Последний выпуск

– Comment il les a eus comme ça? J’en ai aucune idée. Putain, j’étais sûr qu’il allait crever[1].

И я отправилась на семинар по валлийскому, кипя от ярости, поскольку поняла, что Орион был в мастерской и мое заклинание, истребившее лескитов, спасло ему жизнь, так что все-таки повод для радости был… но, черт побери, что он делал на чужом уроке?

– Ты что, ходишь за мной по пятам? – поинтересовалась я за обедом, когда мы встали в очередь.

– Нет! – ответил Орион, но не дал никакого убедительного объяснения. – Я просто… просто у меня возникло предчувствие.

Больше ничего не сказав, он отошел в сторонку с таким мрачным и недовольным видом, что мне отчасти захотелось дать ему полную свободу – но это желание было глубоко неправильным, и я удержалась.

– Предчувствие, что твою задницу придется спасать от стаи лескитов? – ласково поинтересовалась я. – Кажется, я довела счет до четырех.

– Не надо было меня спасать! Их было всего восемь, я бы и сам справился, – огрызнулся Орион.

У него хватило наглости произнести это с досадой, и тут уже разозлилась я.

– А я слышала, что тебя чуть не сожрали! Чтоб тебе помогали, ты не хочешь, а аргументировать не можешь, я правильно понимаю?!

Я взяла поднос и зашагала прочь, к столу, который заняла Лю. Орион двинулся за мной и сел рядом. Оба мы продолжали злиться – в школе не отсаживаются за другой стол из-за таких пустяков, как жестокая ссора, – поэтому мы кипели молча до конца обеда. Мы отнесли подносы на место и вышли из столовой, как мне показалось, демонстративно порознь – Орион явно хотел уйти первым, поэтому я слегка притормозила, а выйдя, заметила, что он разговаривает в коридоре с Магнусом. Магнус протянул руку, и я поняла, что Орион просил у него маны.

– Ты, полоумный. Мог бы сказать, что у тебя заканчивается мана, – заявила я, нагнав Ориона в коридоре возле лестницы и отвесив ему подзатыльник. – Между прочим, драться со злыднями, когда мана на исходе, – это еще глупее твоей обычной тактики. Иными словами, такого идиотства свет не видел.

– Что? Нет! Я не… – начал Орион, развернулся, поймал мой суровый взгляд и замолчал. Он смущенно охнул, как будто мера собственной глупости дошла до него только что.

– Да, – сказала я. – Ты имеешь право на долю нью-йоркской маны. На прошлой неделе ты, скорее всего, внес туда гораздо больше своей доли!

– Нет, – коротко ответил Орион. – Я вообще ничего не внес.

Я уставилась на него.

– Как?

– За целый месяц я не убил ни одного злыдня, – сказал Орион. – Я их в глаза не видел. Кроме тех, кого при мне убивала ты.

Хотите верьте, хотите нет, но в его голосе звучал упрек. Однако, вместо того чтобы обрушиться на Ориона, я просто разинула рот.

– Ты хочешь сказать, что с начала семестра никого не спас? А почему мы не слышим предсмертных криков?

– Потому что злыдней нет! – воскликнул Орион. – Они все затаились. Наверно, мы слишком многих убили в выпускном зале…

(«Слишком многих» в этом контексте прозвучало как-то странно.)

– …А те, что остались, теперь прячутся. Я спрашивал у ребят, но почти никто в последнее время не видел злыдней.

Я не в силах связно описать вам негодование, которое ощутила. Одно дело – если школа имела на меня зуб (полагаю, все мы это чувствуем с момента поступления), и совсем другое – если школа имела зуб на меня одну, а к остальным вдруг стала благосклонней, даже к Ориону, хотя именно он изначально был виноват в том, что Шоломанча изголодалась. Хотя, наверное, школа и ему мстила, не давая драться со злыднями.

– Что у тебя в среду после самоподготовки? – спросила я, когда справилась с трудно контролируемым бешенством.

– Семинар по алхимии.

Четырьмя ярусами ниже библиотеки. Значит, Орион не мог прийти мне на выручку, даже если бы хотел – а он, несомненно, хотел.

– А первые уроки у тебя какие?

– Китайский и математика.

Максимально далеко от мастерской.

– Ненавижу школу, – с чувством произнесла я.

– Если так будет продолжаться, остальные ньюйоркцы начнут возражать, – уныло сказала Хлоя; она сидела, скрестив ноги, на кровати Лю и держала в руке мышку.

Своего фамильяра она назвала Мистофелис, потому что на шейке у него было черное пятнышко, похожее на галстук-бабочку (с тех пор как он достался Хлое, оно все больше напоминало галстук-бабочку). Мистофелис уже начинал ее слушаться – не далее чем вчера он спрыгнул на пол и проворно нырнул в сточное отверстие, а пару минут спустя вернулся и принес Хлое кусочек слегка пожеванной амбры.

Меня это злило: с Моей Прелестью я занималась полтора месяца, подкармливала ее маной, пыталась обучать, а она по-прежнему не делала ничего, только принимала лакомства как должное и любезно позволяла себя гладить.

– Может, ты хотя бы умеешь становиться невидимой? – ворчливо поинтересовалась я, прежде чем посадить мышку обратно в клетку.

Она не обратила на меня никакого внимания.

Аадхья уже забрала свою мышку, по кличке Светик, к себе в комнату насовсем и выстроила ей просторный вольер, полный колес и туннелей. Она его постоянно расширяла и совершенствовала.

– Иногда нужно время, – деликатно сказала мне Лю, но даже она, по мере того как шло время, явно начинала сомневаться.

Разумеется, я все равно не отказалась бы от возможности погладить Мою Прелесть, даже в ущерб рукоделию и отжиманиям. Мышка была живой и настоящей – мягкая шерстка, дыхание, легкое биение сердца… она не принадлежала Шоломанче. Ее создал внешний мир – мир, который, как мне иногда казалось, существовал только во сне. Мы провели в Шоломанче три года, один месяц, две недели и пять дней.

И в течение одного месяца, двух недель и пяти дней никто, кроме меня и тех, кто находился рядом со мной, не страдал от злыдней (насколько нам удалось выяснить, не пробуждая подозрений). Ребята еще не поняли этого лишь потому, что часть нападений затронула мастерскую, которая находилась по соседству с кабинетом для моих индивидуальных занятий, а также потому, что новый учебный год только начался, и каждый в отдельности думал, что ему просто повезло.

– Но ньюйоркцы скоро заметят, что маны в хранилище становится меньше, – сказала Хлоя. – Магнус недавно спросил меня, делала ли я что-то серьезное. Я имею право делиться силой с союзниками, но не отдавать им все.

– Мы вкладываем, сколько можем, – ответила Аадхья. – И у вас семь выпускников-ньюйоркцев. Вы сами наверняка приносите кучу маны. Неужели ущерб так велик?

– Ну… – произнесла Хлоя, внезапно смутившись.

Она бросила взгляд на меня и с трудом выговорила:

– Мы не особо… ну…

– Вы вообще не копите ману, – спокойно отозвалась я из угла, мгновенно сообразив, в чем дело. – Ньюйоркцы не вносили ману в общее хранилище, поскольку Орион трудился за всех.

Хлоя прикусила губу и отвернулась; Аадхья и Лю в шоке уставились на нее. Все в школе копят ману, даже члены анклавов. У них больше времени и лучше условия; окружающие оберегают их, делают за них уроки, подносят маленькие презенты в виде маны, ну и все такое прочее, на что мы, простые смертные, вынуждены тратить силы. У анклавов есть собственные хранилища маны и разделители. К выпускному классу члены анклавов намного обгоняют прочих. Но вообще не собирать ману… не делать приседаний, не возиться с каким-нибудь мерзким рукоделием, просто сидеть на шее у Ориона…

А когда у него самого начала заканчиваться мана, ему пришлось клянчить у сородичей.

Хлоя сидела, опустив голову, вся красная. Мистофелис у нее в ладони издавал тихий тревожный писк. Вероятно, Хлое с младшего класса не приходилось думать о мане. Точно так же, как в последнее время об этом не думала я.

А я-то отчитала Ориона за то, что он попросил помощи. После того как убила лескитов благодаря мане, которую он собирал три года, рискуя жизнью.

– Ну и что? – решительным тоном спросил Орион.

Я не бывала у него с прошлого семестра; в последнее время я вообще старалась не оказываться с ним наедине. Но после разговора с Хлоей я, не сказав ей больше ни слова, посадила Мою Прелесть в клетку, вышла из комнаты Лю и зашагала к Ориону. Орион сидел у себя и успешно проваливал задание по алхимии, судя по абсолютно пустому листку на столе. Он впустил меня с таким волнением, что я почти перестала злиться и задумалась, не уйти ли; но потом, несмотря на Ориона и его тщетные попытки запихнуть куда-нибудь грязное белье и книги, гнев победил. Как всегда.

Впрочем, судя по его реакции на мои слова, я могла бы и не утруждаться.

Мы сердито уставились друг на друга. Мало того что Орион с радостью выручал тупых неудачников; похоже, он вообще не понимал, зачем я сообщаю ему эти бессмысленные сведения.

– Это твоя мана, – произнесла я сквозь зубы. – Все это твоя мана, Лейк, ты что, не понимаешь? Эти паразиты сидят на твоей шее три с лишним года. Они ни минуты не трудились сами…

– Ну и ладно! – перебил Орион. – Маны много. Ее всегда было много, – добавил он, и в его голосе наконец-то прорезались живые человеческие нотки, хоть они и напоминали жалобный скулеж.

– Ты что, соскучился по злыдням? – рыкнула я. – Тебе не хватает развлечений? Спасательных операций пять раз в день? Регулярной дозы обожания?

– Мне не хватает маны! – заорал Орион.

– Ну так забери ее! – сказала я, сорвала с запястья разделитель и сунула ему. – На! Тебе нужна мана, она твоя, вся твоя, им не принадлежит ни капли!

Он посмотрел на разделитель, и на его лице мелькнула ненасытная тоска. Потом Орион мотнул головой, сказал «нет» и запустил обе руки в волосы (правда, они еще не отросли настолько, чтобы жест вышел эффектным).

Он жалобно произнес:

– Я не знаю, что мне делать.

– Я знаю, что тебе делать, – сказала я, имея в виду, что ему нужно дожить до следующей недели, а там, быть может, он опомнится.

Однако у него хватило наглости поинтересоваться: «Да?», причем с вызовом, притворно-вежливым двусмысленным тоном. Впрочем, наглость испарилась, едва это слово сорвалось с его уст; Орион тут же покраснел, смутился, обвел взглядом комнату, где никого, кроме нас, не было, покраснел еще сильнее… а я вылетела в коридор и отправилась обратно к Лю. Откровенно говоря, я сбежала.

Когда я вернулась к Лю, сжимая разделитель в руке, остальные еще сидели там. Хлоя вскинула голову и с тревогой взглянула на меня. Но она и сама могла поговорить с Орионом, если желала знать, что он об этом думает.

– Ну и что теперь? – спросила я, протягивая ей разделитель. – Хочешь выйти из союза?

– Нет! – сказала Хлоя.

Аадхья схватила с постели книгу – толстый том, которым вполне можно было укокошить мелкого злыдня, – и запустила в меня с такой силой, что мне пришлось отпрыгнуть, иначе я заработала бы здоровенный синяк на заднице.

– Прекрати! – велела Аадхья. – Ты, кажется, уже в третий раз просишь тебя бросить. Ты – как та колючая рыба, которая надувается, стоит ее тронуть, – она надула щеки, изображая рыбу. – Если что, мы тебе сами скажем, договорились?

Я более или менее неохотно надела разделитель – честно говоря, все-таки охотно – и села на пол, обхватив колени руками.

Лю произнесла:

– Значит, дело не в том, что ты используешь ману, а в том, что Орион перестал ее добывать.

– Да, и нам нужно найти действенный способ приманить к нему злыдня-другого, – буркнула я. – Вот бы собрать в одном месте кучку вкусных подростков… ах, подождите.

– Я сейчас снова в тебя чем-нибудь брошу, – пригрозила Аадхья, многозначительно помахивая еще одной толстенной книгой (на обложке у нее темнели подозрительные пятна).

– Может, подложим приманку? – спросила Хлоя.

– Приманку? – переспросила Аадхья, и Хлоя посмотрела на нас с Лю, как будто ожидала, что мы-то поймем.

– Ну, приманку, – повторила она. – Как бы описать… Когда волшебники затевают какой-нибудь крупный проект и собираются долго над ним работать, нельзя ведь, чтоб к ним явились злыдни и помешали, правда? Значит, нужно выманить всех окрестных злыдней и перебить их, как во время очищения. У нас делали такую штуку пару лет назад, когда расширяли портал.

Звучало и впрямь неплохо… даже как-то слишком.

– Если вы умеете выманивать злыдней в специальные места, почему вы не делаете этого постоянно? – спросила я. – Просто поставьте ловушку с приманкой, и никаких гадов в округе не будет.

– Но ведь потом от них надо как-то избавляться! – возразила Хлоя. – Никакая ловушка не удержит тысячу гигантских злыдней. Нам пришлось нанять бригаду из трехсот охранников.

Вот это уже походило на правду. И тут Хлоя добавила:

– И потом, нельзя постоянно держать приманку рабочей, это слишком дорого.

Мы все уставились на нее. Она взглянула на нас.

– Это слишком дорого, – многозначительно повторила я. – Для Нью-Йорка.

Я видела, как Орион полными пригоршнями, как соду, бросал насыщенную маной алмазную пыль в алхимические зелья. Он даже не удосужился смести остатки со стола после занятия.

Хлоя прикусила губу. Лю поинтересовалась:

– Неужели так трудно приманить злыдней? Они и сами не прочь до нас добраться. Нужно лишь усилить их желание.

– Кстати, – перебила Аадхья. – А как далеко распространяется эффект?

– Мы накрыли полностью Грамерси-парк и по одному кварталу со всех сторон по периметру, – сказала Хлоя.

Я ничего не поняла, но Аадхья кивнула.

– Так. Хорошо. Любой артефакт обойдется слишком дорого, если распространить его действие на шесть городских кварталов. Но нам-то не нужно собирать всех злыдней в школе.

Да уж. Честно говоря, мы инстинктивно поежились, услышав это.

– Нам нужно лишь несколько штук для Ориона, – договорила Аадхья.

Она встала, подошла к столу и достала чертеж; мастерам часто приходится делать детальные зарисовки школьных механизмов.

– Вот, – она ткнула в какое-то место на первом этаже. – Здесь большая труба, которая проходит сквозь стену мастерской. Если мы установим приманку рядом с ближайшим стоком и будем управлять ей оттуда, наверняка нам удастся наловить Ориону кучу злыдней, даже если мы покроем радиус всего в пару метров.

– Великолепно, – сказала я. – Ну, как работает эта ваша приманка?

Мы все вновь посмотрели на Хлою.

– Нужна емкость… в нее кладут наживку, потом мастер развеивает запах… – она замолчала и неопределенно пожала плечами. – Ну, как-то так. Я знаю про это только потому, что маме пришлось сделать презентацию, когда она составляла официальный запрос…

– Запрос, – повторила я еще многозначительней.

То, что ньюйоркцам пришлось добывать через запрос, наверняка было не только дорогим, но и безумно сложным.

Но Аадхья отмахнулась.

– Этого вполне достаточно. Лю права, вряд ли все так сложно. Надо приготовить приманку, которая будет пахнуть, как подросток-маг, ну а я что-нибудь придумаю, чтобы распространить запах.

Хлоя кивнула.

– Ты быстро это сделаешь? – с волнением спросила она.

Аадхья пожала плечами.

– Понятия не имею.

– А ньюйоркцы тем временем пусть начнут собирать ману, – подхватила Лю. – Если Орион перестал добывать ману, и никто из вас тоже этого не делает, рано или поздно запас начнет иссякать. Вы же не хотите остаться без маны через три месяца, когда начнется забег с препятствиями?

– Но если я всем скажу, что надо собирать ману, потому что Орион этого больше не может, Магнус первым делом пожелает проверить наши разделители, чтобы выяснить, кто сколько тратит, – сказала Хлоя. – Тогда они поймут, отчего запас истощается.

– Он не будет настаивать на проверке, – произнесла Лю, взглянув на меня. – Главное, сообщить об этом правильно.

– А как правильно? – подозрительно спросила я.

Вот как. Хлоя шепотом рассказала всем ньюйоркцам, что девушка Ориона не позволяет ему охотиться на злыдней, поскольку опасается за его жизнь, и теперь интересуется, отчего запас маны внезапно стал истощаться.

Члены нью-йоркского анклава не больше Хлои желали оповещать меня об истинном источнике своей маны, а потому тихонько начали пополнять запас (оказалось, они могут это делать в изрядном объеме, причем далеко не на пределе сил). Конечно, они не умолкая ворчали по поводу усилий, которые приходилось прикладывать. Признаюсь, я с восторгом наблюдала за Магнусом, который заходил в душ во главе своей свиты, весь потный и красный – похоже, ему от души пришлось потрудиться, собирая ману при помощи малоприятных физических упражнений.

Но через месяц нестерпимых страданий ньюйоркцы начали упрекать друг друга в нерациональном использовании маны, а изготовление ловушки меж тем застопорилось. Аадхья сделала специальную курильницу – несколько вложенных друг в друга цилиндров из разного металла, и в каждом были аккуратно проделаны отверстия, направляющие струйки дыма в стороны. Хлоя смешала десяток зелий, насыщенных маной, и оставила их вокруг сточного отверстия в одной из алхимических лабораторий. После ужина мы осторожно зашли туда и забрали тот образец, в который, судя по признакам, тыкали разнообразными частями тела. В частности, морда нюхача оставила зловещий отпечаток, напоминающий семя лотоса.

– Отлично, пошли, – немедленно сказал Орион.

Он схватил было цилиндр со стола и устремился к двери, но Аадхья остановила его силой.

– Можно мы не будем испытывать эту штуку рядом с большой трубой, которая ведет прямо в выпускной зал? – спросила она.

Остальные охотно согласились. Диаметр школьных труб способен варьироваться, и если мы собирались намеренно приманивать злыдней, наше желание могло облегчить им попадание в школу.

Орион сидел, с явным нетерпением перебрасывая курильницу из руки в руку, в то время как остальные обсуждали подходящее место для испытания. Наконец мы решили оставить ловушку в лаборатории, раз уж приманка полежала здесь некоторое время; никому не хотелось нести ее по коридорам, рискуя собрать за собой целый шлейф злыдней.

Аадхья положила приманку в курильницу, немного повозилась с расположением цилиндров и наконец сказала:

– Ладно, давайте попробуем.

Мы все попятились к двери, а Орион чиркнул спичкой и поджег приманку. Он обжегся и ойкнул – похоже, это встревожило его больше, чем потенциальная толпа злыдней. Орион сунул приманку в курильницу, поставил ее на лабораторный табурет и придвинул его к сточному отверстию.

Первые завитки дыма показались в воздухе и зависли над стоком, прежде чем развеяться. Орион выжидающе маячил над отверстием, но никто не вылез из трубы. Мы подождали еще пять минут. Дым пошел сильнее, превратившись в тонкую струйку, которая окружила сток и скользнула вниз. По-прежнему ничего.

В лаборатории было несколько мелких агглов, которые воровали остатки – мы не обращали на них внимания, потому что они довольно полезны, когда вырастают, и при этом абсолютно безопасны. У нас на глазах они добрались до отверстия и спустились в трубу, не обращая на дым никакого внимания.

Орион посмотрел на нас.

– Разве на них не должно действовать? Они ведь тоже злыдни.

– Да, наверное, – сказала Хлоя – немного гнусаво.

Приманка, несомненно, удалась; даже у двери чувствовался характерный запах мужского туалета.

Аадхья нахмурилась и осторожно шагнула к курильнице.

– Может быть, надо… – начала она, и тут Светик высунула голову из переноски и издала громкий взволнованный писк.

Аадхья сделала нам всем по переноске, похожей на стаканчик с прикрепленным к нему плечевым ремнем, чтобы можно было носить мышь с собой в течение дня. Лю хотела, чтобы мы почаще общались с фамильярами. Прежде чем Аадхья успела вмешаться, Светик выпрыгнула из стаканчика, подбежала к табурету, вскарабкалась по ножке, как белая молния, сиганула на курильницу и сшибла ее на пол. Мы ахнули; между тем Мистофелис и Сяо Цинь тоже вылезли из переносок и бросились к товарке.

Приманка уж точно заинтересовала их. Вместе они целых полчаса в безумном восторге катали цилиндр по лаборатории, загоняя его под шкафы и ловко выскальзывая из нашей хватки. Оказывается, магические мыши здорово умеют удирать. Мы ругались, кричали, стукались локтями, обдирали колени и чуть не спятили, прежде чем наконец отобрали у мышей цилиндр и погасили приманку. Тогда мыши утомленно повалились на пол, поджав лапки, с остекленевшими глазами и выражением полного блаженства на мордочках.

Хлоя несколькими жирными линиями перечеркнула рецепт приманки в тетради, а Аадхья с отвращением выбросила цилиндры в мусорное ведро. Когда первый эксперимент настолько не соответствует ожиданиям, продолжать не стоит. Это значит, что допущена серьезная ошибка – и мы понятия не имели какая. Если предпринять вторую попытку без коренной переработки, что-нибудь обязательно пойдет не так, причем самым эффектным и, вероятно, болезненным образом.

Единственным плюсом было то, что Моя Прелесть впервые выказала признаки фамильяра. Она не присоединилась к общему буйству; наоборот, когда Светик прыгнула к курильнице, Моя Прелесть, взбежав по моему плечу, забралась на высокую полку, накрылась большой пробиркой и стала неодобрительно наблюдать за остальными мышами, зажав нос передними лапками. После того как мы потушили курильницу, она вернулась в переноску, закрыла за собой крышечку и ясно дала понять, что не желает сидеть в общей клетке в комнате Лю вместе с этими укурками.

Это меня порадовало, но работа над ловушкой вернулась на исходную.

Тем временем члены нью-йоркского анклава были не единственной моей проблемой. Остальные тоже начали задумываться над тем, кого и почему атакуют злыдни. Мы все проводим уйму времени, размышляя о злыднях и их намерениях. Почти половина уроков в младшем и среднем классах посвящена изучению злыдней – их типам, привычкам, а главное – способам их убить. Когда злыдни начинают вести себя непредсказуемо, это плохо. Даже если непредсказуемость заключается в том, что они перестали нападать. Как правило, это означает, что они просто ждут подходящего момента.

В следующую среду, под конец нашего неизменно бодрого семинара в библиотеке, Сударат подождала, когда остальные ребята начнут собираться, и негромко сказала мне:

– Одна девочка из Шанхая спрашивала – правда, что на наш класс снова напали?

Мы приближались к середине семестра, и с начала года погибли общим счетом двадцать три человека. Больше половины из них были младшеклассники, которые взорвались в мастерской или отравились в алхимической лаборатории (что по обычным школьным меркам почти не считалось гибелью). Остальные, за исключением одного, пали жертвой ошибок в столовой. И даже это было заметно меньше обычного, поскольку почти все пользовались нюхательными заклинаниями и противоядиями.

Покойник номер двадцать три, единственный из всех, не принадлежал к новичкам – это был ученик среднего класса по имени Прасонг, член бывшего бангкокского анклава. В один злополучный день он обнаружил, что больше не является членом анклава; до тех пор Прасонг вел себя так несносно, что, угодив в беду, обнаружил разительную нехватку друзей и сочувствия. Поскольку он желал сохранить прежние блага – или хотя бы приблизительно гарантировать себе жизнь, – Прасонг принял решение стать малефицером. Естественно, лучшим и надежнейшим способом получить большую порцию маны – столько, чтобы пережить выпуск, – было высосать ее из компании ничего не подозревающих наивных новичков.

Если вам это кажется адским злом, следует заметить, что мы тут рассуждаем иначе. Как правило, в школе бывает от четырех до восьми малефицеров, а поскольку большинство из них не планируют этого заранее и не приносят с собой мелких млекопитающих, нападения на младших учеников – обычное дело. Руководство для новичков предупреждает об этом самым прозаическим образом и велит остерегаться старших учеников – и успешных однокашников, – которые выказывают слишком много интереса к чужим делам. Одному из таких субъектов – покойному (и никем не оплаканному) Джеку Уэстингу, который два года назад расправился с соседкой Ориона, Луизой – я была обязана красивым шрамом на животе.

Только с Сударат Прасонг мог разговаривать, не вызывая подозрений. Для этого ему даже не приходилось утруждаться – Сударат сама старалась поддерживать связи со старшими товарищами по бывшему анклаву. Даже если ей в лучшем случае выпадал шанс сесть с ними в столовой или получить какие-нибудь вещички, которые старшим не удавалось продать, это все-таки было лучше, чем ничего. Для установления контакта Прасонгу было достаточно хоть раз пустить Сударат за свой стол. Она, видимо, рассказала ему о нашем странном семинаре в библиотеке, и он убедился, что это идеальный лакомый кусочек – восемь новичков в изолированном помещении, и никаких свидетелей вокруг.

Очевидно, обо мне Сударат не упомянула.

Через несколько дней Прасонг тихонько спустился вниз незадолго до конца обеденного перерыва и начертил на полу под партами колдовской круг.

В норме не ожидаешь встретить охотника за чужой маной в библиотеке; чисто теоретически там нет в доступе ничего подходящего для малефицеров. Это, конечно, не так – я натыкалась на такие тексты раз сто. Но человек, который нарочно пойдет их искать, скорее всего, ничего не получит. В любом случае Прасонг был не так амбициозен, как очаровательный Джек Уэстинг. Его заклинание должно было сорвать изрядный клок кожи с жертвы, чтобы он мог вытянуть из нее порцию маны через боль и ужас; полагаю, больше ничего он и не желал. Вообще-то убить восемь волшебников, пусть даже новичков, зараз – не шутка для начинающего малефицера. Зловещий эффект малии явственно выделил бы Прасонга из толпы однокашников, и соученики – особенно ближайшие соседи по этажу – наверняка сколотили бы компанию, чтобы прикончить малефицера, пока у того не возникли новые гениальные идеи по извлечению маны из окружающих.