Древо. Пожиратель

Интерлюдия 1

В белой пустоте междумирья:

– Пусть будет этот.

– Этот? Ты издеваешься? Выбери кого-нибудь поприличнее. Этот толстяк ни на что не способен.

– Нет. Я хочу этого. Лёгкая победа – так себе удовольствие. Я хочу насладиться местью сполна.

– Победа с этим убожеством? Ты в своём уме?

– Отвечу тебе поговоркой этого мира – о конфете по обёртке не судят.

– Смешно. Не мне тебе объяснять роль внешности в формировании личностных качеств. Этот – не победитель.

– Ты способен заглядывать в душу? Если так, научи.

– Передумай. Второго шанса не будет. На кон поставлено слишком многое!

– Я выбрала.

– Упрямство достойное… Ты в своём праве. Выбор принят.

– Создатель сущего нам свидетель. Начнём!

Глава первая. Тяжела жизнь жирдяя

Август. Пекло адское, сушит – капец! Долбаная амброзия высосала весь мозг. Сопли, слёзы ручьём, пот рекой, дышать нечем, давление выше, чем у бабули. А она с группой по инвалидности, сердечной недостаточностью и после пары инфарктов. И ещё ей семьдесят два, а мне девятнадцать. Была бы возможность – сваливал бы на этот месяц из Краснодара в тайгу. Или в Абхазию – хоть и другая страна, а гораздо ближе. С моими-то аллергией, диабетом и ожирением третьей степени сидеть на этой сковородке – реальный риск. И если бы я просто сидел.

На улице тридцать семь, внутри маршрутки – все сорок. Урвавшей местечко возле открытого окна старушенции в цветастом платке, небось, хорошо. А я в серединке. Мне и из люка не дует, и дым от водиловой сигареты весь мой. И хоть бы одна сука меня поддержала, когда я ему вежливо намекал, что курение в общественном транспорте недопустимо. Молчат, ссыкуны, делают вид, что им в кайф это нюхать. На камеру, что ли, заснять? Так ведь высадит, быдлофан престарелый.

Одна радость – у девки напротив такой вырез, что дыньки на каждом ухабе пытаются выпрыгнуть из-под полупрозрачной ткани, где их кощунственно прячут. Такие прелести ни один лиф не удержит. Да его там, кажись, и нет. Размер пятый – не меньше. Такими буферами десяток малых можно выкормить. Вот бы помацать…

Размечтался, убогий. Куда мне к такой цыпе яйца катить. Тут бы кто из ровесниц не то что дала за грудь подержаться, а хотя бы взглянула с интересом. На неполные сто восемьдесят сантиметров роста почти полтора центнера веса – не самое сексуальное зрелище. Вместо кубиков на прессе складки, куда можно пивные банки прятать. Реально можно – я пробовал. Зад ни в одни штаны не влезает. Даже магазин «Одежда для больших» пасанул. Приходится на заказ шить. И это я не говорю про три подбородка, что трясутся на кочках не хуже тех дынек.

В общем, красавец-мужчина. Спасибо родителям, которые, сами будучи весьма не худыми, решили подарить свету ещё одного «миленького поросёночка». Эх, мама, мама – земля тебе пухом, небо сахарной ватой, – видела бы ты, как твоему поросёночку «сладко» живётся. Уж сам-то я давно для себя решил, что лучше возьму из детдома какого-нибудь чужого малька на усыновление, чем сотворю ещё одного горемычного слоника, что изо дня в день будет мучиться со своими – вернее, моими – хреновыми генами. Благо, что не долго. Мать-то погибла в аварии – тут неизвестно, сколько ей боженька отмерял, а вот батя по сердцу – в неполные сорок инфаркт. Но он и массивнее был. Самые жирные гены по его линии мне передались. Бабушка, вон, и вовсе ничего – слегка полновата, не более. Потому и живёт так долго.

Но я не в бабулю пошёл. Да и ладно, внешность – это ещё полбеды. Запах – вот мой главный бич. Сколько «Акса» на себя ни вылей, сколько «Фруктиса» в волосы ни вотри, а вонять будет, один хрен, хомячками – так я свой фирменный фан называю. С юморком… Рыдать хочется от такого убогого юморка. Хотя звучит лучше, чем «кошачьи ссаки».

Одна маленькая девочка пару недель назад в такой же, если не в этой же самой маршрутке со всей своей детской непосредственностью громко спросила:

– Дяденька, на вас киса написяла?

Ага, киса. Грёбаный тигр всего обоссал. Только-только рубашка подсохла. Разве ж я виноват, что мой пот так отвратительно пахнет? Я, что ли, специально? А потею я – сцуко – всегда. И в дождь, и зимой, и раздетый. Но летом сильнее, конечно. Вот сейчас в чёботы натекло по поллитра на каждый. Руки мокрые, рожа блестит. Какое там дыньки помацать. Тут бы «доброе» слово не прилетело – уже хорошо. Вон, как носиком крутит. Имеется нюх у бабы. У всех, кто меня окружает, имеется. И нюх, и глаза, и уши. Голосок-то у меня тоже премерзкий – тоненький, словно у киношного евнуха, и с моей мега-тушей совершенно не вяжется.

Но что это я всё о грустном, да о грустном? Подумаешь, жара; подумаешь, слёзы из глаз, сопли из носа. Человек – тварь живучая, ко всему привыкает. И я со своей долей тоже свыкся давно. Жирный, воняю… и что? Главное – башка варит, как большинству и не снилось. На потоке я лучший. Профессора в рот заглядывают. Первый курс на пятёрки закрыл. Все зачёты на автомате. Миром правит не красота. Капитализм у нас победил? Победил. В почёте власть и бабло.

Причём одно всегда тянет другое за собой, с какого конца ни возьмись. Блата и связей у меня нет, но достигнуть высот сейчас и без них вполне можно. Карьеру я себе в какой-нибудь корпорации обеспечу башкой и упорством. Последнего у меня тоже с избытком. Да и с людьми при всех своих физических недостатках нормально схожусь. Давно для себя уяснил, что добыть уважуху в моём положении можно только через язык и смелость.

Смеются? Да похер. То есть нет, конечно, но я никогда виду не покажу, что словами меня можно задеть. Я сам над собою шучу лучше всех. И отказы. Главное – не бояться отказов. Я к кому угодно легко могу подойти и спросить что угодно. Стеснительность – для обычных парней, а я – сцуко – особенный! Оно ведь прикольным толстяком в сто раз круче быть, чем толстяком замороченным.

– Попу, как у Ким. Попу, как у Ким…

Бля! Забыл в маршрутке мобилу на вибро поставить. Кому там неймётся?

– Привет, ба.

– Санечка, едешь уже?

– Ага, в тридцать девятой. По Октябрьской, Сенной проезжаю. Купить что?

– Да, котя. Зайди в овощной. Возьми картошки немного. Я тебе на сбер денюжку скинула.

– Хорошо, возьму.

Продвинутая у меня бабуля. Наликом с моей подачи совсем пользоваться перестала. Но каждый рубль считает. Раз скинула стольник, на всю сумму придётся грести. Это кило пять точно потянет – мы только самые дешёвые продукты берём. Пенсия плюс стипендия – так себе доход на двоих, когда один из этих двоих жрёт, как лошадь. И дело не в булимии. Я бы и рад на какую диету подсесть, но чёртов организм протестует: попробуй калорий не добрать – сразу криз словишь. Упадок сил и всё такое прочее. Приходится хлебные единицы считать… Диабет – сцуко. Ну его нафиг!

– На Монтажников остановите, пожалуйста.

Приехали. Фестик – мой район. Выбраться из маршрутки – отдельное приключение. Тут всем между дверью и мной либо выскакивать, либо плющиться. Разойтись кораблями в океане не вариант. Четверых стоячих и одного сидячего пришлось выдворить. Бля… Я думал, внутри жарко, а снаружи вообще пипец. А мне до светофора на Табрисе, потом через Тургенева и по Атарбекова ещё метров триста. Я крякну. Реально крякну.

Дошёл. С остановками, с передышками, с тенистой лавочкой в сквере, но я это сделал. Теперь только к тёте Карине за картофаном, и можно до хаты. А там сплитяра… Там телек и мой козырный, продавленный чуть ли не до ножек диван. Бабуля, небось, борщеца наготовила – знает, что уставшему внучку нужно для счастья.

В цоколе прохладно. Кайф…

– Тёть Карин, насыпьте вот этой на стольник.

Добродушная армянская женщина, что у нас в доме овощами монопольничает, сколько себя помню, принялась шустро накидывать немытую картоху в бесплатный пакет.

– Вот, Саша. Для тэбя по васемнадцать. Никифаравне привэт. Ты телэфоном? Сюда вот.

Номер, накорябанный чёрным фломастером на мятой картонке, был лишним. Типа, у меня в записной её нет. А кулёк-то тяжёленький. Попрощался – и скорее ко входу в подъезд. Сплитяра, встречай – я иду!

Железная дверь, скрипя, отошла в сторону. Одиннадцать ненавистных ступенек – и вот я на площадке первого этажа. Какого… Жёлтый огонёк на стене – это плохо. Это очень плохо! Это значит, что какая-то сука сломала наш старенький лифт. Что за день-то сегодня такой? Записка от старшей по дому уже висит. Ну-ка, узнаем свой приговор. Так и есть – починить обещают лишь вечером. Это конец! Я же сдохну от голода, я же испарюсь в ноль, сидя на лавочке у подъезда. На калечной, перекособоченной лавочке, на которую помещается только треть моей задницы. Возвращаться в сквер? Ну, уж нет! Я хочу жрать! Я хочу на диван и под сплит! Я сделаю это!

На второй этаж «залетел» на эмоциях. К третьему брёл тоже бодро – по ступени на шаг. А вот к четвёртому уже выжег адреналин в крови начисто и запыхтел умирающим паровозом. Закинуть правую ногу, завалиться на перила, подтянуться немного, поднатужиться… вторая нога. Круг замкнулся. Теперь очередной набор пыток в той же последовательности. И так снова, снова и снова.

Ну на кой, спрашивается, пожилой женщине и слоняре вроде меня нужна квартира на девятом этаже? Вот сколько раз просил бабулю поменять эту хату на что-нибудь пониже. Вид на город? Отсутствие соседей сверху? Память, привычка, приросшая к полу за многие годы мебель? Да пошло оно всё! Я не хочу! Я не могу взбираться на такую высоту по ступеням! Тем более с чёртовой картошкой, которая с каждым шагом становится всё тяжелее.

К седьмому этажу я проклял всех, кого знал и о чьём существовании только догадывался. К восьмому уже полностью перестал осознавать происходящее и, словно робот на садящейся батарейке, упрямо полз вверх, ничего не видя вокруг. Полиэтиленовые ручки пакета стальной проволокой вгрызлись в ладонь, но я не чувствовал боли. Я вообще уже ничего не чувствовал и не замечал: ни дрожи в ногах, ни барабана в груди, в который превратилось моё многострадальное сердце, ни нарастающего гула в ушах, ни красной пелены, сгущающейся перед глазами. В воспалённых мозгах крутились только три образа: сплит, диван, борщ, сплит, диван, борщ.

Осмысление снизошло на меня лишь тогда, когда впереди, наконец, показалась заветная дверь с блестящей табличкой «31» на коричневой потёртой обивке. Не веря своему счастью, я нечленораздельно взревел и напряг всё, что можно было напрячь, начиная финальный рывок. Это усилие меня окончательно и добило.

Грудь прожгло нестерпимой болью. К горлу подкатил ком. Стало нечем дышать. Картинка перед глазами поплыла, и я почувствовал сильный удар в затылок. Кажется, я упал. Со всего размаха назад – башкой о бетон. Тук, тук, тук – мячиками попрыгала, покатилась вниз по ступеням картошка. Писец…

Дальше по очереди пропали: боль, слух и зрение. Мысль «я умер» сменилась отчаянным: «Бабушка, как же ты без меня!». И маленький, пусть и больших размеров, человек по имени «Александр Углов» перестал существовать в этом мире.

Я открыл глаза. Или мне показалось, что я это сделал. Где я? Разлившаяся вокруг белизна ослепляла. В бескрайней пустоте ни единого цвета. Только белое сплошное ничто. Даже собственного припухшего носа не видно, как и рук, ног, живота и из чего там ещё я состою. Осязание тоже отсутствует. Ощущение, что куда-то лечу, но ни ветра на коже, ни лёгкого свиста в ушах. Тишина абсолютная. Страшно.

Пытаюсь закричать с перепугу. Ничего не выходит. Пробую дёрнуться. Фиг вам. Я – бесплотный дух, я могу только мыслить. Могу мыслить? Так это прекрасно! Страх как рукой сняло, и на его место пришло облегчение. Кто там из великих изрёк знаменитое: «Я мыслю – следовательно, я существую»? Да посрать! Мужик прав! Сто раз прав! Смерть – ещё не конец. А я, дурень, не верил. Атеист, так меня перетак! Каюсь, во всех грехах каюсь. Рай, ад, перерождение в дерево, в слизняка… Я на всё согласен, лишь бы существование продолжалось. Я слишком мало пожил…

Что это? Впереди, словно из ниоткуда, появляется человеческая фигура. Парень, лет пятнадцать-шестнадцать, совсем мальчишка. Но мальчишка серьёзный. Смотрит исподлобья, губы сведены в пренебрежительной ухмылке, породистый острый нос гордо вздёрнут, руки крест-накрест лежат на груди. Крутого из себя строит. Хотя, может, и правда крут. В глазах ни страха, ни удивления.

Стоп! Так он, походу, не видит всей этой бескрайней беляшки. Слишком уж осмысленно водит взглядом по сторонам. Его словно из кадра выдрали и впихнули сюда. Типа, голограмма принцессы Леи на полу корабля повстанцев. Значит, и меня для него здесь нет. Хотя меня нет и для себя самого, так что это нормально. Можно пялиться внаглую. Тем более, посмотреть есть на что – крайне необычный пацан.

Довольно высокий для своих лет, худощавый, но вовсе не дрыщ. Открытые руки бугрятся конкретной мышцой. Гимнаст, что ли? Чёрная безрукавка сливается с широкими, подвязанными на щиколотках штанами в единое целое. Забавный прикид – чем-то на японское кимоно смахивает. Пояс широкий, кожаный, с кучей петелек и металлической бляхой по центру. По бокам висят ножны с торчащими из них рукоятями не то длинных ножей, не то коротких мечей в полтора локтя каждый. Обувь напоминает помесь чешек и мокасин – лёгкая, мягкая. На запястьях браслеты – стальные, широкие. Небось, весят по паре кило каждый. Какой-то анимешный барчук, только рожей на азиата не тянет: ни на мультяшного, ни на настоящего узкоглазого.

Скорее, на испанца похож. Чернявый, смуглый, с правильными чертами лица. Этакий юный Бандерас. Красавчик, чего уж там. За таким у нас в универе девчонки бегали бы однозначно. И рожа наглая – уверенностью от пацана так и прёт. Явно за словом в карман не лезет.

Причём чудной причесон образ борзого мачо только подчёркивает. Вздыбленная длинная чёлка переходит в пышную шевелюру чёрных волос, словно уложенных гелем. Виски выбриты, что придаёт лицу дополнительной худобы. С затылка же свисает причудливая косичка, собранная из нескольких прядей. Жертва стилиста-косплеера. Небось, стрижка в нехилую сумму выходит.

О чём это я? Какие стилисты и стрижки? Лечу в виде духа незнамо, где и думаю о всякой херне. Почему мне вообще показывают этого пацана? Кто он? И кто те, которые показывают? Не случайно же меня несёт прямо к нему. Подлечу, и что дальше? Парень должен мне что-то сказать?

– Эй, пацан! – хочу крикнуть, забыв, что у меня здесь нет голоса.

Я уже рядом, но парень по-прежнему не замечает меня. Шагнул влево и протянул руку к чему-то невидимому. Он там, в своём мире. Сейчас пролечу сквозь него, и мы навсегда распрощаемся. Десять метров, пять, три… Я так близко, что могу во всех подробностях разглядеть гравировку на поясной бляхе. Кулак. Просто кулак – с выпуклыми костяшками и ступеньками из фаланг пальцев. Герб, эмблема… Не важно. Мой путь лежит дальше – сквозь тело парнишки, что заслонило собой весь обзор.

Темнота. И тут же калейдоскоп красок перед глазами. Где я? Какая-то комната. Обитые деревянными панелями стены, высокий потолок, серый с коричневой окантовкой, белый матовый шар типа люстры, паркетный пол, огромное, забранное тяжёлыми зелёными шторами окно, две двери. Из мебели: четыре кровати, столько же стульев, тумбочек и столов, два больших шкафа, один просто гигантский шкаф и несколько полок с крючками. Похоже на номер в отеле. В очень хорошем отеле. Никакого тебе ДСП – только натуральное дерево, все ручки блестят то ли медью, то ли бронзой – я в этом не шарю, – бельё на постелях чистейшее, выглаженное. Даже обитый кожей небольшой сундук, стоящий возле одной из кроватей, выглядит дорого.

Темновато. Надо бы пошире распахнуть шторы. Подумал и шагнул к окну, протянул руку…

Опа! Так я снова в теле! Только оно ни фига не моё! Лёгкость в каждом движении. Ни привычной одышки, ни трясущегося желеобразного живота, ни трения шейных складок о грудь. А рука, на которую я смотрю, тонкая, мускулистая и с браслетом. С тем самым браслетом! Это что же – я вселился в того пацана? Попаданец? Мёд мне в рот! Попаданец!

Глава вторая. Уж лучше бы в ботана

Я резко остановился и принялся крутиться на месте, разглядывая своё новое тело. Оно. Безусловно, оно. Анимешный барчук из видения. Не врут книжки! Оказывается, такая хрень на самом деле случается. Я коснулся волос. Пышная шевелюра на месте, и косичка тоже присутствует. Вот же здец! Вот так жахнулся с лестницы!

Без паники. Включаем башку. Что я знаю про попаданцев? Да всё, в принципе, знаю – читатель со стажем, однако. Столько всяческих фэнтезяк и АИ-шек освоил, что одно время подумывал сам что-нибудь такое написать. Благо, в сети графоманских порталов полно, и фейсконтроль там отсутствует.

Попаданцы бывают нескольких видов: в себя – этот вариант мы сразу отбрасываем; в кого-то с присоединением к личности прежнего хозяина тела (типа, сидишь наблюдателем и ни на что не влияешь); с поглощением чужой личности (что-то вроде слияния твоей и его памяти в общую); с полным подавлением, выселением, уничтожением личности местного разумного. Кстати, повезло мне, что в человека попал, а не в какого-нибудь гнома или гоблина.

Ну, и какой у меня вариант? Прислушался к себе. Новой памяти вроде нема.

– Эй, – позвал мысленно парня.

Не отвечает. Или в шоке, или, что скорее, мне достался последний тип попаданца, и чувака выкинуло куда-то вовне. Может, даже в мою прежнюю жирную тушку. Хотя, нет – я ведь умер. Да и полёт в белой пустоте подтверждению теории обмена телами никак не способствует. Видимо, юный Бандерас реально скопытился. В смысле, как личность. Организм-то цветёт и пахнет. Кстати, действительно пахнет – какие-то духи или гель для душа такой ядрёный.

Ладно, это всё потом. Я же хотел впустить дневного света побольше. Схватил левый край шторы и дёрнул в сторону. Ну-ка, что тут у нас за окном?

Ну, ни фига себе! Бескрайняя серо-коричневая стена, встававшая в десятке километров от места, где я находился, закрывала собою весь мир. Шершавая, покрытая трещинами и наростами (представляю, каких размеров каждая из кажущихся отсюда мелкими шишек), с вьющимися снизу вверх зелёными прожилками и кляксообразными бурыми пятнами тут и там. Это что же за хрень такая? На скалу не похоже от слова совсем.

Но оставим пока загадку стены и переведём взгляд поближе. Тут тоже есть, на что посмотреть. Крепость, замок, дворец, стилизованный под старину пятизвёздочный отель… Передо мной лежал внутренний двор довольно приличных размеров, окружённый четырьмя пятиэтажными секциями. Причём окна первого этажа были отделены от земли десятком метров каменной кладки. Вернее, не от земли, а от забранной аккуратными плитками площади, в центре которой играл несколькими десятками разноразмерных струй просто гигантский фонтан, выполненный из белого мрамора или чего-то подобного. По углам, на стыках зданий, поднимались ввысь прямоугольные башни с бирюзовыми флагами на шпилях. Точнее, просто на углах, ибо при отсутствии промежутков между постройками говорить о нескольких зданиях было бы неправильно.

До трети створчатых окон первого этажа, на котором находился и я, были открыты. Из некоторых торчали мужские и женские головы. Внизу тоже хватало людей. Одетые в просторные разноцветные одежды вроде моего кимоно-безрукавки парни и девушки стояли, куда-то шли, сидели на бортике фонтана, о чём-то болтали. Среди юношеских фигурок то и дело проскакивали более габаритные взрослые. Но их было значительно меньше.

– Всё сделано, старший брат.

Раздавшийся за спиной голос заставил меня вздрогнуть, но я тут же взял себя в руки. Повернуться удалось медленно и спокойно, без ненужного в моём положении рывка.

– Я договорился – к нам больше никого не подселят. Напротив Суры и Линкин, слева Дасты и Глэй, справа Фо, Дзе и Махавай с Вларом. Сестрёнка сразу за ними – взяла к себе близняшек Тре и Тихоню. Остальные распределились сами. Ферц со своими, конечно, пытался бухтеть, но пошли эти выскочки в корни. На этаже места полно. Не зря говорили, что наш год не богат на силаров. Хотя посмотрим, сколько с других ветвей прибыло.

Старший брат? Стоявший передо мною верзила никак не мог быть братом Бандераса, да ещё и младшим. Выше нынешнего меня чуть ли не на голову, значительно шире в плечах, грубее чертами лица, глаза серые, волосы русые – без пышной причёски, но с такой же косичкой, – квадратная челюсть покрыта налётом щетины. Акселерат – сцуко – тот ещё! Такому в магазине алкашку продали бы влёгкую. Из общего со мной только одежда – такое же чёрное кимоно, те же ножики в ножнах, аналогичный пояс с кулаком на бляхе.

Язык однозначно не русский, но с пониманием у меня всё в порядке. Это хорошо, это даёт мне шансы не засыпаться на первых минутах. Оно ведь ясно, как день: спалюсь – и мне жопа. Едва ли родственники и друзья барчука, чьё тело я занял, обрадуются незваному гостю. Задача номер один – сориентироваться на предмет «что здесь как» и свалить. Затеряться, запрятаться и потом уже думать дальше. И конкретно сейчас для начала нужно что-то «братишке» ответить. А то пялится, ожидая реакции на свою тираду с кучей незнакомых имён. Длинные паузы мне не на руку.

– Хорошо, – медленно кивнул я, делая вид, что разглядываю один из шкафов. – Что у нас дальше?

Еврейский метод с вопросами никогда не подводит. И чем вопрос проще, тем лучше.

– Да, в принципе, всё, – пожал плечами верзила. – До полудня всего ничего, пора на площадь спускаться. Выслушаем вступительное слово Черхана, и – прощай, детство. Говорят, наставники – те ещё мудаки. Но про то ты лучше моего знаешь.

– Ну, пошли тогда.

На ходу отмалчиваться проще, чем стоя один на один в пустой комнате.

– Как скажешь, старший брат. Сейчас свистну наших.

И бугай выскочил в ту же дверь, из которой только что появился. Я секунд пять помялся, слушая призывные возгласы братца, доносившиеся снаружи, а потом двинулся следом. Похоже, я тут в авторитете. Подбородок вверх, плечи расправить, равнодушие на рожу – в кино все крутые перцы ходят именно так. Да и в жизни я понторезов достаточно повидал.

В коридоре к моменту моего появления уже было тесно. С дюжину наряженных в кимонохи разного цвета парней моего теперешнего возраста стояли вдоль стен в расслабленных позах. Все с придурошными косичками и с ножнами на поясах. Рожи одна другой кислее, важностью от каждого так и прёт. Это куда же я попал? Золотая молодежь? Депутатские детки?

– Все в сборе, Рей, – доложил младший братец. – Девчонок ждать будем?

– А ты как считаешь?

– Много чести. Пошли уже, – немедля раздались столь нужные мне замечания с разных сторон.

– Хорошо. Послушаем, что нам скажет Черхан, – хитро прищурился я, радуясь, что запомнил нужное имя.

– Да знаем мы, что он скажет, – осклабился низкорослый пацан с вытянутой, как у хорька, мордочкой. – Ля-ля-ля… великая честь… ля-ля-ля. Империя предоставила вам возможность…

Но с места никто не сдвинулся. Ждут меня, гады. Хорошо, что по косым взглядам ребят я уже догадался, что идти нам налево. Ну, что же, испытание номер два – найти путь вниз. Я уверенно шагнул в нужную сторону. Парни дружно прижались к стенам и только тогда, когда мы с топающим за мной младшим братом миновали последнего из компании, начали пристраиваться нам в хвост.

Слава богам нашим и местным, выход на лестницу пропустить не представлялось возможным. Я свернул в широкий арочный проём и, намеренно не касаясь широких перил, плавно заскользил вниз.

Какой же это всё-таки кайф – быть худым! Порхаю, как бабочка. Чужие ноги слушаются отлично – мышечная память работает на все сто. Я бы с этих ступенек слетел за секунду. Но приходится важно ползти. Чем бы вся эта хрень с заселением в стройную тушку сейчас ни закончилась, я уже хапнул настоящего счастья неслабо. Каждый миг пребывания в теле Рея – кажется, так меня назвал при остальных брат – стоит года моей прежней жизни. Нет, друзяшки, я без боя не сдамся! Я вам тушку чернявого барчука просто так не отдам!

Лестничный пролёт заканчивался в просторном помещении с двумя боковыми дверьми попроще и одной массивной двустворчатой по ходу движения. Тусклое освещение поддерживалось, как и в коридоре, россыпью стеклянных матовых шариков, подвешенных к потолку. Я, не сомневаясь, продолжил путь прямо. Неожиданно центральная дверь распахнулась перед самым моим носом, и навстречу мне в проём сунулся было пухлый подросток в ярко-жёлтой одежде. На миг я запнулся, но брат тут же пришёл на выручку.

– С дороги, желтуха! – рявкнул верзила так грозно, что пацанчик едва не ударился лбом о косяк, торопливо отшатываясь в сторону.

– Куда? – последовал новый рык. – Дверь держи, бестолочь!

Паренёк услужливо оттянул створку, впустив в холл дневной свет и прохладу двора. Я нарочито медленно шагнул в проём. Остальные потянулись следом вальяжной свитой. Кто-то шикнул на пухляша, от чего тот отшатнулся, едва не отпустив дверь. Ближние парни заржали: противненько так, с издёвкой. Ну, точно команда америкосовских футболистов из какой-нибудь молодёжной комедии.