Один из плеяды забытых

1918 г., ноябрь, Крым

Архивная справка «Мы прибываем на территорию России для водворения порядка, для освобождения ее от власти большевиков. Поэтому сведения, распространяемые большевиками о том, что союзные войска, придя на юг России, якобы будут выбивать германцев оттуда, – ложны. Германцы, как и мы, являются не завоевателями, а защитниками права и порядка, поэтому их и наши скрывающие большевиков, подлежат полевому суду.

Мы не признаем никаких организаций в России, кроме организаций, борющихся с большевиками, добровольческой и казачьей армий и армии Учредительного собрания, ввиду чего предписываем всем организациям, имеющим оружие, передать его специально назначенным на это представителям.»

(Из обращения англо-французских интервентов «К населению Юга».)

1918 г., декабрь, Крым

«Как бы ни так», – усмехнулся Семен и скомкал старый, еще за 10 ноября, номер «Ялтинского голоса», опубликовавшего обращение. Этот циничный документ, принятый на совещании в Яссах, даже не пытался скрыть подлинное лицо «защитников права и порядка». Между строк так и сквозило стремление с помощью белогвардейцев во что бы то ни стало сохранить за собой Крым и Севастополь – эту стратегическую военно-морскую базу, этот плацдарм для захвата Украины, планируемого наступления на Москву.

Кони лениво тянули подводу по крымской степи от Симферополя к Перекопу. К счастью, деникинцы не обращали внимания на худого, как жердь, Семена, удобно примостившегося среди проезжих: видавшее виды пальтецо, побитое дорожной пылью, надвинутая на лоб темная кепка, простенький свитер с растянутым на шее воротом. Наметанный взгляд патруля сразу признавал в нем одного из многочисленных горожан, двинувшихся на поиски более сытных мест.

Ничего удивительного. Даже здесь, под щедрым солнцем юга, не хватало продовольствия. Вернее, хлеб был, но большую его часть белогвардейцы вывозили за границу в счет царских долгов, в обмен на оружие.

Архивная справка Цена пуда пшеницы на симферопольском черном рынке колеблется от 220 до 240 рублей. Фунт сливочного масла стоит 300 рублей. В Севастополе до 10 тысяч безработных. Многие рабочие семьи голодают.

Семен вспомнил последнее заседание подпольного обкома партии. Особую тревогу товарищей вызвало то, что численность оккупационных войск росла, как на дрожжах. Только в Севастополе части интервентов насчитывали уже более двадцати тысяч штыков. Три дредноута, восемь крейсеров, большое число транспортов Антанты блокировали советские берега Черного моря.

Так постепенно в оккупированном Крыму установился жестокий режим голода, насилия, террора. Не поколебало его и то, что в середине ноября вместо буржуазно-националистического правительства Сулькевича (генерала германской армии) к власти пришло «краевое правительство». Наконец-то Крым лег к ногам Крыма. Соломона Крыма – крупного феодосийского фабриканта, помещика, бывшего депутата первой Государственной думы. Именно он заполучил портфели премьер-министра и министра земледелия новоиспеченного правительства. Ориентация на англичан и французов не помешала ему дать прибежище под своим крылом эсерам, правым меньшевикам, что создавало видимость демократии.

И все же, несмотря на разгул террора, заигрывания правительства с различными политическими группировками, авторитет большевиков, ушедших в подполье, продолжал расти среди трудящихся Крыма. По поручению Центрального Комитета партии секретарь ЦК Я.М. Свердлов направил в Тавриду опытных проверенных большевиков: Ю. Гавена, Н. Островскую, Н. Миллера, Н. Пожарова и многих других. Они сумели на протяжении года сплотить вокруг коммунистов значительную часть рабочих, беднейших крестьян, организовать их на борьбу за победу в Крыму Советской власти.

Семен забросил ноги в телегу и, подложив под голову тощий заплечный мешок, лег на душистое сено. Возница–татарин молчал о чем-то своем, изредка поглядывая поверх лошадиных голов: вот-вот должен был открыться Сиваш.

«Итак, Крым позади, – констатировал про себя Семен, – но предстоит еще более трудная задача: вдоль побережья, через Николаев, пробраться в захваченную белыми Одессу…»

Правда, здесь, на Украине, каждый его шаг был предусмотрен Крымским обкомом партии. В котомке под головой – пять фунтов соли. То, что сегодня дороже золота. Ведь за деньги практически ничего не купишь. «Мэтэлыкы» гетмана Скоропадского, кайзеровские оккупационные марки, неразрезанные листы керенок, достоинством в миллионы рублей, ничего не стоили. А за фунт соли можно подрядить возницу вплоть до Одессы. На случай, если им заинтересуются белые, еще в Симферополе разработали легенду: папу, владельца мукомольни, убили большевики, а он бежит от красного террора.

– Сиваш, – обернувшись к Семену, старый татарин ткнул кнутовищем куда-то вперед.

И действительно, вдали уже виднелись свинцовые декабрьские воды Гнилого моря…

Товарищи оказались правы: сероватого цвета крупинки соли сделали свое дело – долго искать подводу не пришлось. Через несколько дней он уже был в Одессе, на явочной квартире секретаря подпольного обкома партии Елены Соколовской.

1918 г., декабрь, Одесса

…Разговор затянулся далеко за полночь. Несмотря на обилие дел, Елена Кирилловна, молодая красивая женщина с нездоровым от недосыпания цветом лица, обстоятельно расспрашивала Семена о положении в Крыму, о товарищах, о работе обкома. И тот подробно отвечал на ее вопросы. Рассказал, как был принят в партию, как в сложных условиях деникинщины вместе с товарищами готовились к проведению второго нелегального областного съезда Таврической партийной организации. Как в строгой конспирации три дня шли его заседания. Что избран новый состав обкома, в который вместе с известными большевиками–ленинцами вошли Е.Г. Богатурьянц, И.А. Назукин, М.Л. Рылова, И.М. Полонский и он, Семен Мирный.

Готовясь к решительному штурму деникинщины, коммунисты детально обсудили стратегию и тактику каждой партийной организации, необходимость согласованных действий с частями перешедшей в наступление Красной Армии. Одним из основных был вопрос об образовании после выхода из подполья Крымской Советской Республики. Ее провозглашение обещало серьезно активизировать борьбу национальных меньшинств полуострова против белогвардейцев и Антанты. Согласовать этот шаг с ЦК партии, с Наркомнацем И.В. Сталиным и был направлен съездом в Москву Семен Максимович Мирный.

Учитывая, что ему предстоит пробираться сквозь расположение частей генерала Деникина, сквозь разгул и погромы банд батьки Махно, Симона Петлюры, атамана Тютюнника, бюро обкома партии предусмотрело еще один канал связи. Если провалится Мирный, должен добраться в Центр другой член обкома – Ефим Шульман, чей путь пролег через Джанкой.

Закончив рассказ, Семен заметил на себе пристальный взгляд Соколовской:

– Связные подробно описали ваш внешний вид, – объяснила она. Но если бы не пароль – не узнала бы…

И Елена Кирилловна опустила глаза, уводя разговор подальше от нечаянного признания. Не могла же она обидеть гостя, признавшись, что вместо него ожидала встретить человека в более зрелом возрасте, с большим стажем партийной работы. Да и не имела права она не доверять молодости.

Архивная справка Елена Кирилловна Соколовская была известна под партийными псевдонимами «Елена» и «Елена Кирилловна». Воспитанная в дворянской семье, она девчушкой уехала в Петербург на Бестужевские курсы. Примкнула к одному из революционных кружков. Принимала непосредственное участие в Октябрьских событиях. Партия направила ее на подпольную работу в Киев, затем в Одессу. Секретарю подпольного обкома было двадцать четыре года.

В.В. Вересаев: «…Молодежь толпами уходила в марксизм именно потому, что он широко открывал двери личному почину и инициативе, что указывал широкое поле деятельности для всякого, кто не боялся жертв и был готов идти на них.» (Из «Литературных воспоминаний».)

Архивная справка Семен Максимович Мирный (Фридман) родился 22 декабря 1896 года в небольшом городке Грива Курляндской губернии. Отец, Максим Яковлевич Фридман, служащий лесничества, умер, когда Семену не было и пяти лет. Мать, Фрида Семеновна, работавшая страховым агентом в обществе «Россия», одна воспитывала четверых детей. Порой приходилось очень трудно. Чтобы хоть как-то помочь матери, Семен рано покинул дом. В Риге поступил в частную гимназию Ривоша. Особый интерес проявил к изучению языков. Латынь, греческий, латышский, немецкий, французский, как свидетельствовали экзамены, проведенные «под наблюдением депутатов от Рижского учебного округа», сдал хорошо, получив «право на поступление без испытаний в соответствующий класс правительственных мужских гимназий».

В 1913 году Мирный приобщается к самостоятельному труду: дает частные уроки, работает в различных конторах. Репетиторство помогает ему зарабатывать на жизнь и в Петрограде, куда переезжает в 1915 году. Учится вначале в четвертой гимназии, которую заканчивает 20 апреля 1917 года с серебряной медалью, а затем в Петроградском университете имени Петра 1.

Именно студенческая среда, критически настроенная к Временному правительству, бунтующая – определяет дальнейшую судьбу Мирного. Его маленькая комнатка на Екатерининском канале становится местом бурных дебатов молодежи вокруг событий на фронте, участившихся выступлений пролетариата.

До щепетильности скромный, тактичный, он оставил лишь скупые строки автобиографии. А потому о первом причастии его революцией известно крайне мало. В феврале 1917 г. Мирный среди демонстрантов с красным бантом на груди. В октябре – среди тех, кто штурмовал Зимний дворец. Принимает участие в аресте Временного правительства. Помните: «От Всероссийского Съезда Советов. Бывшие министры Коновалов, Кишкин, Терещенко, Малянтович, Никитин и др. арестованы Революционным Комитетом. Керенский сбежал. Предписывается всем партийным организациям принять меры для немедленного ареста Керенского и доставления его в Петроград. Всякое пособничество Керенскому будет караться, как тяжкое государственное преступление.»

З.С.Шейнис: «Его, Мирного, узкое интеллигентное лицо с очками, прикрывающими близорукие глаза, хорошо запомнил министр Щегловитов. Через некоторое время они встретятся в доме Чрезвычайной комиссии в Москве. Семен Мирный выйдет из кабинета Дзержинского и в коридоре лицом к лицу столкнется со Щегловитовым, которого ведут на допрос. «Товарищ, вы меня узнаете? – неожиданно обратился «бывший» к Семену Мирному.

«Я вам не товарищ» – ответит Мирный и они разойдутся.

Архивная справка Осенью 1918 года по рекомендации Чрезвычайной Комиссии ЦК партии направил Мирного на подпольную работу в Крым.

…Получив у Елены Кирилловны явки в Киеве, Семен вновь отправился в путь. Через Киев, Харьков в Москву.

1918 г., декабрь, под Киевом

Выйдя из теплушки на одной из узловых станций за кипятком, Семен направился к зданию вокзала. Выделив его из потока приезжих, путь преградил гайдамак:

– А ну стий! Хто такый?

– Человек.

Дыхнув сивушным перегаром, тот ухмыльнулся:

– Бачу, що нэ баба… По морди бачу – червоный…

– Ошибаетесь, пан, попробовал уладить назревший конфликт Мирный, я бегу от красных. Коммунисты расстреляли моего отца.

– За що ж цэ?

– Он был владельцем мукомольни.

– Хто цэ? – к гайдамаку подошли другие патрульные, одетые в добротные украинские свитки, шаровары, заправленные в сапоги, смушковые папахи. За плечами трехлинейки. У начальника патруля на поясе маузер: – Бильшовык?

– Кажэ, що ни…

– Ну так жыд, хиба нэ бачыш? – начальник патруля профессионально, почти без замаха, ударил Семена в живот.

Гайдамаки, расценив это как приказ, присоединились к старшему. Били методично, расчетливо, жестоко. Семен, понимая бесполезность сопротивления, пытался прикрыть руками голову, живот, но это почти не удавалось. Тело уже было сплошным сгустком боли. Изо рта стекала струйка крови.

«Убьют, гады», – пронеслось в голове и почти тотчас раздался голос начальника патруля:

– Годи, хлопци, бо мэртвого нэ розстриляеш…

Избитого, с трудом поднявшегося на ноги Семена поручили пожилому усатому гайдамаку: «В розпыл його, Мыколо…» Дуло винтовки уперлось Семену в спину, и они пошли в сторону околицы.

У железнодорожного переезда навстречу им шла молодая женщина с пронзительно черными глазами. Вдруг она приостановилась и, кутаясь в меха, пристально взглянула на Мирного:

– Паныч?!! Божечко ж мий, як вы тут опынылысь?

Семен замедлил шаг, вглядываясь близорукими глазами в лицо женщины – очки то ли разбились, то ли слетели, когда его избивали гайдамаки.

–Та нэвжэ нэ пизнаетэ мэнэ?..

Что-то неуловимо знакомое было в чертах прохожей, но он никак не мог вспомнить – кто же это?

–Цэ ж я, Фроська. Пмьятаетэ прыслугу з Екатерынынського каналу?

Господи! Из глубины памяти всплыла студенческая комнатушка в Петрограде: друзья, с которыми до хрипоты обсуждал последние политические новости и… Фроська, юная украинка откуда-то из-под Киева. Принесет выстиранное, выглаженное белье, с укором скажет: «Годи вам, паныч, над кныжкамы сыдиты. Он на вулыци як гарно – прогулялысь бы…»

Вот так встреча! Семен от неожиданности потерял дар речи. Да и что он ей мог сказать? Что вот сейчас, через несколько минут, оборвется его жизнь? Что так бездарно влип, не выполнив поручения партии? Об этом нельзя было говорить ни при каких обстоятельствах. А другие мысли просто не шли в голову.

Но Фроська рассудила по-своему, поняв, какая опасность нависла над Семеном. Она накинулась на пожилого гайдамака:

– Куды цэ ты його вэдэш?

– Прыказано в розпыл… Чы то комунист… чы то жыд… – отчего-то растерявшись, гайдамак не находил себе места.

– А ну видпусты його, кому сказала! Чы можэ нэ пизнаеш мэнэ? – и она отвесила усатому крепкую оплеуху. – Гэть звидсы!

Пожилой гайдамак, грязно выругавшись, не смея возражать Фроське, засеменил в сторону вокзала, доложить о происшедшем по инстанции. А та, не теряя времени, повела Мирного к своему дому, рассказав по пути, как вернулась из северной столицы на Украину. Как вынуждена была выйти замуж, за начальника отряда гайдамаков, который лет на сорок старше ее. Что она теперь первая пани на всю округу. И, скрывая за невеселой усмешкой прорвавшуюся наружу печаль, добавила с вызовом:

– Старый конь борозды нэ зипсуе. Протэ жыву, як королевна…

Дома Фроська спрятала Семена в чуланчик, забитый рухлядью:

– Посыдь тут, та нэ бийся – вызволю…

Вскоре, сердито грюкнув дверью, на пороге появился муж Фроськи и, не потрудившись раздеться, набросился на жену:

– Що ж цэ ты вытворяеш? На кой ляд червоного видпустыла? Чы до серця прыйшовся? – подозрительно заглянул ей в глаза.

Фроська, видимо, уже хорошо изучила мужа, а потому быстро начала собирать на стол:

–Та брэшуть всэ твои головоризы. Якый червоный?

Налив чарку до краев мутным самогоном, она демонстративно покорно поднесла ее мужу:

– Ось выпый, заспокойся. Брэшуть тоби, старому дурню, а ты вирыш, на жинку кыдаешся, – и она прижалась своей необъятной грудью к мужу.

После нескольких чарок самогона и обильной закуски, от одного запаха которой у Мирного заурчало в животе, старик разомлел. А чуть позже, убаюканный медовыми речами жены, заснул.

Вечером, под громовой храп гайдамака, Фроська вывела Семена из кладовки, сунула в руки узелок со снедью и проводила до околицы.

– Нэ знаю, Сэмэнэ, хто вы, та нэ хочу знаты. Алэ бежить з миста швыдщэ. Бо проснэться, можэ буты лыхо. А я як нэбуть выкручусь. Нэ впершэ.

Семену не оставалось ничего иного, как поблагодарить женщину за свое спасение и последовать доброму совету.

…Под решительными ударами Красной Армии деникинские войска все дальше откатывались на юг. Благополучно миновав линию фронта, Мирный предъявил красноармейцам извлеченный из-под подкладки пиджака мандат Крымского обкома партии и, забившись в теплушку воинского эшелона, въехал в Москву.

Путь был не из легких. Железнодорожный состав часто останавливался на безымянных полустанках, чтобы пополнить запас дров. Долгие часы приходилось ожидать, пока восстановят железнодорожное полотно, взорванное бандами, оставшимися от частей белогвардейцев. Давали о себе знать декабрьские морозы, недоедание. Зато впервые за последние месяцы Семен сладко, вволю выспался.

1918 г., декабрь, Москва

…Курский вокзал столицы встретил пританцовывающими на морозе толпами мешочников, направляющихся на юг, в «края хлебные». Среди них, в поисках наживы, сновали беспризорники, дефилировали карманники. Из пустых глазниц близлежащих домов торчали разнокалиберные трубы «буржуек», пожиравших неимоверное по тем временам количество дров взамен на несколько часов уютного расслабляющего тепла. Пустые витрины магазинов притягивали длинные хвосты очередей – москвичи часами выстаивали за волглым хлебом, пшеном, ссохшейся воблой.

До Кремля Семен добрался пешком: дребезжащие трамваи проходили редко, брать их приходилось штурмом.

Несколько раз предъявив часовым свой мандат, Мирный остановился, наконец, у кабинета Наркома по делам национальностей И.В. Сталина.

– Сема, живой?! – бросив под ноги заплечный мешок, вытянув вперед руки, по коридору навстречу ему бежал Шульман, тоже благополучно добравшийся до Кремля.

Невозможно было разорвать объятия давно не видевшихся друзей.

А потом, усевшись на деревянную скамью у стены, не замечая снующих мимо людей, поведали друг другу о злоключениях опасного перехода. Вспомнили товарищей, оставшихся в подполье. Еще и еще раз обсудили длинный перечень дел, ожидавших своего решения здесь, в Кремле.

Архивная справка «Приехавшая в Центр группа членов подпольного о.к. (Мирный, Шульман и др.) получила от Наркомнаца и ЦК РКП согласие на образование Крымской Советской Республики…» (Из газеты «Жизнь национальностей» от 10 декабря 1918 года).

Посланцы Крымского обкома добились передачи в их распоряжение турецкой коммунистической группы Мустафы Субхи, состоявшей из бывших военнопленных. Она должна была вести работу с крымскими татарами, а затем, по мере возможности, выехать в Турцию.

Успешно выполнив поручение съезда Таврической партийной организации, С. Мирный и Е. Шульман разыскали в одном из госпиталей Юрия Петровича Гавена, отправленного из Крыма в Москву на лечение. Профессиональный революционер, большевик, он долгое время пробыл в царских застенках. Пытки, допросы «с пристрастием» не сломили его волю. Но поврежденная тюремщиками нога, треснувшие ребра дали о себе знать. У Гавена постепенно развивался туберкулез костей. Открытые язвы, свищи на теле на время прервали его партийную деятельность в Крыму. Но душой он постоянно был там, с товарищами по борьбе. А потому неожиданный приход Мирного и Шульмана, принесших последние новости, был для Юрия Петровича настоящим праздником. Долго не смолкал оживленный разговор у кровати больного. Оказалось, друзья были не первыми посетителями. К нему уже заходили подпольщики, которые, рискуя жизнью, пробрались из Крыма в Москву, чтобы установить связь с одним из руководителей Таврической партийной организации. Среди них Д. Скрыпник, А. Лысенко, И. Семенов, М. Каплан, М. Гершуни (Рылова). Прощаясь, договорились встретиться в Крыму: «Мы еще поднимем над Тавридой красное знамя!..»

1918 г., декабрь – 1919 г., февраль

Хроника В конце 1918 года был создан Совет рабоче-крестьянской обороны молодой Советской республики. Возглавил его Владимир Ильич Ленин. Совет взял в свои руки общее руководство обороной, координировал действия фронтов, решал наиболее неотложные дела в тылу. Считая Восточный фронт основным, В.И. Ленин, однако, требовал наращивать усилия в борьбе с Деникиным и Антантой на юге. Следуя этой стратегической линии, ЦК партии в январе–феврале 1919 года направил на Южный фронт почти две с половиной тысячи коммунистов. В бои с белогвардейцами и интервентами вступили прибывшие сюда Московская рабочая дивизия, другие воинские подразделения. Руководящий состав армий и фронта укрепили известные большевики Р.С. Землячка, В.П. Потемкин, Л.З. Мехлис. Все это дало возможность войскам, наступательные бои шли уже на линии Житомир–Винница–Умань–Николаев.

С.М. Мирный: «По окончании переговоров в Москве мы с Шульманом отправились в Крым и прибыли туда в первый день выхода Ревкома из подполья в начале апреля 1919 года.»

1919 г., март, Харьков

Лишь одним предложением упоминает в своей биографии С.М. Мирный эти месяцы. Но за скупыми, отмеченными предельной скромностью большевика строками, скрывается большая организаторская работа.

Первая Заднепровская дивизия под командованием П. Дыбенко, в состав которой один за другим вливаются партизанские отряды Александровска, Екатеринослава, других освобожденных городов, вела успешные бои. День освобождения Таврии был близок

Мирный, Шульман и присоединившийся к ним Вернер в небольшом здании в центре Харькова, решают вопросы об укреплении рядов Крымской партийной организации. Среди тех, кому в скором времени предстоит бороться за установление и упрочение Советской власти в Крыму, и Орион Алексакис.

Когда ему сообщили о решении партийных органов, живой, всегда решительный Орион от неожиданности даже растерялся: «А как же моя работа в «Коммунисте?» И беспомощно развел руками. Однако новое задание партии вскоре целиком захватывает его. Балаклавский грек вновь полон энергии, вновь он как бы оправдывает значение своего греческого имени – в нем и страстность, и мужество, и воинственность во имя защиты революционных идеалов.

С.М. Мирный: «В столовой, пообедав тарелкой пустых щей, сидим мы вчетвером – я, Шульман, Вернер и Алексакис, – обсуждаем будущую нашу работу в освобожденном Крыму. Шульман, пощупав длинную шинель, в которой болтался худой Алексакис, шутливо говорит: «Тебе бы работать в армии». Шутка оказалась пророческой. В апреле на одном из заседаний обкома партии Алексакис был утвержден политкомиссаром Заднепровской дивизии. Мы знали кипучую энергию Алексакиса, его необыкновенный ораторский талант, умение зажигать сердца людей, рисовать перед очарованной аудиторией мечты о коммунизме, которые станут явью. Алексакису был в то время всего двадцать один год. Но это не мешало Ориону проявить себя настоящим человеком на одном из самых ответственных участков в борьбе за Советскую власть».

Так в будничной повседневной работе подбирались руководящие кадры. Решались другие важные организационные вопросы, связанные с будущей легальной деятельностью Крымского обкома партии.

1919 г., апрель, Крым

Хроника Четвертого апреля взят Перекоп. Девятого войска Красной Армии освободили Джанкой. Местные жители засыпали красноармейцев цветами. К вечеру одиннадцатого апреля Заднепровская дивизия вступила в Симферополь.

В.И. Ленин: «Без победы на Южном фронте ни о каком упрочении Советской пролетарской власти в центре не могло быть и речи. В связи с тем, что союзники-империалисты как раз с юга, с Украины, пытались наступать и хотели сделать из Украины опорный пункт против Советской республики, значение Южного фронта для нас тем более усилилось, и поэтому нам не приходится раскаиваться в том, что мы все военные задачи строили таким образом, чтобы преобладающее внимание и преобладающие силы уделялись Южному фронту.

В этом отношении я думаю, что мы не ошиблись. Потом последние известия о взятии Одессы и сегодняшнее известие о взятии Симферополя и Евпатории показали, что положение там такое, что этот район, игравший главную решающую роль во всей войне – этот район теперь очищен.»