Золотая кровь

Людмила Васильевна вспылила: «Я, значит, не подруга? Обо мне никто даже не подумал, чтобы известить! Я даже не знала, что Таня болела». «Значит, не так часто вы общались, – сказала вредная Инка. – А то знала бы». «Я звонила ей в октябре, вернее, не Тане звонила, а Оле. И спрашивала о Тане. Оля сказала, что всё нормально!» «Ладно, не пыли, Оля сказала то, что ей было велено. Кстати, что за мужик её вёл? Родственник? Чей?»

Так вот что Инку интересует! Этого и следовало ожидать: хотя в прошлом году соседка полтинник отметила, но до сих пор находится в творческом поиске. А Славка, и вправду, здорово изменился. В прошлом году, когда она его в последний раз видела, был он мрачен, грузноват и не то сказать, что не ухожен, но как-то… запущен, что ли. С тех пор он распрямился, подсох на пару размеров, стал иначе одеваться. Лощёный такой! И это при том, что стороной она слышала, что бизнес он потерял, с женой развёлся, остатки прежней роскоши с ней поделил. Людмила Васильевна тоже сразу обратила внимание, что Славка опекает заплаканную Олю, и хотела прицепиться к ним третьей, чтобы расспросить обоих. Но вся процессия растянулась по узкой дорожке по двое-трое, Танюшку вели муж и дочь, потом ей стало плохо, и девчонку оттеснила соседка с лекарствами. А Оля, которая всегда всё замечала, притянула её к себе и сказала: «Пойдём с нами, солнышко!»  Так и не удалось поговорить.

«Это Славка, пасынок Веры. Ты что, не узнала его?» «Да и не знала никогда, откуда? Я дочь её знаю и сына, они там у ворот с матерью стояли. Он и по возрасту где-то между мной и вами. Какой он пасынок, откуда?»

Тут в дверь позвонили. Инна понеслась открывать, Людмила Васильевна ей вслед крикнула, чтобы вперёд в глазок посмотрела, та отмахнулась.

А пришла Светка. А Светка, как известно, знает всё и обо всех. И Инка в неё вцепилась. Светка с удовольствием начала фонтанировать информацией.

Славка? Как это Людка забыла, ведь Верочка у нас самая первая на курсе замуж вышла, сразу после летней практики. Их после первого курса на Ждановский завод направили. Виктор сварщиком там. Сам неказистый, ростика небольшого, вечно хмурый вдовец с двумя детьми. И как Верочка на него запала? Но после двухнедельного знакомства поселилась у него. Свекровь приняла в штыки, на кой ей такая девочка-Снегурочка, ей баба-конь нужна, чтобы дом вести да детей обстирывать. Родители Верины приехали, отец с лица спал, мать рыдала: «Хоть не расписывайтесь!» Рассказывала, что много лет назад цыганка ей нагадала, что дочь её в восемнадцать лет сойдёт с ума, и так ведь и вышло!

Свекровь уехала домой, решив, что молодая надорвётся от такой семьищи и сбежит. Но Верочка всё преодолела: готовить научилась, семейный бюджет рассчитывать, детей воспитывать. Анютка сразу стала её мамой звать, а Славка, который всего лет на десять мачехи младше, до армии глядел на неё исподлобья. Звал тётей Верой. И её подруг тоже тётями. Теперь Светке с ним общаться лишний раз не хочется, перед людьми стыдно: это сколько же ей лет, если предпенсионного возраста мужик её тётей зовёт!

Куда Анютка девалась? Где-то в Европах. Мачеха её растила, баловала, учила, а когда вырастила, возник квартирный вопрос.  Верочка-то после распределения отработала на инженерной должности положенное, а потом двигалась по комсомольской и партийной линии. Больших постов не достигла и закончила карьеру в пятьдесят пять в должности мелкой чиновницы районной администрации. Жили они в трёхкомнатной «распашонке», которую Виктор от завода получил. Славка после армии остался в Прибалтике, женился. В перестройку начал свой бизнес, торговал видаками, потом компьютерами. А в начале 90-х внезапно объявился в Питере. Не то по национальному вопросу с женой разбежался, не то из-за бизнеса земля под ним горела. Восстановился в институте, и это в тридцать! В родительском доме, конечно, не жил, но прописался. Там ведь ещё Серёжка в коляске пищал, которого Верочка умудрилась чуть не в сорок родить! Ещё и дочь родная замуж выскочила и зятя иногороднего привела.

От этой тесноты у Верочки зубы прорезались, и она от своей администрации добилась четырёхкомнатной квартиры, в которой они до сих пор живут. Виктор с сыном и зятем отделали её так, что любо-дорого глядеть. Только переехали, и тут у Анечки крышу сорвало. То ли раздражала её весёлая студенческая семья младшей сестрёнки, то ли показалось, что она в своей семье Золушка, но потребовала она выписать на её комнату отдельный лицевой счёт: «Приватизирую и продам!» Представляете? Виктора тогда первый инфаркт шибанул.

Ситуацию разрулил бизнесмен Славка. Всю жизнь выглядевший в семье недовольным, он вдруг сказал сестре: «Тебя мать растила и выхаживала, ночей недосыпала. Ты забыла, как она в больницу с тобой легла, оставив грудную Олечку на тётю Олю? А как всю семейную казну разорила на адвоката, чтобы тебя от колонии отмазать, когда вы подростками попались на уголовщине? Ты ей всем обязана: и здоровьем, и жизнью, и образованием, и свободой! Даже тряпки, которые на тебе, не все на твою зарплату куплены! Так вот тебе моё слово. Делаем всё официально. Оцениваем квартиру. Выплачиваем тебе седьмую часть. Ты выписываешься, и чтоб духу твоего здесь не было!» Она ещё возмутилась: «Почему седьмая? Квартира папина, мамина, моя и Олина… и Серёжкина». «Нет уж, сестрица, тётя Вера получала её на семерых, вот одну седьмую и получишь».

 Деньги, конечно, дал Славка, у Андреевых в то время уже ничего не было. Помните, как мы жили тогда? Дал, конечно, мало. Но Анька не устояла и взяла. Прожила их быстро и с наглой мордой вернулась в родительский дом. Верочка, конечно, простила. И прописала бы. Но тут показали зубы отец и зять: «Не выгоним, живи в проходной спаленке. Но на прописку не рассчитывай!»  С год она покрутилась, всё надеялась, что брешь пробьёт в глухой мужской обороне. Но не вышло! Тогда через какое-то брачное агентство познакомилась с престарелым чехом и уехала к нему. Богатенький, у него ресторан в Карловых Варах. Через несколько лет в собственном ресторане, где вела бухгалтерию, познакомилась с немцем, на этот раз своим ровесником. С чехом разбежалась, бизнес поделили, она продолжала ездить туда два раза в месяц, ведя бухгалтерию и держа руку на пульсе, благо живёт километрах в ста от прежнего места жительства. В общем, не бедствует. Но осталась у неё голубая мечта поделить родительскую квартиру. Уже не ради денег, а чтобы было по её велению. Последний раз видела я её на похоронах Виктора. Это сколько прошло, лет десять? Как головой вертела, змеища: «Ах, у вас ремонт, порядочек. Бедный папочка такой мастер был». А Славка к ней наклонился и шепнул: «А квартира-то не приватизирована!» Она чуть не рухнула!

Почему? Да потому, что наследовать нечему! Зять после похорон сказал: «Мне папа велел, чтобы квартира была приватизирована только на маму. Вот Серёжке восемнадцать сравняется, мы все отказные напишем, тогда приватизируем». Анька уехала в бешенстве!

Славка? А что Славка? Тогда он год в Питере прожил, диплом получил и в Калининград свалил. Там дело завёл, женился. Сын у него. Витька. На отца внешне не похож, но поведением… вечно недовольный, как Славка. А Славка удачливый. Он там сначала на заводе работал, вроде бы даже по распределению. Не знаю, какой завод, что-то железное, мелкое и умное. Не прочность корпуса, которую мы изучали. Денежки от прежней жизни остались, так он акции скупал. А когда производство обанкротилось, он стал обладателем оборудования, а земля и здания – в собственности местной власти. Что-то в этом роде. Ну, не знаю я! Но по первости он за копейки арендовал цеха и производил что-то другое, покрупней и поглупей. Какие-то терминалы. Не для банков, нет.  Может, для таможни, может, для аэропортов, может для заводских проходных. Ну, не знаю! Хорошо у него эту хрень покупали, он постепенно расширялся. Не год, не два, а около двадцати лет завод строил. А как расширился на всю территорию, тут его и взяли в оборот: продавай, а то на аренде прогоришь. Он в Питер примчался, понял, что откуда ноги растут: от здешних конкурентов. Верочка на него поглядела и говорит: «Славик, ты надорвался. Жена, сын, производство, администрация, конкуренты – и всех ты контролируешь. А жить когда? Отпусти всех! У нас мужики 60 лет живут. Далеко ли тебе до конца?»

И у него в голове прояснилось. В семье давно только о деньгах разговоры, производство он не любит, его дело изобретать и конструировать. И сказал он тому, с кем бодаться собирался: уступлю, только время дай! А тот: понимаю, нельзя же бабе всю сумму показывать. Славик открыл две фирмы на мачеху и зятя и стал деньги туда-сюда гонять. Купил сам у себя заводскую гостиницу на имя Верочки, там себе отделил пол этажа под офис и квартиру типа в аренду. И не зря: когда объявил, что дело продаёт, жена потребовала развода и наложила арест на все счета. А там уже ветер свищет!

В общем, через год Славка с зятем похудели каждый на пуд, а Верочка с дочерью набрали почти столько же от переживаний. Зато Славка получил свободу от семьи, администрации, нелюбимой работы и конкурентов. Открыл фирму… как её там? Интел…технолоджн…хрен знает что…консалтинг. Идеями и технологиями торгует. Глаза горят.

Но Инке в качестве объекта не подходит. Почему? Живёт далеко и места жительства менять не собирается. Инка с шестнадцати лет последовательно улучшает свои жилищные условия в Питере, а Славка не только свою часть жилища не застолбил, но и сестру выселил. Он к Прибалтике привык.

Инна хихикнула: «Света, я в своих планах так далеко не захожу. Мне просто мужик понравился. Внешне. Ну, и ещё меня тронуло его отношение к Оле. Наверное, человек неплохой». «К Оле теперь по-разному можно относиться», – поджала губы Людмила Васильевна.  «Что такое?» «Я тебе самое главное не успела рассказать. Таня свою квартиру Оле завещала». «Ну, ни фига себе! А муж? А дочь и внучка?» С торжеством глядя на Светку, Людмила Васильевна сказала: «Вот так. Оказывается, уже больше трёх лет владелица Таниной квартиры – Оля. Видно, чёрное риэлторство в крови у этой семейки!»       «Не слушай её, Инна, – вскинулась Света. – Всё не так, как Люде кажется».

На поминках народу было не так уж много. Поскольку семья дочери приехала только в день похорон, организовывали всё подруги и решили, что поминать будут только близкие люди: немногочисленная родня и они. Так что за столом собрались Танюшка с мужем и дочерью, Петина племянница, соседка, старуха под девяносто, дружившая ещё с первой свекровью Тани, и институтские подруги. Из мужиков – Славка и Алик. Было тесно. На диване уместились пятеро: Вера, Слава, Римма, Оля и Алик. Оля, измученная похоронными хлопотами и уходом за парализованным Петей, привалилась к спинке дивана и вырубилась. Людмила Васильевна хмыкнула: всё-таки Оля из них из всех выглядит старухой в свои 66.  Оглядела застолье и с досадой поняла, что моложе всех смотрится Римма. Наверное, потому, что живёт с мужем и в достатке. Все остальные – одиночки: Вера, Света, Оля, Люда. Одеты вполне пристойно, но обыденно. А Римма! Очень недешёвое платье, элегантная сумочка и аккуратная стрижка. Алик перевоспитал её под себя, он всё-таки из хорошей семьи и всегда следил за собой, не гляди, что простой строитель! За этими мыслями Людмила Васильевна не заметила, как обычный застольный разговор перерос в ссору между зятем покойницы и Петиной племянницей. Конечно, речь шла о квартире. Племянница была не прочь перебраться сюда и ухаживать за любимым дядей. А зять планировал на полгода пустить жильцов, а потом выставить квартиру на продажу. А Петю? У него же комната на Ваське, пусть туда перебирается! А кто он ему? Тане Петя не отец, с тёщей он на старости лет сошёлся.  Ну и что, что почти двадцать лет вместе прожили?  Не думаете ли вы, что мать не позаботилась о семье дочери, не написала завещание на её имя? Племянница в ответ заверещала, что даже если у покойницы хватило совести отписать всё дочери, у дяди Пети есть вполне законное право требовать выделения доли в наследстве, поскольку он находился на иждивении жены! Зять вздрогнул и посмотрел на Римму. Ишь ты, в упор нас не видит, но когда надо, вспомнил, что Римма – юрист! Римма кивнула: да, имеет. Зятя затрясло. Проснувшаяся Оля вздохнула: «Бедная Таня, она всё знала заранее». Зять кинулся на неё: «А вам пора поискать себе пристанища в другом месте! Нас трое, да ещё дядя Петя колодой здесь лежит… до завтра». Все ахнули, Танечка смутилась до слёз: «Пранас, разве можно так с тётей Олей! Она ведь ухаживала за мамой и дядей Петей!» «Вот и скажи ей спасибо! Но не отдавать же ей за это тёщину квартиру». «Так, – сказала Римма, и все замолчали. –  Как душеприказчица покойной Татьяны Савельевой…» Зять вскочил. «Сядь, Пранас, я душеприказчица, а не наследница. Чтоб тебе понятно было, слежу за исполнением воли покойной. Оглашу её прямо сейчас, в присутствии самых близких ей людей. Но сначала предыстория».

А предыстория такая. Четыре года назад болезнь дала первый звоночек. И Татьяна задумалась о том, что будет после её смерти. И советовалась, конечно, с Риммой. Квартира, доставшаяся ей от свёкров, безусловно должна отойти дочке Танечке как внучке первых владельцев. Но! Петя ей тоже не чужой. Он гораздо крепче её здоровьем. Тем не менее, в его немолодом возрасте вернуться в коммуналку… да ещё получить такую оплеуху от жены, с которой прожил немало лет душа в душу. С другой стороны, если оставить квартиру Пете, это уже будет совсем ни в какие ворота. С Танюшкой они всегда не ладили, и после смерти Пети жильё неизбежно перейдёт его любимой племяннице. Оставить квартиру дочери на условиях доживания в ней отчима? Как бы зять не сократил срок этого доживания не только в квартире, но и на белом свете! Тут Танюшка вскинулась: «Тётя Римма, ну что вы такое с мамой…» Римма вздохнула: «Танечка, если он жизнь жены и дочери в доживание превратил, то что ему какой-то тёщин муж». «Тётя Римма, это строительство ведь для нас!» «В том-то и дело, что не для вас!»

Лет уже побольше десятка зять строил усадьбу. На хуторе, когда-то принадлежавшем их деду, жил бобылём его старший брат и наблюдал за строительством особняка, возводимого на деньги, которые присылал Пранас. Строил с размахом: большой дом с колоннами и балконами с ажурными решётками, ветряки на холмах, чтобы собственной энергией пользоваться, многочисленные надворные постройки, чтобы скотину разводить. Все северные заработки мужа и жены вбивались в это поместье.  Тёща не сомневалась, что деньги от продажи квартиры уйдут туда же. И боялась, что тогда у её девочек не останется вообще ничего: ни усадьбы, ни квартиры. Зять перебил Римму: как это «ни усадьбы»? А вот так, зятёк. Что ж, ты думаешь, Таня не сделала запрос в суверенное государство о собственности зятя? На имя брата усадьба строится, Пранас с его российским гражданством там ни одной доской не владеет! «Ни фига себе, – сказала внучка покойной. – Мы макаронами питаемся и в рубище ходим, у меня ни айфона, ни компа, и всё это для дяди Кястаса, который с нами не разговаривает, а только рычит! Даже мои серёжки в эту деревню вбухали!» «А ну-ка, замолчи, когда старшие разговаривают, – прикрикнул на неё отец. – А вы, Римма Ивановна, должны понимать, что всё это делается из-за налогов. Для гражданина другой страны было бы дороже». «Понятно, – сказала Римма. – А если ты, Пранас, выйдя из этого дома, попадешь под трамвай, твой брат выделит хоть сарайчик твоей семье из этого великолепия? Сам знаешь, что нет. И не надо со мной спорить, понимаешь ты, что я права. Ввиду всех этих обстоятельств Таня не знала, как разделить волка, козла и капусту, пока эта история с Олей не случилась. А вот тогда Таня решила ничего не решать».  «То есть нет завещания? – вмешалась долго молчавшая племянница. – Значит, квартира делится на двух наследников?» «Насчёт квартиры обращайся к Оле. Она уже четвёртый год её владелица». Немая сцена.

В общем, так. Таня переписала квартиру на Олю. Остальное добро наследникам даётся право поделить между собой. У Риммы оставлено письмо для дочери, которое, правда, в прошлом году после первого инсульта Пети было переписано.  В последней версии своего неофициального завещания Таня написала дочери, что она и небольшие свои накопления передала Оле с надеждой, что будет кому дохаживать её и Петю. А потом Оля будет доживать в этой квартире. И завещает её кому пожелает, никаких условий Таня ей не ставит. Ей же она передаёт все золотые побрякушки, до которых Таня была великая охотница, как и её свекровь. В письме к дочери она объясняет это тем, что хотела бы передать всё это своим девочкам, но боится, что тогда внучке ничего не достанется. «Заинтересованным лицам, – сказала Римма, вынимая из сумочки бумаги и раздавая их дочери, зятю и племяннице Тани, – Не извольте беспокоиться, собственность оформлена через куплю-продажу. Через три года судиться бесполезно». Зятю и племяннице она передала ксерокопии документов на квартиру, дочери – письмо. Зять выхватил у жены письмо, порвав при этом, пробежал глазами, скомкал и бросил в угол. Жена тихо заплакала, а девочка вскочила с места, закричала: «Не имеешь права! Это мамино письмо, а не твоё» и бросилась за бумагой. «Собирайтесь, – приказал он. – Мы уезжаем. А с тобой, Алдона, я ещё поговорю!» Девочка уселась в кресло, с которого сорвалась за письмом, и мрачно сказала: «Мама, если ты сейчас его послушаешь, то я тебя никогда слушать не стану. Я буду из дома убегать. Найдёте – а я опять убегу». «Сопля, на какие шиши ты будешь жить?» – кинул ей отец. «На панели буду зарабатывать. По крайней мере, приоденусь, а то меня в школе девчонки бомжихой зовут за тряпьё, в котором хожу». Отец отвесил ей звучную затрещину. Мать обняла дочь и зашептала: «Доченька, прости!» Девочка вырвалась из её рук и сказала: «Не прощу! Неужели ты его любишь? Мам, за что, он же из тебя все соки вытянул! Ты в сорок лет выглядишь хуже, чем баба Римма в 66! Давай здесь останемся!» Мать удивлённо спросила: «Алдоночка, где ты мне предлагаешь остаться? У нас же нет ничего!» «Что же ты непонятливая такая? Бабушка оставила квартиру бабе Оле, чтобы она папе не досталась. А нас это не касается. Будем жить с бабой Олей и ухаживать за дедом Петей. Я уже сегодня стояла рядом, когда она памперс меняла. Противно, но терпеть можно. Хуже, чем с отцом, не будет. А если тебе это не подходит, так баба Оля разрешит нам в деды Петиной комнате жить». «Так, – взвизгнула Петина племянница. – Теперь вы и на дядину комнату губы раскатали!»  «А что такого, – вмешалась безмятежно следящая за ссорой Вера. –  Если Петины памперсы Оле, то и комната ей. Если ты Петю к себе забираешь, тогда и комната твоя. А когда Петя помрёт, она в любом случае будет твоя, если только он кому-нибудь другому её не завещал».  Племянница выскочила из дома, сорвав на ходу куртку с вешалки и даже не одевшись. «А мы с бабой Олей завтра в салон красоты пойдём, – спокойно заявила Алдона. – Надо по новой мне уши проколоть, а то заросли. Мне бабушка в прошлом году проколола. А отец серьги с красными камушками отобрал и продал. А теперь я с синенькими вдену. Я хотела которые кольцами, но баба Оля сказала, что в школе учителя придираться будут. Я их буду носить, когда в Петровский колледж поступлю. А отец пусть к моим драгоценностям даже не приближается, а то я в комиссию по правам ребёнка заяву накатаю». «Ах ты, соплячка, – вскинулся отец. – С чего ты решила, что это всё твоё?» «А чьё же? Маме отдавать бесполезно, ты отберёшь. А я у бабушки единственная внучка».

Инна фыркнула: «Ну, девка! Даст она родителям проср… пардон, наплачутся они ещё с ней! Но по большому счёту права. Слава богу, Оле есть теперь где жить. А когда девчонка вырастет, она, действительно, удерёт из дома, и Оля её примет. Такая она, наша Оля. Скорее всего, на это Татьяна и рассчитывала, когда квартиру Оле оставляла». Людмила Васильевна сказала: «С этой оторвой Оле будет ещё хуже, чем с Петей и его памперсами». «Вот уж нет, – возразила Света. – Назови хоть кого-то из детей и внуков наших общих знакомых, кто Олю не обожает. Даже Асояновские дети и внук, которые с родным отцом пятнадцать лет не разговаривают и между собой вечно полосуются, Олю неоднократно пожить приглашали». Людмила Васильевна фыркнула: «Ага, особенно хорошо к Оле родной внук отнёсся». Светка вскочила: «А это запрещённый приём. Внук маленьким был увезён, и бабушка доступа к нему не имела, ты об этом знаешь прекрасно».  «Яблонька от яблони… внук бабку без квартиры оставил, а бабка дочь подруги жилья лишила».

Светка развернулась и ушла в прихожую. Там она не спеша оделась и обулась, потом заглянула в комнату и медленно сказала: «Не думаю, что ты это всерьёз сказала. Даже такая гадина, как ты, не может не понимать, что Оля –  хороший человек. Но больше я тебя ни видеть, ни слышать не хочу!» И хлопнула дверью.

«Ничего себе, – Людмила Васильевна так растерялась, что забыла обидеться. – Какая муха её укусила?» Инна ответила: «Оля и вправду очень хороший человек. Нельзя было так о ней говорить». Людмила Васильевна пошла на попятный: «Конечно, всё это ей большим трудом досталось. Петя – гнусный тип. Пока здоров был, всех баб щупал, а к больному и вовсе не подходи, злится, щиплет до синяков. А ты знала о Таниной болезни?» «Вы что, откуда? Даже Вера и Света не знали. Только Оля и Римма»

Три года назад в одинокой жизни Оли внезапно появился внук. Красивый двадцатилетний парень, студент. Он приехал к бабушке после не совсем удачно сданной летней сессии. Это были самые счастливые дни в Олиной одинокой жизни. Единственное, что неприятно зацепило, это пренебрежительные высказывания об отчиме: «Ну как можно, он же тебя вырастил!» Внучок кидался целовать её: «Какая же ты у меня правильная, бабуленька».  Короче, уехал он с генеральной доверенностью на оформление собственности на бабкину квартиру. И моментально её продал.