Игры под водой

– При хороших деньгах мы все, спасибо девальвации, – усмехнулся Военный. – Особенно вот эти господа, – он снисходительно и пренебрежительно кивнул на Хоббита.

– Не все так гладко. Не все, к сожалению. Малейшее изменение в политическом раскладе, если это выйдет из-под контроля, может пребольно ударить по финансам нас всех, господа. Так что – обещайте вождю посмертную славу и живые фанфары, но держите вожжи. Иначе понесется и разнесет все в щепки.

– Держим, не волнуйтесь.

Горец, словно потягиваясь, протянул руку и поставил рюмку на столик.

– Помните же песню: ему покажешь медный грош и делай с ним, что хошь.

– И грош, и два и сотню покажите. Понастройте памятников в лавровом венке и тоге – главное, чтобы все продолжалось.

– Да не волнуйтесь вы так. Мы же тоже в деле. Крым дает нам большой козырь и звание объединителей земель русских.

– Но Новороссия – тоже русская земля, – опять ляпнул мгновенно Слесарь.

– Дружище, – выпрямил спину и посмотрел на него свысока горец. – Во-первых вас пригласили сюда без права голоса. А во-вторых, вы слишком дословно все понимаете. Уймитесь уже со своей землей.

– Я вам не дружище!

– А кто? Тебе определение «братец» – больше подходит?

– П…

Слесарь вскочил, Горца как пружиной подкинуло. Тиролец и Черчилль отреагировали, когда эти двое уже сцепились друг с другом, готовые порвать глотки.

Казак оказался между ними первым. Но тут же отлетел от толчка своего земляка.

Хозяин и Тиролец схватили их – каждый того, кто был к нему ближе. Казак встал между ними. И комнату так плотно заполнил мат, что стало нечем дышать. Даже горец изменил своей привычке выражаться вежливо.

В комнату забежали двое охранников. Тогда только хозяин поднялся из своего кресла.

– Уведите этого, – он показал на Слесаря. – Пусть остынет.

И только когда здоровяка-луганца вытолкали из комнаты, все вздохнули спокойно.

– Где вы его откопали? – раздраженно спросил Военный, почему-то оставшийся на своем месте, как и невысокие, рыхлые: Черчилль, Хоббит и изгнанник.

– Да Палыча не вовремя прихватило, – буркнул казак, все еще разгоряченный и красный.

Дышали все тяжело и часто откашливались.

Слесаря вывели в большой холл. Тут все остановились и полезли в карманы за сигаретами. Слесарь в своих карманах обнаружил только носовой платок. Охранники угостили его сигаретой и дали прикурить.

– Пожалуйста, пройдите или к себе в комнату, или за дверь. А то нас накажут, – сказал один из охранников.

– Без проблем, ребята, не хочу, чтобы вы получили из-за меня.

Слесарь поднял к груди обе ладони, показывая, что настроен мирно и повернулся уже уходить, как сзади его окрикнули:

– Костя.

Слесарь повернулся, недоумевая.

– Привет, Костян! – к нему из небольшой комнаты в коридоре шел высокий мужчина в форме охранника.

Слесарь замер на секунду.

– Никита, ты? Откуда? Как тут оказался? Как докатился до такой жизни?

Старые товарищи обнялись, смеясь.

– Да вот, катился и докатился.

– Ты же вроде в Москве жил.

– Вроде там, вроде тут.

– Понятно.

– Ты что там набедокурил?

– Да, в рожу вмазал одному гаденышу. По-нашему, по литейному. А что он думал, все проглотят? Для них мы – разменная монета. Третий сорт.

– Ладно, остынь. Иди, прими душ, легче станет. Иди, иди.

Никита все с усилием, но мягко разворачивал Костю, тот поддавался с трудом. Наконец Никита подвел своего старого друга к лестнице.

– Ну, давай, иди же. Остынешь, поймешь. Кстати, тот, кому ты припечатал, это советник президента, если что.

– Да мне похрен.

– Ладно, ладно, иди. Разгорячился тут…

Костя согласно кивнул, вздохнул, пробормотал устало:

– Так довели… – и грузно поднял ногу на ступеньку. – Я и правда пойду. Попробую все обдумать.

Костя уже быстро и раздраженно поднялся вверх по лестнице.

Купался он долго, вылил на себя, казалось, несколько бушелей ледяной воды, пока работа рассудка не замедлилась, как в старой кинохронике.

Потом он вышел из душа и крепко, до красноты, растерся полотенцем.

Вроде бы стало легче на душе. А то так сдавило, словно и правда положили камень на грудь.

Костя сел в глубокое и широкое, с красной обивкой, кресло, хотел развалиться в нем, но тут же выпрямился. Он и наедине с собой оставался таким же непоседливым. Потянувшись к столику, Костя взял с него сигареты, уже свои, российские, купленные в родном Луганске.

Думать не хотелось: зачем снова себя накручивать.

Костя закурил и откинулся назад. Кресло было удивительно спокойным, мягкость его обволакивала и баюкала. Пуская дым к низкому лепному потолку, Костя прикрыл веки, стараясь вспомнить что-нибудь приятно. Вкусный борщ или красивая женщина в его постели – как раз бы помогли ему расслабиться и успокоиться. Но в ЛНР давно уже ничего приятного не наблюдалось. Кроме пустых полуразрушенных от взрывов и бесхозности деревянных домов и вырытых окопов. По крайней мере, для него. Но кто-то неплохо устроился и в этом аду. Например, его отдаленно знакомый казак из Донецка, который и был главным инициатором того, что в последнюю секунду отправили в Черногорию его, Костю, представителем ЛНР.

Его убедили, что от этого зависит их будущее. Он будущее представлял не так.

В этом году ему исполнилось 54 года. Он застал времена СССР и ту неразбериху, в которой все погрязли после его развала. На литейном перестали платить зарплату. Виновата, конечно, была Украина. А то, что в России было то же самое, его не смущало.

Украина была виновата в развале самой стабильной страны в мире. То, что РСФСР вышла из Союза первой, или точнее, второй – опять никого не смутило.

Донбасс рванулся к России. Зачем? Он и сам плохо понимал. Вроде бы, там жилось лучше. Да, точно, но никто не задумывался, что так было только в Москве и Питере. А в глубинках, таких, как этот регион, шоколадом была намазана далеко не каждая булочка.

Просто были слухи. Откуда они шли, мало кто понимал. Но они шли, начиная с 91 года. Жители Донбасса чутко прислушивались к ним.

Лихие девяностые были на Донбассе вдвойне лихими. Нувориши девяностых, бывшие шахтеры и металлурги, шутить не умели. Кровавый передел бизнеса происходил каждые пару лет.

Большинству донбассовцев жилось плохо. И естественно, Киев виноват был во всем. И самый ярый враг для русской души – стал Бандера, человек, умерший тридцать лет назад.

Все как-то дружно забыли, что шахтеры Донбасса в 1989 году кричали, как один: «Хватит кормить Москву».

Слухи, слухи. Их, как детские самолетики из бумаги, пускала чья-то точная рука. Костя вырос и возмужал на них, что доказывает и то, что начались они задолго до девяностых годов, и до самой независимости тоже. Шахтерско-металлургический край был ими буквально напичкан. Но глотал все.

В России-матушке – было жить хорошо, в Киеве – плохо. Это уже знал каждый ребенок, ведомый мамой в детский садик и держащий в кулаке бутылочку «Агуши». Это знали школьники, особенно те, кто планировал поступать в вузы России. Кто хотел найти там работу. Кто хотел как-то улучшить свою жизнь.

В ноябре 2013 году вообще началось веселье. Из Киева приходили вести о революции. Движение Евромайдана потребовало отставки правительства и выборы Народной Рады. Кажется, Донбасс должен был быть в первых рядах этого движения. Но – не срослось, почему: много факторов. Один из которых был тот, что Янукович был выдвиженец Донецкой области.

В Киеве правоохранители открыли огонь по митингующим, погибли больше ста человек. Но украинцы были уже людьми пуганными. Это их не остановило. В итоге: правительство ушло в отставку, а Янукович просто сбежал в сопредельную страну. Почему именно в Россию? В суде задали и этот интересный вопрос, в числе других. Таких, например, как: кто стрелял в людей с крыш ближайших домов. В итоге суд признал виновными 46 сотрудников «Беркута». Януковича заочно осудили на 13 лет.

И тут Донбасс вспомнил, что, исторически, никакого отношения к Западной Украине не имел. Это опять пришло извне. Наверное, даже раньше, чем развалился Союз. Сначала это выражалось, как противостояние между Востоком республики и Западом. Запад помнил о голодоморе. Большинство жителей Востока переехали туда после него. Восток был за красных. Запад – даже не за белых. Он просто хотел, чтобы от него все отстали. Сталин собрал их в одну страну. Независимость им всем дал Ельцин. И если Запад встретил ее радостно, Восток замер в ожидании.

И вот тут появились слухи.

Их было много. Большинство мы тут перечислили. Каждый уже на месте добавлял к ним свои.

Бандера бандит, Бандера убийца. В СМИ появились ложные новости, или фейки, как говорят сейчас. Молодые люди с факелами напугали жителей Востока. И тут появился главный слух. Их хотят лишить русского языка. Они все, как один, забыли, что знают украинский, как второй родной. Но первым должен быть русский! Разумеется, Украина должна быть русскоговорящей.

И русский язык в стране стал средством политического давления.

Донбасс, как и Крым, страшно обидело то, что у русского языка хотели отнять статус регионального языка. Статус так и не отняли, хотя на мнение донбассовцев это никак не повлияло.

И они устроили настоящую Русскую Весну. В тот год был исключительно высокий урожай маков и конопли.

Люди нашли причину всех своих бед: это были бандеровцы, укропы и свидомые. Янукович оказался с ними одной крови. Движения Евромайдана стало их врагом. И те же шахтеры и металлурги, которые еще недавно кричали: долой Раду, вдруг страшно полюбили свергнутого президента. Логики в этом не было совершенно. Но они-то понимали, что на Майдане задето их святое: русский язык.

И тут в Славянск пришел господин Стрелков-Гиркин, перед этим побывавший в Крыму. Это был интересный рейд, наверное, он войдет в историю, как хорошо выполненная военная операция. Правда Стрелков задержался в Славянске не долго. Его просто смело огнем ВСУ.

Но при этом были обстреляны жилые кварталы. И цель была достигнута. Горчичное семя – посеяно и стало быстро расти.

Вот тут Костя и вступил на скользкий путь. Ему было уже под полсотни, и он был видным человеком на заводе. Но в Луганске жила его троюродная сестра, про которую он и вспоминал-то редко. А тут увидел ее имя среди погибших. Это и решило все. Он оказался среди ополченцев и выбрал себе позывной «Циклоп». Каждый день на передовой усиливал взаимные претензии.

Гибли мирные жители. Но с этой стороны окопов видели только своих. Аллея Ангелов появилась, как укор другой стороне. И Костя громко высказался на ближайшем митинге, что все эти Ангелы оставили рубцы на его сердце, то есть появилось на его сердце двести рубцов, с чем он сейчас и живет.

С тех пор у него и «родился» имидж сильного оратора.

А он продолжал воевать. Воевал честно. Если вообще два этих слова совместимы. Убивал, не думая, того, кто сидел в другом, «не нашем», окопе. Не стеснялся обирать трупы и брошенные дома. В короткие наезды домой, ночами кричал. На передовой спал крепко и редко. Все было как у всех.

И все шло по накатанной, пока главой Луганской народной республики не стал Леонид Пасечник.

Не сильно удивляйтесь, дорогие читатели. Но самый последний Первый Лорд ЛНР когда-то служил в СБУ. Да-да, совершенно верно, он был начальником подразделения по борьбе с контрабандой отдела "К" Управления СБУ в Луганской области, начальником Стахановского межрайонного отдела. Или, если сказать понятнее, отвечал за борьбу с контрабандой на украино-российской границе.

В августе 2006 года задержал партию контрабанды на КПП "Изварино" (почти на $2 млн), причем от взятки отказался, чем вызвал чувство дикого умиления у соотечественников. В марте 2007 года Пасечник был награжден президентом Ющенко медалью "За вiйськову службу в Українi" с формулировкой "за проявленную принципиальность и профессионализм при проведении операции".

А в октябре 2014 года он стал "министром госбезопасности" в ЛНР. На сколько выдержали его принципы честного служения на этом посту – не знает никто. Не исключено, что и выдержали. Бывают же люди, кто крадут только миллион, а трахают только королеву.

Противостояния Пасечника и главы ЛНР – Плотницкого началось с расследования о махинациях министра топлива, энергетики и угольной промышленности Дмитрия Лямина. Пасечник отстранил Лямина, Плотницкий отстранил Пасечника. Потом обоих восстановили. Пляски вокруг майского шеста продолжались. Обычная история позиции и оппозиции. Те, кто пришли «во власть», проворовались. А те, кто хотят их заменить, их в этом обличают. На этом держится вся демократия в Европе и Америке. Но в Донбассе все было иначе. Тут не знали полумер. Тут, если уж воровали, то областями и заводами. А если боролись с воровством, то в ход шли мины и ракеты. Лучше, конечно, кассетные.

Костя, горя праведной яростью, поддержал борца с коррупцией. Значит – оказался в окопе Пасечника. А так как он на передовой командовал артиллерийской установкой, то есть был уже небольшой начальник, и за ним хвостом двигалась та злосчастная слава оратора, он продвинулся в жизни, стал, после победы своего патрона, комбатом. Иногда, выпив, он хвастался, что Ленька предлагал ему быть министром обороны республики. Но так как трезвым он это не подтверждал, верить ему не следовало. Хотя, римляне, вроде бы, были другого мнения на этот счет.

Цель впереди была, вроде бы, благородная. Россия готова была встретить своих пасынков цветами и грантами. Костя представлял себя уже заседающим в Госдуме.

Но паспорт Российской Федерации получать не спешил. Семью он еще в 16 году отправил на Кубань, к дальней украинско-российской родне.

А оставшимся дома луганчанам было уже все равно, в какой стране они будут жить. Единственное, что их поддерживало, это ненависть к тем, кто стрелял в них с той, другой, стороны. Чтобы она не угасла, летом 2017 года заложили Аллею Ангелов и мемориал, на скорую руку сляпанный скульптором Виктором Горбулиным и архитектором Вячеславом Женеску.

Молодёжь учили сражаться и ненавидеть Украину.

Костя ненавидел, как и положено было делать тому, на кого равняется молодая смена. Россия (паспорт которой он пока не спешил получать, в отличии от его бойцов (!)) маячила во тьме далеким маяком.

Получать гражданство РФ на тех условиях было накладно. В паспорте нужна была российская прописка. Если карта не ляжет, это могло только усугубить. Вот так и жил Циклоп, в миру Константин Архипов, стараясь балансировать и, кроме спасительного плана «А», держать в голове и «Б», и весь остальной алфавит.

Про искренность его суждений знал только Бог и он сам.

Но единственным путем к его дальнейшему благополучию была Луганская непризнанная республика. Естественно, это поддерживало его патриотизм к малой родине. Большой Родиной он считал СССР.

Он сидел в своем кресле и мял вторую по счету сигарету, когда в дверь вошел казак. У них было шапочное знакомство. Но с остальными не было и этого.

– Ну и кумарь у тебя. Ты что за бузу внизу устроил, кого гупать пытался? На гаплык набиваешься? – сказал по-свойски казак, поддергивая штанины и плюхаясь во второе кресло, рядом. – Хватит народ кумарить.

Он по жизни очень активно пользовался сленгом приютившего его Донецка. Хотя не всегда к месту.

– И до чего там договорились? – спросил Костя.

– Да половина всего – порожняк.

– Что будет с нами со всеми?

Костя твердо знал, что возвращаться в Украину для него смертельно опасно. Потому как был уже года три на Миротворце.

– Как говорят в Одессе: не надо мою голову делать беременной за прекрасную жизнь. Махач продолжается, братан. Он выгодный всем.

– Ты вообще мозгами шаришь, что говоришь?

– А что? Только не нужно мне тут чигирями ходить. Будто ты там, в своем Луганске, ничего не надербанил под себя.

– Ты шаришь, что говоришь? Люди устали. Гражданские вообще уже нас матерят матерными словами. После того, что все пережили, годы не отлыгать всем нам. Когда Россия нас возьмёт! Мы же сделали все, как крымчане. Мы уже поняли, что Донбасс – жертва, отданная за русский Крым. Но почему мы должны быть жертвой!? Мы хотим жить нормально!

– Тебе это шибко надо? Ты в системе новенький, я полагаю. Скажу сейчас прописные истины. По Крыму вот что скажу: видел всё своими глазами. Изнутри. Вербовщики для войны на Украйне, – он так и сказал, выделив это «ай» ударением, – появились ещё летом тринадцатого года, я тогда на Кубани обитался. А военная техника и войска двинулись туда в декабре. Ещё до Майдана. И учения по бомбардировке авиацией и градами «неизвестных территорий» проводились ещё в двенадцатом году. Под Оренбургом и Челябинском.... Америкосы даже не поняли, каким боком их вдруг принялись обвинять.... За два дня такое количество войск в Крым не впихнуть, и это плюс к местным морпехам. И армия была развернута вдоль украинской границы ещё осенью и зимой тринадцатого-четырнадцатого. И за Майданом стоит Москва, а не Вашингтон. Москве крайне необходима была причина для агрессии. И она была ею создана. Отрежессирована от первого, до последнего акта. Правый сектор появился ниоткуда, их никто не знал… Настоящим был Сашка Белый, да ещё несколько людей из УНА-УНСО, но их убрали. Быстро и без лишнего шума… И помнишь еще по Приднестровью: если бы туда казаков не отправили – уже отпилили бы себе казачью республику. Видишь, какой нужный отток внутренней агрессии. Дело в том, что если казаки получают республику, то вся Россия разваливается сразу же, из-за местоположения Казакии. А сейчас казаков поубивали, реестром разбавили – и все как надо. Вот такие пироги и пекутся в Кремле. И процесс в самом разгаре. Так что на быстрый конец не рассчитывай.

– Что же теперь будет с нами? Что предлагаешь ты?

– Я им предложил. Ты вышел и ничего не услышал.

– Просто расскажи, на чем порешили?

– Скажу, и тебе захочется… – казак рассмеялся. – Ладно, скажу. Мы там немного помудохали. В общем, нас чутка поддерживают и дальше.

– Чутка?

– Нас бы давно взяли, братуха. Что не удалось, то не удалось. Что-то пошло не так и получилось, что получилось. Укропы в нас зубами вцепились. Главное тут, чтобы к нам тугрики продолжали идти. И мясо свежее.

– С этим все ясно. У меня вот чуйка работает – что все это продлится еще очень долго.

– Так не подвело… – казак хихикнул. – Это и многих укропов устраивает, кто побогаче и поумнее. Война, братка, она всем выгодна. Это она тем – война, а нам она, как мать родна.

Костя крепко протер лицо. Кидаться на казака ему не хотелось. И вообще ему уже ничего не хотелось.

– Ладно, Сань, ты иди. Я прилягу. Поспать хочу, что-то ночью плохо спалось перед встречей. В общем, напрасно даже летел сюда. Зря все. Я не на такое рассчитывал.

– А на что ты рассчитывал?

– Что войдем в Россию, проведем выборы. И жизнь наладится…

– А мы с тобой окажемся в Госдуме, – засмеявшись, закончил Казак. – Ну, не срослось, бывает. Будем и дальше бороться. Пока будем, как Приднестровье, непризнанной территорией. Не подфартило, братуха, бандерлоги весь кайф сломали. «Врагу не сдается наш красный Донбасс»! А кто не прыгает, те – укры, – Казак засмеялся еще громче, поднялся и направился к двери. – Отдыхай и не забивая голову. Главное, мы боремся и не по-детски ложим врага!

– Ложим, – повторил в тон Костя, тоже поднимаясь. – Ты там дверь прикрой за собой.

– Ок, – откликнулся Казак и быстро вышел в коридор.

Косте показалось, что он хлопнул дверью немного обиженно. Но это была уже не его проблема. Он и правда хотел лечь и просто заснуть. Чтобы во сне перемололись все проблемы. Обычно перемолоть их помогала выпивка, но где на острове найдешь вино-водочный магазин. А идти искать алкоголь у хозяина Косте не хотелось. Он лег на кровать поверх покрывала и положил согнутую руку на лоб, чтобы прикрыться от света, который пробивался сквозь прозрачные занавески. «Мог бы и жалюзи поставить по-современному», – подумал Костя, уходя в мир мыслей и дремотных образов.

Но крепко провалиться в мир забвения ему не удалось. Вздрогнув всем телом от образа далекого взрыва, он вернулся в настоящее, ощутил себя лежащим в той же позе на той же кровати и открыл глаза. Сна, как говорится, не было ни в одном глазу. Даже лежать уже не хотелось. Ну что за привычка появилась у него с передовой. Хоть на телефон записывай звук обстрела и спи под него.

Еще немного, и он получит посттравматический синдром в полной мере. Он уже чувствовал в себе желание, когда что-то сильно его раздражало, взять автомат и пустить очередь веером, словно он был окружен укропами.

Встав, и слегка размяв мышцы, он потянулся за пачкой, закурил и вышел из комнаты. Вспомнив, что у него в этом гадюшнике есть старый добрый знакомый, он пошел к лестнице.

Спустившись вниз, и пройдя по пустому коридору, он подошел к знакомой двери и толкнул ее. Рука уперлась в твердую преграду – заперто. Потрогав ручку для очистки совести, Костя повернулся уходить, но тут за дверью пробудилась жизнь. Щелкнул замок, и дверь распахнулась.

– Ты что ли? – Никита стоял за порогом и протирал красные глаза. – Я там прикемарил чуток, входи.

Он попятился, пропуская товарища и закрыл за ним дверь, щелкнув замком позади Кости.

Тот от неожиданности вздрогнул и обернулся.

– Чтобы не лезли никто, – пояснил Никита. – У меня законный перерыв.

– Тогда отдыхай, я пойду, – сказал Костя, наткнувшись взглядом на диван с валяющейся курткой в глубине комнаты.

– Да нет, я уже отдохнул. Вползай, поболтаем.

– Да меня расстроили сегодня. Хрень всякую наболтали. Я же говорил тебе уже.

– Это там что ли? – кивнул Никита на восточную стену, садясь на свой диван.

– Да.

– Интересно, что бы ты сказал, если бы все услышал.

– Да уж, предполагаю, – Костя плюхнулся на диван, откидываясь на его спинку так, что все под ним заскрипело.

– А если реально послушать?

– Как?

– Есть запись на камеру.

– У тебя?

– Нет. Но я знаю, где. Мне и самому интересно. Пошли?

– Там – это где? Хозяин разрешает, что ли?

– Не смеши. Я просто подобрал ключ. Хочешь посмотреть? Кстати, можно переписать, у меня чип на шестнадцать гигов. Может и сгодится в жизни.

– Ты думаешь, можно… Понял, спасибо. А нас тут не прослушивают?

– Прослушивают… Иди сюда.

Никита шагнул к столу и стулу у противоположной стены. Костя невольно подчинился и встал за спиной товарища, который присел на корточки.

– Глянь сюда. Видишь вот эту хренюшку. Я блочу фон и мой телефон и все жучки тут вне зоны доступа. Ну, хочешь посмотреть запись?

– Давай. Посмотрим, что можно сделать. А ты не боишься потерять работу?

– Эту-то. Да даром отдам, не жалко.

Никита сделал небрежный жест рукой и повернулся к двери.

– Главное, чтобы не убили еще за такое, – как-то не уверенно проговорил Костя. – Смотри, братан. Тут серьезные люди.