Охотничья трилогия
– Да где тебе, ты такой трус и подлец!
Фрике́ был изумлен. Он уже не знал, во сне все это или наяву. При всей своей находчивости, он совершенно растерялся.
– Сударыня, – нерешительно заговорил он, – до сих пор я думал, что наоборот – подлец и трус тот, кто бьет женщину, даже если он в столкновении совершенно прав.
Madame Барбантон нельзя было ничем урезонить. Продолжая таскать отбивавшегося от нее мужа за бороду, она ответила глупо и грубо:
– Еще и вы тут с вашими рассуждениями! Очень они мне нужны! Да я и не знаю вас. Явился неведомо кто, неведомо откуда… С улицы первый встречный…
Фрике́ побледнел как полотно. Он выпрямился, устремил на мегеру взгляд своих стальных глаз, загоревшихся особенным блеском, и глухо проговорил:
– Скажи это самое мужчина, плохо бы ему пришлось. Но вы женщина. Я вас прощаю.
Отставному жандарму удалось, наконец, избавить свою бороду от мучительных тисков. Он произнес с заведомым расчетом:
– Фрике́ прав. Тебя спасает, во-первых, то, что ты женщина, во-вторых, то, что мы французы. Будь я турок, тебе бы голову отрубили за то, что ты посягнула на бороду твоего мужа: борода священна у мусульман.
– Негодяй! – взвизгнула madame Барбантон и, все более и более распаляясь ввиду спокойствия обоих мужчин, вдруг выбежала вон, хлопнув дверью.
– Да, Фрике́, милый мой товарищ! Я был гораздо счастливее у канаков. Тот день, когда нас в Австралии хотели насадить на вертел, я с нынешним не сравню. Тот день был гораздо приятнее.
– Действительно, характер вашей супруги сделался еще невыносимее. Был уксус, а теперь и вовсе эссенция.
– И так каждый день! Не то, так другое. Последнюю неделю она изводит меня, требуя, чтобы я разводил вино и водку разными составами. А я не желаю быть отравителем. Во всем ей уступал, а в этом нет. И не уступлю ни за что. Скорее всю свою торговлю пошлю к черту. Ах, если б можно было поступить опять на службу!
– Кстати, я ведь зашел проститься.
– Вы уезжаете?
– Сегодня вечером и, вероятно, на целый год.
– Счастливец!
– Вы сейчас хотели послать все к черту. Поезжайте со мной. Ведь меня приглашает monsieur Андре.
Вытянув вперед руку, она схватила его за седую бородку и стала дергать ее изо всех сил.
– Monsieur Андре? Тысяча канаков!
– Вы ведь знаете, как он вас любит. Поезжайте с нами, решено? Я увожу вас в Брест. Укладывайтесь, потомвместе позавтракаем, погуляем, как матросы на берегу, а вечером к восьми часам – на вокзал.
– Согласен, – энергично заявил Барбантон. – Через четверть часа я буду готов.
Четверти часа не понадобилось. Уже через десять минут отставной жандарм вышел из спальни с застегнутым чемоданом, под ремни которого был просунут какой-то длинный и твердый предмет в чехле из зеленой саржи.
Исцарапанное лицо Барбантона сияло.
Он прошел с Фрике́ в лавку, где уже восседала за конторкой среди сигаретных ящиков госпожа Барбантон, успевшая прийти в себя после передряги.
– Вы часто выражали желание расстаться со мной, – сказал ей насмешливым тоном жандарм. – Желание это сегодня исполняется. Я уезжаю с Фрике́ и оставляю вам все деньги, какие есть в доме, беру только двести пятьдесят франков – пенсию за крест. Можете получить развод через суд, я протестовать не буду. Мне все равно. Надеюсь, что за время моего отсутствия наши палаты вотируют[6] за упрощенный развод. Счастливо оставаться, Элодия Лера́. Прощайте!
– Скатертью дорога! – взвизгнула мегера, испытывая, однако, смутное беспокойство. Ей было не по себе в эту минуту, хотя она и старалась это скрыть.
– Спасибо, – ответил Барбантон.
Фрике́ на протяжении всего диалога насвистывал – правда, довольно фальшиво, – подходящую к случаю легендарную арию господина Дюмолле…
В тот же вечер два друга на Сен-Лазарском вокзале сели в поезд, отходивший в Брест.
Глава V
Покупка корабля. – Шутка повешенного. – «Голубая Антилопа». – Экипаж яхты. – Ее снаряжение. – Последний день на суше. – Завтра! – Приход почтальона. – Ряд писем со вложением. – Свадьба. – Злоключения охотника за утками. – Кандидат в депутаты. – Пословицы!.. – Еще и еще! – Трус, но по крайней мере не лгун. – Нас только трое.
Два месяца прошли. Наступило 31 октября – срок, назначенный Андре Бреванном своим друзьям. На следующий день должна была тронуться в путь экспедиция, столь поспешно возникшая после неудачной охоты.
Андре добросовестно выполнил все свои обязательства. Благодаря своим необыкновенным организаторским способностям, неутомимой энергии и огромному состоянию, ему удалось в короткий срок запастись решительно всем нужным для задуманной экспедиции.
Ему везло с самого начала. Уславши Фрике́ в Брест нанимать экипаж, Андре расположил свою главную квартиру в Гавре и снесся со всеми морскими агентствами во Франции и в Англии, в которых обыкновенно сосредоточены все сведения по части найма, постройки и покупки коммерческих кораблей. Так как он пообещал хорошие комиссионные тому агентству, которое найдет для него подходящее судно, то его уведомили уже, что в Брайтоне продается отличная яхта. Давая подробное описание судна, маклер не утаил и причин его продажи.
Строила яхту фирма Шау, Тернер и Бангэм в Ливерпуле два года тому назад по заказу одного богатого баронета, страдавшего сплином. Путешествий она проделала всего два: в Капскую землю и на Ближний Восток. Плавание по морю не спасло баронета от сплина; тогда от яхты он обратился к другому, также чисто английскому средству – к веревке, которая и избавила его от тягостного мизантропического существования на земле. Повесился он на рее своей яхты, в самый день ее возвращения из плавания на Брайтонский рейд, удаливши предварительно весь экипаж.
Идея чисто британская.
Случилось это за месяц до описываемых событий. Наследники очень обрадовались, а яхту тотчас же назначили на продажу.
Андре были чужды суеверия. В тот же день он взял в Диеппе место на пароходе до Ньюгэвена, из Ньюгэвена проехал по ближней дороге в Брайтон, поспешил на яхту, тщательно ее осмотрел, сторговался и тут же уплатил за нее наличными деньгами.
Наняв лоцмана с четырьмя матросами, чтобы довести яхту до Гавра, Андре исполнил нужные формальности, наскоро купил кое-какой провизии и поплыл обратно к нормандскому берегу. Через восемь часов он был уже в Гавре. За этот короткий переезд Андре убедился, что сделал удачную покупку.
«Увеселительная яхта». При этих словах читатель, вероятно, представляет что-то непрочное, несолидное, рассчитанное только на красоту и скорость, а не на прочность и силу. Вовсе нет. Это далеко не всегда так. Что же касается яхты, приобретенной Андре, то выстроена она особенно основательно. По виду она напоминала трехмачтовую шхуну с прямыми парусами на бизань-мачте и с косыми латинскими на гроте и на фоке. Длина кузова была пятьдесят метров, водоизмещение пятьсот сорок тонн. Машина была в семьдесят две условных лошадиных силы и позволяла яхте развивать скорость до десяти с половиной узлов. Угольные камеры вмещали в себе восемьдесят пять тонн угля при расходе около четырех тонн в день.
Из сохранившегося судового дневника следовало, что ходила яхта, в среднем, со скоростью восьми с половиной узлов, другими словами, делала от пятнадцати до шестнадцати миль в час.
Таким образом, купленная яхта была судном прочным и мощным, рассчитанная на плавание и в океанах, со всеми сопутствующими морскими опасностями.
Андре оставил за яхтой то имя, которое дал ей англичанин-меланхолик, хотя непосвященному оно не говорило ни о чем. Называлась она по-английски «Блю-Бок», что значит «Голубая Антилопа». Эта антилопа, по-ученому antilope caeruloea, водится в Южной Африке, на Капе, и как дичь очень ценится местными жителями. К судну, купленному для охотничьей экспедиции, такое название подходило как нельзя больше. Написано оно было голубыми буквами по золотому полю на доске, прибитой у кормы, а спереди яхты красовалось четкое изображение грациозного животного. При данных обстоятельствах это был очень подходящий символ.
Машина и оснастка яхты были в хорошем состоянии. Требовался лишь незначительный ремонт; и если бы не внутренние переделки для устройства семи новых спален для пассажиров, то новому судовладельцу не о чем было бы и заботиться. Не будучи моряком по профессии, Андре обладал довольно обширными познаниями в мореплавании. Он их приобрел во время своих морских путешествий. Другие пассажиры обыкновенно на корабле спят, едят, пьют, играют в карты, не зная, как убить время; Андре, напротив, пользовался каждой свободной минутой для того, чтобы изучать техническую и практическую стороны мореходства. Хотя он и не имел звания капитана, но на своей увеселительной яхте мог быть полным хозяином. К себе он взял в помощники опытного шкипера дальнего плавания, чтобы тот вел корабль указанным курсом, не вмешиваясь в главное руководство экспедицией. Еще недавно это было недопустимо и яхтой должен был управлять ответственный патентованный капитан, но незадолго перед тем вышло распоряжение, в котором для приватных увеселительных яхт устанавливался целый ряд исключений из общего устава торгового мореплавания.
Фрике́ выполнил порученное ему дело очень удачно и в полном соответствии с указаниями. Он подобрал образцовый экипаж из бретонцев-матросов, которые были в восторге, что поедут на таком корабле, где не будет товаров, с погрузкой и выгрузкой которых приходится обыкновенно возиться. Фрике́ к назначенному дню привез их в Гавр и представил Андре Бреванну. Тот сейчас же допустил их на борт.
Новоприбывших моряков обуяла страсть к чистоте. Они принялись мыть, чистить и скрести корабль внутри и снаружи, от киля до верхушки мачт. Реи, паруса, канаты, все снасти были ими внимательно осмотрены и старательно исправлены, все пазы заново проконопачены; словом, яхта была отделана как бы заново.
Началась заготовка провизии. Угольные камеры и водоемы для пресной воды были заполнены так же, как кладовые и камбуз.
Так как яхте предстояло посетить места не совсем надежные, то Андре благоразумно заменил имевшиеся на ней две маленькие сигнальные пушечки одним настоящим артиллерийским орудием четырнадцатисантиметрового калибра на вращающемся станке. Большую паровую шлюпку вооружили картечницей Норденфельда; такими картечницами панцирные суда отбиваются от миноносок. Малайские острова так и кишат пиратами. Они легко могли соблазниться «Антилопой». Вооружиться на всякий случай было необходимо. Мудрая пословица гласит: «Si vis pacem, para bellum»[7].
Незаметно прошло время среди этих хлопот. Андре был так уверен в своих друзьях, что даже не писал им более. Зачем? Подробное наставление им было своевременно послано, они наверняка успели запастись всем необходимым. Андре не сомневался, что они явятся в срок.
И вот срок наступил. Еще несколько часов – и яхта выйдет в море. В последний момент яхта приняла на борт и живность: баранов, свиней, кроликов, кур, уток, гусей, индюшек. Их разместили по стойлам и клеткам, и там они громко протестовали против насилия, кто как умел: блеяньем, хрюканьем, клохтаньем, кудахтаньем, покуда морская болезнь не заставила их поневоле замолчать.
Восемь часов утра. Завтра в этот час на яхте взовьется флаг отплытия. Из трубы повалит дым. Все будет готово.
Андре встал с рассветом и наскоро проглотил чашку чая, просматривая бортовые бумаги. Он ждал почты. Последней почты перед отплытием. В дверь постучали. Вошел почтальон.
– Что это? Заказные письма? – удивился Андре.
– Несколько пакетов со вложением, – отвечал почтальон, доставая из сумки пачку пакетов и внимательно просматривая надписи на них. – Вот, извольте: всего – семь.
Фрике́ подобрал образцовый экипаж.
– Странно! – прошептал Андре, расписываясь в получении. – Очень странно!
Почтальону он щедро дал на чай, и тот ушел сияющий.
Пакеты лежали перед ним, тяжелые, толстые, каждый с пятью печатями. Андре смотрел на них с какой-то нерешительностью.
– Ясно, что от них. Неужели в последнюю минуту все струсили? Вот будет комедия. Ну, посмотрим.
Он распечатал первый попавшийся под руку пакет. В нем оказались банковские билеты – целая пачка – и коротенькая записка:
«Милый друг!
Человек предполагает, а случай располагает. Два месяца назад я был свободен. Теперь нет.
Через две недели моя свадьба. Комментарии излишни. Только это одно и мешает мне поехать с вами. Надеюсь, причина уважительная.
Впрочем, у Вас и без меня достаточно приятная компания, так что Вы и не ощутите моего отсутствия. Потерял лишь я один.
Сердечно преданный Вам А. Д.»«P. S. Из-за меня Вы все-таки вошли в лишние расходы. Считаю своим долгом возместить свою долю издержек. Прилагаю двенадцать тысяч франков. Довольно ли этого?»
Андре расхохотался.
– Так! Вот он женится и потому не едет, а Барбантон уезжает, чтобы расстаться с женой. Одно другого стоит. Ну-ка, что еще мне пишут.
«Милый друг!
Я очень люблю охоту на уток – и поплатился за это. Прошлой зимой я чересчур много бродил по болотам и схватил острый ревматизм злейшей формы, так что лежу теперь в постели и едва ли скоро встану. Это обстоятельство исключает для меня всякую возможность ехать с Вами. Если бы меня можно было провезти по железной дороге до Гавра, я бы приехал к Вам, несмотря ни на что. Но я сейчас без рук и без ног и не могу двинуться. Итак, поезжайте без меня, а я Вам желаю счастливого пути. Прилагаю двенадцать тысяч франков, исчисляя этой суммой мою долю в сделанных Вами расходах. Если нужно больше – уведомьте. Я вышлю.
Не забывайте меня и знайте, что я рвусь к Вам всей душой.
Г. Б.»– Утки придуманы довольно удачно, – рассмеялся Андре. – Будем читать дальше. Очень интересная сегодня почта. Фрике́ останется доволен. Он охотник посмеяться.
«Мой милый Андре!
Faute d'un moine…[8] Вы знаете эту пословицу? Так вот, не сердитесь, что нарушаю слово: ей-богу, не виноват. Обанкротились две фирмы, с которыми у меня дела. Я теряю половину моего состояния. Усиленно хлопочу, чтобы спасти и упрочить оставшуюся половину и потому никак не могу уехать из Парижа: мое присутствие там необходимо. Вы уяснили себе, надеюсь, полную невозможность для меня поехать с Вами. Передайте мои извинения нашим общим друзьям и верьте моему всегдашнему искреннему расположению.
Ваш Э. Л.»«P. S. Довольно ли будет двенадцати тысяч франков для покрытия моей доли издержек?»
– Бедненький! Наполовину разорен! – опять засмеялся Андре. – Но ведь путешествие дало бы ему прекрасный случай сэкономить. Пойдем дальше. Как! Опять начинается пословицей?
«Дорогой друг!
Fais ce que dois, advienne que pourra…[9] Я знаю, что упускаю единственный случай, но ехать с Вами не могу. Того, что после нашего расставания произошло, я никак не предвидел. Судите сами: депутат от моего округа неожиданно умер, и избирательные комитеты выставили мою кандидатуру. Меня принуждают. Я и сам не рад. Уступаю насилию. Грустно, что не увижу вместе со всеми вами тропические моря и земли, но что делать?.. Я себе уже не принадлежу.
Прилагаю несколько банковских билетов для покрытия моей доли расходов.
Преданный Вам А. Л.»Андре пожал плечами и не удержался, чтобы не сказать: «Дурак!»
Пятое письмо, со вложением сакраментальной суммы в двенадцать тысяч франков, тоже начиналось пословицей:
«Лбом стену не прошибешь. Не правда ли, дорогой Андре? Не судите меня чересчур сурово, если я не явлюсь к месту сбора. Причина ужасная и в то же время секретная. Я никак не могу!.. Не спрашивайте больше ни о чем.
Ж. Т.»– И не подумаю спрашивать. Очень нужно! Замечу только, что мой друг Ж. Т. даже «утки» не в силах был выдумать… Ничего, для коллекции сойдет и это.
Андре распечатал шестое письмо.
– Они задушили меня пословицами! – вскричал он. Действительно, автор начал свое письмо так:
«Правда не всегда выглядит правдоподобно. Дорогой Андре, когда я уговаривался с Вами насчет путешествия, я совершенно забыл, что мне в будущем марте нужно явиться на двухнедельный сбор запасных. Это глупо, но факт. И отсрочки нельзя попросить: мне уже давали ее в прошлом году.
Вы не можете себе представить, как мне досадно и обидно упустить такой исключительный случай для необычайного путешествия, но что же делать? Приходится выбирать между дезертирством у Вас и дезертирством на военной службе. Военное начальство у нас не шутит, поэтому выбираю первое. Поверьте мне – я искренне огорчен.
Преданный Вам Ж. Б.»– Час от часу не легче… Посмотрим, какую пословицу подобрал седьмой и последний.
«Дорогой Андре!
Есть русская пословица: „Не хвались, идучи на рать…“ Да, я чувствую, что слишком много на себя взял в то утро. За завтраком у Вас в усадьбе, после выпитых бургонских вин, белых и красных, я был очень храбр, даже чересчур храбр, а потом опомнился и много раз бранил себя за излишнюю пылкость. До последней минуты я не решался Вам писать, все надеялся, не вернется ли ко мне мой героический запал. Но он не вернулся. Нет, дорогой Андре, я не создан для путешествий. Со стыдом сознаюсь, что бюргерское прозябание мне больше по душе, чем все Ваши приключения. Я люблю основательно поесть, выпить, поспать и при этом как можно меньше поработать. Излишнее волнение дурно сказывается на моем желудке, а чрезмерная усталость вызывает у меня бессонницу. Таков не я один, таково громадное большинство, но только другие не решаются сознаться открыто, а я сознаюсь. Оцените же мою откровенность и, когда отправитесь в свое интересное путешествие, не поминайте меня лихом. Я же предпочитаю путешествовать… при помощи книг.
Вы поедете не один, а с нашими друзьями… если и их в последнюю минуту тоже не покинет храбрость, как покинула меня. В этом, по-моему, не будет ничего неожиданного; меня удивит скорее обратное.
Позвольте мне вознаградить Вас двенадцатью тысячами Франков за понесенные расходы и засвидетельствовать Вам мою искреннюю симпатию. Я тоже путешественник, но только комнатный. Я Вами восхищаюсь, но не намерен Вам следовать.
Ф. А.»– По-моему, так гораздо лучше. Этот, по крайней мере, хоть не врет.
Вошел Фрике́.
– Вот возьми и прочти, – сказал Андре, указывая на пачку писем.
– Это что? От наших будущих спутников?
– У нас нет никаких спутников. Нас только трое.
– Не может быть! Неужели все сдрейфили?
– Вот именно так, как ты говоришь.
– Когда же мы едем?
– Завтра непременно. Мы ничем не связаны и всем обеспечены, мы можем смело идти вперед без всякого позерства и бахвальства, твердо и непоколебимо.
– Я даже рад, что с нами нет лишнего народа, и да здравствуют приключения! Вперед – без страха и сомнений! Мы люди закаленные, а на нашем корабле осталась веревка повешенного. Это залог удачи. Я уверен в успехе!
Глава VI
Как познакомились между собой трое наших путешественников. – Героизм парижского гамена. – Жертвы собственного благородства. В плену у людоедов. – Канонизация жандарма. – Воин, бывший у дикарей божеством, может быть очень несчастным в супружестве. – Приключения парижского гамена в Австралии. – Возвращение в Париж. – Фрике́ бросает все и едет с Андре. – Слишком много комфорта. – Последнее слово о дезертирах. – Современное вооружение охотника.
На другой день, пользуясь утренним отливом, «Голубая Антилопа» вышла в море.
Она шла неведомо куда и увозила трех путешественников. Пора, однако, прояснить читателю, каким образом познакомились они между собою, а то читатель уже наверняка удивляется: с чего могла появиться между ними близкая дружба. Действительно: миллионер Андре Бреванн, парижский гамен Виктор Гюйон и отставной жандармский унтер Филибер Барбантон… Союз довольно странный.
В одном из своих романов[10] я уже описывал, как Фрике́ пустился в кругосветное путешествие, не имея на то никаких средств, кроме железного здоровья, молодости, силы и смелости. Вот во время этого путешествия и сблизились между собой эти трое.
Андре в то время управлял в Аданлинанланго, в Экваториальной Африке, большой факторией своего дяди, богатого гаврского арматора[11]. Однажды он возвращался из поездки во Францию и ехал в казенной паровой шлюпке по реке Огуэ, на берегу которой находилась фактория. Шлюпка была выслана на поиски военно-морского врача, которого выкрали прибрежные дикари, людоеды из племени осиебов. Они напали на шлюпку и овладели бы ею непременно, если бы не одно неожиданное обстоятельство.
Экипаж шлюпки уже готов был ринуться на пироги дикарей и прорвать их линию, как вдруг винт его запутался в лианах и перестал действовать. Французам грозила гибель. Вдруг молоденький кочегар выскакивает из лодки и ныряет несколько раз в воду, стараясь высвободить винт, – и это ему удается. С лодки тем временем поддерживают адский ружейный огонь, чтобы удержать дикарей на почтительном расстоянии.
Наконец шлюпка может плыть дальше. Кочегару кидают канат, чтобы помочь взобраться на борт. Но в эту минуту осколок пироги, разбитой картечью, попадает ему в голову и тяжело ранит. Кочегар идет ко дну.
Тогда Андре прыгает в воду и бросается юноше на помощь… К несчастью, шлюпка в это время делала поворот. Ее подхватило быстрым течением и отнесло далеко от обоих тонущих.
Они плывут к берегу. Доплывают и попадают в плен к людоедам.
Кочегар был не кто иной, как Фрике́, совершавший свое кругосветное путешествие. Таким-то образом он и познакомился с Андре – в африканской реке, между пастями крокодилов и челюстями людоедов. Немудрено, что знакомство сразу же переросло в очень близкое.
Нужно ли вновь описывать, как они жили в плену у людоедов, как их там откармливали, чтобы потом съесть; рассказывать об их побеге и о том, что им довелось испытать в африканской пустыне? Нужно ли повторять о том, что Фрике́, расставшись с Андре, угодил в лапы пиратов, которые увезли его в Аргентину, что он опять бежал и на этот раз попал в плен к краснокожим, вновь спасся, самым оригинальным способом пересек Кордильеры и, наконец, воссоединился с друзьями в Вальпараисо.
Вместе пустились они в плавание через океан и на австралийском берегу снова угодили к людоедам. Их уже собирались насадить на вертел, изжарить и съесть под гарниром из овощей, как вдруг раздался властный окрик:
– Стой!.. Именем закона!..
Появилась высокая фигура в полной жандармской форме; а так как все это происходило вечером, то неясный свет костра придал ей колоссальные размеры.
То был Онезим-Филибер Барбантон, служивший в Новой Каледонии жандармом, вышедший в отставку и на пути во Францию потерпевший кораблекрушение.
Итак, Барбантон выхватил саблю и объявил остолбеневшим дикарям о том, что в случае неповиновения разгонит «незаконное сборище» силой. Запнувшись обо что-то впопыхах, он упал, тотчас же вскочил и поднял свалившуюся с головы треуголку. Надевая ее опять, он сделал воинственный жест и повторил:
– Ну же, расходитесь, а не то плохо вам будет!
Дикарям, не понимавшим по-французски, послышалось, будто высокий человек произнес слово «табу». Решив, что он наложил «табу» на свою шляпу, они разом пали все ниц, подобострастно восклицая: «Табу! Табу!»
Статус священности и неприкосновенности переходил со шляпы на ее владельца, и в глазах дикарей он таким образом превращался в божество. Так, благодаря Барбантону, чудом спаслись Андре и Фрике́. Разумеется, они подружились.
Вернувшись на родину, отставной жандарм снял военную форму и открыл в Париже табачную лавочку, получив на нее права от казначейства в качестве награды за долгую службу в придачу к пенсии.
Увы! Барбантон, достаточно поломавший косточки на трудной службе в колонии, не обрел и на родине желанного покоя.
Мы уже видели, как его жена, урожденная Элодия Лера́, превратила его домашний очаг в преисподнюю. Постоянная, утонченная и злобная тирания измучила бравого жандармского унтера до такой степени, что он с сожалением вспоминал время, когда находился в обществе людоедов-канаков.
Дикари разом пали все ниц, подобострастно восклицая: «Табу! Табу!»
Тем временем Андре и Фрике́ вновь отправились в путешествия, на этот раз по Океании[12]. Цель – учреждение большого торгово-земледельческого предприятия на Суматре, обещавшего огромные барыши. Но обстоятельства сложились чересчур неблагоприятно. Им пришлось уехать с Суматры, после чего они пережили целый ряд удивительных приключений, в результате которых парижскому гамену Фрике́ довелось даже двадцать четыре часа побыть в роли султана Борнео.
Вернулись они домой ни с чем, обогатившись лишь надеждами на лучшее будущее и приобретенным опытом.
Тут подоспело громадное состояние, доставшееся Андре Бреванну после смерти дяди-миллионера. Первым делом наследника было устроить Фрике́, оградив его от материальной нужды. Но Фрике́ не пошел ни на какие уговоры, как ни старался щадить его самолюбие Андре Бреванн. Он не желал «примазываться к чужому богатству», решив зарабатывать на жизнь сам.