Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки

Все отрицательно закачали головами.

– Мы должны научиться этому, наверстать упущенное? – спросила Лия.

– Да, и поэтому вы здесь. У разных племен были свои приемы, но они походили друг на друга в своей глубокой сущности – в единении человека, природы и энергии. Тайна нашего благополучного будущего сокрыта в древних святилищах, многие из которых давно забыты и лежат в руинах. Но их сила, сила энергии, исходящей из них, сохранилась, и вы в этом сегодня убедились сами.

Все опять дружно закивали головами в подтверждение его слов.

– Но многое ли вы поняли? Я с уверенностью могу сказать, что нет. Кто-то чего-то уразумел больше, кто-то меньше… и досадное осознание того, что главное ускользает от понимания.

– Это верно, – подтвердила Лия. Дома, в Донецке, я совсем не задумывалась над этим. Сколько раз ездила на экскурсии… но это все было поверхностное созерцание. А здесь, в Египте, я впервые почувствовала и ощутила, что все эти строения нечто большее, чем руины, чем поверженные временем монументы. И не потому, что впечатляла их грандиозность и архитектура, а потому, что от них исходило нечто, что делало тебя соучастником тех времен и событий. Только это ощущение было настолько слабым, настолько смутным, что я едва догадывалась о нем. А в святилище Тота я почувствовала, что это ощущение из моих недр пробивается наружу, к сознанию, и я пытаюсь это осознать… и вдруг твои слова, Захи. Они убедили меня, что я на правильном пути.

Все участники похода, не сговариваясь, после пережитого на руинах святилища, которое породнило их, перешли от чопорного «вы» на доверительное «ты».

– А я, слушая тебя, – решил поделиться сокровенным Пьер, – вспомнил каньон в Чако и мои ощущения. Их сложно передать словами, но я попробую. Со мной происходило что-то необычное. Я, казалось, беспричинно волновался, когда поднимался по лестнице, чтобы попасть в киву. Кива – это такое круглое сооружение, укрепленное в земле и сверху прикрытое почвой. Она находилась в южной части каньона, на невысоком холме. В ее северо-восточной части в стене было прорублено окно. Я знал, что во время восхода через это окно увижу первый огонек солнца. Я волновался, как юнец, идущий на первое свидание. Пока я поднимался по лестнице, алое зарево разлилось по восточному небосклону, и вот… над горизонтом появился яркий уголек. У меня перехватило дыхание. В те минуты я не был туристом, я не был французом из Парижа, я был маленькой частичкой, маленькой клеточкой, вросшей во все то, что меня окружало: каньон, кива, окно, что открыло для меня то, о чем я до сих пор даже не подозревал. Я был единым целым всего мира, обласканным первым светом солнца и произведенным им в человека с большой буквы, человека космоса, человека Вселенной. Я стоял ошеломленный. Я бесконечно удивлялся и восторгался. Мне не хотелось уходить. Мне не хотелось потерять эту связь, это ощущение единства, которое наполнило меня, сделало важной и неотъемлемой частицей не только того мира, который представал у меня перед глазами, то есть современного, а вообще всего существующего с давних давен. Я не могу сказать как, но я ощущал тот давний древний мир, и ниточка моей жизни тянулась оттуда. Это был день летнего солнцестояния, и я не знаю, как использовали это явление древние: совершали ли какой-то ритуал или вели астрономические наблюдения, но я теперь точно знал, что восход в этом окне оказывал огромное воздействие на человека. Он заставлял не только чувствовать, но и мыслить, переосмысливать известное, воспринимать его совершенно по-новому. Я вышел из кивы таким важным: я только что был посвящен в святая святых Природы. И пусть я не мог объяснить это до конца, но кое-что понимал, понимал, что должен сохранить эту связь с окружающим, связь, которая стала такой важной для меня. Она предполагала не только созерцательное и потребительское отношение к окружающему, но и к защите его. Я не знал, как смогу защитить это небо, солнце, каньон, эту киву, но знал, что должен.

– Это тебе был дан знак. Тебя озадачили и заставили думать над решением. Тебе дали возможность ощутить единство, и оно тебе показалось странным, удивительным. А для древних людей такое единство было естественным. Сегодня вам приоткрыли маленькую щелочку, через которую пробились первые робкие лучи Света. У кого-то из вас она была шире, у кого-то уже. Это потому, что Творец дает каждому ровно столько Света, сколько он в состоянии воспринять. Но сколько бы не получил каждый из вас, зрение ваше изменилось. Вы совсем по-другому увидите тот мир, в который вернулись. Пред вашим острым взором откроется вся пошлость поведения людей, их кощунство, оскверняющее святое. Вы научитесь выделять из толпы благоразумных и праведных, сразу же их отличая от тех, кто опьянен бесконечными оргиями и преступлениями. Кто, пресытившись пороками, впадает в зверство инстинктов. Вы уже больше никогда не увидите одинаковую, безобидную праздную толпу отдыхающих. Пред вашими взорами предстанет то, что содержится внутри их – души, вывернутые наизнанку, и истинные лица, с которых сорваны маски. Это ошеломляющее зрелище повергнет вас в растерянность, но у вас хватит мужества это пережить и никому не показать ни взглядом, ни вздохом то, что вы видите. Это вам дано для того, чтобы вы знали, с кем можете работать, а кто уже ввергнут в бездну.

Орнелла обратилась опять к тому ощущению неописуемой небесной любви, которая охватила ее во время медитации. И, как бы там не было, но все до единого хотят любить, хотят найти любимого и жаждут взаимности. И эта жажда покрывает все стремления и помыслы, становится ведущей в жизни человека, толкает его на подвиги и преступления, подмяв под себя все остальные приоритеты. И, как пример своим рассуждениям, Орнелла подумала о том, как в глубокой древности ее будущий муж Тэти убил ее, чтобы заполучить в жены ее младшую сестру Юйю. Разве не любовь его толкнула на это? Власти он уже достиг, обручившись с нею. Он фактически уже был фараоном. Значит, не жажда власти, а жажда любви толкнула его на преступление. «А убивала ли я кого-нибудь? – спросила Орнелла, обращаясь к себе и к тому непонятному явлению, которое, извлекая из шкатулки ее памяти, подбрасывает одно событие за другим. Почему я все-таки так патологически ненавижу Лию?»

Она понимала, что это не только ревность к Пьеру, который последнее время не сводит с нее глаз, это нечто большее. И она почему-то уверена, что докопается до этого со временем. Если в прошлой жизни она была не ее сестрой, как пытается ее убедить Пьер, а лишь дочерью сестры, то зачем же ей ее ненавидеть? Значит, где-то еще пересекались их судьбы. Но где? Интересно, все люди так же повязаны сетью причинно-следственных связей, словно густой паутиной? Не может же быть, что лишь только они четверо, а теперь еще и пятый – Захи, были в этом плотном клубке. К каждому из них должны быть привязаны еще многие, о которых они просто не знают. Так что же это получается? Весь мир – клубок человеческих сущностей, повязанных между собой? И она представила себе муравейник. «Да нет, это не муравейник, – ответила она сама себе, – это что-то неподвластное моему разуму, высветившееся благодаря упавшему на него лучику, лучику моего сознания. Как же все сложно… на Земле, а что тогда происходит во вселенной? Так могла ли я ради любви или из-за любви убить кого-то?»

И вдруг твердый песок пустыни, по которой они шли, превратился в мягкий ковер сочных трав, дюны – в каменистые скалы, а окружающее пространство покрылось густой растительностью. Она очень волновалась и куда-то спешила. Проворно проскакивая между толстыми стеблями лиан, быстро продвигалась вперед, несмотря на то, что перед ней возвышалась непроходимая стена зелени. Но так могло показаться только для непосвященного глаза. Зная особенности тропических лесов, через них можно ловко и быстро пробираться. А для нее эти дебри – родной дом. Она в них ориентируется, как на улицах обычного поселения. Она не просто взволнована. В ее душе бушует гнев, перерастающий в желание мстить. Оно застилает темной пеленой глаза, заставляет неистово биться сердце. Руки, резко двигаясь, словно их сводит судорога, отшвыривают в сторону все, что попадается на пути. Туда, туда, вперед, вперед… и видение пропадает. Все возвращается на место: пески, дюны, спутники. Только бешено колотится сердце, и вздрагивают руки. «Боже, и куда же это я так спешила? И кого же я так ненавидела, и кому я так сильно хотела отомстить? Неужели Лии? Это что, был ответ на мой вопрос?!»

Она оглянулась. Лия шла чуть сзади и смотрела вперед. Но взгляд ее был отвлеченный, и казалось, что она видит нечто другое, намного интереснее однообразия окружающей их пустыни. Наверное, тоже что-то вспоминает. И, судя по выражению лица, что-то очень приятное. В ее взгляде сквозит вдумчивая радость, а по лицу растекается блаженство. Вечно везет этой Лии. Кто же она есть на самом деле и какую роль играла в ее судьбе, пыталась понять Орнелла. Иногда на нее накатывала такая всесокрушающая злоба к этой даме, охватывала с такой силой, что была сродни амоку, так называли малайцы состояние, которое описал Стефан Цвейг в одноименной новелле: «припадок бессмысленной, кровожадной мономанчи, которую нельзя сравнить ни с каким видом алкогольного отравления». Много раз, находясь в Египте, она задавала себе этот вопрос, но ответ так и не приходил. И она перешла от этого бессмысленного занятия к попытке осознания виденного.

Пораженная своими ощущениями и теми знаниями, которые она восприняла на уровне интуиции, бесконечно удивлялась. Удивлялась тому, насколько велик, многопланов и многообразен окружающий ее мир. На всем протяжении земной истории человек пытался заглянуть за границу видимого, за грань того, что находится в области его понимания. И этого не могло не быть, потому что необъятный и неизведанный мир манил обитателей Земли своей загадочностью. Человек, постигая суть происходящего и окружающего, постигал самого себя.

Вот и она вышла из «святилища Тота» совсем другим человеком, совершенно не таким, каким несколько минут назад подошла к его руинам. Через неожиданные, сложные для понимания ее той, другой, и такие понятные теперь вещи, она проникла не только вглубь веков, вглубь Вселенной, но и вглубь себя. Какие же силы управляют нашими жизнями и нашей планетой? Совсем не те примитивные, о которых она знала. Знала, потому что человечество, жившее до нее, шаг за шагом по крупицам добывало это знание. Человек задавал вопросы и пытался на них ответить. Что таит в себе звездное небо? Какие тайны скрывает оранжевая луна, время от времени превращающаяся в золотистый серп? Наблюдая, извлекал ответы из своих наблюдений. А то, что не мог объяснить, обожествлял. И для каждого времени их ответы казались правильными.

С античных времен человек стремился познать не только свою планету, но и то, что находится за ее пределами. Глубокое черное небо, усыпанное россыпью ярких звезд, всегда манило тайной своей бездны.

В университете их учили, что картина возникновения мира начиналась с мифов, которые до недавнего времени считали сказками, выдумкой. И, как ни странно, эта картина, пережив века, начинает подтверждаться научными открытиями.

То, что она увидела, вознесясь над Землей, еще раз побудило ее задуматься над тем, что же такое наш мир. Что такое человек в нашем мире? Ученые предлагали свои теории возникновения жизни на Земле и человека в частности. Самая распространенная – теория эволюции. Согласно этой теории, под влиянием естественного отбора и внешних факторов окружающей среды из высших приматов получился человек. Так из австралопитеков, питекантропов, неандертальцев вырос современный человек. В пользу этой теории существуют биологические, психологические, палеонтологические, генетические, археологические и тому подобные подтверждения и аргументы. И все-таки…некоторые из них имеют неоднозначную трактовку и оспариваются. И правильно. Тому подтверждения есть в том, что она увидела сегодня.

А ведь среди религиозных теорий, которые представлены в мифах многих народов, существуют утверждения, что человек был создан из дерева, глины, земли. Христианские взгляды отличаются тем, что утверждают божественное творение человека. Они не соглашаются с теорией эволюции, считая, что человек, созданный Богом, и изменяется согласно божественному замыслу. Он был создан Богом Яхве, единым в трех ипостасях: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух. Ее интересовало, что скажет об этом Захи. Она приблизилась к нему, шедшему немного в стороне, рядом с Пьером.

– Захи, так богом или инопланетянами был начат род человеческий?

– Тебя интересует теория инопланетного или внешнего вмешательства? У нее несколько направлений: земной человек возник в результате скрещивания инопланетян с древними людьми; появился в результате применения генной инженерии инопланетянами, и в нас заложена программа его развития. Все это сводится к тому, что человек – подопытный материал. В пользу этого говорит гибель Атлантиды и потопы, когда избавлялись от неудачного материала. Последняя, самая молодая теория, возникла в прошлом веке. Согласно этой теории, на Земле существовало до современной расы четыре предыдущие. Первая раса ангелов представляла собой излучения, и общались они при помощи телепатии. Их рост был до пятидесяти метров. Чуть меньше, тридцать – сорок метров была вторая раса, и тела их были уже плотнее. Общались тоже при помощи телепатии и уже имели признаки пола. Третья лемурийская раса обладала плотным телом и ростом до двадцати метров. У них начали формироваться кости. В основном они были гермафродитами, но у некоторых развивались половые органы. Поздние лемурийцы-атланты были высокоразвитой расой. У них было два глаза и две руки. Третий глаз, оставшийся внутри черепа, – эпофиз, давал возможность им общаться при помощи мысли, но у них уже начала развиваться односложная речь. Четвертая расы – атланты – имели рост три – четыре метра и становились все меньше и меньше. Им была подвластна гравитация, они обладали гипнозом на расстоянии, имели высокие технологии и, как и предыдущие расы, получали знания из информационного поля Вселенной.

Все это Орнелла знала, но до конца полностью не могла поверить ни в одну из теорий. Да ведь это и были ничем не подтвержденные теории. Но все это она увидела в видениях и поняла, что каждая из этих теорий в какой-то части имеет право на существование. У нее голова шла кругом. Слишком много информации она получила, чтобы разложить все это по полочкам, связать в единую цепь, отведя каждому звену свое определенное место.

Если взять теорию создания жизни Богом, который имел место только один раз и не повторялся, и повторить которой невозможно, то как объяснить процесс эволюции существующих видов или появление новых?

– И все-таки это было! Я это видела – зарождение жизни, но как-то не так, как все привыкли понимать и воспринимать, не по земному, – обратилась Орнелла к Захи.

– Так как он был всего один раз, его нельзя ни доказать, ни опровергнуть, если не принять другой способ прочтения.

– Какой? – поинтересовалась она.

– Эзотерический. Поскольку эзотерическая гипотеза не научная, то она и не противоречит науке. Эзотерическая трактовка священного писания признана Русской православной церковью и Римской католической, есть пробы и в исламе. В книге бытия изложены христианские и иудейские представления о возникновении жизни, отвечая на вопрос, с какой целью была создана жизнь и каким образом это произошло. Одни постигают истину при помощи веры и откровения, другие экспериментируют и наблюдают.

Увидев по взгляду девушки, что она ушла в глубокие размышления, Захи замолчал. Видно, с его помощью она перешагнула через камень преткновения и пошла дальше в осознании того, что с ней произошло несколько минут назад.

Получив разъяснения от Захи, Орнелла двинулась дальше в своих рассуждениях. Человеку всегда была присуща жажда познания. Вот и она поступила на физический факультет Сорбонны, подстегнутая этой жаждой. Она хотела, изучая физику, найти ответы на непонятные для нее вещи. Может быть, когда закончит учебу, она и займется наукой, и будет изучать, например, шумерскую Нибиру. А может быть, даже и побывает на ней. А может быть, она и была в ее видениях? Ведь видела она в своем видении горизонт какой-то планеты, к которому склонялось фиолетовое светило, а все окружающее пространство, усеянное диковинными цветами, переливалось и искрилось в его нежно-сиреневых лучах. Сейчас ученые ведут ожесточенные споры о существовании жизни на других планетах, а она ее видела несколько минут назад и твердо знает, что была не Земля с фиолетовым солнцем, а другая планета. Она-то твердо уверена, но что она может сказать ученым? Да если и скажет, ее просто засмеют в лучшем случае, в худшем назовут наркоманкой, употребляющей галлюциногены. Как она теперь понимает ученых, которые облекали свои твердые знания в гипотезы. У них не было доказательств, но они были уверены в своей правоте. Многие видели не все целое, а только части. Вот увидела же она только край планеты, значит, на сегодня ей этого достаточно. Покажут ли ей всю планету полностью, она не знала. Но одно знала точно, что посвятит свою жизнь поиску этой планеты. Такое, видимо, происходило и с другими учеными, которым она, конечно, и в подметки не годится.

Например, Коперник. Еще в эпоху возрождения предложил гелиоцентрическую модель мира. Он первый заявил, что вокруг Солнца вращается Земля и другие планеты, но… но он считал звезды неподвижными. Он знал только часть правды, которая была, видимо, точно отмерена для его современников. И они смогли принять конечную Вселенную, заключенную в сферу звезд. Они ведь тогда еще не знали, что Солнце не центр Вселенной, а только солнечной системы. А вот Джордано Бруно не согласился и первый заявил о бесконечности Вселенной. Он опирался на астрономические наблюдения и философские взгляды. Исаак Ньютон попытался дать естественно-научное объяснение бесконечности Вселенной. По его положениям, в разработанных им законах механики, материальные частицы притягиваются друг к другу, и со временем они должны рассеиваться. Отсюда вывод: Вселенная имеет бескрайнее пространство. И такое понимание долгое время оставалось неизменным. А потом человечество столкнулось с тем, что существует несколько видов бесконечности в математике и геометрии. Есть такие понятия, как бесконечность и неограниченность пространства. Поэтому сейчас все соглашаются с тем, что пространство Вселенной неограниченно. Но вот конечно ли оно?

У Орнеллы появился повод приближаться к Саше: спрашивать о том непонятном, что видела.

– Я после святилища Тота размышляла над порционной подачей знания на землю, и эти знания касались устройства Вселенной…

– Ого, куда тебя занесло, – перебил он ее вступление.

– Я остановилась на вопросе бесконечности Вселенной. Что скажут ученые физики по этому поводу?

– Не только физики, все ученые занимаются поиском ответа на этот вопрос. Чтобы на него ответить, надо изучить геометрию мира и расположение материи во Вселенной.

– Спасибо. Очень понятно, – сыронизировала Орнелла.

– Ну, извини. Я могу тебе сказать только то, что говорят ученые. Исходя из теории относительности, мировое пространство имеет конец, если средняя плотность вещества, находящегося во Вселенной, больше критической. Если ниже критической – Вселенная имеет бесконечный объем.

– И это возможно подсчитать?

– Некоторые пробовали.

– И что?

– Эти вычисления не могут ни доказать, ни опровергнуть бесконечность Вселенной, кроме того, они не проливают свет на ее геометрию.

– Почему?

– Потому, что общая теория относительности представляет только физический критерий, на основании которого можно догадываться о кривизне пространства. О физической величине этой кривизны можно судить на основании наблюдений. Так что современная наука твердо ответить на это не может, мой будущий Коперник.

– Коперник уже был!

– И будет еще ни один раз, только под другой фамилией!