Сантьяго. Одна душа на троих

Но вот его взгляд стал осмысленным, лицо озарилось улыбкой, и он сказал:

– Молодой человек, я не могу объяснить вам, как у меня получается это знать. Пока не могу… Я просто знаю и все. Возможно, что со стороны мои разглагольствования напоминают не очень удачную по своей схеме аферу… – Флинт вопросительно воззрился на меня.

Я согласно кивнул.

– Отличие состоит лишь в том, что событие пройдет именно так, как говорю я, – Флинт вновь широко улыбнулся.

– Это всего-навсего голословное утверждение.

– Не спешите с выводами, молодой человек. Итак, «Реал»-«Хетафе», вернемся к этому матчу. Коэффициент на победу гостей начнет расти сразу после перерыва. С 46-й по 52-ю минуты он подскочит с 28 до 70. Запомните – 70! Это принесет вам более четверти миллиарда! – Флинт прямо сиял.

– С чего вы взяли, что я вообще собираюсь ставить на этот матч? – нервно спросил я.

– Вы обязательно должны поставить. Обязательно! Главное, что вам нужно запомнить, это то, что как только коэффициент возрастет до 70, вам нужно тут же оформлять ставку. Ни секундой позже! На 53-й минуте «Хетафе» сравняет счет, а на 79-й забьет победный гол. Вы обязательно должны воспользоваться выпавшим на вашу долю случаем. Такие шансы Сантьяго дает редко.

– При всем желании я не успею этого сделать, – хмуро пробормотал я.

– Отчего же? – удивился Флинт.

– Мои деньги в разных местах… Пока я соберу их… Нет, боюсь, что до завтрашнего вечера я точно не смогу этого сделать.

– А это уже сделано! – радостно сообщил Флинт.

Я уставился на него, не понимая, что он имеет в виду.

– Предвидя нехватку времени мы позволили себе озаботиться этим моментом. Собрав четыре миллиона, мы разделили их на число аккаунтов, зарегистрированных на ваше имя в букмекерских конторах, коих, кстати, оказалось шестнадцать. Полученные таким образом суммы мы разместили на счетах аккаунтов. С условием того, что вы сделаете ставки в то время, которое я вам сказал, к концу завтрашнего дня на каждом из этих счетов будет находиться по семнадцать с половиной миллионов…

У меня голова пошла кругом. Здравый смысл, видимо, совсем покинул меня. Во мне не было даже злости на Флинта за то, что он позволили себе каким-то совершенно непостижимым образом распоряжаться моими деньгами, – я лихорадочно пытался перемножить в уме 16 на 17,5…

– Кажется, что вы все просчитали? – Я старался говорить спокойно, хотя внутри меня все ходило ходуном.

Почему-то во мне поселилась непоколебимая уверенность в том, что Флинт говорит правду и завтра я обязательно стану богатым человеком. Очень богатым…

– Иногда в этом возникает необходимость, – Флинт улыбнулся и закурил сигарету.

Он вообще часто курил. Пепельница уже наполнилась окурками, но, как ни странно, в кабинете было свежо.

– А если я проиграю? – Мне казалось, что в данный момент мой взгляд мог бы погнуть стальную ложку, но на Флинта он не произвел абсолютно никакого впечатления.

Выпустив струю дыма, он пожал плечами:

– Решение принимаете вы… Вы ведь можете и не ставить. Тогда уж точно вы ничего не проиграете, но… и не выиграете. – Флинт усмехнулся. – Вы не проиграете. Итак?

– Я подумаю, – пробормотал я, не глядя на Флинта.

Если честно, то меня уже мало интересовала история того, как Флинту удалось сорвать джекпот суперэкспресса, сейчас меня больше занимало то, как будут развиваться события в завтрашнем матче на «Сантьяго-Бернабео». Я даже представил себе, как Гарри Бэйл на 32-й минуте, пройдя в тени трибун по левой бровке выскочил под яркое испанское солнце к углу штрафной и дальним ударом послал мяч в ворота…

– Завтра помечтаете, – голос Флинта вырвал меня из фантазий, – а пока устраивайтесь поудобнее и слушайте. Я немного пройдусь.

Он встал с дивана и сделал три шага вдоль кабинета, развернулся и сделал три шага назад, снова развернулся. Мое впечатление, когда я впервые увидел Флинта в кабинете, не было ошибочным, – это был крупный мужчина, ростом около 190 сантиметров и весом не меньше 120 килограмм. Сантьяго сидел ровно на его плече и, казалось, даже выпятил грудь.

Я откинулся на спинку дивана и приготовился слушать. Мерно раскачиваясь, Флинт ходил туда-сюда по кабинету, видимо, решая, с чего начать свой рассказ.

– Первое, что вам нужно знать, так это то, что случилось в тюрьме, – наконец произнес он. – Я отбыл довольно приличный срок. Если измерять его в земных годах, то выйдет лет пятнадцать… Да, пятнадцать, никак не меньше. Если же брать измерения космические, то получится, что я даже и не переночевал в тюрьме. Расхожее мнение о том, что жизнь – это здесь и сейчас, смешно и нелепо в самой своей постановке. Жизнь, она и здесь, и нигде… Свет взорвавшихся миллионы лет назад солнц доходит до нас только сейчас. Эти солнца давно умерли, а для нас они живы. Звезды же, образовавшиеся на их месте… Для них мы недоступны, и мы узнаем о их существовании десятки миллионов лет спустя, когда их уже не будет… В принципе, не стоит ломать голову над тем, что недоступно пониманию. Каждый человек проживает тысячи жизней, но понимают это единицы.

Флинт прекратил маячить по кабинету и опустился на диван. Плеснув в стакан рому, он выпил его и вытер рот рукавом.

– Впрочем, это не имеет отношения к нашей истории, – продолжил он. – Если взять за аксиому утверждение о том, что в жизни все относительно, то пятнадцать лет, проведенные мною в тюрьме, можно рассматривать с абсолютно противоположных точек зрения, я бы даже сказал, с диаметрально противоположных – и как большое несчастье, и как возможность приобрести неоценимый жизненный опыт.

Флинт говорил спокойно, размеренно, его голос звучал убаюкивающе.

Стихия за окном несколько успокоилась, и я перестал вздрагивать от каждого раската грома. Дождь монотонно барабанил по стеклу. Я сосредоточился на рассказе Флинта, стараясь не пропустить ни слова.

– Большим несчастьем это было для моей семьи. Дочке только исполнилось два годика. – Голос Флинта потеплел. – Удивительная малышка, моя принцесса! А какой хитрющей была эта кроха! Очень уж она любила грудь… Ей было месяцев десять, когда она пошла. Ха-ха. Знаете, это такое потешное зрелище. – На лице Флинта блуждала блаженная улыбка, он унесся мыслями в свои воспоминания. – Вы даже не представляете, что придумала эта маленькая хитрюга для того, чтобы чаще получать грудь! Держась за кровать или еще за что-нибудь, она осторожно опускалась попкой на пол и тут же принималась громко плакать, будто она упала и ей очень больно. Естественно, жена подхватывала малышку на руки и пыталась утешить ее. Плач прекращался только после того, как жена давала ей грудь. Этот фокус Лиза проделывала лишь тогда, когда была уверена в том, что жена не видит ее хитрость с осторожным опусканием на пол. На меня дочка не обращала внимания, видимо уже тогда понимая, что я ее не выдам. Однажды, наблюдая за тем, как она в очередной раз проделывает свой фокус, я присел перед ней на корточки и, улыбнувшись, спросил: «И не стыдно тебе, принцесса?» Плач мгновенно прекратился, Лиза открыла глаза, посмотрела на меня и рассмеялась. Подоспевшая жена удивленно смотрела на нас. Я подхватил малышку на руки, прижал к себе и прошептал: «Это будет наш с тобой маленький секрет. Мы ничего не скажем маме, хорошо?» В ответ она крепко-крепко обхватила меня за шею своими тоненькими ручонками и положила голову мне на плечо…

На какое-то время Флинт замолчал. Я не произнес ни слова. Стряхнув выкатившуюся из глаза слезу, он продолжил:

– Безусловно, в том, что я попал в тюрьму, виноват только я. Искать в таких делах виновных на стороне – последнее дело. Человек любит обманывать, и в первую очередь, самого себя. Можно сколько угодно обманываться и оправдывать себя тем, что я лишь хотел, чтобы моя дочь ни в чем не нуждалась; можно изыскать тысячи причин, оправдывающих в той или иной степени мое преступление, но факт остается фактом – выбор делаем мы сами, и порой этот выбор приводит к непоправимым результатам. – Флинт наполнил свой стакан, осушил его и закурил.

Выпустив несколько колечек дыма, искусно вошедших одно в другое, он пристально посмотрел мне в глаза:

– Вы никогда не задумывались над тем, что самое большое зло в мир принесли вы, писатели?

Я хотел было что-то возразить на это нелепое обвинение, но Флинт жестом остановил меня:

– Нет, даже слушать не буду. Зло ведь само по себе безобидно, это всего лишь абстрактное понятие, когда-то придуманное людьми в попытке сблизиться с Богом. Увы, план провалился – этим они только отдалили от себя Создателя. Затем же, в глупой попытке самореализоваться, этой нелепой тщете, не обоснованной ничем, кроме прививаемых с детства эгоизма и самолюбования, вы возвели зло в культ, который культивируете на протяжении всего своего существования. Мало кого из вас интересует добро, хотя тоже ведь понятие относительное, да к тому же абстрактное до неприличия. Но нет, не нужно оно вам. Зато из зла вы сделали что-то выдающееся, вы даже придумали такое понятие, как «психология зла», и теперь распространяете его как инфекцию. Но если от любой другой инфекции лекарство можно найти, то от этой нет. Герои, созданные вашим воображением, разлетаются по миру, как болезнетворные микробы, и расселяются в умах миллионов, где трансформируются в силу с условиями социума, взрастившего эти миллионы, превращаясь совсем уж во что-то мерзкое, ужасное и предельно кровожадное. Но, – Флинт поднял указательный палец и потряс им, – первоначальный импульс посылаете именно вы, писатели. У меня есть к вам личная просьба. Обещайте, что выполните ее. – Он с надеждой посмотрел на меня.