Жена хранителя маяка

Начало

Она была женой смотрителя маяка.

Ей было 23, и вот уже второй год она жила здесь, на острове, в каменном домике, что прилепился на краю скалы.

Она засыпала и пробуждалась под шум волн, с неистовым упорством бьющихся о гранитный остров, на котором возвышался маяк. Долгими зимними ночами вспышки его прожектора пульсировали сквозь сомкнутые веки. И сон превращался в обрывки бесконечного сериала.

Вспышка: жаркий летний полдень в её родном городе в графстве Эссекс, достаточно большом, чтобы жизнь в нём не стояла на месте. Начиная с апреля сюда съезжались туристы, в барах становилось шумно и тесно, торговцы выставляли на прилавках пылившиеся с прошлого года в кладовке сувениры, а широкие песчаные пляжи пестрели яркими зонтиками, палатками и оглашались визгом детворы…

В один из таких душных и ленивых дней она заглянула в «Весёлую устрицу» выпить бокал холодного лимонада и над отполированной тысячами локтей стойкой встретила взгляд его ярко-синих глаз. И утонула в их глубине…

Он был очень высоким, но не выглядел долговязым. Вероятно, потому, что крепко стоял на ногах – во всех смыслах. Несмотря на разницу в возрасте (а он явно был лет на десять-двенадцать старше ее), она чувствовала себя рядом с ним женщиной, а не юной девчонкой, попавшей в компанию взрослых. В тот день он успел рассказать, что приехал с небольшого острова в Бристольском заливе, где работает хранителем маяка. Именно так и сказал: хранителем, а не смотрителем. И что этот остров – отличное место, чтобы побыть наедине с собой. В их городок он завернул случайно – перекусить на пути в Челмсфорд*, где должен представить какой-то отчёт на очередном собрании «Тринити Хаус»** – компании, руководящей работой всех маяков Англии и Уэльса.

*Челмсфорд (англ. Chelmsford) – город в восточной Англии, административный центр графства Эссекс.

**Trinity House (полное название Corporation of Trinity House of Deptford Strond) – официальная организация, отвечающая за навигацию в Англии, Уэльсе и других британских территориальных водах, за исключением Шотландии и острова Мэн и Северной Ирландии. Несёт ответственность за предоставление и обслуживание навигационных средств, таких как маяки, буи, морские радио- и спутниковые системы связи. Основана в 1514 году. В настоящее время поддерживает 69 маяков как в самой Англии, так и во всех её территориальных водах.

Слова его звучали незнакомой и завораживающей музыкой – как рожок кельтского пастушка на вересковых пустошах Девоншира*…

*Девон – графство в юго-западной Англии, исторически известное как Девоншир; на севере омывается Бристольским заливом, на юге – Ла-Маншем. Главный город – Эксетер, основной порт – Плимут.

А потом были письма, письма и несколько коротких встреч, когда ему удавалось вырваться с острова…

Вспышка: хлопотливое утро накануне Рождества, прохладное, с поздним туманным рассветом.

Племянники и племянницы, которым не терпится развернуть подарки; тётушка Эмили, колдующая над своим фирменным пирогом из яблок и ревеня по рецепту её прабабки; ароматы ванили и корицы, витающие в воздухе…

Он приехал к самому ужину, немного уставший от долгой дороги, от него так тревожно пахло морем и морозными ветрами запада… Всё отступило на второй план: остались только его глаза, руки; широкая улыбка, с которой он протянул ей коробку в шуршащей обёртке с глупыми бантами. Она уже ожидала найти там куклу с фарфоровым личиком и льняными локонами или флакон духов, но в глубине цветных конфетти её ждал сюрприз – старинное кольцо с топазом цвета его глаз, которое досталось ему по наследству. Внутри изящного, в виде переплетающихся веточек ободка была сделана гравировка: «До последнего вздоха».

Она была потрясена и счастлива, но почему-то от этих слов по спине пробежал холодок. Как говорила тётушка Эмили: «Кто-то прошёл по моей могиле»…

Снова вспышка: день свадьбы. Ранняя весна с россыпью гиацинтов, тюльпанов, пролесок, свежим ветром, норовящим разметать пышные юбки её платья и, как парус, взметающим фату из тончайших старинных кружев. Жених в строгом костюме в тонкую серую полоску и в жилете, из кармашка которого свисает длинная цепочка часов, подаренных ею на Рождество. Торжественная мелодия органа, мерцание свечей, голова немного кружится – то ли от волнения, то ли от сильного запаха цветов, украшающих алтарь. Традиционные вопросы особо приглашённого по этому случаю её отцом епископа К., ждущего тихое «да». Синева его глаз напротив и ободряющая улыбка…

Внезапный порыв ветра, захлопнувшего тяжёлые церковные врата, – как будто закрылась дверь в прошлое…

А сон так и не приходит, только лёгкая дремота и снова – вспышка маяка.

Первый месяц на острове – будто в дурмане от его близости, объятий, терпких поцелуев, требовательных рук, жаркого шёпота: «Госпожа хранительница»… Череда дней, когда они открывали друг друга, как шкатулку с таинственными сюрпризами. Оказалось, что он не любит суп с капустой и театральные постановки, которые, напротив, ей хотелось пересматривать бесконечно, – а она совсем не умеет жарить рыбу. Его привлекала охота – она же вздрагивала даже от отдалённых выстрелов и не выносила вида мёртвых зверьков и птиц. Он не любил рассказывать о своём прошлом; о войне, на которой побывал, – она же могла без устали вспоминать детство в родном доме и всякие забавные истории, которые его непременно веселили…

Зато они могли часами гулять по острову, вдыхая запах соли и вереска, и предаваться мечтам о совместном будущем. Или выйти в море на старой лодке, купаться и ловить рыбу, наблюдать за тюленями и дельфинами. А потом сидеть вечером при свечах с бокалом вина и читать вслух журналы десятилетней давности, найденные в радиорубке, примыкающей к маяку.

В шутку он именовал их остров «чистилищем», объяснив, что хранители начинают службу на маяках в открытом море, называемых «адом», затем продолжают на островных маяках – «чистилищах», а завершают «в раю», на материке.

– Но с тобой мне не надо никакого рая, – смеялся он и крепко обнимал ее.

В тот месяц они почти не расставались и ни с кем не общались – даже с соседями. Вот только ночи ей приходилось часто проводить одной, особенно когда прогноз был штормовой – в такое время ему надо было неотлучно дежурить на маяке. Хотя компания «Тринити Хаус» и оснастила маяк новыми генераторами, необходимо было следить за их исправной работой.

Но в окно спальни она всегда видела его свет, что давало ощущение защищённости и покоя…

Сегодня северный ветер разыгрался не на шутку: похоже, шторм усилится. В такие ночи волны высотой метров пятнадцать-двадцать с грохотом разбивались о прибрежные скалы и о прочную конструкцию маяка, сложенного из местного гранита. Стены же домика смотрителя, хоть и были каменными, казалось, дрожали от его порывов, а старые ставни на окнах жалобно скрипели.

Дрова в большом открытом камине в столовой давно потухли. Надо крепко зажмурить глаза и постараться уснуть, считая про себя вспышки света…

Первое лето на маяке было похоже на праздник. Она обживала свой новый дом подобно тому, как птица вьёт гнездо: мыла, скоблила широкие дубовые половицы, переставляла мебель, вытряхивала коврики и одеяла; повесила новые занавески, выставила на террасу плетёные кресла, украсила комнаты букетами свежих цветов. Надраила до блеска старую медную посуду, повесила гамак и даже посадила на свежевскопанных клумбах розы, колокольчики, астры. За высокой оградой, сложенной из серых камней, что окружала дом и примыкающий к нему садик, цветы могли противостоять холодным ветрам.

Постепенно она познакомилась и с немногочисленными соседями по острову. Викарий Грегори Уилкинсон раз в неделю прибывал с паромом, чтобы отслужить воскресную мессу в старой церкви Святой Елены, которая сурово возвышалась в центре острова. Она приходила на службу одна, так как муж в это время обычно отсыпался после ночного дежурства на маяке. Викарий был немолод, внешне сдержан и суров, но всегда находил пару тёплых слов для каждого, кто переступал порог храма. Ей казалось, что к ней он был особенно внимателен: расспрашивал, как живётся на острове, не скучает ли она. Голос у него был низкий, густой, а карие глаза лучились добротой и пониманием. Говорили, что он рано овдовел, а несколько лет назад потерял и дочь и с тех пор живёт один, отшельником, и пишет книгу об истории церкви Святой Елены.

Прислуживал викарию старик Мэтью Шорт, живший в домике, примыкавшем к небольшому церковному кладбищу. Он же исполнял обязанности старосты: присматривал и за церковью, и за своими тихими «соседями» – печальными серыми надгробиями, вытесанными всё из того же местного гранита. Она стороной обходила старые могилы: от них даже в жару тянуло холодом и печалью…

На севере острова, в его болотистой части, жила семья рыбака Бака Стоукса. Все члены этого семейства тоже приходили по воскресеньям на мессу. Впереди шёл сам Бак – невысокий коренастый шатен с обветренным лицом и вечно нечёсаной бородой с застрявшими в ней и искрящимися на солнце рыбьими чешуйками. Огромные кулаки с загрубевшей на них от холодной морской воды кожей он прятал в карманы засаленных брюк и всегда угрюмо молчал. Следом семенила его жена Руби – бледная, худенькая, угловатая и печальная, в своей лучшей (вот уже десяток лет) юбке из тёмно-синего твида, старомодной шляпке и накинутой на плечи пёстрой шали. Она куталась в неё в любое время дня и года, будто никак не могла согреться. Замыкал шествие их сын Том – с неуклюжей походкой, в соломенной шляпе набекрень, – напевая под нос одному ему понятные песенки. Ему можно было дать и шестнадцать лет, и восемнадцать – такой вот вечный подросток-переросток с глуповатой улыбкой. Муж рассказал ей, что ребёнком тот упал в заброшенные гранитные каменоломни в глубине острова, нашли его только через пару дней и с тех пор он немного не в себе, но безобиден и услужлив.

И правда, Том всегда пытался сделать ей приятное: придержать дверь, подвинуть скамеечку для ног, поднять упавший молитвенник. Он приносил то румяное яблоко, то корзинку клюквы с болот, то букет полевых цветов и вручал свои дары, бормоча что-то неразборчивое. Почему-то ей часто слышались слова: «Будь осторожна»…

Однажды Том поднял на неё глаза, и она удивилась его вполне осознанному и твёрдому взгляду. Он тут же опустил голову и бочком отошёл к матери, которая заботливо усадила его на дальнюю скамью. А она быстро забыла этот эпизод, не придав ему значения…

В числе прихожан церкви Святой Елены был и паромщик Джон Болл – рослый, грузный, но сохранивший выправку военного моряка; всегда с похмелья, любитель отпустить солёную шуточку и частенько пропадающий в таверне на побережье. У причала была небольшая лачужка, где он обитал, и оттуда по вечерам долетали куплеты непристойных матросских песенок. По воскресеньям он привозил на пароме викария Уилкинсона и оставался на службу. А в те дни, когда паром не ходил, Болл помогал смотрителю в радиорубке: сказывался опыт службы на военном судне.

Приходили и несколько семейств крестьян и рыбаков с южной оконечности острова. Среди них – Эвансы и Кейблы, у которых она покупала свежие яйца, козье молоко и овощи. Вот, пожалуй, и всё их маленькое общество…

Свет маяка продолжал острым лезвием вспарывать ночную тьму за окном, а завывания ветра и грохот шторма заглушали все звуки вокруг. Начни кто-то звать на помощь, никто и не услышит…

В ближайший городок на побережье, что километрах в тридцати от Эксетера, ей удавалось вырваться нечасто: паром приходил регулярно только по воскресеньям и в туристический сезон. В остальное же время – только три-четыре раза в месяц, доставляя необходимые продукты и хозяйственные товары для жителей острова, газеты, письма, какие-то запчасти для маяка и радиорубки и топливо для генераторов.

Ей доставляло удовольствие бродить по небольшим магазинчикам, выбирая приятные мелочи для дома, которые бы создавали в нём уют, и местные деликатесы вроде копчёной оленины, а также баловать себя знаменитым девонским чаем со сливками в уютной кондитерской «Две розы». И хотя внутри ничто не напоминало об историческом противостоянии Ланкастеров и Йорков, разве только розы на хрупких фарфоровых чашечках, ей всегда вспоминался роман Стивенсона*…

*Имеется в виду исторический приключенческий роман шотландского писателя Роберта Льюиса Стивенсона «Чёрная стрела», действие которого происходит в Англии во время войны Алой и Белой Розы.

Во время одной из таких поездок она и познакомилась с Розмари, столкнувшись с той в небольшой антикварной лавке. Когда она не спеша рассматривала в полумраке (и почему в таких местах всегда приглушённый свет?) медные подсвечники для камина в столовой, к ней подошла посетительница, стройная девушка с копной спутанных рыжих кудрей, кучей веснушек и глазами необычного бутылочного цвета – их она разглядела чуть позже, при дневном свете. Обсуждение ими ассортимента магазинчика прервали звонок дверного колокольчика и голос владельца, мистера Хаксли. Девушка неожиданно поспешила к выходу, пообещав подождать её на улице.

Остановив выбор на паре подсвечников в виде цветков лилии, она подошла к конторке для оплаты и спросила мистера Хаксли о своей недавней собеседнице, но тот удивился и решил, что просто не заметил девушку, отвлёкшись на двух французских туристов. Однако незнакомка ждала её за углом, и разговор, начавшийся с обсуждения удачной покупки, они продолжили в малолюдном кафе на набережной и уже через час почувствовали, что эта встреча не случайна – так много общего у них было.

Розмари рассказала, что живёт в небольшой деревушке неподалёку, с какой-то дальней родственницей, за которой ухаживает, и иногда приходит в город – за покупками или просто сменить обстановку. Девушка с искренним интересом стала расспрашивать её о замужестве, о жизни на острове, его обитателях. С этого момента почти каждая её поездка на побережье непременно включала встречу с Розмари, прогулку с ней по узким улочкам с маленькими уютными домиками под камышовыми крышами и цветущими палисадниками или задушевную болтовню в тихом уголке парка, где было легко затеряться среди туристов. К концу лета Розмари стала важной частью её новой жизни. Вот только от приглашений приехать на остров и познакомиться с его жителями та каждый раз тактично отказывалась, ссылаясь на дела, – скорее же в силу своей природной застенчивости…

С очередным порывом северного ветра погас ночник. Хорошо, что на маяке есть переносной генератор и его лампам ничто не грозит. За двести лет, прошедших с момента постройки, маяк никогда, как бы ни разгулялась стихия, не оставлял мореплавателей без спасительных огней. Спасение… Два года назад она и представить не могла, что однажды смыслом её жизни станет это слово: спасение…

Каменоломни

Новая вспышка. Осень – первая её осень на острове – обрушилась внезапно. Ещё вчера тёплое октябрьское солнце приятно согревало её во время работы в саду, где она срезала поздние розы и хризантемы, чтобы отнести их в церковь. А с утра за окном были потемневшее низкое небо, свинцовое бурное море и срывающиеся капли дождя. На берегу её муж вместе со стариком Мэтью поспешно вытаскивал на берег лодку и сворачивал сети. По радио передавали штормовое предупреждение – значит, день на маяке предстоял непростой. Запланированная поездка в город явно срывалась, зато можно было заняться домашними делами, которых никогда не бывает мало.

Однако и через день, и через неделю шторм не прекратился. Даже воскресная служба в церкви Святой Елены не состоялась, так как паром не привёз викария. Запасы продуктов позволяли им ещё долго прожить в изоляции от мира, но она скучала по Розмари и городку. Чтобы хоть как-то занять себя – ведь муж целыми днями пропадал на маяке и в радиорубке, – она решила выйти на прогулку, одевшись потеплее и натянув резиновые сапоги. Прихватила с собой и плетёную корзину, сунув в неё пару ломтей хлеба с ветчиной, яблоко и бутылочку воды – вдруг да прогулка затянется. Можно будет перекусить, присев на каменную ограду какого-нибудь заброшенного пастбища, а в опустевшую корзину сложить красивые раковины, выброшенные на берег…

Она и не заметила, как дошагала до середины острова и оказалась у тропы, ведущей к заброшенным каменоломням. Во время совместных прогулок они с мужем никогда не сворачивали в ту сторону.

– Там нет ничего интересного, только ноги посбиваем, – заботливо говорил он ей.

Теперь же она была здесь одна, и извечное женское любопытство перевесило все предупреждения и страхи.

«Дойду до каменоломен, там и перекушу», – решила она и уверенным шагом двинулась по тропе.

Примерно через полчаса она добралась до бывших гранитных разработок, на месте которых громоздились огромные глыбы, местами увитые цепким плющом или скрытые ветвями густых кустарников, что разрослись вокруг. В поисках места для своего пикника она пролезла между двумя валунами и увидела вход в пещеру – довольно узкий разлом в гранитных плитах, уходящий далеко вниз. Она заглянула в лаз, откуда на неё дохнуло сыростью. Темнота не позволяла разглядеть внизу хоть что-нибудь; нарушив полное безмолвие, где-то в самых глубинах пискнула летучая мышь… Она непроизвольно отшатнулась.

Желания лезть в каменоломни не было, поэтому она расположилась со своей корзинкой на плоском камне и принялась жевать сэндвич с ветчиной. И не заметила, как потемнело небо и на какое-то время стих ветер: так он затихает перед бурей, чтобы внезапно налететь с удвоенной силой… Хлынул дождь…

«Совсем как сейчас за окном», – подумала она. Воспоминания прогнали сон, и она вылезла из кровати, накинула на плечи шерстяной платок и прошла на кухню приготовить чашку чаю. Как там говорил сэр Артур Пинеро? «Пока есть чай – есть надежда».

*Сэр Артур Уинг Пинеро (1855—1934) – английский драматург.

Спасаясь от обрушившихся потоков воды, она подхватила корзинку и нырнула в каменоломни, пробравшись так, чтобы оставаться защищённой от разбушевавшейся стихии и в то же время не выпускать из вида тусклый свет, проникающий из лаза.

Постепенно глаза привыкли к темноте, и она смогла оглядеться. Узкий у самого входа, лаз расширялся и полого уходил вниз, образуя коридор с гранитными стенами и утоптанным земляным полом. Стоять в узкой части было неудобно: приходилось сгибаться под низко нависающим потолком, да и капли дождя то и дело долетали до неё, попадая на лицо и волосы.

Она протиснулась вглубь коридора, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не наступить на паука, или ящерицу, или на острый камень. Наклонившись за выпавшим из кармана куртки платком, она с удивлением обнаружила под ногами странные кружки, ровной цепочкой уходящие в глубину каменоломни. Подцепив один кружок и покатав его между пальцами, она задумалась: мягкий свечной воск говорил о том, что кто-то шёл по этому коридору со свечой, причём не так давно…

Движимая любопытством, она стала потихоньку спускаться по коридору, держась свободной рукой за стену, чтобы не упасть. Корзинка мешала, цепляясь за выступы гранита, и она решила оставить её, прихватив с собой только воду. Шаря в поисках бутылки в корзинке, она наткнулась на что-то небольшое и прямоугольное и даже вскрикнула от радости: это был коробок спичек, оставшийся с прошлого пикника. Вытащив припасённые бумажные салфетки, она скрутила из них жгут и подожгла этот импровизированный факел, который и осветил ей путь. В зыбком свете она осмотрела неровные стены прохода и заметила впереди небольшую нишу. В ней (и это почему-то не вызвало у неё удивления!) стояла коробка со свечами, мотком веревки и спичками. Ну как тут было не зажечь свечу и не продолжить своё путешествие?..

Неожиданно коридор привёл её в довольно большое пространство – гранитную пещеру, из которой вело несколько очень узких выходов. Один из них, пошире, был загорожен решёткой, запертой на замок. Она бы решила, что это сделано в целях безопасности после закрытия разработок или после несчастного случая с Томом, если бы не заметила сложенных за ней ящиков и коробок. Похоже, кто-то спрятал в каменоломнях таинственный груз и позаботился о его сохранности, установив решётку и повесив крепкий замок. «Странное место для хранения», – подумала она, разглядывая ящики, на которых можно было различить какие-то буквы и цифры. Ей удалось разобрать: D……eu….. 92…, – но что бы это могло значить, она не понимала. Вдруг что-то обожгло ей запястье: это капал оплавившийся воск. Свеча догорала, и надо было спешить к выходу, унося с собой чужую тайну…