Духовное бытие свободы

Огонь познания, похищенный у богов, был преждевременным для людей. Они были не в состоянии осознать свою ответственность, которая ложилась на них вместе с дарами сознания. Оно им давало свободу, но вместе с тем накладывало огромную ответственность. Поэтому в мифе о Прометее, символизирующем противоестественность познания и развития сознания, и нарушение божественного закона, Прометей, похитивший огонь у богов и давший его людям, наказывается. Похищенный у богов огонь – это огонь познания. И наделение им людей было чревато для них же самих, ибо оно несло в себе большие соблазны и искушения. Это был слишком легкий путь обретения свободы для человека, а то, что дается легко и без труда, не может быть в полной мере оценено и осознано. Злоупотребив этой свободой, человек мог легко подойти к своей гибели. Поэтому путь к духовной свободе через сознание, путь, начало которое положил Прометей, был закрыт, а человеку была от крыта другая до рога к Богу, самая центральная и фундаментальная – дорога самой души, которая лишала человека соблазнов и иллюзий, ибо строилась на непосредственных переживаниях души. Это было осуществлено через веру и религиозные догматы. Вера изолировала жизнь души от сознания, а догматы стали объектом не осознавания, а работы самой души. Догматы потому и носили характер догм, что они не были призваны развивать сознание. Они, наоборот, служили препятствием в развитии сознания. Человек должен был перенять и усвоить догматы не на уровне своего сознания, а на уровне своей души. К их истинности и справедливости он должен приходить, не осмысливая, а пере живая их, перестрадав их. Догматы, будучи догмами для сознания, служили обретению их содержания самой душой человека.

Кроме того, именно благодаря страданию вера в Бога приводит к откровению. Откровение – это всегда откровение разума. Но для того, чтобы оно осуществилось, нужна работа не столько самого разума, а сколько души. Предпосылкой и фундаментом откровения является переживание. Потому религия делает упор на вере, отрицающей, на первый взгляд, разум, а на самом деле отвергающей только его бесплодные блуждания и предполагающей работу души. Откровения разума без работы души невозможны. А работа души предполагает страдание. Поэтому в теологии утверждается, что откровения даются через веру в Бога.

В данных исторических условиях только страдание является формой действия человека, угодной Богу. Страдание – это путь к Богу. Но это только тактика духовного развития, отнюдь не стратегия. Сами страдания не от Бога, они посылаются человеку не Богом. Но через страдание человек освобождается от зла. Страдание – это искупление, страдание ради искупления греха, страдание ради свободы. И только в этом смысле страдание имеет духовный смысл. Сами же по себе страдания – от дьявола. Страдания – это максимальное проявление дьявола, где он показывает свое подлинное лицо, в них он достигает своей цели, целей своих искушений, в них он максимально подпитывается за счет человека. В страданиях человек становится жертвой дьявола. Но вместе с тем страдания – это еще и месть дьявола за то, что мы от него отворачиваемая. И в конце концов земные страдания ведут к освобождению от зла, к очищению души, к ее освобождению от влияния дьявола.

В этом духовный смысл страдания человека. Они наполняются духовным содержанием, ибо находятся под покровительством Бога. Они проходят при его сострадании и любви. Это страдания во имя Духа, во имя приближения к Богу в отличие от страданий ада, где они являются самоцелью. Ад, в отличие от земных условий, – это место где страдания существуют ради страдания, мучения ради мучения. Страдания ада уже не ведут никуда. Сами страдания в аду – это конечная цель. За ними не следует свобода. Ад есть темница души, абсолютная несвобода и закрепощение души без сострадания и любви Бога. Если в земных страданиях человек находится под покровительством и любовью Бога, они проходят под властью Бога, то страдания ада – это целиком проявление власти дьявола. Это его мир, его царство, где он реализует в открытом виде свою паразитическую сущность.

Через страдание человек освобождается от мира зла, ибо страдание есть искупление греха. Именно искупление привносит смысл в страдание и определяет его цель. Поэтому не столько само страдание, а искупление определяет сущность религий, начавших доминировать после древневосточных.

Первой основополагающей и самой крупной религией страдания и искупления является христианство. Именно Христос принес на землю страдания как духовный идеал. До него страдание воспринималось только в негативном плане, и потому идеалом было освобождение от него. Достаточно вспомнить буддизм. Иисус Христос в своем учении воз вел страдание на пьедестал. Притом оно было не просто абстрактным учением, а учением живым, жизненным. Сама жизнь Христа есть воплощение этого учения.

Иисус Христос построил свое учение целиком на вере. «Уверовавший в меня спасется», – говорит он. Но сама по себе вера в Бога еще не спасает. Вера в Бога еще не есть переживание Бога. Поэтому было неизбежно распятие Христа, чтобы через него, через его страдания, через переживания этого страдания человек обрел духовность, Без распятия нет вознесения и воскрешения. Распятие Христа, таким образом, символизирует духовность. Путь Христа – это путь Голгофы. И Христос, направляя людей на путь страдания, сам принимает эти страдания на себя. Он как бы своим примером наставляет их на путь божий, помогает им, становится первым страдальцем, чтобы остальные пошли за ним. Он возглавил движение людей по пути страдания, находясь сам в его авангарде. Своими страданиями, своим распятием он как бы говорит, что путь страдания стал путем Бога, и, пройдя через страдания, человек должен обрести свободу.

«Будьте подобны мне, как я подобен Отцу моему», – говорит Иисус Христос. Христос принял на себя страдания людские, всех людей и тем самым указал им путь духовности. И человек через переживание страдания переживает Бога. Вера обрекает его на страдания, и, только пройдя через страдания, он обретает свободу. Причем страдания не обязательно должны быть только физическими или душевными, они могут быть сугубо метафизическими, духовными, не связанными непосредственно с человеческой телесностью и собственным душевным миром человека. Но непременно одно – человек должен их пройти. И христианский крест – это не что иное, как символ страдания. Смысл креста – в духовности, обретаемой через страдания. Пространство креста – это пространство между двумя мирами: духовным и земным. В духовный мир человек попадает из земного через испытания креста. Испытание креста – это испытание ответственностью. А зло и ответственность несовместимы. Поэтому испытания креста очищают от зла. Зло боится креста, ибо боится ответственности. Пространство креста и испытаний – это пространство только между земным и духовным мирами. В духовном мире уже нет страданий и испытаний, там только блаженство. Одновременно нужно учитывать, что для духовного развития значимы только те страдания, которые являются испытаниями Духа. Вне Духа страдания для духовного мира позитивного мира не имеют (к примеру, страдания из-за невозможности совершить злодеяния). Поэтому христианский крест образуется не просто из пересечения вертикальной и горизонтальной перекладин, но он имеет еще верхний и нижний пределы в виде верхней и нижней перекрещивающихся перекладин. Таким образом, путем духовности становится путь страдания. Теперь страдание сопровождает человека, ибо в страдании человек поворачивается лицом к Богу, переживает Бога в себе. Через веру в Бога в сознании человек отворачивается от Бога, чтобы обрести его в страдании. И вера в Бога не позволяет освободиться от страдания через сознание, пока человек не обретет свободу в своей душе.

Легко быть нравственным вне мира, трудно быть таковым в самом ми ре. Легко быть свободным вне мира, трудно – в мире. Легко видеть красоту, чувствовать и переживать любовь вне мира, вне людей, гораздо труд нее обнаружить это в мире и в людях. Легко постигать Бога потустороннего, занебесного, труднее постигать Бога на земле, посюстороннего, в обычной, обыденной жизни. Легко открыть Бога трансцендентного, гораздо сложнее обнаружить его в земных проявлениях. Легко обнаружить Бога вне мира, труднее – в нем самом, внутри него, в глубине его. Легко любить Бога без людей, гораздо труднее любить Бога в людях, в которых живет Бог. Эту задачу постижения Бога посюстороннего, Бога на земле, в земных проявлениях выполняют религии страдания. Исходя из этого, раскрывается и сокровенный смысл третьей ипостаси Троицы – Святого Духа, направленный против манихейской ереси. Согласно манихейству, в земном, материальном мире господствует исключительно зло, для добра в нем места нет. Идея же Святого Духа – это идея присутствия Бога в земном, материальном мире. Святой Дух – это Святой Дух материального, земного мира. И Бог пребывает не только в духовном мире, но в ипостаси Святого Духа и на земле, в воплощенном мире. Постигается же Святой Дух через одухотворенное страдание.

Поставив в центр духовного развития человека проблему страдания, религии страдания тем самым выдвинули в своих рамках на первый план проблему нравственности. Человек ввергнут в пучину страдания ради того, чтобы пережить нравственность. На основе страдания мир подразделяется на мир добра и зла. Страдания порождаются миром зла, но ведут к нравственности, к добру. На основе страдания добро отмежевывается от зла. Причем путь страдания – это не пассивный путь, это – активное противопоставление и противостояние злу, которому предоставляется относительная свобода, чтобы оно могло изжить, исчерпать само себя. Зло порождает страдания, а сами страдания искупают зло. Поэтому, не участвуя во зле, но страдая от него, человек одно временно в том же страдании освобождается от него.

«Не мир я вам принес, но меч», – сказал Христос. Это меч, разделивший мир на мир страдающих и мир зла, приносящий страдания. Тот, кто страдает, связан с добром, является его носителем, служит ему. Тот, кто приносит страдания, является носителем и служителем зла. Это меч, определивший два пути развития мира и человека: путь зла и путь искупления зла, т. е. обретения добра и нравственности. «Сотрудничайте в добре и не сотрудничайте во зле», – говорит Магомет в Коране.

Когда в мире царит зло, добро с ним борется, именно смиряясь с ним, тем самым отделяясь от него, разделяясь с ним и предоставляя его самому себе. И нет других способов борьбы со злом. Все другие так или иначе служат злу. Предоставляя зло самому себе, человек перестает его подпитывать. И только так можно бороться со злом. Зло в силу того, что собственных источников существования не имеет, прекращает свое существование. Зло приводит к отступлению от своей сущности, от своей сути, от своей основы, истока и потере самого себя. Добро же есть следование своей сущности и обретение себя. В результате потери себя чело век начинает либо сам паразитировать, либо же становится жертвой паразитизма. Паразитирование и есть зло. Когда же человек обретает себя, он становится вне паразитизма, он не паразитирует сам, и никто не может паразитировать на нем. Он подпитывается за счет собственных источников, из своей сущности, из своей основы, что делает его сильнее, нежели когда он паразитирует. Если силы, основанной на добре и нравственности, не хватает, человек должен смириться и сохранять в душе мир. Страдая от зла и смиряясь, человек обретает силу и уже может противостоять с силой добра против грубой, паразитической силы зла.

Мир зла порождает в человеке гордыню. Гордыня – это низшее эго человека, это его эгоизм, извращающий его подлинную сущность. По этому смиряя свою гордыню, борясь с ней, человек приближается к Богу, к подлинной своей сущности. Смирение означает быть с миром, а не с агрессией и со злом. А зло, агрессия противостоят миру. Добро предполагает мир, т. е. принятие мира. Выбирая мир, мы тем самым выбираем мир добра, ибо добро есть сущность мира, отрекаемся от зла и противопоставляем себя ему. Через смирение, т. е. через принятие, а не противопоставление себя миру, человек должен обрести нравственность. Он не вне мира, а в мире, и причем в мире и с миром (отсюда и само слово «смирение» – быть с миром). А смиряясь с миром, он должен страдать от него и в страдании переживать нравственность.

Смысл смирения не в том, чтобы от человека страдал мир, а чтобы чело век страдал от мира, искупая свой грех. Вот почему говорят, что кого Бог любит, того и наказывает. Наказывая человека, Бог тем самым не позволяет ему делать зло и заставляет страдать, и таким образом спасает его и приближает к себе. «Кого я люблю, тех обличаю и наказываю»[26], – сказано в Откровении Иоанна Богослова. Если же Бог не проявляет свою любовь к человеку, то позволяет ему делать зло и тем отдаляет его от себя. Это не означает, что Бог просто наказывает, и наказание есть форма любви Бога. Бог на самом деле не наказывает, а разоблачает. Кого любит, того он разоблачает. Если человек совершает добро, то он получает вознаграждение, если же зло – возмездие. Разоблачая зло в человеке, Бог тем самым наказывает человека. Кого любит, тому он этим разоблачением и возмездием не дает совершить зло и утвердиться во зле. Зло более всего боится разоблачения. Зло как правило действует, маскируясь под добро, действует скрытно, путем обмана, создавая иллюзии. Ни одно зло не действует открыто. Оно не может действовать открыто, ибо это противоречит его сущности. Зло любит темноту, где ничего не видно и всё запутано. Разоблачение – это уже смерть для зла. Оно не терпит света и не может перенести его силу. Оно не любит ясности. Поэтому самым мощным оружием против зла является его разоблачение, проливание Божественного света на него. Добро от света только укрепляется. Зло же от света погибает. Бог разоблачает и уничтожает зло в человеке, оставляя самому человеку страдание. Это и есть его любовь к человеку.

«Блаженны нищие духом», – утверждается в Евангелии. Но как это понять, составляет серьезную проблему. Дело в том, что при этом, имеется в виду, что блаженны нищие не Божественным Духом, а нищие духом человеческим. Есть Божественный Дух и есть дух человеческий. И их нужно различать. Божественный Дух – чистый, непорочный, неоскверненный. Поэтому можно было бы сказать, блаженны богатые Божественным Духом. Сугубо человеческий дух порочен и находится в плену греха и зла. И поэтому блаженство с ним несовместимо и предполагает его нищету. Когда активно проявляется зло, добро состоит в неучастии в нем, в отсутствии подпитывания его. Добро в мире, где процветает зло, где злу предоставляется свобода, проявляется через нищету духа.

Если зло неизбежно, то это не значит, что человек должен делать зло, участвовать в нем. Как раз зло становится неизбежным, потому что люди участвуют в нем, подпитывая и наращивая его. Дело заключается как раз в обратном. Чело век должен смириться перед неизбежным злом, при этом не участвуя в нем и предоставляя его самому себе. Смирение и означает борьбу со злом и про тест против его неизбежности.

Говорят, что добро должно быть с кулака ми. Но добро не может быть с кулаками. С кулаками может быть только зло. Насилие – это инструмент зла. Добро с кулаками неминуемо превращается в зло. Но другое дело, что добро должно быть сильным. Быть сильным и с кулаками – далеко не одно и то же, а, напротив, это даже противоположные понятия. Силе кулаки, т. е. насилие, не нужны, ибо сила и есть мощь, ей незачем себя утверждать. «Кулаки», насилие – это атрибут слабости, которая утверждается через них, ибо собственных сил у нее нет.

Если добро сильное, то зло бессильно против него и не может воздействовать на него. Если же у добра силы не хватает, то оно должно смириться перед злом, не вступая в игры зла, не принимая правил этих игр и предоставляя зло самому себе. А смиряясь, добро укрепляется в своей силе. Именно через смирение добро обретает силу, в результате чего и может противостоять злу.

Время поставило перед человеком задачу обретения духовного опыта через непосредственные переживания души. И это возможно было утвердить через идею страдания. Сохранение в этих условиях древневосточных религий в качестве основных духовных учений могло бы при вести к безнравственности. Все восточные учения провозглашали своей целью достижение свободы, построенной на силе. Человек в них должен был обрести прежде всего силу. Нравственность предполагалась сама собою. Но приоритет силы в более поздние, а тем более в наши времена мог бы легко привести к безнравственности. Ведь если говорить прежде всего о силе, то легко со скользнуть на безнравственность, возвести силу на фундаменте зла.

Мир разделяется, с одной стороны, на основе силы, т. е. на сильных и слабых, но, с другой – на основе нравственности, т. е. на нравственных и безнравственных. На первом делают упор древние религии, на втором – религии страдания. При этом действительной силой обладает нравственность. Она есть источник сил. Сила без нравственности – это не сила, а иллюзия. Нравственность – основа, сила же – всего лишь проявление. В мире, где пре доставлена свобода злу, добро не может быть сильным. Оно уходит в тень. Оно как бы бездействует, предоставляя злу возможность изжить себя. Чтобы обрести действительную, а не иллюзорную силу, надо встать на путь нравственности, ибо она есть ее подлинный фундамент. Поэтому настоящая сила приобретается только через нравственность. Сила признается, она действительна и действенна, если она строится на нравственности. А сама нравственность открывается человеку через смирение, страдание и искупление.

Почему люди обращаются к Богу и к религии, когда особенно трудно и тяжело? Дело в том, что это происходит, когда иссякают собственные силы чело века. Пока всё хорошо, есть запас прежде всего духовных, а потом и других сил. Когда становится плохо, запас сил иссякает. А чтобы обрести новые духовные силы, человек должен начать переживать нравственные основы жизни, которые и дают ему силы. Переживание нравственности происходит через религиозное страдание.

Человек, оторвавшись от Бога, может некоторое время существовать самостоятельно. Но эта его свобода от Бога относительна. Он рано или поздно опустошается, ибо собственных сил у него нет. Его силы – только от Бога. И когда они иссякают, человек обращается к Богу, как бы воссоединяется с ним и восстанавливает себя. И, воссоединяясь с Богом, он полу чает силы. Интересно, что в обыденной жизни часто, когда минует тяжелая минута, человек опять забывает о Боге и вспоминает его только в следующий раз, когда становится тяжело. Потому религии страдания и искупления говорят не о силе, не о свободе, а об искуплении. Древневосточные религии говорят о силе, построенной на нравственной основе, религии искупления – о нравственности, на основе которой строится сила и является источником силы. Провозгласив страдание, искупление и нравственность своей целью, религии страдания не отвергают свободу и силу. Но свобода и сила – это естественный результат нравственности. Цель религий искупления – возвести фундамент. Здание свободы и силы вырастет из него.

Акцентирование внимания на цели всегда приводит к игнорированию средств и способов осуществления цели. Потому, провозгласив целью страдание и искупление, уже нельзя игнорировать средство, ибо оно провозглашается целью. Страдание и искупление – это средство для достижения свободы и силы, но в религиях искупления оно провозглашается целью, чтобы не допустить соблазна в их достижении и обеспечить нравственные пути их достижения. Потому в теологии и теософии христианства считается, что человек обладает свободой, но он отдает свою свободу Богу, жертвует свободой во имя Бога. Свободный волю Бога ставит выше своей воли. Кто страдает и искупает свои грехи, тот через страдание неминуемо приходит к свободе. Но если провозглашать целью свободу, то ее провозглашение может и не привести к свободе, а привести только к страданию.

Наглядной иллюстрацией того, к какой форме могло при вести со хранение идей древневосточных учений в качестве основных религиозных принципов, является философия Ф. Ницще. В своем учении он выдвинул идеал сверхчеловека, обладающего высшей силой, и его воплощение видел в «белокурой бестии», особой расе, к формированию которой призвано человечество. В религиозном отношении он приверженец буддизма и противник христианства. Он бросает упрек христианству в том, что оно объявило своей целью борьбу с грехом в то время, как буддизм – борьбу со страданием. Иначе говоря, по Ницше, основная цель человека – это свобода и сила. А раз так, то проблема нравственности у него выпадает. Религиозный смысл страдания он отвергает. Во имя свободы и силы допускается и безнравственность. Всё, что во имя силы и свободы, – не только допустимо, но и одобряемо. Сила есть фундамент и цель всего. Не нравственность является основой силы, а сила – основа нравственности. Кстати, именно это позволило многим толкователям объявить Ницще идейным вдохновителем фашизма, хотя о его уродливых формах он сам и не мог помышлять. Отвергая христианство, Ницще отвергает, что и христианство, и буддизм служат одной цели, служат духовной свободе. В частности, он игнорирует, что борьба со страданием есть борьба с грехом и борьба с грехом есть борьба со страданием.

Не менее примечательными являются распространенные на Западе буддизм, дзен-буддизм, йога и другие древневосточные учения. Вы ступая под благородными масками, они легко ведут к индивидуализму, аморализму, ко всякого рода бездуховным и, более того, к асоциальным явлениям. Именно они идейно подпитывают многие молодежные политические движения, связанные с внешним протестом, теории сексуальных революций, социального пессимизма, отрицания социальной жизни и чуть ли не бродяжничество, тунеядство и лень, с помощью которых оправдываются применение наркотиков, концепции силы и вплоть до существования фашистских партий и движений. Скажем, древневосточные единоборства, которые на Древнем Востоке имели строго определенную цель, т. е. укрепление Божественного Духа в человеке через его физическое развитие и прохождение экстремальных ситуаций, на Западе превращаются уже в самоцель. Более того, с помощью них совершается насилие и осуществляется подготовка к насильственным актам. Карате, ушу и другие восточные единоборства на Западе распространены отнюдь не ради духовного развития. В их центре там – сила и насилие. Именно поэтому многие люди, склонные к греховной деятельности, так любят древневосточные религии и отворачиваются от христианства. Для них важно не сострадание, а превратно истолкованная свобода и независимость. Считая себя свободными вообще, они считают себя свободными и независимыми и от греха. Они позволяют себе совершать грех и зло, идя на это где-то даже сознательно, но считая себя вне них. Хладнокровное, равнодушное совершение греха и злых действий они склонны не считать греховной деятельностью и сводят дело к неотождествлению себя с этим грехом. Дескать, грех состоит не в самом совершенном или не совершенном грехе, а в том, как человек относится к содеянному и осуществляемому. Если со всей душой, если это даже добро, – это грех. Если, не отождествляя себя со своей деятельностью, – уже не грех.

Основные положения древневосточных учений в превратном виде легко внедрились и в политику. Это можно наблюдать, когда политик, совершающий злодеяния и насилие над другими людьми, в своих речах и даже в своем сознании как бы отмежевывается от своих поступков и ведет отрешенные, как бы со стороны, разговоры. Скажем, политик, развязавший войну, осуществляющий зверства, говорит о том, что во время войн всегда осуществляется насилие, и оно неизбежно. Это действительно так. Но здесь дело заключается именно в том, что данное насилие совершает он и сам руководит им. В то же время преподносит себя так, будто он к этому не имеет отношения, будто он – сторонний беспристрастный наблюдатель. Иначе говоря, к самому же себе он подходит как бы со стороны. Одевая маску беспристрастности, он подкупает своих жертв и противников и скрывает свое подлинное лицо. Какие бы маски отрешенности и беспристрастности он не одевал, на самой деле он остается политиком и блюдет прежде всего свои политические интересы. И это может быть оценено не иначе, как двуличие, ничего общего не имеющее с религиозными учениями.

Любая деятельность, но построенная на честности, даже безнравственная, гораздо ближе к духовности, чем та, которая нравственна по форме, но бесчестна и неискренна по содержанию, ибо честность и искренность составляют сам внутренний стержень духовности. Более того, сама деятельность, построенная на бес честности, в принципе не может быть духовной, ибо сама духовность содержательна и неформальна. Она проистекает из внутренней жизни человека, которая строится прежде всего на честности и искренности.

Страдание порождается накопленным грехом, и именно грех является причиной страданий. Страдания есть последствия греха. И потому, борясь с грехом, мы боремся против страданий. Однако Ницше, безусловно, прав, когда обличает христиан, последователей Христа, в бесчестности, утверждая, что единственным христианином был Христос. Строя свои рассуждения, он основывается прежде всего на честности, что, разумеется, не может не вызывать восхищения. Для Ницше важна прежде всего честность, а потом всё остальное, в том числе и духовность, которая действительно может строиться на фундаменте честности и искренности. Акцентирование внимания на этом не может не вызывать одобрения. Там, где присутствует бесчестность и царит лицемерие, здание духовности построить нельзя.