Мемуары Ведьмы 2

– Тень! —шепнула я бабушке. Та лишь сердито глянула на меня.

– Однако, чаще всего мужики поговаривали о том, что если он посмотрит на любую приглянувшуюся ему девицу своим особым чарующим взглядом, то та мгновенно станет его. После такого единственного взгляда девушка уже не могла забыть колдуна до своих последних дней. И если же он её отвергнет, а отвергал он часто, то обрекал любовными страданиями на всю жизнь.

– Что ты говоришь? – лукаво сощурилась бабушка.

– Но самое интересное, что именно так случилось и с моей собственной прабабкой!

Тут ведунье стало не до смеха. Она выпучила на деда глаза и тихо вопросила:

– Шутки шутишь, Василий?

– Не шучу, – упрямо закачал головой дед. – Всё так и было! Когда она была молодой девицей, пошли они с матерью на праздник Масленицы. В ту пору сооружали небывалых размеров чучело из лесных веток и сучьев и поджигали его. Это зрелище сходилась смотреть вся деревня. Там, в толпе мать и не заметила, как её дочь пленил чарующий взгляд. Она лишь увидела близ дочки высокого мужчину в чёрном плаще с вьющимися волосами по плечи и тонкой тростью в руке. Именно таким все, видевшие колдуна, и описывали его. Прабабка моя, Мариана, была очень красивой девкой, с большими голубыми глазами да пухлыми губами. На щеках её красовались ямочки, на скулах – румянец, ко всему, природа одарила её копной кучерявых светлых волосы до пояса.

– Теперь понятно, в кого ты такой красивый, – усмехнулась ведунья.

– Генетика, – гордо развёл руками дедуля. – Не вру, парни со всех деревень ходили к ней свататься и даже городские хлопцы приезжали. Мариана всех отвергала и высмеивала. Вместо того чтобы выбрать кого-то в мужья, проводила вечера одна у зеркала либо в окружении подруг, всё ещё подшучивая над женихами. Но с той Масленицы прабабка сильно изменилась. В тот вечер она не отходила от окна, кого-то выглядывая в темноте. Ближе к полуночи с ней приключилась истерика. Всем домом её держали, пока она рвалась в ночной лес.

– Вась, откуда такие подробности-то?

– Дед всё законспектировал, – ответил он, – тебе поди не интересно?

– Интересно, интересно, продолжай!

– Так вот, весь дом успокаивал Мариану, пытаясь выяснить причину подобных мук. Но девушка ничего не объясняла, лишь рвалась прочь из дома, словно дикий зверь. Семья решила запереть её, а наутро позвать городского врача по душевным недугам. Их расстройству не было предела; особенно горевал отец семейства. Был он у нас зажиточным крестьянином и всю жизнь заботился, чтобы выдать дочерей за городских женихов с титулом, обеспеченных, чтобы никто больше так как он не работал.

– Ну эта история нам известна, – подкалывала бабушка.

– Валь!

– Ну, бабушка!

Осекли мы её.

–Молчу, молчу…

– Особые чувства и надежды, – продолжал дедушка, – он питал к старшей дочери. Она удалась красотой и нравом в него, и он, кажется, не спал всю ночь. Подходил тогда к её двери, прислушивался. Однако, зайдя к своей Марише с самого утра, родитель обнаружили её в полном здравии. Она прихорашивалась у зеркала, напевая какую-то песню. Счастью отца не было предела. Он даже решили устроить в своём доме праздник, радуясь, что колдовские чары их семью обошли стороной.

– Обошли-таки? – удивилась бабушка.

– Не обошли, – закачал головой дед. – Но всё по порядку. Ночи в доме снова стали тихими и спокойными, а дни девушка проводила в хорошем настроении и, казалось, даже больше прежнего похорошела. Слава о её красоте и добром нраве дошла до города, и к ней приехал свататься знатный жених. В те времена никак нельзя было без супружества: девицы рано выходили замуж, и остаться одинокой к двадцати годам считалось самым худшим наказанием для всего рода. Так даже самая красивая, здоровая и богатая невеста могла прославиться в народе перестарком. После подобного прозвища уже никто не захотел иметь с ней дело. Поэтому отец семейства настоял на женитьбе дочки, тогда как сама Мариана сильно воспротивилась связывать себя брачными узами. Одним вечером родители застали дочку мечущейся по комнате. Маришка буквально лезла на стены и в бреду повторяла слова любви. Они силой усадили девушку на скамью и открыли окно, чтобы ночной воздух немного успокоил её. Внезапно она посмотрела вдаль и стала протяжно петь словно волчица, воющая на полную луну. В этом вое можно было различить слова: «Приди ко мне, любовь моя, забери меня к себе, сделай своей на веки вечные». Родители смекнули, что на их дочь всё-таки пало колдовство, и теперь накануне свадьбы она снова терзается в любовных муках. Им было хорошо известно, что девушки сбегали ночью из своего дома к колдуну, который, в свою очередь, словно паук, разбросавший сети, ждал их и весьма охотно принимал. Испугавшись за честь дочери, они заперли все окна и двери и никуда не выпускали Маришку до самой свадьбы. Мать проводила с ней дни и ночи, уговаривая и успокаивая всеми способами. Именно тогда дочь и открылась матушке о своей колдовской любви. Она рассказала, что уже побывала в доме у колдуна в ту самую первую ночь после Масленицы и связала себя любовными узами, а после постоянно навещала его. Мать прониклась чувствами своей дочери, ну и, разумеется, испугалась за её будущее. Если невеста обманывала мужа перед свадьбой, то её судьбой в те времена могли очень жестоко распорядиться. Самое малое, что ожидало неверную – это ссылка в монастырь, о самом худшем и рассказывать страшно. Сестёр распутницы никогда не брали замуж из-за плохой репутации, что было жесточайшим наказанием семейству с тремя дочерьми. Надо отметить и смекалку матери, которая быстро прикинула благосостояние колдуна. Он считался богатым женихом; и хоть никто не знал его сословия, тот дом и земли, которыми он владел, были зажиточными даже по купеческим меркам. Мать воодушевила дочь на брачный союз не только по расчёту, но и по настоящей любви – именно так, как все мы желаем своему чаду. В одну из ночей они бежали втайне от главы семейства, в надежде договориться о браке!

Теперь бабушка не произносила ни слова, рассказ полностью поглотил её внимание.

– Домой вернулись они только под утро, – увидав наш интерес, продолжал дедушка с большим задором. – Никто не заметил их ночного отсутствия, но абсолютно все заметили перемены в них самих. Девушка больше не плакала в любовных терзаниях, а молча собирала приданое и расшивала свой голубой сарафан к свадьбе. Мать с того дня стала крайне задумчивой. Бывало, вечерами вместо семейных разговоров она уходила сидеть одна у тёмного окна и, глядя куда-то вдаль, покручивала пальцами свой тонкий платок. Она никогда не рассказывала, что произошло в том доме, никогда не упоминала в разговорах колдуна, а если речь сама собой заходила о нём, то женщина предпочитала и вовсе выходить из комнаты. Свадьба девушки и первая брачная ночь прошли по всем традициям. Маришку никто не уличил в измене благодаря крови петуха, пузырёк с которой был спрятан в косе из её густых волос. Правда открылась только лишь тогда, когда Мариана, моя прабабка, родив троих детей, тяжело заболела. Свой последний день она пребывала в муках, и вокруг её кровати собралось немало людей. В предсмертном бреду она рассказала о своей настоящей любви, которую носила в сердце всю жизнь, о её страстном романе и той ночи, когда они с матерью ходили свататься в колдовской дом. Вероятно, она рассчитывала воссоединиться с любимым в царстве небесном, потому как той же ночью её муж взял помощников и отправился к дому колдуна.

– Они убили его? – всплеснув руками, воскликнула я.

– Никто точно не знает, что случилось с колдуном. Мужики слишком боялись его для личной расправы. Они со всех сторон подожгли дом и удалились, позволив Богу решить судьбу соблазнителя. Наутро они вернулись на пепелище и обнаружили, что дом состоял больше, чем из трёх этажей. Наземная постройка сгорела, оставив лишь груду камней, из которых был сложен камин. Нижняя же часть усадьбы уходила глубоко под землю. Где был точно такой же дом, как и на поверхности, который остался совершенно нетронутым. Мужчины поспешили разобрать нижние ярусы на части и разбросали их по полю, так как дерево, вытащенное из-под земли, не горело в огне. Колдуна так и не нашли – ни живым, ни мёртвым. После того пожара никто его больше не видел в наших краях.

– Что же, получается, он из-за нашего рода погиб? – соединив всю цепочку событий, вдруг с ужасом обнаружила я.

– Не думаю, что он умер при пожаре, – ответила бабушка. – В общем-то, рано или поздно можно было ожидать подобное от односельчан, коли все девицы округи к тебе по ночам бегают.

Меня так впечатлила эта история, что, уже лёжа в кровати, я прокручивала её в голове словно фильм кадр за кадром. Особенно мне хотелось увидеть лицо колдуна таким, каким оно было в том далёком прошлом. Увлечённая романтичным и одновременно порочным образом главного героя, я решилась на отважный поступок. Прикинув, что всё увиденное будет являться всего лишь сном, уже около полуночи я тихо пробралась к шкафу с одеждой и вытащила из кармана деревянную щепку. Запрыгнув обратно в постель, я убедилась, что колдовской знак горит и обратилась к куску дерева так, словно щепка могла меня слышать:

– Я хочу увидеть, что произошло той ночью и что случилось с колдуном при пожаре. Ты всё знаешь, ты всё видела, расскажи теперь и мне.

Договорившись со щепкой, я положила её под подушку. Не особо веря в её магию и доверяясь больше своему воображению, я принялась воспроизводить с самого начала дедушкин рассказ. Сюжет никак не развивался, я застряла, отчаянно пытаясь вообразить плетеное чучело в три человеческих роста, окутанное огнем.

Перевернувшись на бок, я почувствовала как моё тело качнулось. Я повалилась с кровати, в ужасе вспоминая телевизионные передачи про землятрясения в разных уголках планеты. «Неужели и у нас, в Сибири», – лишь успела подумать я, как очутилась на улице. Вместо дощатого пола, я обнаружила себя припавшей к влажной земле среди стеблей высокой травы. Поднявшись, я увидела, что стою в поле.

Его колосья блестели в свете полной луны, словно волны бурной реки. В самом его конце, перед высоким хвойным лесом, виднелся дом. Он вырастал из земли будто миниатюрный средневековый замок. Две одинаковые круглые башни возвышались на фоне звёздного неба; они соединялись сводами, под которыми угадывались просторные помещения. Прямо в самом сердце дома огоньком надежды горело оранжевое пламя. Я взглянула на свои босые ноги, внезапно обнаружив на себе вместо трикотажной пижамы плотную белую рубаху по самые пятки. Ночой ветер раздувал мои волосы, и я направилась к веранде, где так тепло блестели два узких витражных окна, перемигиваясь яркими стёклами.

Этот дом манил меня; я словно возвращалась в то место, которое когда-то покинула, где когда-то обрела счастье. Вокруг было совсем тихо, только одинокая сова отсчитывала мои шаги, как вдруг я услышала восторженный разговор двух женщин. Я обернулась и увидела две тёмные фигуры, они, так же как и я, направлялись к дому. Поравнявшись со мной, они прошли мимо, словно не заметили моего присутствия. Молодая светловолосая девушка, сильно напоминавшая Маришку из дедушкиной истории, широко улыбалась, а её мать с радостным возбуждением рассматривала представший пред ними особняк. Я бесшумно последовала за ними.

Наконец, мы дошли до низкого крыльца. Над нами возвышался необычный дом. Круглые башни, удлиненные витражные окна – дом выглядел картинкой из сказок братьев Гримм. Ступенька за ступенькой я тихо поднялась за ночными гостьями. Шаги сейчас были такие лёгкие и невесомые, что мне казалось я лечу по воздуху, подгоняемая ночным ветром. Не успела я подойти ближе, как тяжёлая дверь отворилась, моему взору предстал высокий мужчина с тёмными волнистыми волосами и чуть раскосыми серыми глазами. Он был одет в бордовый бархатный халат поверх белой рубахи, на ногах красовались тапочки с вышитыми золотыми гербами.

Мать Маришки толкнула дочку в бок. Девушка же, словно околдованная, не отводила от возлюбленного глаз. Он не был молод, как его избранница, но и старым его назвать было очень трудно. Он мог быть одного возраста с её матерью, но при этом холеный, без единой морщины. Лишь взгляд выдавал немалый жизненный опыт. Возможно, даже не лет, а целых веков.

Колдун нисколько не удивился позднему визиту, он поклонился дамам и впустил их в дом. Я сделала было шаг вперед, когда дверь захлопнулась прямо перед моим носом, и принялась подглядывать за ними сквозь витражные стекла. Отсюда я не могла увидеть всей комнаты; оставаясь на веранде, я пропускала всё самое интересное. Всё то, ради чего пришла. Прильнув к стеклу, я постаралась различить хоть что-то: их силуэты, перемещения, услышать детали разговора. Как вдруг моя ладонь прошла сквозь дверь. Здесь и сейчас я была лишь призраком. Невидимым духом, для которого стены не преграда.

Дом изнутри привёл в полный восторг. Он был обставлен старинной резной мебелью, стены украшали трофеи, фамильные мечи, картины предков и ажурные лампы. Деревянные полы были покрыты лаком и ворсистыми коврами. Посреди комнаты из камня был выложен камин, а с высоченного потолка, напоминающего свод замка, спускался настоящий всесвечник на массивных цепях. Столь дорогая обстановка и столь непривычная для данной местности – она заставляла визитерш буквально каменеть от восторга.

Мариана вольготно села на диван, она бывала тут не раз. Её же мать озиралась по сторонам и украдкой рассматривала красавца-жениха. Колдун неспешно подошёл к изящному столику у камина и предложил гостьям вина. Обе согласились на угощение, которое хозяин дома уже вовсю разливал из серебряного кувшина в хрустальные бокалы. Мать семейства была довольна. Отпивая вино и разглядывая хоромы, она была уверена, что поступила правильно, приведя свою дочь к колдуну. Однако, цедя вино, она всё никак не могла начать разговор о замужестве. Полная смущения, она питала надежды, что жених заговорит сам. Но колдун никуда не спешил. Он вёл светскую беседу обо всём на свете и в то же время не о чём.

Жестикулируя, он на мгновение замер, прищурился и посмотрел в мою сторону. На секунду мне показалось, что он меня узрел. Однако, его взгляд проходил сквозь. Так, словно он не видел, но каким-то образом чуял в своём доме ещё чьё-то присутствие. Я попятилась, в любую секунду готовая к побегу, когда Маришка окликнула своего жениха. Тот встрепенулся от наваждения и с довольной ухмылкой продолжил рассказ. Колдун заметно обделял вниманием возлюбленную, отчего-то обратив своё внимание этим вечером на её мать.

Темноволосая женщина с заметной сединой после пары глотков заметно раскраснелась. Её тонкие черты лица и зеленые, словно озерная гладь, глаза выдавали былую красоту, припыленную временем и размытую бытом и усталостью. Она была крепкой и статной; казалось, в ней заключён стальной стержень, которому не суждено было когда-нибудь сломаться. Однако сейчас она заметно нервничала, то ли пытаясь соответствовать приличиям этого дома, то ли уклоняясь от пленительного взгляда его хозяина. Он же, в свою очередь, даже не собирался скрывать свой интерес.

– Чем вы занимаетесь, чтобы содержать такой дом? – её голос дрогнул.

– Я делаю золото, – вглядываясь в красное вино, заявил колдун.

– З-золото?

– Именно! А в свободное от золота время я нахожу изумруды, такие же редкие и чистые, как цвет ваших глаз, – он склонился и поцеловал руку оцепеневшей женщине.

А дальше он провел ладонью по лицу Маришки. Её глаза закрылись, пустой бокал выпал из рук. Она положила голову на мягкие подушки, мирно погружаясь в глубокий сон. Тем временем он не отрывал взгляд от её матери, на лице которой невиданной силой распрямились морщины. Кожа разглядилась, волосы заблестели чернее вороньего крыла. Она вытянулась, словно струна, её обвисшие груди набухли. Ей снова было почти как самой Маришке, она снова желала любви. Любви, которой никогда не знала.

Они более не говорили. Слова были не к чему. Оставив недопитое вино и спящую дочь, помолодевшая мать в сопровождении колдуна взлетела по лестнице в спальни. Она желала его так, как не желала никого и никогда.

Я провожала их взглядом. Я не могла поверить увиденному. Полная внутренней дисциплины, прежде утопающая в смущении, теперь мать Маришки спешно расстегивала своё платье. Колдун с силой прижал её к перилам, запустил пальцы в её растрепанные волосы и впился губами в изогнутую шею. Она изнемогала от желания, прося, умоляя не прекращать. Она с силой прижимала любовника к себе, срывая с плеч его бархатный халат.

– О, боже… – прошептала я.

В ту же секунду колдун обернулся. Он взглянул на меня словно зверь из-под нависших бровей. Его волосы волнами обрамляли острые скулы, кровавые губы расплылись в хищной улыбке. Теперь он точно знал – за ними наблюдают.