Последний выпуск

И Чжэнь напрасно позволил спихнуть себя на край, потому что он-то был из тех, кто покруче, ну или близко к тому, если не считать девчонку из тайского анклава. Все знали, что семья Лю вот-вот создаст собственный анклав. У них такой большой клан, что Лю досталась целая коробка ношеной одежды, когда она пришла в школу, и сама она дала Чжэню и его брату-близнецу Миню по пакету вещей, а остальное обещала в конце года. В анклав они не входили, однако не были и неудачниками. Но сейчас Чжэнь вел себя не как ученик Шоломанчи, а как самый обыкновенный человек.

Остальные меж тем загудели. Пока мы с Чжэнем разговаривали, на наших партах сами собой появились расписания. Все как обычно: ты на секунду отводишь взгляд, а когда смотришь на парту, на ней уже лежит листок. Если попытаешься схитрить и будешь смотреть на парту не моргая, чтобы заметить момент появления листка, школа подстроит какую-нибудь неприятность, чтобы тебя отвлечь – например, выключится свет, или сосед толкнет твой стул, или в шутку закроет тебе глаза ладонью. Нужно очень много маны, чтобы показать человеку тот тип волшебства, в который он инстинктивно не верит; прогибать приходится не только окружающий мир, но и чужую психику. В том числе по этой причине волшебники, как правило, не творят настоящую магию в присутствии заурядов. Это адски трудно. Разве что ты замаскируешь ее под фокусы или будешь колдовать в присутствии людей, которые изо всех сил стараются тебе поверить. Примерно так действуют мамины натуральные лечебные средства на обитателей коммуны.

Опять-таки, хоть мы и волшебники, мы все-таки не ожидаем, что предмет возьмет и появится из ниоткуда. Мы знаем, что этого можно добиться, поэтому нас не так сложно убедить, но, с другой стороны, нам хватает маны, чтобы бороться с убеждением. А потому школе гораздо дешевле обходится подсунуть листок на парту, пока ты смотришь в сторону – как будто его кто-то просто положил – чем показывать тебе, как расписание возникает из ничего.

Чжэнь уже вытягивал шею и пытался заглянуть в листок девочки из анклава. Я вздохнула и ворчливо сказала ему:

– Иди сядь рядом с ней.

Мне это не нравилось, но мое мнение не играло никакой роли. Подольститься к человеку из анклава – хорошая идея. Чжэнь слегка поморщился, как будто устыдившись; несомненно, мама разъяснила ему и это. Но затем он встал, подошел к тайке и представился.

Надо отдать ей должное, она вежливо склонила голову и жестом предложила ему сесть рядом. Обычно, чтобы подружиться с членом анклава, подлизываться нужно куда энергичнее. Но, видимо, до сих пор Чжэню еще не приходилось ни с кем соперничать. Несколько ребят встали позади него, и все принялись сравнивать расписания. Девочка из анклава уже изучала свой листок, очень быстро – судя по всему, она прекрасно знала, что делать. Она начала показывать его другим и что-то объяснять. Я решила потом заглянуть в расписание Чжэня, просто на тот случай, если тайка небескорыстна в своей любезности.

Но сначала нужно было заняться собственным расписанием… и одного взгляда хватило, чтобы понять, что я попала. Я давно знала, что в выпускном классе у меня будет два семинара – такую цену приходится платить тем, кто решает специализироваться по заклинаниям и старается в течение первых трех лет проводить на нижних этажах минимум времени. Но в итоге меня записали аж на четыре семинара – или пять, если считать за два чудовищный интенсив под незамысловатым названием «Санскрит, продвинутый уровень», стоявший первой парой каждый день. Примечание гласило, что это зачтется мне в качестве курсовой работы по санскриту и арабскому – но какой смысл, если, конечно, нам не предстояло изучать средневековые арабские переводы санскритских рукописей вроде той, что я обнаружила в библиотеке две недели назад. Это была узкоспециальная область. Мне повезет, если в аудитории со мной будут еще хоть три человека. Я гневно уставилась на строчку, возглавлявшую мое расписание. Я-то рассчитывала получить стандартный семинар по санскриту, читаемый на английском; это значило оказаться в одной из больших семинарских аудиторий, в обществе десятка мастеров и алхимиков, которые изучали санскрит в рамках занятий иностранным языком.

И уладить дело я не могла, поскольку рядом не было ни одного ученика выпускного класса. Обычно двое-трое таких же изгоев, как я, неохотно давали мне заглянуть в их листки в обмен на позволение заглянуть в мой; в результате я получала один-два предмета, который впихивала в свое расписание в попытке вынудить школу изменить самые неудачные пункты. Позволяется менять до трех предметов; если ты выполняешь все требования, школе приходится подгонять к ним остальное расписание, но если ты не знаешь, какие предметы вообще есть, остается играть вслепую – и ты с гарантией проиграешь.

Продвинутого санскрита хватило бы, чтобы испоганить все расписание, но, кроме того, я получила два убийственных семинара – алгебру и приложения к заклинаниям, которые должны были считаться за иностранный язык (без уточнений). Наверняка это значило, что я буду получать уйму первоисточников на разных языках без перевода. Еще мне достался расширенный курс по истории и математике. Других курсов по математике у меня не было, так что вряд ли удалось бы его спихнуть. И еще этот паршивый семинар, который я, честно говоря, ожидала – «Общие протоиндоевропейские корни в современных чарах», который считался одновременно за литературу, латынь, современный французский, современный валлийский, древне- и среднеанглийский. И я сразу же поняла, что уже через пару недель на меня градом посыплются старофранцузские и древневаллийские заклинания.

Все свободное место отводилось под практические занятия в мастерской, и я могла бы потребовать полного освобождения, поскольку в прошлом семестре сделала волшебное зеркало, которое по-прежнему изрекало в мой адрес мрачные пророчества (мне пришлось повернуть его лицом к стене). А еще меня записали на продвинутую алхимию, и график был совершенно безумный – на одной неделе занятия по понедельникам и четвергам, на другой по вторникам и пятницам. Каждый раз я буду оказываться в аудитории с разными людьми. Очень сложно в таких условиях найти тех, кто готов помочь – что-нибудь подержать или покараулить вещи, пока я схожу за инструментами.

Честно говоря, такого скверного расписания для ученика выпускного класса я до сих пор не видела. Даже ребята, которые рассчитывали на выпуск с отличием, не получали целых четыре семинара. Зато, как будто школа решила подсластить пилюлю, вечер в среду был у меня практически свободен. Расписание гласило «индивидуальные занятия» – обычное время на самоподготовку, которое нам всем дается после обеда, с той разницей, что заниматься мне полагалось в определенной аудитории.

Здесь.

Я уставилась на листок с глубочайшим и нестихающим подозрением, пытаясь как-то осмыслить происходящее. Целый свободный вечер в библиотеке и официально зарезервированное место, за которое не придется бороться. Ни материалов, ни контрольных, ни заданий. Этого пункта хватило бы, чтобы превратить мое расписание в лучшее на свете. За него стоило поторговаться. Я боялась, что не успею восстановить ману, потраченную в прошлом семестре; но если раз в неделю у меня будет утроенное количество свободного времени, до выпуска я вернусь в форму.

Где-то наверняка таилась чудовищная ловушка, но я пока понятия не имела где.

Я встала, ткнула Чжэня в плечо и велела:

– Пригляди за моими вещами. Я осмотрю класс. А если вы хотите знать, как это делается, наблюдайте за мной, – добавила я, и все тут же повернулись ко мне.

Я начала с вентиляционных отверстий и убедилась, что решетки крепко прикручены; я зарисовала их расположение на листке бумаги, на тот случай, если какая-нибудь необычайно умная тварь решит заменить одну из них. Я пересчитала все парты и стулья и заглянула под каждый предмет мебели; выдвинула все ящики в шкафу у дальней стены, открыла все дверцы и посветила внутрь фонариком; отодвинула шкаф от стены и убедилась, что нигде нет дыр. Я осветила фонариком пол по периметру, ища подозрительные отверстия, простучала стены на высоте собственного роста, закрыла и открыла дверь… теперь я могла с достаточной уверенностью сказать, что аудитория вполне безопасна.

Разумеется, злыдни могли проникнуть в нее самыми разными способами – через отдушины, в щель под дверью, сквозь стену. По крайней мере, в этот класс они не попали бы, свалившись с потолка, потому что потолка в нем не было. В Шоломанче вообще нет крыши. Когда волшебная школа торчит в пустоте, крыша не нужна. Стены библиотеки просто уходили ввысь, пока не терялись во мраке. Где-то там они наверняка заканчивались. Но проверять я бы не полезла.

Короче говоря, в аудитории злыдней не было, и никаких очевидно уязвимых мест я не нашла. Так что же школа имела в виду, щедро даровав мне целый свободный вечер?

Я вернулась на место и уставилась в расписание. Конечно, я понимала, что свободный вечер – это сыр в мышеловке… но сыр был очень вкусный, и мышеловка симпатичная. Я не могла гарантировать себе ни одной хорошей замены, поскольку не знала, какие предметы достались другим. Если я подпишусь, скажем, на обычный курс санскрита в надежде избавиться от чудовищного интенсива, то, даже если школа действительно меня от него избавит, у нее будет повод вкатить мне по средам курс арабского. Если я попытаюсь взять что-нибудь незначительное, например занятия в мастерской вечером в четверг, в среду, несомненно, мне впишут занятия в алхимической лаборатории, да еще что-нибудь в пятницу. Как бы я ни поступила, я лишилась бы единственной приятной вещи в своем расписании – и не факт что получила бы адекватную замену.

– Дай-ка посмотреть, – без особой надежды сказала я Чжэню.

Есть плюс в том, чтобы оказаться в компании новичков: они кротко вручили мне свои листки, не попросив даже об ответной услуге, и я перебрала всю пачку в поисках предметов, которые могла бы взять. Но тщетно. Я никогда и не слышала, чтобы новичку достался предмет, который мог бы пригодиться выпускнику. У всех были стандартные «введение в мастерство», «введение в алхимию» – и девочка из анклава благоразумно посоветовала однокашникам перенести эти занятия на первую половину дня во вторник и среду (лучшее время, какое может достаться младшекласснику, поскольку старшие занимают все вечера) – «введение в изучение злых чар» (о, как порадуются злыдни)… а остальные предметы – литература, математика и история. За одним возмутительным исключением: самостоятельные занятия у них всех также стояли в среду, здесь, со мной. Вот везучие сопляки. Ни один этого, похоже, не оценил.

Я обреченно поставила подпись внизу листка, даже не пытаясь ничего изменить, а потом подошла к массивному старому секретеру, осторожно приподняла крышку – сегодня там никого не было, но это вопрос времени – и сунула расписание внутрь. В большинстве аудиторий есть специальное место для сдачи бумаг – прорезь, через которую те якобы отправляются по пневматическим трубам в некий центральный архив, однако трубы вышли из строя еще в начале прошлого века, и их просто заменили передающими заклинаниями. Все, что нужно сделать, – это отодвинуть свою контрольную в сторонку, и школа ее заберет. Я напоследок посмотрела на расписание, сделала глубокий вдох и закрыла крышку.

Я не сомневалась, что пойму свою ошибку сразу же после завтрака, когда отправлюсь на интенсив, но я ошиблась. Я все поняла меньше чем через пятнадцать минут, не успев даже выйти из класса.

Согнувшись и скрипя зубами, я трудилась над перепутанным вязанием, потому что хотела до завтрака собрать в кристалл побольше маны. Мысленно я уже прикидывала, какие чудовищно монотонные упражнения можно будет проделывать в этой аудитории, когда рана заживет, – от всей души ненавижу физкультуру, а потому она особенно полезна для сбора маны. Места в классе было немного, и мебель двигать не стоило. Придется качать пресс, улегшись на две парты. Плевать. Зато каждые две недели я буду наполнять по кристаллу.

Тем временем новички собрались у доски и весело болтали, как будто беспокоиться было абсолютно не о чем. Все говорили по-китайски, считая юного индуса и двух русских ребят – друг с другом они, разумеется, говорили по-русски, но в общую беседу включились без труда. Очевидно, все они заранее учили китайский – такие предметы, как математика и история, в школе преподают только на английском или на китайском.

Я изо всех сил старалась не обращать внимания на их болтовню, но получалось не особо. Когда изучаешь массу иностранных языков, мозгу начинает казаться, что ты чего-то не понимаешь, лишь потому что не стараешься; а если хорошенько прислушаться, все получится. Я могла как минимум целую четверть не бояться нового языка, поскольку Шоломанча осчастливила меня арабским меньше месяца назад. Но два часа каждую среду сидеть в классе с кучей мелюзги, которая треплется по-китайски, неизбежно значило, что я начну получать заклинания и на китайском.

Ну разве что их всех сожрут до конца месяца, что было вполне вероятно. Как правило, первая неделя семестра проходит тихо, а потом, когда у младшеклассников возникает ложное чувство безопасности, из укромных мест начинают выползать первые злыдни, не говоря уж об орде свежевылупившихся, которые разными способами пытаются пробраться с первого этажа наверх.

Конечно, всегда найдется упорный трудяга. Например, детеныш сумчатой гадюки, который тихонько пробрался в вентиляцию. Он, вероятно, вытянулся в нитку, чтобы просочиться сквозь защитные заклинания в воздуховоде; притворившись безобидной струйкой жидкости, он проник через решетку и свернулся на полу, за одним из брошенных рюкзаков. Возможно, возвращаясь в исходный вид, он хлюпал, но болтовня младшеклассников заглушала все звуки, а я расслабилась, потому что в кои-то веки оказалась самой непривлекательной мишенью в аудитории. Никакой злыдень не выбрал бы в этой толпе меня. Я уже начала думать, что школа подарила мне убежище.

И тут один из новичков заметил тварь и громко заорал. Я даже не стала интересоваться, что они там такое обнаружили; я вскочила, взяла рюкзак и была уже на полпути к двери, когда заметила гадину, уже полностью надувшуюся, которая витала над четвертым рядом парт, словно ярко-красный воздушный шар, на который брызнули синей краской. Трубки, в которых таились отравленные иглы, начали раздуваться. Ребята дружно вопили и цеплялись друг за друга, сбившись в кучу за большим столом. Классическая ошибка. Сколько времени они намерены там сидеть? Сумчатая гадюка никуда не денется; как только они высунутся из-за стола, она нанесет удар.

Это, разумеется, была не моя проблема; если малолетки не справятся своими силами, то в первый же учебный день им не удастся выбраться из аудитории – значит, они бы в любом случае долго не протянули. Я-то тут при чем? Школа нашпиговала мое расписание опасностями, и у меня истощился запас маны. Мне нужно было использовать каждую свободную минуту для сбора маны, чтобы как-то возместить потерю. Я не могла тратить энергию на незнакомых новичков, чья судьба меня совершенно не волновала.

За одним исключением. Пинком отворив дверь, я повернулась и крикнула: «Чжэнь! Бегом отсюда!», и он выскочил из-за стола и бросился ко мне. Остальные, возможно, не все меня поняли, но им хватило ума последовать за ним – а большинству хватило ума бросить рюкзаки. Кроме девчонки из анклава. Несомненно, даже если бы она потеряла вещи, ей было достаточно попросить у старших ребят из своего анклава… но она нагнулась за рюкзаком и в результате оказалась последней. Тем временем гадюка достаточно надулась, вытаращила глазки и начала прицеливаться. Все, кроме тайки, уже выскочили в коридор. Тварь была не больше футбольного мяча; недавно вылупившись, она, видимо, сразу решила перекусить.

Я собиралась выскочить в коридор, спасая свою шкуру. Так и следовало поступить; именно так я и поступала бесчисленное множество раз в прошлом. Правило номер один: если что-то случилось, беспокойся только о том, чтобы унести ноги. Это не эгоизм. Если попытаешься вытащить других, то погибнешь – и, скорее всего, в процессе помешаешь остальным принять меры для собственного спасения. Если у тебя есть союзники или друзья, лучше помоги им заблаговременно. Поделись маной, дай полезное заклинание, сделай для них какой-нибудь артефакт или зелье, которым они воспользуются в трудную минуту. Но тот, кто не в состоянии своими силами отбиться от злыдня, не выживет в школе. Все это знают, и исключение составляет только Орион. Но он круглый идиот.

Впрочем, я не выбежала в коридор. Я стояла на пороге, пропуская вперед себя всю компанию младшеклассников. Гадюка порозовела, готовясь плюнуть ядом в тайку, и стремительно повернулась к двери – в то самое мгновение, когда Орион, к слову об идиотах, ворвался в аудиторию. Через две секунды он бы погиб, нашпигованный ядовитыми иглами.

Но я уже колдовала.

Я использовала сложное древнеанглийское заклинание. Возможно, во всем мире никто, кроме меня, им не владеет. В среднем классе, едва начав учить древнеанглийский, я наткнулась на трех выпускников, которые загнали в угол среди библиотечных шкафов старшеклассницу. Еще одна школьная неудачница вроде меня, с той разницей, что со мной парни не рисковали шутить. Очевидно, аура будущей темной колдуньи их отпугивает. Я, пятнадцатилетняя девчонка, прогнала поганцев одним своим появлением. Они улизнули, девчонка заспешила в другую сторону, а я, все еще кипя гневом, схватила с полки первую попавшуюся книгу. Мне досталась небольшая хрупкая стопка самодельных листков, полных рукописных проклятий, которые сочинила какая-то очаровательная особа примерно тысячу лет назад. Страницы открылись на одном конкретном заклинании, и я запомнила его, прежде чем захлопнула книжечку и сунула ее обратно на полку.

Большинству людей приходится долго учить заклинания, прежде чем они улягутся в голове. Мне тоже – если это нечто благое. Но если я получаю заклинание, предназначенное для того, чтобы разрушать города, уничтожать целые армии, подвергать людей страшным пыткам – или, например, превратить определенную часть мужской анатомии в полный боли комок, – достаточно одного взгляда на страницу.

Никогда раньше я не использовала это заклинание, но сработало оно идеально. Сумчатая гадюка немедленно сжалась до размеров желудя. Она рухнула на пол, некоторое время барахталась на решетке вентиляции, а потом провалилась в нее, как мраморный шарик в сливное отверстие. И с ней улетела вся утренняя порция маны.

Орион замер на пороге и посмотрел гадюке вслед, постепенно приходя в себя. Он собирался швырнуть в нее огнем – это уничтожило бы тварь, а заодно и нас троих вместе со всей аудиторией, поскольку внутренние газы сумчатой гадюки легко воспламеняются. Девочка-тайка бросила на меня перепуганный взгляд и выскочила в коридор, хоть бежать уже было незачем. Орион некоторое время смотрел ей вслед, а потом повернулся ко мне. Я бросила унылый взгляд на потускневший кристалл для маны – да, он совершенно опустел.

– Что ты вообще тут делаешь? – раздраженно спросила я, проталкиваясь мимо Ориона и направляясь к лестнице.

– Ты не пришла на завтрак, – сообщил он, нагоняя меня.

Вот так я узнала, что в библиотечной аудитории не слышно колокола. Иными словами, я могла либо пропустить завтрак, либо опоздать на первое занятие сложнейшего семинара – и ручаюсь, некому было бы передать мне задание.

Скрипнув зубами, я зашагала к лестнице.

– Все хорошо? – спросил Орион, хотя вообще-то это я спасла его.

Видимо, он считал иначе.

– Нет, – с горечью ответила я. – Я дура.

Глава 2

Подушки

В течение следующих двух недель проблема окончательно обрисовалась. За мной не стоял анклав. В отличие от Ориона, у меня не было безграничного запаса маны, чтобы совершать благородные подвиги. Даже наоборот, поскольку я одним махом потратила почти половину маны, которую скопила за три года. Небезуспешно, поскольку я уничтожила чреворота; поскольку я надеялась никогда больше этого не повторять, скоро запас должен был восстановиться… но кого волновали мои мотивы? У меня был продуманный график сбора маны во время обучения в школе – и все пошло прахом.

Мои надежды на удачный выпуск тоже разлетелись бы вдребезги, не найди я сборника заклинаний. Фазовое заклинание Золотого камня ценится так высоко, что Аадхья устроила среди прошлогодних выпускников аукцион, который принес мне уйму маны (а кроме того, еще и пару слегка поношенных кедов). Аадхья намеревалась провести еще один аукцион, среди наших одноклассников. Если повезет, пустых кристаллов у меня будет всего семь, а не девятнадцать. Но все равно брешь была ощутимая – а к моменту выпуска мне предстояло наполнить еще как минимум тридцать штук.

Для этого я и намеревалась использовать свободные вечера сред. Ха-ха. Юная гадюка оказалась лишь первой в череде злыдней, которых неудержимо влекло в нашу аудиторию в библиотеке. Злыдни пытались прыгнуть на нас, когда мы заходили. Они прятались в темном уголке и нападали, когда мы отвлекались. Они вылезали из отдушин. Таились под крышкой секретера. Ждали, когда мы будем выходить. Я могла избежать занятий китайским, не прилагая к тому никаких усилий. Всю компанию младшеклассников истребили бы за две недели.

В конце первого занятия на стене в буквальном смысле кровью было написано, что я размазала по классу вилланиргу – содержимое ее брюха, внутренности и так далее. Когда мы все, более или менее забрызганные, отправились ужинать, я подавила раздражение и сказала Сударат – девочке из тайского анклава, – что если она хочет помощи, пускай поделится маной.

Она покраснела, пошла пятнами и, запинаясь, выговорила:

– Я… у меня… – а потом расплакалась и бегом бросилась к лестнице.

Чжэнь спросил:

– Ты не слышала про Бангкок?

– Чего я не слышала про Бангкок?

– Бангкокского анклава больше нет. Что-то его уничтожило буквально накануне поступления.

Я уставилась на него. Весь смысл анклавов в том, что их нельзя уничтожить!

– Как? Что?

Он беспомощно пожал плечами.

– Все в курсе про Бангкок? – спросила я за ужином, удивляясь, что пропустила такую важную новость, но оказалось, что никто ничего не знал. Одна только Лю кивнула и ответила:

– Да, слышала.

– Что случилось? – поинтересовалась Аадхья.

– Бангкокский анклав погиб, – сказала я. – Его больше нет.

– Что?! – воскликнула Хлоя и подскочила, так что апельсиновый сок вылился на поднос.

Она сама попросилась сесть с нами, причем очень вежливо, отнюдь не намекая, что она оказывает нам честь своим присутствием. Поэтому я сквозь зубы повторила:

– Бангкокский анклав погиб.

Хлоя отмахнулась.

– Да ну, вранье.

Лю покачала головой.

– Это подтвердила одна девочка из Шанхая. Родители передали ей новость с младшей сестрой.

Хлоя застыла со стаканом в руке. Неудивительно, что она так испугалась. Анклавы не схлопываются без причины; если анклав подвергся такому удару, что не выстоял, это был верный знак разразившейся войны кланов, и Нью-Йорк имел все шансы угодить в самый эпицентр. Но когда Хлоя в третий раз за пять минут потребовала у нас с Лю подробностей, я ответила:

– Расмуссен, мы не знаем ничего. Это ты можешь что-то выяснить – ваши новички наверняка знают больше нашего.

Хлоя попросила: «Последите за подносом», встала и отправилась к столу, где сидели нью-йоркские младшеклассники. Сведений оказалось мало – большинство новичков понятия не имели о случившемся. Сударат оказалась единственным новичком из Бангкока, прибывшим в школу в этом году, и ее старшие соотечественники держали язык за зубами.

Все не на шутку встревожились. Даже когда анклав сильно поврежден и вот-вот обрушится, обычно мирные обитатели успевают спастись.

К концу ужина стало ясно, что никто ничего не знает. Во-первых, мы здесь и так почти ничего не знаем, поскольку все новости о внешнем мире приносят раз в год смертельно перепуганные малолетки. Но рухнувший анклав – это серьезно… и даже шанхайцы ничего не знали. Шанхай некогда помог Бангкоку основать анклав – последние тридцать лет он финансировал создание новых азиатских анклавов и вовсе не случайно жаловался, что непропорционально большое количество мест в Шоломанче достается европейцам и американцам. Если кто-то уничтожил бангкокский анклав, намереваясь атаковать Шанхай, шанхайские новички получили бы недвусмысленный наказ сплотиться с бангкокцами.

С другой стороны, если бы бангкокский анклав погиб по собственной небрежности – это случается время от времени, когда маги зарываются, втайне изобретая новое оружие, – шанхайцы наверняка получили бы наказ не помогать бангкокцам. А вместо этого они просто держались настороженно. Иными словами, даже их родители знали не больше, чем мы. А если о случившемся не знали даже члены шанхайского анклава, значит, не знал никто.