Дорога без возврата

Геральт познакомился с экс-королем через Лютика, поскольку трубадур навещал Розрог частенько, пользуясь тем, что Хервиг был человеком милейшим и привечавшим гостей хозяином. О Хервиге и его, с позволения сказать, «замке» вспомнил именно Лютик, когда все позиции из разработанного ведьмаком перечня Йеннифэр отвергла как неподходящие. О диво, с Розрогом чародейка согласилась немедленно и не крутя при этом носом.

Так и получилось, что свадьба Геральта и Йеннифэр должна была состояться в замке Розрог.

III

Вначале предполагалось, что свадьба будет скромной и неформальной, но со временем стало ясно, что такое по множеству причин невозможно. Тогда потребовался человек с организаторскими талантами. Йеннифэр, естественно, отказалась. Ей, видите ли, не пристало организовывать собственную свадьбу. Геральт и Цири, не говоря уж о Лютике, никакими способностями такого рода не отличались. Поэтому дело доверили Нэннеке, жрице и первосвященнице богини Мелитэле из Элландера. Нэннеке прибыла немедленно, прихватив с собой двух жриц, Иоло и Эурнэйд.

И дело сдвинулось с мертвой точки.

IV

– Нет, Геральт. – Нэннеке надулась и топнула ногой. – Я не беру на себя никакой ответственности ни за церемонию, ни за пиршество. Ваша развалюха, которую какой-то идиот окрестил замком, не годится никуда и ни на что. Кухня разрушена, бальная зала сойдет разве что под конюшню, а часовня… Так это вообще никакая не часовня. Ты можешь мне сказать, какого бога почитает столь любезный твоему сердцу хромоножка Хервиг?

– Насколько мне известно, никакого. Он утверждает, что религия есть мандрагора для народа.

– Так я и знала, – проговорила жрица, не скрывая презрения. – В часовне нет ни одной статуэтки, там вообще нет ничего, если не считать мышиных… какашек. К тому же здесь на сто с гаком стае вокруг ни души. Геральт, почему вы не хотите сыграть свадьбу в Венгерберге, в цивилизованном месте?

– Ты же знаешь, Йеннифэр – квартеронка, а в твоих «цивилизованных местах» на смешанные браки смотрят косо.

– О Великая Мелитэле! Что значит четвертая часть эльфийской крови? Да почти в каждом из нас есть примесь крови Старшего Народа! Идиотский предрассудок, и ничего больше!

– Не я его придумал.

V

Список гостей – не очень длинный – нареченные составляли вместе, а приглашениями должен был заняться Лютик. Вскоре оказалось, что трубадур список потерял, причем еще до того, как успел прочесть. Устыдившись, он не признался в содеянном и пошел другим путем: пригласил кого только мог. Конечно, Лютик знал Геральта и Йеннифэр достаточно хорошо, чтобы не упустить никого существенного, однако бард не был бы собою, если б не обогатил перечень поразительным количеством гостей совершенно случайных.

Итак, явился старый Весемир из Каэр-Морхена, воспитатель Геральта, на пару с ведьмаком Эскелем, с которым Геральт дружил с малых лет.

Прибыл друид Мышовур в обществе загорелой блондинки по имени Фрея, которая была выше него на голову и моложе лет на сто. Им сопутствовал ярл Крах ан Крайт со Скеллиге в сопровождении сыновей Рагнара и Локи. Когда Рагнар садился на лошадь, его ноги почти касались земли, а Локи напоминал филигранного эльфа. Ничего странного в этом не было: Рагнар и Локи были братьями сводными, сыновьями разных наложниц ярла.

Явился войт Кальдемейн из Блавикена с дочкой Анникой, весьма привлекательной, но чудовищно робкой девицей.

Прибыл краснолюд Ярпен Зигрин, как ни странно, один, без команды бородатых бандитов, которых он именовал «ребята». По дороге к Ярпену присоединился эльф Хиреадан, особа хоть и не очень ясного, но, несомненно, высокого положения среди Старшего Народа, эскортируемый несколькими никому не известными молчаливыми эльфами.

Прибыла также неумолчная орава низушков, из которых Геральт знал только Даинти Бивервельта, фермера из Почечуева Лога, и – понаслышке – его ворчливую супругу Гардению. Был в группе низушков один низушек, который низушком не был, – известный предприниматель и купец Тельико Луннгревинк Леторт из Новиграда, полиморфный допплер, скрывавшийся под внешностью низушка и псевдонимом Дуду.

Явился барон Фрейксенет из Брокилона с женой, красавицей дриадой Браэнн, и пятью дочками: Моренн, Цириллой, Моной, Эитнэ и Нюной. Моренн выглядела лет на пятнадцать, а Нюна на пять. Все огненно-рыжие, хотя у Фрейксенета волосы были черные, а у Браэнн медово‑золотые. Браэнн была уже не на первом месяце беременности. Фрейксенет серьезно утверждал, что на сей-то раз, несомненно, будет сын, а ватага его рыжих дриад переглядывалась и хохотала, Браэнн же, чуточку улыбаясь, добавляла, что «сына» будут звать Мелисса.

Прибыл однорукий Ярре, юный жрец и хроникер из Элландера, воспитанник Нэннеке. В принципе Ярре прибыл из-за Цири, которой здорово симпатизировал, если не сказать больше. Цири же, казалось, совершенно не обращала внимания на однорукого калеку и его неуклюжие ухаживания, что повергало в отчаяние Нэннеке, симпатизирующую Ярре.

Перечень неожиданных гостей открывал князь Агловаль из Бремервоорда, прибытие которого граничило с чудом, ибо князь и Геральт искренне не переваривали друг друга. Еще удивительнее было то, что Агловаль явился с супругой, сиреной Ш’ееназ. Ш’ееназ некогда ради князя пожертвовала своим рыбьим хвостом в пользу двух невероятно красивых ног, но известна была в основном тем, что никогда не удалялась от морского побережья, потому что суша вызывала у нее страх.

Мало кто ожидал прибытия других коронованных особ, да никто их и не приглашал. Несмотря на это, монархи прислали поздравительные адреса, подарки, послов – либо все вместе взятое. При этом короли скорее всего сговорились, поскольку послы ехали группой и по дороге успели подружиться. Рыцарь Ив представлял короля Этайна, окружной голова Суливой – короля Вензлава, сир Матольм – короля Сигизмунда, а сир Деверо – королеву Адду, бывшую упыриху.

Поездка, похоже, была веселой, ибо у Ива оказалась рассечена губа, Суливой держал руку на перевязи, Матольм прихрамывал, а Деверо так мучился с похмелья, что едва держался в седле.

Никто не приглашал золотого дракона Виллентретенмерта, ибо никто не знал, во‑первых, как его приглашать, и, во‑вторых, где искать. К всеобщему удивлению, дракон явился, разумеется, инкогнито, под видом и телом рыцаря Борха и гербом «Три Галки». Там, где находился Лютик, ни о каком инкогнито, само собой, не могло быть и речи, однако мало кто всерьез верил, когда поэт указывал на курчавого рыцаря и утверждал, что это дракон.

Никто также не приглашал и не ожидал колоритной братии, именовавшей себя «друзьями и сподвижниками» Лютика. В основном это были поэты, музыканты и трубадуры, а как приложение к ним – акробат, профессиональный игрок в кости, дрессировщица крокодилов и четыре живописные девочки, из которых три очень смахивали на распутниц, а четвертая, которая на распутницу не смахивала, таковой была несомненно. Группу дополняли два пророка (из них один – лже), один резчик по мрамору, один светловолосый и вечно пьяный медиум женского пола и один рябой гном, утверждавший, что его зовут Шуттенбах.

На магическом корабле-амфибии, напоминавшем помесь лебедя с огромной подушкой, прибыли чародеи. Их было в четыре раза меньше, чем приглашали, и в два раза больше, нежели реально ожидали, поскольку «однополчане» Йеннифэр, как несла молва, не одобряли ее связь с мужчиной «вне клана», к тому же ведьмаком. Часть магиков просто проигнорировала приглашение, часть отговорилась недостатком времени и необходимостью присутствовать на ежегодном всемирном симпозиуме чародеев, так что на борту «Гусака на воздушной подушке», как назвал корабль далекий от лирики Крах ан Крайт, или «Лебедушки», как его же назвал далекий от техники Лютик, прибыли только Доррегарай из Воле и Радклифф из Оксенфурта.

И была Трисс Меригольд с волосами цвета октябрьского каштана.

VI

– Ты пригласил Трисс Меригольд?

– Нет, – покрутил головой ведьмак, весьма довольный тем, что мутация кровеносных сосудов не позволяет ему покраснеть. – Не я. Подозреваю Лютика, хотя все они утверждают, что о свадьбе узнали из магических кристаллов.

– Я не желаю видеть Трисс на моей свадьбе!

– Почему? Это же твоя подруга.

– Не делай из меня идиотки, ведьмак! Все знают, что ты с ней спал.

– Неправда!

Йеннифэр опасно прищурила фиолетовые глаза:

– Правда!

– Неправда!

– Правда!

– Ну хорошо, – отвернулся он, – правда. И что с того?

Чародейка немного помолчала, поигрывая обсидиановой звездой, пришпиленной к черной бархотке на шее…

– Ничего, – сказала она наконец. – Но я хотела, чтобы ты признался. Никогда не пытайся лгать мне, Геральт. Никогда.

VII

От стены шел запах мокрых камней и кислых сорняков, солнце освещало бурую воду защитного рва, проявляло теплую зелень покрывавшей дно тины и яркую желтизну плавающих по поверхности кувшинок.

Замок понемногу оживал. В западном крыле кто-то хлопнул ставней и рассмеялся. Кто-то слабым голосом домогался капустного рассола. Один из гостивших в Розроге коллег Лютика, невидимый, брился, напевая:

Кабы мне бы да женицца,Вот бы я бы был бы рад!Я бы, значить, стал бы бриццаКаждый день пять раз подряд!

Скрипнула дверь, во двор вышел Лютик, потягиваясь и разглаживая физиономию.

– Как дела, жених? – проговорил он томным голосом. – Если намерен смыться, то сейчас самое время.

– Ранняя ты пташка, Лютик.

– Я вообще не ложился, – промямлил поэт, присаживаясь рядом с ведьмаком на каменную скамеечку и откидываясь на заросшую традесканцией стену. – О боги, это была тяжкая ночь. Но ничего не поделаешь – не каждый день женятся твои друзья. Надо было как-то это отметить.

– Свадебное пиршество – сегодня, – напомнил Геральт. – Выдержишь?

– Обижаешь, ведьмак!

Солнце грело, птицы верещали в кустах. От озера доносились писки и плески. Моренн, Цирилла, Эитнэ, Мона и Нюна, рыжие дриады, дочери Фрейксенета, купались, как обычно, голышом в обществе Трисс Меригольд и Фреи, подружки Мышовура. Наверху, на полуразрушенных зубцах крепостной стены, вырывали друг у друга из рук подзорную трубу королевские послы: рыцарь Ив, Суливой, Матольм и Деверо.

– Хорошо хоть отмечали-то, Лютик?

– Лучше не спрашивай.

– Скандал?

– И не один.

Первый скандал, поведал поэт, возник на расовой почве. Тельико Луннгревинк Леторт в разгар веселья неожиданно заявил, что ему осточертело, как он выразился, «носить шкуру низушка». Указав пальцем на находившихся в тот момент в зале дриад, эльфов, хоббитов, сирену Ш’ееназ, краснолюдов и гнома, который утверждал, что он Персиваль Шуттенбах, допплер почел за дискриминацию тот факт, что все они могут быть собою, и только он, Тельико, вынужден наряжаться в чужие перья. И тут же принял – на минутку – свой естественный облик. Увидев это, Гардения Бибервельт грохнулась в обморок, князь Агловаль опасно подавился судаком, а с Анникой, дочкой войта Кальдемейна, случилась истерика. Ситуацию спас дракон Виллентретенмерт, который все еще выглядел рыцарем Борхом Три Галки, спокойно пояснивший допплеру, что полиморфизм, то бишь сменноформенность, есть свойство, кое обязывает. Обязывает оно, в частности, принимать формы, которые большая часть общества одобряет и считает обычными, и что все это не что иное, как нормальная вежливость по отношению к хозяевам. Допплер обвинил Виллентретенмерта в расизме, шовинизме и отсутствии элементарных понятий о предмете дискуссии. Задетый за живое Виллентретенмерт на минутку – следуя примеру допплера – принял присущую ему внешность дракона, переломав при этом часть мебели и вызвав всеобщую панику. Когда гости успокоились, разгорелся острый спор, в котором люди и нелюди осыпали друг друга примерами отсутствия терпимости и расовых предубеждений. Достаточно неожиданным моментом в дискуссии оказался голос веснушчатой Мэрле, распутницы, которая на распутницу не походила. Мэрле заявила, что весь этот спор глуп, беспредметен и не имеет отношения к истинным профессионалам, которые знать не желают, что такое предубеждения, и что она лично готова немедленно доказать сказанное за соответствующее вознаграждение, вот хотя бы с драконом Виллентретенмертом в его естественном виде. В наступившей тишине послышался голос медиума женского пола, заявившего, что он может доказать то же самое задаром. Виллентретенмерт быстренько сменил тему, и компания принялась обсуждать более безопасные проблемы, а именно экономию, политику, охоту, рыболовство и азарт.

Остальные скандалы имели скорее дружеский характер. Мышовур, Радклифф и Доррегарай поспорили о том, кто из них силой воли заставит одновременно левитировать больше предметов. Выиграл Доррегарай, удерживавший в воздухе два стула, поднос с фруктами, супницу с супом, глобус, кошку, двух собак и Нюну, младшую дочку Фрейксенета и Браэнн.

Потом Цирилла и Мона, две средние дочери Фрейксенета, подрались, и их пришлось выдворять из зала. Затем сцепились Рагнар и рыцарь Матольм, причем поводом к ссоре оказалась Моренн, старшая дочь Фрейксенета. Занервничавший Фрейксенет велел Браэнн запереть в комнатах всех своих рыжих барышень, а сам присоединился к состязанию под девизом «кто кого перепьет», который организовала Фрея, подружка Мышовура. Вскоре оказалось, что у Фреи невообразимая, граничащая с абсолютной, сопротивляемость алкоголю. Большинство поэтов и бардов, друзей Лютика, вскоре оказались под столом. Фрейксенет, Крах ан Крайт и войт Кальдемейн храбро боролись, но вынуждены были сдаться. Чародей Радклифф твердо держался до того момента, пока не выяснилось, что он шельмовал – у него обнаружили рог единорога. Как только орудие шельмовства отобрали, Радклифф утратил даже минимальные шансы перепить Фрею. Вскоре занятый островитянкой угол стола совершенно опустел – какое-то время с ней еще пил никому не известный бледный мужчина в старомодном камзоле. Спустя несколько минут бледный мужчина встал, покачнулся, отвесил галантный поклон и удалился, пройдя сквозь стену, как сквозь туман. Осмотр украшающих зал древних портретов позволил установить, что бледный мужчина – Виллем по прозвищу Добрый, один из бывших владельцев Розрога, получивший смертельный удар стилетом во время дружеской попойки несколько сотен лет тому назад.

Стародавний замчище скрывал в себе многочисленные тайны и пользовался в прошлом достаточно дурной славой, так что не обошлось без дальнейших событий сверхъестественного характера. Около полуночи в раскрытое окно влетел вампир, но краснолюд Ярпен Зигрин изгнал кровопийцу, дохнув на него смесью водки и чеснока. Все время что-то подвывало, стенало и гремело цепями, но никто не обращал на эти звуки внимания, считая, что это изгаляются Лютик и его немногие еще трезвые соратники. Однако это, по-видимому, были все же духи, ибо на ступенях обнаружилось множество эктоплазмы – некоторые из гостей поскользнулись и набили себе шишки и синяки.

Пределы приличия преступил взъерошенный и огненноокий призрак, ущипнувший из укрытия за ягодицу сирену Ш’ееназ. Скандал удалось замять с трудом, потому что Ш’ееназ думала, что виновником был Лютик. Призрак, воспользовавшись всеобщим замешательством, бегал по залу и щипал кого ни попадя, но Нэннеке углядела его и изгнала при помощи экзорцизмов.

Нескольким гостям явилась Белая Дама, которую, если верить легенде, некогда живьем замуровали в подземельях Розрога. Однако нашлись скептики, утверждавшие, что никакая это не Белая Дама, а медиум женского пола, слонявшийся по галереям в поисках чего-нибудь спиртного.

Потом началось всеобщее исчезновение. Первыми исчезли рыцарь Ив и дрессировщица крокодилов. Затем сгинули Рагнар и Эурнэйд, жрица Мелитэле. Вслед за ними исчезла Гардения Бибервельт, но оказалось, что она просто пошла спать. Неожиданно выяснилось, что недостает однорукого Ярре и Иоли, второй жрицы Мелитэле. Цири, которая утверждала, что Ярре ей совершенно безразличен, проявила некоторую обеспокоенность, но тут было установлено, что Ярре вышел по нужде и свалился в неглубокий ров, где и уснул, а Иолю обнаружили под лестницей с эльфом Хиреаданом.

Замечены были также Трисс Меригольд с ведьмаком Эскелем из Каэр-Морхена, пробиравшиеся в парковую беседку, а под утро кто-то сообщил, что из беседки выходит допплер Тельико. Все терялись в догадках: чью форму принял допплер – Трисс или Эскеля? Кто-то даже рискнул предположить, что в замке могут быть два допплера. Хотели узнать на сей счет мнение дракона Виллентретенмерта как специалиста по полиморфизму, но оказалось, что дракон исчез, а вместе с ним и распутница Мэрле.

Куда-то подевались вторая распутница и один из пророков. Неисчезнувший пророк утверждал, что он – не лже, но доказать сказанного не сумел.

Пропал след также выдающего себя за Шуттенбаха гнома, и его не отыскали до сих пор.

– Жаль, – докончил бард, широко зевая. – Жаль, тебя при этом не было, Геральт. Отмечали, что надо!

– Ага, жаль, – буркнул ведьмак. – Но знаешь… Я не мог, потому что Йеннифэр… Сам понимаешь…

– Конечно, понимаю, – изрек Лютик. – Потому и не женюсь.

VIII

Из замковой кухни доносились звон котлов, веселый смех и песенки. Насытить всю ораву гостей оказалось делом нелегким, так как у короля Хервига никакой прислуги не было. Присутствие чародеев проблемы также не снимало, поскольку в результате консенсуса было решено питаться естественным путем и отказаться от кулинарных волшебств. Все кончилось тем, что Нэннеке загоняла на работу кого только могла. Вначале это было нелегко: те, кого жрица ухватила, в кухонных делах, как она выразилась, «не секли», а те, которые «секли», сбежали. Однако Нэннеке отыскала неожиданную подмогу в лице Гардении Бибервельт и хоббинок из ее свиты. Понятливыми и прекрасными кухарками оказались, о диво, все четыре распутницы из группы Лютика.

Со снабжением хлопот было поменьше, Фрейксенет и князь Агловаль организовали охоту и поставили к столу достаточно много крупной дичи. Браэнн и ее дочки за два часа забили кухню дикой птицей. Даже самая младшая из дриад, Нюна, на удивление ловко управлялась с луком. Король Хервиг, обожавший рыбачество, на заре выплывал на озеро и привозил щук, судаков и огромных окуней. Обычно его сопровождал Локи, младший сын Краха ан Крайта. Локи знал толк в рыбачестве и лодках, а кроме того, бывал достижим на рассвете, поскольку, как и Хервиг, не пил.

Даинти Бибервельт, низушек, и его родственники не без помощи допплера Тельико, занимались украшательством залы и комнат. Подметать и мыть полы загнали обоих пророков, дрессировщицу крокодилов, резчика по мрамору и непросыхающего медиума женского пола.

Присмотр за подвалом и напитками вначале поручили Лютику и его коллегам-поэтам, но это оказалось страшнейшей ошибкой. Поэтому бардов изгнали, а ключи передали Фрее, подружке Мышовура. Лютик и поэты целыми днями просиживали у дверей в подвальчик и пытались всколыхнуть Фрею любовными балладами, к которым, однако, у островитянки оказался столь же устойчивый иммунитет и сопротивляемость, как и к алкоголю.

Геральт, вырванный из дремы звоном копыт по камням двора, поднял голову. Из-за прильнувших к стене кустов появилась блестящая от воды Кэльпи с Цири в седле. На Цири был ее любимый черный костюм, а за спиной – меч, славный гвихир, добытый в пустынных катакомбах Кората.

Несколько секунд ведьмак и девушка молча глядели друг на друга, потом Цири тронула кобылу пяткой, подъехала ближе. Кэльпи наклонила голову, пытаясь дотянуться до ведьмака зубами, но Цири сдержала ее, резко натянув поводья.

– Значит, сегодня, – проговорила ведьмачка, не слезая с лошади. – Сегодня, Геральт.

– Сегодня, – подтвердил он, откинувшись к стене.

– Я рада, – неуверенно сказала она. – Думаю… Нет, уверена, что вы будете счастливы, и рада этому…

– Слезь, Цири. Поговорим.

Девушка покачала головой, отбросила волосы назад, за ухо. На мгновение мелькнул большой, некрасивый шрам на щеке – память о тех страшных днях. Цири отрастила волосы до плеч и зачесывала их так, чтобы скрыть шрам, но порой забывала об этом.

– Уезжаю, Геральт, – сказала она. – Сразу после торжеств.

– Слезь, Цири.

Ведьмачка спрыгнула с седла, присела рядом. Геральт обнял ее. Цири прижалась к его плечу головой.

– Уезжаю.

Он молчал. Слова так и просились на язык, но не было среди тех слов ни одного, которое он мог бы считать подходящим. Нужным. И он молчал.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – медленно сказала Цири. – Ты думаешь, что я убегаю. Ты прав.

Он молчал. Он знал.

– Наконец-то, после стольких лет, вы вместе, Йен и ты… Вы заслужили счастье и покой. Дом. Но меня это пугает. Поэтому я… убегаю.

Он молчал. Он думал о том, сколько раз убегал сам.

– Отправляюсь сразу после торжеств, – повторила Цири. – Хочу снова видеть звезды над большаком, хочу насвистывать среди ночи баллады Лютика и жажду борьбы и пляски с мечом, жажду риска, жажду наслаждения, которое дает победа. И жажду одиночества. Ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю, Цири. Ты – моя дочь, ты – ведьмачка. Ты поступишь так, как должна поступить. Но одно я обязан тебе сказать. Одно. Ты не убежишь, хоть все время будешь убегать.

– Знаю. – Она прижалась крепче. – Я все еще надеюсь, что когда-нибудь… Если я подожду, если наберусь терпения, то и для меня когда-нибудь настанет такой прекрасный день… Такой прекрасный день… Хотя…

– Что, Цири?

– Я никогда не была красивой. А с этим шрамом…

– Цири, – не дал он ей досказать. – Ты самая прекрасная девушка в мире. Конечно, после Йен.

– Ох, Геральт…

– Если не веришь, спроси Лютика.

– Ох, Геральт.

– Куда?..

– На юг, – прервала она, отворачиваясь. – Страна еще дымит там после войны, идет восстановление, люди бьются за выживание. Им необходимы защита и охрана. Я пригожусь. И еще есть пустыня Корат… есть еще Нильфгаард. Там у меня свои счеты. Там еще надо кое-что подравнять, гвихиру и мне…

Она замолчала, лицо стало жестким, зеленые глаза сузились, губы искривила злая гримаса. «Помню, – подумал Геральт. – Помню». Да. Это было тогда, на скользких от крови ступенях замка Рыс-Рун, когда они дрались плечом к плечу, он и она. Волк и Кошка, две машины для убийства, нечеловечески быстрые и нечеловечески жестокие, доведенные до крайности, разъяренные, прижатые к стене. Да, тогда нильфгаардцы, смятые ужасом, отступили, преследуемые сверком и свистом их клинков, а они медленно пошли вниз, вниз по ступеням замка Рыс-Рун, скользким от крови. Пошли, поддерживая друг друга, связанные, а перед ними двигалась смерть, смерть, воплотившаяся в два блестящих лезвия мечей. Холодный, спокойный Волк и сумасшедшая Кошка. Просверк мечей, крик, кровь, смерть… Да, это было тогда… Тогда.

Цири снова откинула волосы, и, скрытая раньше пепельными прядями, блеснула серебряной белизной широкая полоска у виска.

Тогда у нее поседели волосы.

– Там у меня свои счеты, – прошипела она. – За Мистле. За мою Мистле. Я отомстила за нее, но одной смерти за Мистле мало…

«Бонарт, – подумал Геральт. – Она убила его, ненавидя. Ох, Цири, Цири. Ты стоишь над пропастью, доченька. За твою Мистле мало и тысячи смертей. Берегись ненависти, Цири, она пожирает как рак».

– Береги себя, – шепнул он.

– Предпочитаю, чтобы береглись другие, – зловеще усмехнулась она. – Это гораздо важнее… По большому счету.

«Я уже никогда не увижу ее, – подумал он. – Если она уедет, я ее уже никогда не увижу».

– Увидишь, – сказала она и улыбнулась, и была это улыбка чародейки, а не ведьмачки. – Увидишь, Геральт.

Она вдруг вскочила, высокая и худощавая, как мальчишка, но ловкая, как танцорка. Одним прыжком влетела в седло.

– Йаааа, Кэльпи!!!

Из-под копыт кобылы брызнули искры, выбитые подковами.

Из-за угла стены высунулся Лютик с перевешенной через плечо лютней и двумя огромными кубками пива в руках.

– Получи и напейся, – сказал он, присаживаясь рядом. – Это поможет.

– Не знаю. Йеннифэр пообещала, что если от меня будет нести…

– Пожуешь петрушки. Пей, подкаблучник.

Долгое время они сидели молча, медленно прихлебывая из кубков. Наконец Лютик вздохнул:

– Цири уезжает, верно?

– Да.

– Я так и знал. Слушай, Геральт…

– Помолчи, Лютик.

– Ну, ну.

Они молчали снова. Из кухни тянуло ароматом жареной дичи, крепко приправленной можжевельником.

– Что-то кончается, – с трудом проговорил Геральт. – Что-то кончается, Лютик.

– Нет, – возразил поэт. – Что-то начинается.

IX

Послеобеденное время прошло под знаком всеобщего плача. Началось с эликсира красоты. Эликсир, а точнее – мазь, именуемая «феенглянцем», а на Старшей Речи – «гламарией», и изготовляемая из мандрагоры, если ею умело пользоваться, удивительно подправляла красоту. По просьбе гостящих в замке дам Трисс Меригольд приготовила достаточное количество гламарии, и дамы приступили к косметическим священнодействиям. Из-за запертых дверей комнат доносились всхлипывания Цириллы, Моны, Эитнэ и Нюни, которым гламарией пользоваться запретили – такой чести удостоилась лишь самая старшая дриада, Моренн. Громче всех ревела Нюна.