Инквизитор. Божьим промыслом. Стремена и шпоры

– Слушай меня, сержант, – начал он, залезая в кошель за деньгами, – в город тебя всё равно не пустят, поэтому езжай в Вильбург, и побыстрее, а герцогу и барону Виттернауфу расскажешь всё, что видел, и добавишь от меня вот ещё что…

Глава 9

Он поклонился городским офицерам со всей доступной для него куртуазностью и всё с той же благожелательной улыбкой, чтобы они и не подумали, что этот разговор с сержантом вынудил генерала принять решение. Волкову было уже понятно, что в городе до мая, до прихода главных сил, он не досидит. И в лучшем случае придётся ему с боем прорываться к воротам, а в худшем… Его попытаются убить до того, как он доберётся до своих людей, не дав ему с ними объединиться. Отсекут голову от рук. Просто приведут сотню людей ночью, обложат его дом на улице Жаворонков со всех сторон и подожгут. И не позволят кому-то из его телохранителей или оруженосцев пробиться в казармы. Потом, возможно, людям герцога и повезет, и Карл Брюнхвальд выведет отряд из города, но Волкову будет уже всё равно. Его к тому времени будет волновать суд Божий, а не судьба его людей. Но и забраться в казарму под защиту своих пик и мушкетов он сейчас не мог. Как только он так поступил бы, горожане поняли бы, что ему что-то стало известно либо он к чему-то готовится. Иначе чего генералу прятаться? Тем более, ему нужна была некоторая оперативная свобода, так как он уже решил действовать, а из казарм не много науправляешь тайными делами. В общем, решение было принято, и он весьма бодро поскакал домой, чтобы понять, что у него есть для задуманного.

Ах, если бы знать всё наперёд… Волков уселся у ларца, в котором хранил свои деньги, да и полковые тоже. Два отделения – одно небольшое для золота и одно большое для серебра. Ему и считать было не обязательно, он приблизительно знал, сколько у него осталось после того, как он дал денег Брунхильде и выдал Сычу. Он и не считал, просто открыл ларь и сидел перед ним, прикидывая свои расходы, и время от времени запуская в монеты руку, чтобы почувствовать тяжесть денег. Две тысячи талеров и шесть сотен солдат – вот всё, что у него было. Ну, если не считать пройдоху Сыча. Да, но Сыч-то у него был, и в сложившейся ситуации барон возлагал на него большие надежды. Теперь, после того как он решился, его одолевал зуд деятельности. Он хотел побыстрее увидать Фрица Ламме. Но ещё не стемнело, а посему нужно было ждать. А сидеть просто так у открытого ларца не хотелось, и он, захлопнув крышку и провернув ключ в замке, позвонил в колокольчик.

– Что угодно, господин? – тут же появился в дверях покоев Томас.

– Господин Брюнхвальд не появился ещё?

– Нет, господин.

– Ну тогда зови Хенрика.

Когда Хенрик пришёл, барон распорядился:

– Друг мой, езжайте и найдите мне Вайзингера, скажите, что желаю его видеть сегодня. Пусть ждёт меня в казармах, как стемнеет.

– Да, генерал, – отвечал ему оруженосец.

– Скажите, чтобы когда шёл – смотрел, не следят ли за ним.

– Хорошо.

– Хенрик, – остановил его Волков, когда тот уже уходил.

– Да, генерал.

– Сами тоже оглядывайтесь, могут и за вами следить.

– За мной не уследят, господин генерал, – заверил его оруженосец.

После того как Хенрик ушёл, генерал снова отпер свой ларец и снова запустил пальцы в монеты. Серебро. Золото. Деньги – верные друзья, которые должны были ему помочь. Он ждал вечера, видел, как уже темнеет за окном, и, пока не стало совсем темно, хоть и не был ещё голоден, просил себе ужин.

***

Наверное, первый раз за все годы знакомства он видел Фрица Ламме таким чистым и выбритым. Тот был в чистой рубахе, такой белой, что, глядя на неё, не хотелось называть её обладателя Сычом. Только Фридрихом Ламме. Никак иначе.

– А вот ещё берет, – говорил Сыч, отойдя к кровати и показывая господину хоть и немного старомодный, но вполне себе приличный головной убор с белым пером цапли на серебряной заколке.

– А шубу? – спросил генерал. – Купил?

Тут Сыч покачал головой и гневно произнёс:

– Тут их не укупишь! Сволочи! Один сквалыга просил за простую лисью, такую короткую, что зад не прикрывает, девяносто талеров. И ведь не уступил, подлец, ни монеты, я подумал-подумал, и решил, что обойдусь пурпуэном, – он берёт с кровати и показывает генералу новую одежду. Волков даже усмехается, услышав от Сыча неместное и изысканное название одежды. Фриц Ламме очень старался, выговаривая этакое словцо.

– Пурпуэн? Это тебе так продавец его назвал?

– Ага, – кивает Сыч. – А что? Кажется, неплохая одёжка.

– Думаю, он с тебя за это словцо пару лишних талеров содрал, – разумно предположил барон.

– Я ж говорю, они тут все сволочи, – сразу отозвался его помощник, впрочем, он не очень расстраивался: платил-то за одежду хозяин, а он богач, известный на всё графство Мален.

Волков же повнимательней рассмотрел одежду. Вообще-то это был обыкновенный дублет, но сшитый хорошо, а недешёвый его зелёный атлас неплохо сочетался с опушкой чёрного меха и тонкой вышивкой на груди.

– Он на тебе хоть застегнётся? – спрашивает генерал. – Ты же отрастил себе брюхо, на семейной-то стряпне.

– Всё застёгивается, – заверил его Ламме, – я проверял. Мерил.

– А ну-ка надень всё, что купил, – требует Волков.

– И обувку? – уточняет Сыч.

– И обувку, – кивает генерал.

Пока Фриц Ламме одевался, Волков попивая вино, молча смотрел на него. А Сыч, напялив на себя всю свою новую одежду, расцветает – видно, представляет, как в таком виде вернётся к молодой жене. Наконец, застегнув почти все пуговицы на дублете, разводит руки – смотрите на меня, экселенц, вот я каков, – и тут же корчит гримасу:

– Ботинки жмут мальца, ну это ничего – растопчу. Пару дней потопаю, и всё будет нормально. Уж больно крепка кожа, но как растопчу, так сноса не будет.

– Это хорошо, что ты не бываешь при дворе курфюрста, – меланхолично замечает господин.

– Это почему ещё? – удивляется Ламме. Ему кажется, что в таком виде он сошёл бы на приёме у герцога за своего. Да нет, Фриц был уверен в этом.

– Тебя бы убили, – уверенно говорит барон.

– Убили? За что это? – ещё больше удивляется Фриц Ламме.

– За несуразность, – без малейшего намёка на веселость говорит барон и поясняет свою мысль: – Как ты только умудрился так подобрать свои вещи, что ни одна к другой не подходит? Ни цветом, ни фасоном. Ты специально так их подбирал? Зачем ты вообще купил оранжевые чулки?

– Так все богатеи носят такие, – пояснил Сыч.

– Такие носят только сумасшедшие ландскнехты и прыщавые юнцы, мечтающие о нестарой ещё вдове. Ты бы ещё разноцветные купил, – нравоучительно объяснял своему человеку барон.

– Что, совсем плохо? – Сыч даже, судя по всему, немного расстроился. Он-то надеялся, что будет выглядеть не хуже, чем сам барон, и тот его похвалит.

– Нет, не плохо, – Волков махнул рукой. – Пойдёт. Ты из захолустья, купчишка из Фринланда. Так что…

Да в общем, всё было нормально, просто человек, видно, из мужичков поднялся, ну, к примеру, не в городе вырос, а деньжатами обзавёлся. Вот таков получился. Ничего. Так даже правдоподобнее.

– Ну что, экселенц, пойдёт? – уточнил Ламме.

– Пойдёт, – согласился генерал, – но во дворце в таком виде, в этих чулках, тебе лучше не появляться.

– Не пустят? – интересуется Ламме.

– Пустят, но по дворцу ходит всякий мерзкий люд, бездельники, миньоны герцога, они ничем себя занять не могут и цепляются ко всякому от скуки, а кто, не дай Бог, огрызнётся, так тянут на поединок.

– И что же, и меня цеплять будут? – улыбается Фриц.

– Да уж твои-то чулки не пропустят, – заверил его барон.

– Ну и к хренам тогда этот дворец, – весело говорит Ламме и начинает расстёгивать дублет. – Ноги моей там не будет.

– Очень мудрое решение, – со вздохом произносит генерал и наклоняется от стула вправо. А там, на полу, давно, ещё с его прихода, лежит крепкий холщовый мешок. Он берёт его, не без труда поднимает и кладёт на стол.

– Та-ак, – тянет Фриц Ламме, глядит на мешок и садится напротив барона. Он улыбается нехорошей улыбкой. – Думается мне, экселенц, вы всё-таки решились на моё дело.

– Сам бы я, может, и не решился бы, не поспособствуй к этому горожане, – отвечает барон. – В общем, выхода у меня другого нет. Вот только дело мы сделаем не по-твоему, то уж слишком грубо будет, издали видно, что шито оно белыми нитями, а сделаем его по-моему. Иначе нас сразу раскусят, тут тоже не дураки живут. Народец здешний – купечество, негодяи хитрые и расчётливые. Их просто так не проведёшь.

– Ну и как же мы его начнём? – спрашивает Фриц Ламме.

Барон немного подумал, а потом и говорит:

– Ты – Фриц Ламме, разбогатевший купчишка из Фринланда, приехал сюда в поисках торговых связей и товарищей.

– Ну так я всем так и говорю, – соглашается Ламме.

– Кстати, – вспоминает Волков, – а как ты местному люду представляешься? Надеюсь, не Фрицем Ламме?

– Нет, конечно, – отвечает Сыч, – я-то стараюсь не сильно имя своё рассказывать, но когда нужно с кем-то посидеть, поговорить, связями обзавестись, как вы и приказывали, экселенц, уж тогда и называюсь.

– А как называешься? – уточняет господин.

– Фердинандом, – отвечает ему помощник.

– Фердинандом? – переспрашивает Волков, а сам хмурится, как будто не понимает чего-то или не расслышал сказанного.

– Ага, – Фриц Ламме улыбается. Ему явно нравится его выдуманное имя. – Фердинанд Константин.

Но барон осаживает его резко:

– Дурак ты, Фердинанд Константин. Отчего ты себя ещё Карлом Оттоном не окрестил?

– Ну уж это…, – отвечает Фриц Ламме и разводит руками: это уж чересчур.

Волков закрывает глаза, начинает тереть их рукой и приговаривать:

– Ох и дурак, ох и дурак, – наконец он смотрит на своего помощника и спрашивает: – Ты хоть в зеркало на себя смотришь иногда?

– Смотрю, а что? – в ответ спрашивает Ламме.

– Чаще смотри! – злится Волков. – Чтобы понимать, где ты, а где Фердинанд Константин.

– А чего? – удивляется Сыч. – Чего?

– Ты мог быть Ёганом Лемке или Гансом Шлиманом, или, к примеру, Дитрихом Фишером, или кем угодно… Ну а какой из тебя Фердинанд Константин? – и тут генерал неожиданно вспоминает и с некоторой долей тревоги спрашивает: – А фамилию какую ты себе выбрал, Фердинанд Константин? Уж не Габенберг, надеюсь?

– Зальцер, – нехотя бурчит Фриц Ламме.

– Зальцер, – генерал вздыхает облегчённо. – Слава Богу, что не Левенбах или не цу Коппенхаузен.

– Ну, так получилось, – тоже вздыхает Сыч. Он, кажется, и сам теперь понимает, что это имечко ему не очень-то подходит. А уж для будущего дела и тем более. И оба они осознают, что теперь уже ничего не исправить. Придётся ему и дальше быть Фердинандом Константином Зальцером.

– Как? – не понимает Волков. – Фриц, я же тебя за умного полагал. Как у тебя «так получилось?».

– Ну, я когда к хозяйке пришёл, комнату снимать… А она вдова… И ничего себе такая. Ну вот…

– Что?

– Она спросила: как вас величать? Я и сказал. Ну а что делать было? Не настоящее же говорить? А чего оно вам… То есть, чего это имя вам так не пришлось? – не понимает Фриц Ламме.

– А то, болван, что это имя твоё будут горланить глашатаи у всех больших церквей и рынков, и вообще по всему городу.

– Это ещё зачем? – искренне удивился Сыч. Он-то думал, что дело у него будет, может, и кровавое, но тихое и тайное.

– Потому что ты, Фердинанд Константин Зальцер из Фринланда, устраиваешь в фехтшуле «Непорочной девы» турнир мечников и других бойцов.

– Турнир? Я? – Сыч, кажется, даже немного испугался.

– Ты, Фердинанд Константин, ты, – твёрдо произнёс генерал и подтолкнул к нему поближе тяжеленный мешок с серебром. – Тут шесть сотен для тебя на проведение турнира.

– Турнир? – Фриц Ламме всё еще не верил, что это происходит с ним. – Какой ещё турнир?

– Обычный турнир, – уже чуть успокоившись, говорил Волков. – Ты, что, никогда не бывал на турнирах?

– Да пропади они пропадом, – сразу ответил Сыч, – прыгают, бьются, дурни, а всё чтобы бабам понравиться. Машут там своими железяками, пыжатся…, – он весело трясёт головой и ухмыляется. – Аж смешно, ей Богу!

– И что же, ты никогда не хотел владеть мечом? – удивился барон.

– Эх, экселенц, – ухмыляется многомудрый Фриц Ламме, – мечи – это для вас, для благородных, а с меня кистенька да ножичка хватит, да удавочки, лишь бы ночка была потемнее, да улочка потише. А уж если ночью меня такой вот господинчик с мечом встретит, то и выхватить его не успеет. В этом вы уж не сомневайтесь. А белым днём так я к такому храбрецу и близко не подойду, авось не дурак.

Глава 10

Тут Волков и не нашёлся, что ему и ответить, он-то, зная Сыча давно, как раз не сомневался, что случись такая встреча – и живым выйдет из схватки именно этот крепкий и ловкий, хоть неказистый на вид человек, а вовсе не боец, обученный бою честным оружием.

Тем не менее барон продолжил:

– В общем, устроишь турнир.

– Устроить-то устрою, раз надобно, но ведь у меня могут и спросить, на кой чёрт я это затеваю, – резонно заметил Ламме.

– Так все делают. И гильдии оплачивают турниры, и отдельные купцы, чтобы поднять свой авторитет в городе, чтобы показать себя достойным, небедным партнёром в будущих сделках. Оплата городского пира или турниров – лучший способ для приезжего купчишки показать себя, – объяснял ему Волков, удивляясь, что Ламме этого не знает.

– Так про то я слыхал, то мне понятно, – говорит Сыч, чуть сомневаясь. – Но ведь дело сие денег стоит больших. Выгорит ли то, что вы замышляете?

Волков секунду молчит; в его голове план уже сложился, и он думает, как бы довести его до Сыча. Наконец он начинает:

– Большие гильдии, банки или богатые коммуны содержат на свои средства чемпионов, первых бойцов в фехтовальных школах, а иной раз и целые школы. Это, во-первых, престиж, а во-вторых, всякий купчишка или меняла желает, чтобы при нём были умелые головорезы. Нобили городские, они всегда приходят посмотреть на своих чемпионов, когда те выступают в поединках. На таких турнирах приезжие купцы знакомятся с местными, это ещё и знак, что приезжий – человек не нищий. И твоя задача – устроить такой турнир, и главное…, – тут барон снова задумался.

– Ну, что? – торопит его Сыч. – Какая моя задача?

– Твоя задача – устроить свару между бойцами двух школ. Как говорили пращуры, «инцидентис».

– Двух школ? Вы же вроде сказали, что турнир надобно провести в одной школе, этой… «Непорочной девы», – не понимал Сыч.

– Да, именно так, но турнир должен быть открытый, в котором дозволено будет принимать участие всем.

– А, теперь понял, – кивал Ламме.

– А чтобы нам быть уверенными в том, что еретики из фехтшуле «Арсенал» придут участвовать, мне придётся раскошелиться, – продолжал свою мысль барон. – И посему за победу в первой дисциплине – меч и кинжал – ты назначишь в приз золотой кубок.

– Ишь ты, не жирно ли? – восхитился его помощник.

– Жирно, конечно, дорого, да делать нечего, – вздыхал Волков. – Ещё назначишь призы второму, третьему и четвёртому бойцам. А ещё призы по сто талеров в дисциплинах меча и баклера, молота и алебарды. Узнаешь про аренду зала… Такие турниры идут, как правило, два дня; нужно будет арендовать зал, а для почётных гостей придётся купить вина хорошего, сыров, сладостей и прочего. Привезти туда мебель для них же. Кресла, столы.

– Это же какая прорва денег надобна! – сокрушённо качал головой Фриц Ламме.

– Прорва, – соглашался барон. – Хорошо, если в тысячу уложимся.

– Моя-то затея куда дешевле была, – продолжал Сыч.

– Верно, только очень уж груба она; пойми ты, палкой, ножом и пятьюдесятью монетами нам здесь не обойтись, непросты тут людишки, непросты… Нас сразу горожане раскусят и выпрут из города с боем, да ещё герцогу на меня нажалуются, меня же выставят виновным. Так что пойдём путём длинным и дорогим, но зато похожим на правду.

– Ну, как знаете, только денег мне ваших очень жалко.

– А мне ещё жальче, – сказал генерал и продолжил: – Поедешь на Собачью улицу – кстати, купи себе мула или мерина… Негоже тебе, богатому купцу, пешком ходить.

– Эх, я коня хочу, – мечтательно произнёс Сыч, – у меня же в Эшбахте конь. Ну, вы и сами видали.

– Слышишь, ты… Фердинанд Константин, – вспомнил генерал. – купчишки на конях не ездят. Так что мул или мерин, да и тот чтобы небольшой.

– Понял, понял…, – заверил его Ламме.

– Так вот, поедешь на Собачью улицу и найдёшь лавку Хольца – он торгует посудой и украшениями – и купишь у него главный приз.

– Ага, и что? Там у него есть кубок? – догадался Сыч.

– Точно, – говорит Волков, – купи тот кубок, но торгуйся с ним за каждый талер. Купишь, так езжай в фехтшуле. Узнаешь, кто там старший, и скажешь, что желаешь устроить турнир.

– А вдруг откажут? – сомневается Ламме. – Скажут, не надобно нам такого, ступай с Богом.

– Эх, Сыч, иногда кажешься таким умным, а иной раз дурак дураком! – Волков смотрит на него с упреком. – Это всё равно как если ты к мельнику привёз зерно и попросил его смолоть, а тот ответил, мол, не надобно мне, ступай с Богом. Нет, не должны тебе отказать, каждой такой фехтшуле нужны ученики: и хорошие, и плохие. Они же туда деньги приносят, чем известнее школа, тем больше учеников в ней, а что школе приносит известность?

– Турниры, что ли? – догадался Фриц Ламме.

– Турниры, конечно. Придёшь, так тебе там ещё и порадуются, что ты им денег принёс. И учителя, и ученики, и хозяева. Все деньгам будут рады. Так что договаривайся на ближайшую субботу; как договоришься, езжай и найди городских герольдов. С ними тоже не скупись, пусть до самой субботы на весь город раструбят, особенно пусть упирают на большие призовые. Чашу золотую у тебя заберут и выставят в школе на обозрение как главный приз. Пусть людишки в школу ходят и смотрят.

Сыч кивал головой: дескать, да, да, всё понял. Но вид у него был немного испуганный – или обескураженный, видно, не готов он был к такой задаче. И Волков, видя это, ему говорил:

– Ну, Фриц Ламме, чего ты? Ты же за реку к горцам ходил, не боялся; чего сейчас лицом бледен?

– Ну, к горцам… Там всё проще было. А тут чаши, герольды, фехтшуле разные, всё непонятно, всё впервой.

– Всё это ерунда, купчишки не умнее тебя будут, а за такое берутся без сомнения. Устраивают и городские фехтовальные турниры, и даже большие турниры рыцарские, на которых не брезгуют бывать знатные рыцари и даже князья. Чего тебе бояться, ну… чего?

– Ох, – вздыхает Сыч. – Даже и не знаю…

– Вот и не думай лишнего, просто делай. Главное не забудь.

– А что главное? – Ламме стал внимателен.

– Главное – когда почувствуешь, что народец уже готов твои денежки заполучить, скажи, что желаешь, чтобы судьи все были веры истинной.

– То есть чтобы среди судей не было еретиков? – уточнил Сыч.

– Именно; скажи, что не очень доверяешь лютеранам – но только не вздумай их хаять, – Волков сделал на этом ударение. – Без злобы и без лая, просто ты не уверен, что лютеране могут быть честны.

– Ага, – помощник всё запоминал. – Значит, на лютеран не злобствовать, но просить, чтобы среди судей их не было, дескать, нечестны они.

– Да.

– Так, – Сыч был очень серьёзен. – Ну а что мне делать, с чего начать-то хоть? Куда пойти поначалу?

– Для начала встань пораньше и купи себе мула, ты же богатый купец, что на прихоти свои может потратить тысячу талеров…

Но тут Сыч его перебил, не дав договорить:

– Так, может, всё ж коня?

– Не вздумай туда на коне ездить. Купцы на конях не ездят. Кони – это расход лишний. А они денежку берегут. Даже богатые. Так что покупай мерина, а лучше мула, как я и говорил.

– А что же я богатый купец, а без слуг?

– Всем говори, что все слуги воры, и ты своего последнего две недели как погнал за воровство. Теперь вот нового ищешь, да пока не нашёл, так как город чужой, народа здешнего ты не знаешь, а без рекомендаций брать никого не хочешь, так как опять же все воры вокруг.

– Вот эдакий вы ловкий, экселенц, – восхитился Фриц Ламме, – вот на всё у вас уже ответ готов, про что ни спроси. Ну ладно, куплю мула с седлом, а дальше что?

– Потом езжай на Собачью улицу, купи чашу, только торгуйся.

– Ага, поторгуюсь, а дальше?

– Дальше с кубком езжай уже по делу. Фехтшуле «Непорочной девы». Зайдёшь, спросишь, кто тут старший, а как ответят тебе, сообщишь, что приезжий купец, имя своё прекрасное назовёшь и скажешь, что желаешь провести турнир.

– И всё?

Волков поднялся со стула.

– И всё, дальше тебя как рекой понесёт. Как уговоришься с мастерами в школе, так иди к герольдам, заплати им, чтобы оповестили город про твой турнир. Вот и всё… Дел-то…

– Уж так не говорите…, – всё ещё волновался Фриц Ламме.

– Ладно, пора мне, – барон похлопал по мешку с серебром, – деньги с собой бери, тут не оставляй, как разойдутся, я еще занесу.

– Экселенц? – Сыч вытаращил на него глаза. – Вы, что, уходите уже?

– Время уже за полночь, а у меня ещё дела. Не до утра же мне у тебя тут сидеть.

– У меня столько вопросов к вам, экселенц… Дело-то непростое.

Волков уже не слушал его, но решил всё ещё раз повторить:

– Не забудь: встанешь пораньше, поедешь купишь себе мула, позавтракаешь и поедешь на нём за чашей, торгуйся за неё как следует, торгаш – знатный сквалыга будет, сразу не уступит; а уже с нею поедешь в школу и там обо всём договоришься. Не бойся, ты же Фердинанд Константин Зальцер, торговец ячменём, лесом и углём из Фринланда, а не какой-нибудь Фриц Ламме из Эшбахта, у тебя всё получится. Главное, не забудь настоять, чтобы все судьи на турнире были истинной веры.

– Уж попробую не позабыть…, – сомневался, вздыхал и крестился Сыч. – Ну, дай-то Бог. Дай-то Бог.

А Волков сделал то, что делал очень редко – он протянул своему верному помощнику руку:

– У тебя всё должно получиться, Фриц Ламме. Другого пути у нас просто нет.

– Да я уже понял, уж постараюсь, – отвечал Сыч, вставая и крепко пожимая руку господина. – А когда теперь встретимся?

– Завтра же в это время и приеду, жди меня, откроешь сам, чтобы хозяйка меня не видела.

***

Ночь-не ночь, а дела сами себя не сделают. И как всегда: в сытые и спокойные дни сон к нему мог не идти до полуночи, а тут – на тебе – и навалилась усталость, как раз когда время пришло действовать.

Приехал в казармы, а там, несмотря на ночь, веселье: прямо в караульной вино рекой, а за главного за большим столом восседал не кто иной, как полковник Игнасио Роха. С ним за столом пьянствовали ещё два ротмистра и один старый сержант Шеторд из Эшбахта, знакомый барону ещё по кампании против горцев. Все были изрядно пьяны и веселились от души. Ну, кроме сержанта, который, как увидал генерала, так сразу стал серьёзным, несмотря на хмель.

– О, господни генерал, – Роха встал с лавки и едва не повалился на пол, чудом устоял на своей деревяшке. Он радушно распахнул объятья. – Друг мой, давай выпьем, – он тут же обернулся к своим собутыльникам. – Скажу я вам, господа, что господин генерал… ого какой… не дурак выпить! Я его ещё молодым помню! Ох и проворен был наш генерал. Ох и проворен…

– Что ты несёшь, чёртов пьяница?! – разозлился на старого товарища генерал. Он ночь не спал, дела в городе шли к опасному концу, нужно было срочно что-то предпринимать, а эти олухи от ленивой казарменной жизни стали пить по ночам. Странно, что ещё девок не приволокли в расположение. – Что ты тут устроил, старый мерзавец?!

– А что такого? – искренне удивляется полковник.

– Убирайтесь все отсюда! – рявкнул Волков, он оборачивается к людям, приехавшим с ним. – Хенрик, найдите мне капитана Вилли.

– Фолькоф, – идиот Роха ещё и усугубляет положение, при всех так нагло фамильярничая с генералом. – Что ты в самом деле взъелся? Ребята сели немного выпить, что тут такого?

– Уберите его отсюда! – орёт генерал, и пара солдат буквально силой, под руки, уволакивает полковника из караульной, хотя тот всё бубнит и что-то пытается объяснить генералу.

Волков же садится за стол и смахивает с него на пол объедки, отставляет от себя глиняные стаканы с остатками крепкого вина. Кажется, это портвейн.

Возвращается Хенрик и докладывает:

– Капитан Вилли сегодня ночует не в казарме.

– Вот как? У него, что, так много денег, что он может позволить себе квартиру в этом дорогом городе? – раздраженно спрашивает генерал.

– Да нет, он завёл себе бабёнку, – отвечает фон Флюген и улыбается. – У неё и спит.

Хенрик смотрит на юнца с раздражением, кажется, он хочет влепить ему затрещину: не болтай лишнего, дурак!

Но слова уже сказаны. От злости у генерала перекосило лицо, он смотрит на Хенрика и выговаривает тому:

– Найдите мне любого трезвого офицера! Немедленно! – и прежде, чем оруженосец ушёл, успевает добавить: – И ещё Вайзингера, он должен был ждать меня тут.