Жемчужина дракона

Глава 3

В полумраке зала каждое его движение казалось чем-то сродни танцу. Выверенное, отточенное и в то же время пластичное, наполненное необъяснимой силой и грацией. Меч в руке казался продолжением его самого, неотъемлемой частью единого целого. Сейчас, когда ночь накрыла плотным покрывалом из облаков и дождя Мидорэ, единственное, чего хотел Китарэ, – это найти точку опоры, равновесия. Привести в порядок мысли. Дать необходимую нагрузку телу и спокойствие разуму. Порой ему казалось, что он бежит куда-то, не разбирая дороги и не понимая, к чему в итоге придет. Постоянная борьба с гневом и яростью сводила с ума. Увечная душа давала о себе знать. Как бы сильно он ни пытался себя контролировать, с каждым годом становилось только хуже. Он забыл, когда в последний раз смеялся, что значит просто отдыхать, наслаждаться чем-то… Но хуже всего были провалы в памяти, припадки, потеря сознания. Пока это происходило изредка и некритично для обычного человека. Но не для будущего правителя – того, кому предстоит обуздать дракона и собрать Нить из двенадцати драконов.

Каждый император выбирает двенадцать эвейев, которые замыкают круг жизни, баланса силы, магии и природы. С тех пор как погиб отец, империя замерла в нерешительности. Любой неловкий шаг может стать причиной катастрофы. Разорванная Нить нестабильна. Да, жемчужины его отца все еще удерживают баланс, но насколько их хватит? Он не знал. Никто не знал. Если бы только он мог вспомнить, что с ним произошло пятнадцать оборотов тому назад! Для чего он шагнул за Полотно и искалечил себя, черпнув силы в том возрасте, когда плата за это слишком высока. Возможно, он пытался спасти отца? Себя? Почему он ничего не помнит? Его воспоминания словно обрываются на том самом дне, когда они с отцом отправляются в путешествие на север, и появляются вновь в тот день, когда ничего уже не изменить.

Тогда он пришел в себя уже с волосами цвета первого снега. Такие же были у его отца, а это могло значить лишь то, что он пересек невидимую грань между их миром и миром духов, черпнул силы у своего отражения и вернулся назад уже иным, отдав часть себя за мнимое могущество. Что могло толкнуть его на тот путь? Вопросы, ответы на которые могли бы ему помочь. Он не знал. Но… Невольно споткнувшись на отработанном движении, он замер. Возможно, есть тот, у кого найдутся ответы. Сама мысль об этом разбила вдребезги гладь мнимого спокойствия. Гнев огненной волной прокатился по его телу, заставляя с силой сжать меч.

– Ситан, – громче, чем следовало, позвал он пожилого слугу.

Дверь в зал приоткрылась, и на пороге возник уже немолодой мужчина-эвей. Слишком слабый, чтобы быть кем-то иным в услужении при храме, чем слугой. Его форменное темно-синее кимоно, как и небольшая темная шапочка на макушке, свидетельствовало о его положении. Мужчина тут же низко поклонился и не спешил выпрямиться, ожидая дальнейших указаний.

– Эвей дома Игнэ, что прибыл сегодня, где он? – холодно поинтересовался молодой мужчина, бережно убирая меч в ножны, что лежали на одном из стеллажей вдоль стены.

– Всякий пришедший просить дозволения войти в храм более не подвластен ни своим желаниям, ни иной воле до того момента, как двери будут открыты или будет объявлено о том, что они не откроются никогда. Он ждет там, где и следует, ис, – монотонно отозвался слуга, стараясь не допустить в голосе неположенных его статусу эмоций.

Но Китарэ не был бы наследником рода Аурус, не почувствуй он нотки гнева и отвращения. И, как это ни странно, он был благодарен, что слуга его отца, а теперь и его, разделяет с ним одни и те же эмоции.

– Помоги мне одеться, Ситан, наш гость достаточно ждал, – сказал Китарэ, надеясь, что, возможно, он не убьет этого эвейя прежде, чем тот успеет хоть чем-то быть ему полезен.

За всю свою жизнь я видела лишь трех «воплощенных душ драконов», или, как нас принято называть, эвейев. Считается, что эвей имеет в этом мире тело человека, а в мире за Полотном его душа парит в образе дракона. Когда подходит срок, если тело достаточно сильно и подготовлено, дракон может соединиться с тем, кто является его отражением, чтобы соблюсти баланс в этом и ином мирах. Не знаю, насколько все это правда, но Дорэй в свое время не смогла установить достаточно плотную связь. Мои кузены пока не смогли, и неизвестно, смогут ли. Так что, говоря о том, что я видела трех, я могу смело сказать, что не видела ни одного. Потому, стоило воротам распахнуться, я не знала, чего ожидать. От огня, что пел в крови Дорэй, мне всегда было не по себе. Я побаивалась себе подобных, опасаясь того, как мое тело и разум отреагируют на силу, которой обладали полноценные эвейи.

А еще в тот момент, когда огромные ворота из темного дерева все же приоткрылись, я поняла, что совершенно неважно, кто оттуда выйдет. Встречать его я буду уже на коленях.

Все происходящее вдруг показалось мне сном. Мне казалось, что все это я наблюдаю со стороны. Ко мне приближался высокий мужчина в кимоно цвета ночи и серебра. Из-за ливня и усталости я не могла разглядеть вышитый на нем узор. Но мне казалось, что тяжелые капли непрекращающегося дождя не касаются его светлых волос, лица и тела, а словно падают на невидимый мне полог и рассеиваются серебристыми брызгами. Он ступал твердо. Весь вид его говорил о силе и уверенности. Точеные черты лица из-за холодности его взгляда казались высокомерными, темные брови вразлет и светло-голубые глаза, точно два самых настоящих осколка льда…

На миг мне показалось, что прямо на меня надвигается нечто неотвратимое, против чего мне не выстоять ни за что и никогда; голова слегка закружилась, а сердце по непонятным мне причинам вдруг сковал болезненный обруч. Стало тяжело дышать. С силой сжав кулаки, я приказала себе стоять во что бы то ни стало. Если я упаду, это будет просто позор тысячелетия. Конечно, мне следовало склониться в приветствии, выразить почтение, но я уже не чувствовала ног. Я не могла доверять собственному телу.

Мужчина остановился прямо напротив. На вид он был немногим старше меня, но я знала, как обманчива природа эвейев: по внешности не определить возраста. Он смерил меня пристальным взглядом. Его темная бровь изогнулась, а губ коснулась презрительная усмешка.

– Как во сне, – пробормотал он, усмехнувшись. – Жалкий, грязный и неотесанный наследник дома Игнэ. Знал бы, вышел пораньше, чтобы насладиться зрелищем.

И только в этот момент в моем глупом мозгу промелькнула первая умная, но запоздалая мысль: «Дура, это же будущий правитель! Поклонись! Умри, но преклони колени!»

На колени я просто упала, чувствуя, как ледяная жижа проникает сквозь плотную ткань брюк, и стараясь не думать о том, как жалко буду выглядеть, когда придет пора подняться. Сложив руки перед собой, я склонилась в поклоне, которым должно любому эвейю, впервые увидевшему наследника, приветствовать его.

На севере все совсем иначе. Это в Мидорэ царят традиции и правила. Я не знаю, как было до того, как мой отец совершил то, с чем нам всем теперь приходится жить, но в моих краях не принято кланяться, следовать нормам этикета и традициям просто потому, что у всех есть задача поважнее – выжить. Пережить зиму, обеспечить себя и семью едой, найти способ существовать достойно. Все, что я знаю об этикете, – это то, что заставила меня прочитать Дорэй. К слову сказать, о том, что надо низко поклониться, я знала, но что делать дальше – понятия не имела. В голове не укладывалось, что передо мной наследник. То, с каким презрением он говорил, меня не тревожило. Во-первых, я привыкла к косым взглядам и злым словам, а во-вторых, я бы тоже ненавидела себя, если бы оказалась на его месте.

– Вспомнил свое место? Отрадно. Надеюсь, впредь не забудешь. То, что я дозволяю тебе переступить порог храма Двенадцати Парящих драконов, вовсе не делает тебя равным остальным. Не забывай, где твое место, сын предателя!

Я бы, наверное, пропустила мимо ушей всю его тираду, поскольку ничего нового или особенно оскорбительного он мне не сказал, но последние слова меня несколько озадачили. Сын?

С другой стороны, все равно вряд ли мы еще раз пересечемся. Доказывать, что я немного не того пола, не было ни сил, ни желания. Скорее бы уже доползти хоть куда-нибудь, где достаточно сухо и тепло. Я ужасно устала и хотела спать. А самое отвратное, я точно знала: стоит мне уснуть и разуму немного отдохнуть, как тело опять скрутят судороги. Поврежденное тело обязательно отомстит этой ночью.

На некоторое время воцарилось молчание. Холодные капли дождя продолжали мерно колотить по спине. Но холод вдруг стал превращаться в тепло, а странное онемение охватило все тело. Все же было ошибкой так рьяно кланяться. Голова, почувствовав опору, вдруг стала тяжелой, глаза закрылись сами собой. Я поняла, что задремала, лишь когда услышала резкий голос.

– Отвратительное зрелище! – Слова прозвучали так, словно наследник совсем не царственно сплюнул. – Можешь войти, – добавил он, а я лишь услышала, как его удаляющиеся шаги тонут в звуках дождя.

Набрав побольше воздуха в грудь, с силой заставила себя привстать, чтобы увидеть, как широкая спина наследника скрывается в открытых воротах. Я поняла, что должна встать на ноги и войти, пока ворота вновь не закрылись. Подняться я смогла лишь с шестой или седьмой попытки. Кое-как подобрав свои вещи, я попыталась сделать шаг. Ногу тут же свело, и я едва не упала в грязь лицом. Лишь чудом удержав равновесие, я предприняла очередную попытку. Сильно хромая, точно пьяный вдрызг забулдыга, я проковыляла к воротам и, лишь переступив заветный порог, поняла, что совершенно не представляю, куда двигаться дальше. Ночь и ливень укрыли территорию храма непроницаемым покрывалом тьмы.

– Идите за мной, – раздался неприятный скрипучий голос, и я невольно вздрогнула, совершенно не ожидая, что кто-то меня ждет.

Это был мужчина преклонных лет. В руке он сжимал странную палку, на которую было насажено полотно. Оно хоть как-то защищало его от дождя. Я не успела толком разглядеть старика, как он тут же пошел вперед. Говорить было не о чем. Спрашивать, куда мы идем, я не собиралась. Не думаю, что ему хотелось находиться на улице дольше необходимого, потому я просто поплелась следом. Когда все страшное из того, чего обычно боятся, с тобой уже произошло, приходит осознание: единственное, чего ты не сможешь пережить, – это смерть. Наверное, это самое полезное знание, которое подарила мне моя странная жизнь.

Не знаю, сколько и где мы шли. Мне кажется, я уже пребывала где-то на грани беспамятства, когда мы наконец вошли в здание. Единственное, что смогла для себя отметить, – это то, что тут тепло и сухо. Откуда-то сверху лился приглушенный свет, что позволяло различать стены и пол. Мужчина отряхнулся, точно промокший воробей, что-то повернул на рукояти палки, и полотно вдруг сложилось.

С каждым шагом моргать, осознавать происходящее, переставлять ноги становилось тяжелее. Когда же мы свернули в очередной коридор и стали подниматься по широкой лестнице, я и вовсе прокляла все на свете. Из этого остатка пути я запомнила только подъем по лестнице и путешествие по невероятно длинному коридору, когда старик наконец-то остановился и с гаденькой улыбкой сказал:

– Покои для вас.

Он сунул мне в руки ключ и, не дожидаясь ответа, засеменил прочь.

– Наконец-то, – тяжело вздохнула я и, вставив ключ в скважину, легко открыла дверь.

Почему этот мужчина так гадко улыбался, я не поняла. На самом деле не хотелось сейчас об этом и думать. Стоило мне войти, комната наполнилась чуть приглушенным сиянием, позволяя различать предметы и обстановку внутри. Мысль о том, что у меня теперь будет магическое освещение, наполнила мое сердце радостью, немного приободрив и отодвинув на второй план все мои невзгоды. О таком я только читала и никогда прежде не видела!

Комната оказалась выше всех похвал. Больше той, в которой я жила дома. Здесь было несколько чистых одеял и подушка, так что можно было с комфортом спать на полу! Небольшой столик для письма и письменные принадлежности! Большое окно! И даже шкаф! Вся мебель добротная, совсем не похожая на старые сундуки, что прежде выделяла мне Дорэй для хранения вещей и занятий письмом.

Машинально опустив вещи на пол, я восхищенно осматривала место, в котором мне предстояло прожить следующие пол-оборота. Вот уж не ожидала, что буду жить в такой роскоши! А когда заметила еще одну дверь, за которой оказались моя личная уборная и ванная комната, я решила, что будь что будет, но я должна получить хоть немного удовольствия от проживания тут! У меня даже мысли не возникло, что для наследницы такого рода, как Игнэ, получить в пользование подобную комнату – оскорбление. Для меня она была прекрасной: чистая, теплая, с почти новой мебелью, местом для купания, с возможностью читать даже ночью.

– Может, я уже сплю? – счастливо улыбнулась я.

Дрожащими пальцами мне не сразу удалось расстегнуть замочки на своей одежде, чтобы вылезти из нее. Наверное, случись со мной дома такая история, я бы просто упала на свою постель как есть, но рядом с воплощением своей мечты – новыми белоснежными одеялами – я просто не могла так поступить.

– Буду мыться, – решила я.

На освоение купальни ушло не много времени. Все же я пользовалась чем-то подобным дома, только в моем распоряжении были общественные купальни, но способы подачи воды в бадью я знала. Я нашла на одной из полочек в ванной камень то джи, который использовался для нагрева воды в основном в богатых семьях. На севере говорили, что эти камни добывают возле пяти великих спящих вулканов и они умеют хранить тепло своих родителей долгие годы. Они не обжигают руки и тело, но нагревают воду. Я знала об их существовании лишь потому, что у Дорэй и ее детей были такие. И когда я была ребенком, старая Тильда показывала мне их. Долго не раздумывая, я опустила камень в уже полную бадью, а следом залезла и сама.

На самом деле процесс омовения всегда был для меня малоприятной процедурой. В основном потому, что это были общие купальни. Хоть я и привыкла воспринимать себя как просто существо без пола и тела, стараясь не зацикливаться на своем уродстве, мне все равно было неприятно, когда кто-то видел мои шрамы. Повреждена была вся левая сторона: нога, рука, бок, шея. Лицо задело не так сильно, шрамы на шее тянули кожу, из-за чего уголок рта был немного опущен, и создавалось впечатление, что я «всегда замышляю что-то гадостное или насмехаюсь над окружающими» – так однажды обозначил мою гримасу Рэби. Как бы я ни отрицала этого, на самом деле я стеснялась себя. Мне казалось, что, когда люди видят мои несовершенства, я становлюсь жалкой и слабой в их глазах. Это было отвратительное чувство, с которым я пыталась бороться всю свою сознательную жизнь, просто потому что и сама знала, что такая и есть. Если с утраченными воспоминаниями я забыла бы и страх перед стихией, которая должна стать моей судьбой, все было бы гораздо проще! Мне не нужны Турийские леса и земли моего рода, но хотелось установить прочную связь с отражением своей души и стать полноценным эвейем. Так я смогла бы чувствовать себя полноценной.

Нежданное тепло расслабило уставшие за этот бесконечный день мышцы. Нога противно ныла, но, если бы не теплая вода, я бы сейчас выла и каталась по полу. Я и не заметила, как мои веки налились свинцовой тяжестью, и провалилась в тяжелый сон, больше всего напоминающий ловушку из тьмы и тишины.

Должно быть, впервые за всю свою жизнь я спала, не видя кошмаров и не чувствуя боли. Проснулась я в той же бадье. Вода все еще оставалась теплой, но кожа на пальцах сморщилась и напоминала мокрую бумагу. Тело немного затекло от неудобного положения, но в целом я чувствовала себя как нельзя лучше.

Только оказавшись в комнате и по цвету неба за окном определив, что сейчас раннее утро, я поразилась, насколько хорошо себя чувствую, несмотря на короткий сон и сильную усталость накануне. Открыв мешок с вещами, я невольно поморщилась. Все было мокрым, и уже появился затхлый запах.

– Прекрасно, – пробормотала я, выкладывая вещи на пол и не представляя, где это стирать и сушить.

На самом деле гардероб мой был довольно скудным. Вещи, что некогда принадлежали моему старшему кузену, я старалась поддерживать в чистоте и носила аккуратно, просто потому что знала: ничего нового для меня в ближайшие обороты не предвидится. Мне очень нравились красивые кимоно моей тетки и сестры, и я бы с удовольствием носила подобное, если бы… Одним словом, к чему курице красивое платье – от этого она не перестанет быть курицей. Одежда старшего брата мне подходила больше. Когда-то он носил повседневные кимоно из простой ткани непримечательных оттенков. Вот они-то смотрелись на мне так, как я того заслуживала. Мне казалось, что так я меньше привлекаю внимание. Телесные уродства на севере вызывают всего лишь любопытство окружающих, жалость с толикой пренебрежения и отвращения. В Мидорэ уродство – это позор, особенно для женщины. Тело девушки должно быть чистым и прекрасным. Конечно, это я не сама придумала, так однажды сказал Эдор, мой двоюродный брат. Из всех членов своей уцелевшей семьи я обоснованно могла ненавидеть лишь тетку. Она всегда старалась сделать мне больно, унизить, вытащить наружу мои тщательно скрываемые страхи. Эдор и Расха были не такими. Они просто не замечали меня. Для кого-то такое пренебрежение было бы оскорбительным. Мне же хотелось оставаться в их тени как можно дольше. Мы сохраняли нейтралитет, и, пока они не трогали меня, я не трогала их. Не стоит заблуждаться на мой счет, я могла быть закомплексованной, неуверенной в себе, страдающей от фобий и непонятных мне приступов удушья, но я никогда не была и не буду жертвой. Порой я могла быть жестока и вспыльчива, что, как мне кажется, естественно для огненного эвейя.

Так или иначе, мне было нечего надеть в мой первый день в храме Двенадцати. Ситуация из разряда нарочно не придумаешь.

– И что мне делать? – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотала я.

Да, вопрос «Что мне делать?» относился не только к одежде, но и к моим дальнейшим действиям. Час красного петуха уже наступил, и небо за окном покрылось багрянцем, а стало быть, совсем скоро все эвейи, что находились в стенах храма, отправятся на молитвы и занятия. А куда идти мне?

В тот самый момент, когда я уже было решила просто остаться в комнате, пока моя одежда не высохнет, в дверь легонько постучали, а под дверь просунули небольшой желтый лист бумаги. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это письмо для… «иса Игнэ».

«Ис Игнэ».

Первые строчки заставили вновь напрячься. Почему я уже второй раз слышу к себе мужское обращение?

«Час красного петуха настал, а стало быть, я уже имею дозволение потревожить ваш сон».

– Конечно, сон, как же, – буркнула я, продолжая разбирать корявый почерк.