Неумерший

Он замер на мгновение, пристально изучая их, а затем добавил:

– Некоторых из них я знаю. Тот, кто мочится на дерево слева, – не иначе как Бебрукс, солдур Троксо. В бой он всегда идёт с палицей, чтобы расколоть щит и покалечить противника. Старика, который ведёт под уздцы двух лошадей, зовут Эпосогнатос – это один из трёх лучших возничих королевства Элуорикса. А того рослого мужика с голым торсом и рыжими волосами, кто играет с собаками, вы узнаёте? Это Троксо. Лучший богатырь Элуорикса.

– Кажется, да, я припоминаю его, – вставил я. – Несколько лет назад мы принимали его у себя в имении, когда он сопровождал Кассимару в Аварский брод.

– Меня тоже связывают с ним узы гостеприимства, – добавил Сумариос. – Я потчевал его у себя, а он угощал меня в своём доме в Билиомагосе. Очень щедрый малый.

– Значит, опасаться нечего! – обрадовался Сеговез.

Сумариос ненадолго призадумался и продолжил:

– Троксо – богатырь радушный, но шутки с ним плохи. С нами он будет дружелюбен, но кто знает, как у него обстоят дела с Комаргосом? Лично я этого не ведаю. Если мы подойдём поприветствовать его, то должны будем обмолвиться ему о Комаргосе. А вдруг между ними произошла размолвка, о коей нам не известно? Это может выйти нам боком. Будет разумнее предупредить обо всём наших.

Он втянул утренний воздух и подытожил:

– Пока что мы с подветренной стороны, поэтому собаки нас не чуют. Воспользуемся этим, чтобы скрыться.

Мы помчались обратно и находились уже в самой чаще леса, когда Сегиллос начал оборачиваться. Он был встревожен: ему мерещилось, что за нами погоня. Сумариос попросил нас бежать дальше одних и побольше шуметь, а сам спрятался в засаде, чтобы застать врасплох преследователя. Через некоторое время он догнал нас и молча помотал головой. Это успокоило брата, но не меня. На стволе одного дерева я обнаружил совсем свежую зарубку на заболони[56] – пометку, которую оставляют дровосеки на деревьях, подлежащих вырубке…

Туман окончательно рассеялся, свет утреннего солнца заполнил лес. Мы больше не узнавали местности, по которой шли в темноте, и немного сбились с пути. Поплутав какое-то время, мы наконец нашли ложбину, где накануне разбили лагерь. Однако воинов мы там не застали – они ушли, оставив после себя вытоптанную поляну и остывшие костры, присыпанные навозом. Нас ждал лишь Куцио с повозкой, запряжённой тремя верховыми. Мы запрыгнули в кузов и поехали рысцой вслед за товарищами. Они были уже далеко впереди, и мы догнали их только после полудня. Сумариос тут же поравнялся с Комаргосом и доложил ему о том, что мы обнаружили.

– Ха, Троксо, говоришь? – отозвался одноглазый. – Его послал Элуорикс как пить дать. Я вижу лишь два возможных объяснения его присутствия поблизости: либо он направляется туда же, куда и мы, либо он нас разыскивает.

Сумариос кивнул:

– В любом случае это всё осложняет. Мы сделали крюк, чтобы забрать детей Даниссы. Амбимагетос и Буос опережают нас на один или два перехода. Мы остаёмся один на один с Троксо. Значит, предстоит гонка.

– Значит, гонка, – сурово подтвердил Сумариос.

Тут оба предводителя в один голос начали выкрикивать приказы. Они велели потуже затянуть походные сумы, равномерно распределить тяжести и направили всех, конных и пеших, рысцой – мелким щадящим шагом.

– Что это мы делаем? – спросил я, немного раздосадованный. – Мы убегаем?

– Нет, – поправил меня Сумариос. – Это гонка.

– Это бег наперегонки с арвернами?

– Это бег наперегонки со всеми. Мы откликнулись на призыв к оружию. Тот, кто придёт к месту последним, – проиграл.

– Это игра?

– Да. Игра воинов. Тот, кто придёт последним, проигрывает жизнь.

На твоём языке, купец, слово «воин» означает «тот, кто кочует». Это проясняет многое в вашей тактике боя, которой подражают также ваши недруги тирренейцы: вы тесните ряды, вы прикрываете друг друга, вы привязываетесь к местности. На моём языке это слово применительно и к богатырю, и к страннику. Для нас между ними нет разницы. Тому, кто странствует, не избежать сражений, ну а воин всегда идёт вперёд и вперёд. Это даст тебе подсказку к пониманию нашего военного искусства. Мы презираем осторожность и медлительность, предпочитая действовать стремительно, бросаться в наступление, наносить решающий удар. Среди нас нет места рохлям, трусам и хлюпикам, поэтому мы всегда устраняем самого слабого в отряде, ибо он, словно гнилое яблоко, которое может заразить всю корзину. Я наслышан, что у вас есть игры, где вы соревнуетесь в гонке с оружием. Мы тоже упражняемся в этой забаве, но суть её совсем иная. У вас нужно прибыть первым, у нас нельзя быть последним.

В тот далёкий день моей молодости я находился в отряде, который откликнулся на военный призыв Тигерномагля, короля лемовисов. Прямо позади нас шёл другой отряд – Троксо арвернского. Нам предстояла гонка: если мы продолжим опережать их, то с уверенностью можно сказать, что никого из наших воинов не казнят. Такая судьба постигнет самого медлительного из арвернов, если только, конечно, позади них не идут другие запоздавшие отряды.

Подчиняясь приказу, мы тронулись в путь в заданном темпе. Мы не мчались, как быстроногие олени, большими грациозными прыжками – так мы выдохлись бы слишком быстро. Мы упорно скакали рысью, как стадо кабанов, сметающих с пути все преграды, или, скорее, как стая волков, которая взяла след. Нужно было передвигаться размеренно и постоянно, щадя дыхание и ноги. Амбакты поспешали за конными, пригнувшись под своими щитами и устремив в небо копья, точно распрямлённые на ветру колосья. Земля под ногами звенела от топота башмаков и копыт. Чем ближе день клонился к вечеру, тем отчаяннее становилась гонка: мы подбадривали друг друга быстрыми перекличками, бранью, порой запевая отрывистые куплеты, мы прогоняли усталость, как назойливую муху, и под ногами горела земля.

Знатным воинам и прославленным героям скакать на лошади, конечно же, было проще. Всадникам приходилось даже сдерживать коней, чтобы пешие не выбивались из сил. В первый же вечер этой гонки Сеговез, по-видимому расстроенный своим преимуществом, открылся Сумариосу:

– Это нечестно. Пеший всегда придёт последним в конце пути. Мы же не можем проиграть.

– Нечестно, но мудро, – ответил на это правитель Нериомагоса. – На войне один всадник стоит десяти пехотинцев. К тому же, захромай или захворай твой конь, ты можешь проиграть так же, как и остальные – поэтому отдай себя в руки Эпоны и береги лошадь.

Ночи были короткими. Нужно было продвигаться вперёд. Отряд поднимался до рассвета и вставал на ночлег под звёздами. Времени на возню не оставалось: едва успев умыться и наспех перекусить, мы валились на землю, где придётся, и засыпали мертвецким сном. Наши лица осунулись, щёки покрылись щетиной, браки[57] и башмаки затвердели от глины. Сумариос изредка общался со своим младшим сыном и Комаргосом. Матуносу во время пажеского обучения случалось бывать в этих краях. Он заверял нас, что войти в королевство лемовисов можно, только переправившись через реку Круэзу, которая по весне выходит из берегов. Надёжный брод в это время года можно было найти лишь в Ацитодуноне, однако если река сильно разлилась, мы, по всей вероятности, могли завязнуть там надолго. Надо было во что бы то ни стало добраться до неё раньше воинов Троксо.

И мы продвигались всё дальше и дальше по арвернскому королевству.

Только занималась заря, а наше учащённое дыхание уже сливалось со щебетом птиц. Мы скатывались вниз по тропам, как разлившийся от дождя ручей. Мы брали приступом косогоры, взбираясь по самым кручам. Мы вытаптывали целыми полосами нежную зелень лугов. Все были удручены и роптали от усталости. Мы сетовали на туман, который лишал нас ориентиров. Мы проклинали ливни, которые окутывали нас облаком испарений, будто от загнанного скота. Мы бранили нещадный солнцепёк. Мы перекидывались лишь краткими и хлёсткими словцами, надрываясь от натуги с пеной у рта. Изнеможение в конце концов овладевало всадниками, а изнурение пехотинцев узнавалось по их сбивчивым шагам, удушливому кашлю и корчам. К полудню уже почти не оставалось воинов, которые не выбились бы из сил. Но это не имело значения, мы продолжали гонку без послабления. Когда тело больше не могло двигаться вперёд, на выручку ему приходил дух: от ярости ли, гордыни, а то ли опустошённости у нас открывалось второе дыхание. Изнемогая от мучений и уже готовые сдаться, мы из последних сил пришпоривали коней. «Ещё хоть триста шагов, найдётся же тот, кто сдастся раньше меня!» Но все рассчитывали на это, поэтому каждый вновь делал триста шагов, ещё и ещё, и рывок за рывком мы покоряли горизонты.

От полного изнеможения и постоянной боли затуманивался разум. Наши тела исчезали, превращаясь в одно только движение. И вдруг остервенелая гонка сделалась лёгкой – мы становились ветром, пляшущем на пастбищах, потоками воды, реющими по теснинам. Грудь неистово вздымалась, бешено гоняя воздух и вбирая больше, чем дано человеку: запах етра, древесный танин, синеву неба. А когда вечером наступало время разбивать бивак, мы, взмыленные, в заляпанных грязью браках и со сбитыми в кровь ногами были раздосадованы предстоящей передышкой, ведь страдания возвращались лишь во время отдыха, а с ними и человеческая сущность.

А на следующий день всё начиналось сызнова.

Гора больше не возвышалась перед нами. По истечении дней она потихоньку ускользала налево. Мы обогнули высокие плоскогорья, где на рассвете серебрилась белая изморозь, а за ними и сизые отроги, подпиравшие облака. Местность, по которой мы проносились, уже являла собой суровое предгорье: самые радушные долины, ошибочно казавшиеся пологими, исподтишка подсекали нам ноги. Тут и там показывались скрывавшиеся за деревьями овраги, по дну которых журчали бодрые ручейки. Скалы из светлого камня, словно форштевни кораблей, разрезали волнистую гладь лесов.

В первый же вечер гонки мы заметили несколько огоньков, мерцавших на возвышенности примерно в полулье позади нас. В наших краях фермы, деревни и большинство святилищ таятся в лощинах и котловинах, и только крепости строят на вершинах. Однако мы уже миновали эти холмы на склоне дня и не увидели там ничего, кроме деревьев. Это мог быть только лагерь Троксо.

С высоты своего расположения арверны не могли не заметить наши собственные костры. На заре, когда мы уже тронулись в путь, Суагр приметил двух всадников, поджидавших нас на соседнем холме. Разведчики растворились в тумане, едва мы забили тревогу. Сомнений больше не оставалось: арверны знали о нашем присутствии и надежды скрыться от них незамеченными больше не оставалось.

В тот день мы выбились из сил в неистовой гонке. Лесной покров был густым и заслонял отряд Троксо, но сквозь завесу листвы до нас доносилось эхо погони. Ржание коней, хриплые крики и лай собак беспрестанно напоминали нам о том, что чужеземцы дышали нам в затылок. Раз десять нам казалось, что они нагоняют нас, и десять раз мы припускали коней. Когда настала ночь, мы были ещё впереди.

Следующий день выдался дождливым. Печальный бог низвергал ненастный ливень по всей округе. Несмотря на непогоду, мы продолжали гнаться, сломя голову. В блёклом свете дня мы потеряли из виду гору, топко увязая в вязкой почве заплаканных рощ и полёгшей траве лугов. Усилия, казалось, оправдали себя. Эхо погони растаяло в монотонном шёпоте ливня. Теперь слышался только перезвон капель по листве и приглушённый топот наших шагов по лужам. Мы вырвались вперёд, отчего Матунос заметно приободрился. Он был уверен, что до Круэзы рукой подать и что мы первыми доберёмся до реки.

Примечания