– Жнец, Жнец, Жнец! – вразнобой и вместе с тем исступленно кричат в толпе.
Этот крик удушает, будто кто-то стискивает на моем горле миллионопалую руку: все надежды, все мечты, вся боль сжимаются вокруг меня. Но конец уже близок, и я пока еще могу переставлять одну ногу за другой. Начинаю подниматься по лестнице.
Глухой лязг.
Мои металлические ботинки скрежещут по камню, будто бы на ступень обрушилась вся тяжесть потерь: Эо, Рагнар, Фичнер и все остальные, сражавшиеся и павшие на моей стороне… Тогда как я почему-то выжил.
Я высок и широкоплеч. В свои тридцать три я мощнее, чем в юности. В моем облике и движениях чувствуются сила и свирепость. Рожденный алым, ставший золотым, я сохранил то, что дал мне ваятель Микки. Эти золотые глаза и волосы теперь куда привычнее для меня, чем те, что были у мальчика из шахт Ликоса. Тот паренек рос, влюблялся, копал землю… Но он так много потерял, что иногда мне кажется, будто это произошло с другой душой.
Лязг. Еще один шаг.
Иногда я боюсь, что война убила этого мальчика внутри меня. Мне отчаянно хочется сохранить его в памяти – того парня с неопытным чистым сердцем. Забыть этот город-луну, эту Солнечную войну и, прежде чем мальчик внутри меня умрет навеки, вернуться в нутро планеты, где я появился на свет. Иначе мой сын потеряет шанс когда-нибудь узнать, каким был его отец. Но у миров, похоже, свои планы.
Лязг.
Я ощущаю тяжесть хаоса, спущенного мною с цепи: голод и геноцид на Марсе, пиратство черных в Поясе, терроризм, лучевая и другие болезни, пожирающие низшие уровни Луны, и двести миллионов жизней, потерянных за время моей войны.
Я заставляю себя улыбнуться. Сегодня наш четвертый День Освобождения. После двух лет осады Меркурий присоединился к свободным планетам: Луне, Земле и Марсу. Бары открыты. Уставшие от войны граждане бродят по улицам, выискивая повод продолжить праздник. В небо с треском взлетают фейерверки; их запускают и с небоскребов, и с крыш многоквартирных домов. Благодаря нашей победе над первой от Солнца планетой Повелитель Праха отброшен к своему последнему бастиону, планете-крепости Венере, где его потрепанный флот охраняет драгоценные верфи и оставшихся лоялистов. Я вернулся домой, чтобы убедить сенат предоставить мне корабли и людей истощенной войной республики для еще одной, последней кампании. Для завершающего удара по Венере, чтобы положить конец этой треклятой войне. И тогда я смогу наконец отложить меч и навсегда вернуться домой, к семье.
Лязг.
Улучив момент, оглядываюсь. У подножия лестницы замер в ожидании мой Седьмой легион, вернее, то, что от него осталось. Двадцать восемь тысяч мужчин и женщин – а когда-то их было пятьдесят тысяч. Не соблюдая строевой порядок, они стоят вокруг четырнадцатиконечной звезды из слоновой кости со скачущим Пегасом в центре – ее держит над головой знаменитая Тракса Телеманус по прозвищу Кувалда. Клинок Аталантии Гримус лишил Траксу левой руки, и она заменила ее металлическим экспериментальным протезом от «Сан индастриз». Ее золотые волосы, унизанные белыми перьями, подарками от почитателей-черных, вьются на ветру.
В свои тридцать с лишним это крепко сбитая женщина с бедрами толщиной с водяной трубопровод и грубовато-добродушным веснушчатым лицом. Она улыбается, стоя за плечами обступивших ее черных и золотых. Синие, алые и оранжевые пилоты машут толпе. Алые, серые и бурые пехотинцы улыбаются и смеются, когда хорошенькие молодые розовые и алые подныривают под заграждение и подбегают, чтобы набросить кому-то на шею цветочную гирлянду, сунуть в руки бутылку со спиртным и поцеловать в губы. Это единственный полный легион на сегодняшнем параде. Остальные остались на Меркурии под предводительством Орион и Харнасса – сражаться с легионами Повелителя Праха, застрявшими там после отступления их флота.
Лязг.
– Не забывай, ты всего лишь смертный. – Скучающий голос Севро просачивается мне в уши, а тем временем беловолосый Вульфгар и стражи республики спускаются, чтобы приветствовать нас на середине лестницы Форума. Севро нюхает мою шею и изображает отвращение. – Ради Юпитера! Негодяй, ты что, окунулся в мочу перед парадом?
– Это одеколон, – отвечаю я. – Мустанг купила его мне на последнее Солнцестояние.
Севро на мгновение умолкает.
– Он сделан из мочи?
Я сердито смотрю на него, морщась от тяжелого запаха спиртного в его дыхании, и бросаю взгляд на потрепанную волчью шкуру, которую он носит поверх церемониальных доспехов. Севро утверждает, что не чистил ее со времен училища.
– Ты еще будешь говорить мне про вонь? Просто заткнись и веди себя как император, – с ухмылкой говорю я.
Севро с фырканьем отходит туда, где стоит в своем обычном молчании легендарная черная, Сефи Воларус. Севро притворяется ручным, но рядом с этой могучей женщиной он смахивает на бродячего пса, которого отец-алкоголик внезапно привел домой поиграть с детьми, – вымытого и избавленного от блох, но со вспыхивающим в глазах странным огоньком. Худой, тонкогубый, с кривым, словно пальцы старого ножевого бойца, носом. Он взирает на толпу с покорным отвращением.
За ним движется стая потрепанных упырей, которых он водил с нами на Меркурий. Мои телохранители, ныне пьяные, как парни Ликоса в день вручения лавров. В середине стаи идет несгибаемая Холидей; эта курносая женщина делает все, что только может, чтобы держать их в узде.
Раньше их было больше. Намного больше.
Я улыбаюсь Вульфгару, спускающемуся мне навстречу. Этот черный, любимый сын восстания, похож на древесный корень, скрюченный и узкий, облаченный в светло-голубую броню. Ему чуть за сорок. Лицо у него угловатое, хищное, борода заплетена, как у его героя, Рагнара. Один из тех черных, что сражались бок о бок с Рагнаром у стен Эгеи, Вульфгар был с Сынами Ареса, освободившими меня от Шакала в Аттике. Нынешний лорд-комендант республики, он улыбается мне с верхней ступени; его черные глаза едва заметно щурятся.
– Да здравствует свобода! – говорю я с улыбкой.
– Да здравствует свобода! – откликается он.
– Вульфгар, вот так встреча! Ты пропустил Дождь, – усмехаюсь я.
– Ты же не стал дожидаться моего возвращения, – прищелкивает языком Вульфгар. – Мои дети спросят меня, где я был, когда Дождь обрушился на Меркурий, и знаешь, что я им скажу? – Он подается ко мне с заговорщической улыбкой. – Я облегчился и вытирал задницу, когда услышал, что Барка взял гору Жары. – Он хохочет.
– А я тебе говорил: не уходи, – подает голос Севро. – Я же сказал, что ты пропустишь все веселье. Ты бы только видел маршрут, которым уходили люди Праха. Они зассали всю дорогу до Венеры. Тебе бы понравилось! – Севро ухмыляется черному.
Это Севро вложил ему в руку лезвие-хлыст в реке грязи у Эгеи. Теперь у Вульфгара есть собственное лезвие-хлыст. Его рукоять сделана из клыка ледяного дракона с Южного полюса Земли.
– Мой клинок запел бы в тот день, если бы меня не призвал сенат, – отвечает лорд-комендант.
– Именно. И ты побежал домой, как собачонка.
– Собачонка? Я слуга народа, друг мой. Как и все мы.
Он смотрит на меня с мягкой укоризной, и я понимаю смысл его слов. Вульфгар – верующий, как всякое должностное лицо. Но верит он не в меня, а в республику, в принципы, на которых она базируется, и в приказы, отданные сенатом. За два дня до Железного дождя на Меркурии сенат с подачи моего старого друга Танцора проголосовал против моего предложения. Они велели мне продолжать осаду. Не расходовать впустую людей и ресурсы на атаку.
Я не послушался и позволил Дождю пролиться.
Теперь миллион моих людей лежит в песках Меркурия, а мы празднуем День Освобождения.
Будь Вульфгар тогда со мной на Меркурии, он не присоединился бы к нашему Дождю без дозволения сената. А точнее, он попытался бы остановить меня. И ему, как мало кому другому из ныне живущих, это, вероятно, удалось бы. По крайней мере, он смог бы удерживать меня некоторое время.
Вульфгар коротко кивает Сефи:
– Njar ga hae, svester.
С нагальского это переводится примерно как «мое почтение, сестра».
– Njar ga hir, bruder, – приветствует она его, называя братом.
Между ними нет особой любви. У них разные приоритеты.
– Ваше оружие. – Вульфгар показывает на мое лезвие-хлыст.
Мы с Сефи передаем свое оружие охране. Севро следует нашему примеру, что-то бормоча себе под нос.
– Ты забыл про свою зубочистку? – спрашивает Вульфгар, глядя на левый сапог Севро.
– Вероломный йети, – бурчит Севро и вытаскивает из-за голенища зловещий клинок величиной с младенца.
Страж, принимающий его, выглядит испуганным.
– Желаю тебе удачи Одина с тогами, Дэрроу, – говорит мне Вульфгар, жестом показывая, что мы можем двигаться дальше. – Она тебе понадобится.
На вершине Нового Форума расположились сто сорок сенаторов республики. Десять на каждый цвет, все в белых тогах, трепещущих на ветру. Они смотрят на меня сверху вниз, будто ряд спесивых голубей на проводах. Алые и золотые, смертельные враги в сенате, замыкают ряд с противоположных концов. Танцор отсутствует. Но мой взгляд прикован лишь к одинокой хищной птице, что стоит в центре этих глупых, тщеславных, жаждущих власти голубков.
Ее золотые волосы туго стянуты на затылке. Ее туника чисто белая, без лент своего цвета, как у других. А в руке она держит Скипетр Зари – ныне это многоцветный золотой жезл в полметра длиной, с пирамидой Сообщества, переделанной в четырнадцатилучевую звезду республики, на навершии. Лицо этой женщины прекрасно и холодно. Небольшой нос, проницательные глаза под густыми ресницами и… расцветающая на лице озорная кошачья улыбка. Правительница республики. Здесь, на последних ступенях, под ее взглядом с моих плеч наконец-то спадает тяжесть, а из сердца исчезает страх никогда не увидеть ее снова. Я прошел войну, космос и этот треклятый парад, чтобы снова увидеть ее, мою жизнь, мою любовь, мой дом.
