людей стонали и плакали бесслезно. Мор шел по стране. Страшная нищета. Только все замалчивалось или приукрашивалось, маскировалось.

– Война не решает проблем, а только усугубляет, загоняет вглубь – это аксиома.

– А кроме войны не было больше методов?

– Это от человеческого бессилия. Когда люди не могут перешагнуть через амбиции и эгоизм. А вообще… это пустой разговор.

– Ну а лабиринт? Это что, не игра? – не унимался Скулд.

Но призрак умалишенного археолога уже растворился во тьме. И после долгой, томительной паузы только шепот донесся до Скулда, и он смог еще что-то понять.

– Лабиринт символизирует собой путь к истине. У каждого человека он свой, но всегда тяжкий, нелегкий. Легких путей к истине, к правде, к свободе и к любви не бывает. Нельзя осуждать оступившихся на этом пути. Большая часть человечества вообще предпочитает на этот путь не вступать. Скитание от тюрьмы до тюрьмы – это тоже путь к истине. Вечная нищета и нужда – это тоже путь. И изменить что-то можно лишь внутри этого пути. Попытка вырваться за предел может иметь место, но приводит к жертвоприношению… к жертвоприношению… к жертвоприношению… к жертвопри…

Шепот всё слабел и слабел, пока совсем не затих…


В следующую ночь призрак того же сумасшедшего археолога продолжил свою исповедь-монолог. И на этот раз Скулд всё выслушал спокойно, не вступая в полемику.

И вдруг старик обрушил на несчастное бесплотное мистическое существо рой вопросов, и довольно каверзных.

– А ты-то отчего с ума сошел? А может, и не сошел вовсе? Придуриваешься? Притворяешься?..

– Я просто ошибся в выборе пути, – без обиды ответил призрак археолога. – Вернее даже, я просто впал в иллюзию пути. Надо было просто усвоить, что если не идешь к истине, то скатываешься в пустоту. И этот процесс тотальный, непрерывный, как дыхание. Но именно благодаря ему мы живые. Лабиринт способен возвращать или вдыхать в человека жизнь – животворящую силу (вихрь, свет, энергию), а иначе – излечивать. Но чтобы лабиринт наполнил тебя жизнью, необходимо сначала отдать ему свою жизнь, вдохнуть жизнь в лабиринт…

И призрак, как всегда, внезапно растворился – исчез в темноте.


Вообще посещение духами умерших сторожки было обычным делом для кладбищенского смотрителя. И Скулд нисколько не боялся с ними встречаться.

Первые годы работы на кладбище, когда духи только-только стали испытывать молодого парня на крепость и стойкость, Скулд, конечно, побаивался. Опасался просто сойти с ума. Лучшим способом избавления от видений и галлюцинаций был только труд – хозяйственно-бытовая деятельность.

Одна только выпечка хлеба в печи чего стоила! А приготовление пищи?.. Сейчас, в самый разгар осени, нужно было собрать урожай, опустить его в подпол.

Скулд был на все руки мастер. Всякое дело, за какое брался, у него получалось. Возле домика смотрителя был небольшой кусок земли, отвоеванный Скулдом у леса, где он уже лет тридцать высаживал морковь, лук, свеклу и другую съедобную растительность. Участок с картофелем находился на другом конце кладбища, во вновь разбитом огороженном месте, специально приготовленном для «новых посетителей». Выпеченный Скулдом хлеб всегда хвалили все, кто по разным причинам оказывался в его скромной обители.

…Бывало, что Скулд раздавал хлеб беженцам, стараясь хоть чем-нибудь облегчить участь обездоленных и отчаявшихся людей.

Выпечка хлеба была для Скулда поистине священным ритуалом или даже мистическо-колдовским действом. А в последнее время это занятие осталось единственным, что доставляло ему неописуемую, вдохновенную радость. Сие священное действо, работа по выпеканию хлеба, оставалась для мудрого старика загадкой. Его неизменно приводило в восторг зрелище, когда из серого куска теста (замешанного не просто на родниковой воде, но и на слезах) получалась пышущая теплом мягкая, душистая буханка хлеба. Это было похоже на настоящее чудо!

Скулд вообще был падок на разного рода чудеса. Кладбищенский смотритель прямо-таки как ребенок верил в волшебство. И фундамент этой веры состоял из его необыкновенного жизнелюбия. В этом было, с одной стороны, что-то странное: на кладбище – и такой оптимизм! А с другой стороны, чудеса на самом деле жили вокруг старика.

Скулд удивлялся всему на свете: движению руки, дыханию, биению сердца, восходу и закату солнца, ветру…

Всё было для него тайной и являлось как чудо.

Сам Скулд знал много сказок, легенд, мифов. И часто на страницах своего дневника выступал в роли сказочника, хранителя древних преданий, побасенок, былей. Такая привычка у него была – на свой лад житейские истории пересказывать. Тетрадей с записями за тридцать лет набралось аж два чемодана. Один из родственников покойного предлагал перед самой войной помочь в подготовке к изданию этих записей.


Из дневника Скулда:

«Эка невидаль – лабиринт. А может, под нашим кладбищем тоже раньше какой-то город находился? Город наподобие раскопанного лабиринта. И как это может притягивать какие-то древние развалины?.. Да меня бы ничем туда не заманили.

Эх, война! Сегодня 20.09.2026 г., хороший день, солнечный, только вот далеко на горизонте какая-то нехорошая темная туча, черная полоса всё ясней и ясней. Это очень странно. Три дня моросил дождь, такой противный, тягучий. А тут вдруг – такое чудо – ни ветерка, солнышко. Может, это затишье перед бурей?»

…Эта последняя осень начиналась для Скулда трагически. Умер его любимец – дворовый песик Рыжик, взятый Скулдом маленьким комочком, проживший и прослуживший хозяину двадцать два года.

Скулд, видимо, предчувствовал смерть друга и последние дни носил собаку на руках, нежно гладил и прижимал к груди – прощался.

Рыжик умер ночью. Кошек Скулд почему-то не любил, хотя в самом начале своей кладбищенской карьеры у него жил года два кот. Но потом, в третью свою весну, загулял, ушел, да так и не вернулся!

…Война какая-то страшная и кровавая получилась.

Видно, души людей настолько прогнили, что им для очищения теперь нужно было так эти души надсадить, испытать очистить, опалить огнем, кровью и ненавистью, чтобы вытравить, выдавить из себя всю накопившуюся, застоявшуюся гниль; нужно было столько крови пустить, чтобы с этим потоком крови вышел весь скопившийся в душах гной!

«Но неужели у человечества нет других способов излечения души, другого способа обретения души и очищения души? Только – чистилище! Но, может, вместо войны чистилищем станет действо, достойное человека!?»

За окном стояла непроглядная черная ночь…


Из дневника Скулда:

«Об одном я мечтаю последние годы. Как только страну захлестнула волна бродяжничества, мечта моя – встретиться с Бродячим Поэтом. Он был первым и единственным, кто встал на этот путь. Но бродяжничество, странствование его – особого рода, и никто его в этом никогда не достигнет, нет ему равных, и поэтому он одинок и останется таким до конца жизни. Смысл бродяжничества в поиске истины, в невозможности не скитаться. Как я его понимаю!.. Я вот не могу не писать, не исповедоваться, не изливать душу своему единственному другу на этой земле – Дневнику.

…Бродячий Поэт искал лабиринты. И, кажется, нашел один или просто предсказал место. Но ведь археологи раскопали и нашли. Самому ему просто невмочь. Город-лабиринт похоронен под слоем земли 8-10 метров. Дорога для Бродячего Поэта – лекарство. Говорили ему скитальцы о какой-то миссии Бродячего Поэта. Будто он хотел принести людям некое Новое Знание. Слышал, что открыл он какой-то неизвестный способ существования человека – огнекрылое инобытие – и верил в огнекрылую природу души человеческой, как единственно возможную.

Мне кажется, я бы понял Бродячего Поэта, и он бы понял меня».


Когда началась война, Скулд потерял всякую надежду на воплощение своей безумной, немного наивной мечты.

О многом мечтал за свою жизнь Скулд. И каждой новой своей мечте, спонтанно возникшей, отдавался со всей своей страстью, всеми фибрами своей души, всем теплом своего сердца.

Кто-то из беженцев, в самом начале войны, в разговоре «под стопочку», сказал, что видел Бродячего Поэта умершим, полураздетым и исхудалым, под забором разрушенного дома старого города. Но Скулд все же продолжал верить – тусклый, еле заметный уголочек надежды продолжал тлеть в его сердце. Из уст одного пилигрима, якобы встретившегося с Бродячим Поэтом, слышал он такую историю:

«Я его спросил, Поэта-то, как он относится к этому мятежу, восстанию? А встретились мы на второй или третий день после событий. Поэт долго молчал, глядя куда-то в небо или в землю, а потом тихо так ответил: “Любая идея для ее воплощения потребует рано или поздно жертв. Надо хорошо подумать, что принести в жертву. Если вовремя не подумать, то в жертву будет принесена жизнь хороших людей, а потом в жертву будет принесена и сама идея”. Не понял я тогда этих слов. А ведь оно так и вышло: война – кровь, смерть. И теперь уже и не знает никто, зачем и за что была пролита эта кровь…»

Глава II

Бродячий Поэт

Скулд докурил папиросу и склонился над стеклом керосиновой лампы с намерением потушить ее, как вдруг в дверь тихо, несмело кто-то постучал…

Старик бросился стремглав к двери.

Скулд не поверил своим глазам! На пороге его дома стоял сам Бродячий Поэт – легендарный и самый Непонятный и Великий из всех, кто за эти годы побывал у Скулда и из тех, кто бродил по дорогам бесприютной земли.

– Боже мой, боже мой! Радость-то какая! Радость-то какая!.. – А у самого по щекам текли крупные горькие слезы. – Радость-то какая!

Видимо, жалкий вид странника так разжалобил смотрителя, что он просто бессилен был найти утешение своей плачущей и сострадающей душе.

Очень многие люди (если не все) знали о Бродячем Поэте, но очень и очень немногие встречались с ним. Кто-то всерьез считал, что это и есть сам легендарный исследователь и открыватель лабиринтов – сгинувший некогда или убитый властями Дантелиим Эзид.

От побывавших в его сторожке бродяг и странников Скулд знал, что Бродячий Поэт одет в длинный суконный балахон ниже колен, на голове его легендарный шутовской колпак, а в руках обязательный атрибут – длинный посох с резной фигуркой птицы на самом верху.

Всё так и оказалось.


…Бродячий Поэт был изможден и, казалось, еле-еле держался на ногах. Скулд старался просто не смотреть на знаменитого гостя.

Едва войдя в дом, Бродячий Поэт отвесил неглубокий поклон. Вслед за Странником в дом вошла его верная спутница – молодая девушка со скрипичным футляром в руке, очень и очень миловидная. Видно было, что путники-пилигримы утомлены, немного растеряны и даже в какой-то степени подавлены. Они были на грани отчаяния.

Бродячего Поэта Скулд, потерявший дар речи, тут же взял под руку и сопроводил до топчана с разостланной постелью, где сам спал. Он помог снять с плеч Поэта заплечную котомку.

Едва Бродячий Поэт присел на топчан, как тело его тут же приняло горизонтальное положение, и он впал в забытье.

Пока путник лежал несколько минут неподвижно, Скулд помог девушке раздеться, усадил на старинный кожаный диванчик, стоящий в углу сторожки, и принялся хлопотать по хозяйству: поставил на плиту чайник, подкинул в печь дрова, поставил на стол кружки и какую-то незамысловатую снедь.

Девушка сидела молча, поджав под себя ноги. Скулд достал из сундука теплое одеяло и бережно укутал спутницу Поэта. Девушка лишь молча наклонила голову.

Едва Скулд отошел от девушки, как услышал позади хрипловатый, сдавленный полушепот-полустон Бродячего Поэта, принявшего полулежачую позу.

– Извините нас за вторжение. Мы совсем выбились из сил… Последние три дня впроголодь. Увидели огонь в окне… и вот зашли.

– Да ничего, ничего. Вы не представляете, как я рад! Люди-то хожие говаривали, будто вас и в живых-то нет.

– Вот… даже разуться нет сил, – только и мог вымолвить гость.

– Ничего, лежите, я сам сниму. – И Скулд бойко бросился стягивать с вялых, будто ватных ног кирзовые изношенные сапоги – штопаные-перештопаные.

Едва только Скулд аккуратно уложил его ноги на топчан, Поэт опять впал в беспамятство, правда, всего лишь на несколько минут.

В тускло освещенном помещении Скулд своими подслеповатыми глазами не мог видеть гримасу страдания и боли на лице Бродячего Поэта.

Старого смотрителя обуяла какая-то несвойственная ему карнавальная веселость.

Скулд пошел в сенцы.

Когда он вернулся с охапкой дров, увидел в круге света бодрствующего, сидящего на топчане Бродячего Поэта. Это его, конечно, обрадовало, но и напугало. Такие резкие, контрастные перепады состояний: забытье – бодрствование…