Вера… Ника… Вероника
– Не думай, Верочка, что считаю тебя недостойной великого счастья полюбить. Боже упаси! Но рисковать тем, что есть, ради призрачной возможности когда-нибудь влюбиться, как ты говоришь, по-настоящему, по-моему, неразумно. Да и дочь у тебя.
– Борис Львович, – тоже поднялась со своего места Вероника, – оставим это. С любовью я разберусь, а вы помогите мне в другом. Давайте вернемся к моим пьесам.
Старый режиссер виновато глянул на женщину. И чего он, кретин, начал поучать Верочку? Легкомысленной она никогда не была, а если о любви задумалась в тридцать восемь лет, так это неплохо с одной стороны. Для творческого человека хуже нет цинизма, отсутствия мечты, порывов. А если её любовь несчастной будет, тоже не страшно: приобретет чувственный опыт, глядишь, переживания на пользу пойдут начинающему драматургу. Это ведь только большинство старых пьес свадьбой заканчивается, а в жизни с неё всё только начинается. Какие еще шекспировские страсти разыгрываются в малогабаритных квартирах да богатых особняках! Вот где материалец для пьес!
Борис Львович тщательно пригладил остатки волос на голове, одернул пиджак. По-деловому предложил Веронике Андреевне сесть за стол. Сам расположился в своем кресле, взял в руки заявление, еще раз прочитал и сунул в коричневую папку, с которой, как все знали, ходил к начальству.
– С заявлением я решу и попытаюсь добиться, чтобы ты осталась в театре…
– Борис Львович, не надо. Я уже решила.
– Хорошо, хорошо. А если возникнут материальные трудности? Какой никакой заработок у тебя здесь будет.
– Нет, так не пойдет. Лучше я приду к вам с пьесой, а там будем решать.
На том и порешили.
Отходную Вероники Андреевны режиссер предложил устроить либо у него в кабинете, либо в буфете.
– Многие огорчатся, что ты уходишь, другие удивятся.
– А кто-то и обрадуется, – закончила Вероника. – Так обычно и бывает, ничего страшного. Переживу.
Вероника встала. Встал и Борис Львович.
– Спасибо вам за все, дорогой Борис Львович. За доброту, терпение, мудрость, защиту, веру в меня. Что бы я без вас делала?
Она протянула руки к старому режиссеру, обняла его, поцеловала.
– Надеюсь, наша дружба и наше сотрудничество продолжится.
– Кто знает, кто знает, голубушка. Возможно, совсем скоро на афишах появится: «Автор – Вероника Изверова».
Они засмеялись.
– Если бы это так и было, – вздохнула Вероника. – Но загадывать не будем. Когда мне к вам прийти?
– Давай сразу после выходного, – Борис Львович полистал настольный календарь. – Лучше в среду. Идет?
Она кивнула и поспешила к выходу.
– Счастливо вам!
– Тебе счастья, Верочка, – тихо проговорил старый режиссер, когда дверь за женщиной закрылась. – Надо же, как всё повернулось! Охо-хо-хо.
Борис Львович еще с полчаса посидел в кабинете. Хотел кому-то позвонить, но передумал и опустил трубку на рычаг, потом поглядел на старые афиши и погрозил кулаком усатому герою-любовнику.
– Любовь, любовь… – проворчал он, тяжело поднимаясь с кресла. – Придумают же!
Сунув коричневую папку под мышку, режиссер пошагал в сторону коридора, застеленного бордовой дорожкой. Там находились кабинеты дирекции театра.
…Вечеринка по поводу скоропалительного увольнения Вероники Андреевны Изверовой шумно и весело прошла в буфете. Из ближайшего кафе были принесены горячие бифштексы, зразы, фаршированная рыба, расстегаи, экзотические салаты. Не подкачали и свои: фрукты, пирожные, напитки, бутерброды, пиво стояли в избытке на составленных в ряд столах.
За столом то и дело звучали речи, которые начинались одинаково: «Я очень удивился…Я не мог поверить…На кого вы нас променяли…». Вероника всем улыбалась, прикладывала руку к сердцу, чокалась и целовалась с авторами тостов. Слышались просьбы подумать и вернуться: «Мы все простим!», звучали вопросы: «А как муж к этому отнесся?».
Вероника больше помалкивала, а когда нельзя было отвертеться, переводила стрелки на режиссера.
– Предлагаю выпить за нашего уважаемого Бориса Львовича!
Коллеги дружно и охотно поддерживали. Артистки в возрасте шептались между собой, что если «Боря» снова нагрузит печень и попадет в больницу месяца на два, то репетиции полетят в тартарары – Изверовой-то больше не будет. Но Борис Львович, наученный горьким опытом, лишь прикладывался к рюмке, а больше нажимал на «Нарзан». Он часто взглядывал на Верочку, замечал её возбужденное состояние и от души желал, чтобы у неё все задуманное получилось. Он уже познакомился с её пьесой, и она ему мало сказать, что понравилась. Было в ней что-то свежее, неизбитое. Слог великолепный, чувствовалось знание предмета, о котором идет речь, да и герои вышли не шаблонные. Правда, режиссер почувствовал некоторую натянутость и стыдливость любовных сцен. Словно автор сомневался, те ли слова говорят друг другу влюбленные. Неужели…
– Друзья, тост!
Семен Хмелёв был известен среди коллег, как знаток и собиратель оригинальных тостов. Все тут же приумолкли.
Вероника держала наполненную рюмку, с улыбкой смотрела на Семена, но не вникала в слова. Делала вид, что слушает, а сама вспоминала разговор с дочерью.
… – Не поняла! С какой стати вы разводитесь с папой? – Юлька стояла перед Вероникой красная, встрепанная. – Отец всякой ерунды мне наговорил про кризис среднего возраста, ты ничего вразумительного не говоришь. При чем тут средний возраст? Таких, как вы, полно, но что-то никто не спешит разводиться.
– Юля, выслушай меня спокойно.
– Я не могу быть спокойной, когда такое происходит в семье, – она срывалась на крик. – Вы можете сколько угодно мне говорить про ваши кризисы, но я вам не верю! Подумать только, еще вчера никакого кризиса не было, а сегодня вдруг кризис! Идиотизм!
Продолжать разговор было бессмысленно, и Вероника ушла в другую комнату.
– Ты куда?
– Поговорим, когда ты успокоишься, – ответила мать и закрыла дверь за собой.
Юлька с минуту глядела на закрытую дверь, потом прижала кулачки к глазам и безнадежно заплакала.
Сколько она себя помнит, в их семье никогда не было скандалов. Если и были споры или недоразумения, то все больше по мелочам. Любой, глядя на её родителей, говорил, что они – идеальная супружеская пара. Юлька любила родителей, гордилась ими и жалела тех одноклассников, в чьих семьях привычными стали пьяные скандалы, ссоры по поводу и без повода, разводы и разделы имущества. Например, у Кати Семениной, мать уже в третий раз выходит замуж.
– И каждого своего мужика заставляет меня папой называть, – делилась Катя в спортивной раздевалке. – Ненавижу! Мужиков ненавижу и её ненавижу!
– Что ты, Катя, разве можно мать ненавидеть? – Юлька искренне переживала за подружку.
– Можно. И ты бы ненавидела такую.
– Какую?
Катя безнадежно махнула рукой.
– Рассказывать противно. Я к бабушке уеду. Вот только денег на дорогу у меня нет, а до Новосибирска билет дорогой.
– А ты бабушке напиши, пусть она тебе денег на дорогу пришлет.
– Написала, а ответа нет. Может, не получила письма.
– Еще напиши.
Девочка покивала.
– Ладно, пойдем, уже строятся.
Они заняли свои места в строю, но Юлька еще долго думала над тем, как непросто живется её однокласснице. Её родители, как она начала догадываться, составляли меньшинство. И вот теперь не известно по какой причине рушится её семья, а она попадает в разряд тех ребят и девочек, чьи родители разводятся. Правда, папка сказал, что до развода дело не дошло, они просто будут жить раздельно. А где прикажете жить её? День у мама, день у папы? Хорошая история. А самое обидно, что никто ей не говорит правды. Может, у бабули спросить?
Девочка вытерла зареванное лицо, вытащила из шкафа недочитанного Дюма и уселась у окна. Вначале она плохо понимала, о чем читала, потом увлеклась и на некоторое время позабыла о неприятностях. Следить за приключениями храбрых мушкетеров было занятнее, чем гадать о причинах ссоры между родителями. Но она все равно узнает правду, а уж после этого будет думать, как примирить родителей. Не все еще потеряно!
…За столом бомбой взорвался смех. Тост Семена, как всегда, имел успех. Все чокались, выражали свое одобрение, от души веселились. Вскоре включили музыку, и только самый ленивый не пошел танцевать. Воспользовавшись всеобщим движением, Борис Львович незаметно покинул буфет. На сегодня хватит, иначе опять все кончится капельницей да и от Амалии Иосифовны влетит.
Заметив, что режиссер уходит, Вероника вышла вслед за ним.
– Борис Львович! Когда вы мне встречу назначите?
– Торопитесь услышать мой приговор, Вероника Андреевна? – усмехнулся Шпеер. – Можно бы и сегодня, да не оставлять же коллег без виновницы торжества. Как думаете? Давайте так, – он заглянул ей в глаза, – завтра, часиков в восемь утра. Вас устроит? Или спите долго?
– Не сплю, какой тут сон, – Вероника грустно улыбнулась. – Юлька рвет и мечет. Ни я, ни Костя не решаемся ей сказать правду, все тянем, придумываем несуществующие причины. Мы не правы? – спросила она, увидев, как нахмурился режиссер. – Думаете, нужно сказать все, как есть?
– Не думаю, а уверен, – твердо сказал Борис Львович. – Одна ложь всегда потянет другую, а та – третью. Не заметите, как втянетесь в собственное вранье, а дочка вам этого не простит. Советую вам составить общий разговор: вы, Константин и Юля. Пятнадцать лет – это уже не детство, девочка все правильно поймет.
– Буду надеяться. До свидания Борис Львович. Значит, завтра в восемь.
– Угу.
– Борис Львович, чтобы я не мучилась, скажите, есть проблески таланта?
Режиссер захохотал.
– Сразу и талант! – огромный живот колыхался в такт громового «хо-хо-хо». – Талант! – утер лицо клетчатым платком Шпеер. Чуть отдышавшись, добавил. – Пока могу сказать одно: есть, над чем поработать. Остальное – завтра. И принесите мне другие две пьесы, чтобы у меня составилось впечатление, в какую сторону вы движетесь, госпожа драматург, – и снова захохотал.
Так смеясь и утирая лицо, Борис Львович двинулся в сторону гардероба. И пока он шел, вероника слышала его смех в свой адрес.
Да, зря она выскочила со своим нетерпением. Серьезные люди спешки не прощают. Надо было сидеть мышкой и ждать. А теперь старик так и будет её изводить насмешками.
Ну и пусть. Когда-то надоест. А ей впредь наука: не суетись, не лезь на рожон!
Веронике захотелось домой, но вечеринка была в самом разгаре, и уйти не представлялось возможности. Придется остаться, чтобы не вызывать обид.
– Вероника Андреевна! – шумно отреагировали на её возвращение коллеги. – Наконец-то! А мы подумали, что вы сбежали от нас. Идемте танцевать!
С новой силой загремели динамики, энергично задвигались молодые и не очень. Выбросив все из головы, Вероника протиснулась в центр, глазами выбрала себе партнера и так припустила танцевать, как давно уже не бывало. Для многих это было откровением, они раздвинули круг, принялись азартно хлопать самозабвенно танцующей парочке – Веронике Изверовой и Максиму Вольнову, художнику-декоратору их театра. Тридцатилетний Максим был не женат, вернее разведен и находился в поиске. С ним заигрывали, приглашали в гости молодые артистки, говорили, что у него был непродолжительный роман с Павловской, кто-то видел его выходящим из костюмерной в неурочное время. Многое о нем говорили, но только Вероника точно знала, что Максим встречается и с самыми серьезными намерениями с дочкой одного предпринимателя. Дочка была так себе, но папаша имел связи в столичных театральных и киношных кругах. Вольном мечтал с помощью новых родственников пробраться в один из столичных театров, или, чем черт не шутит, на телевидение.
Вероника выбрала Максима потому, что видела не однажды, как здорово он танцует. В последний раз это было на вечеринке у Карров. Кстати, Вольнов и не предполагал, что серьезная Вероника Андреевна может двигаться в стиле тинэйджеров. Кто бы раньше сказал, ни за что бы не поверил. Они, конечно, встречались на тусовках, но чтобы она так отплясывала, ни разу не видел. Правду люди говорят, что в тихом омуте черти водятся.
Максим с удвоенной энергией закружился вокруг Вероники, изображая страстного мачо, Вероника резким движением головы освободила волосы, и они волной покрыли её спину и плечи. Призывно глядя на Максима, женщина завела руки за шею и медленно начала поднимать отливающие серебром волосы кверху, прогибаясь при этом очень сексуально. Так, с поднятыми вверх руками, полуприкрыв глаза и извиваясь всем своим гибким телом, она наступала на своего партнера до тех пор, пока не уперлась грудью в его грудь. Максим непроизвольно обхватил Веронику за талию, прижал плотно к себе и вдруг неуловимым движением переломил пополам так, что женщина чуть не достала головой пола. Держа одной рукой партнершу за талию, Максим потянулся лицом к её лицу, а вторая его рука двинулась от талии вниз по бедру, колену и далее. Это было нечто!
Может, у кого-то возникла даже мысль, что Вероника Андреевна и Максим Вольнов специально отрепетировали этот страстный танец для такого случая. Но на самом деле все вышло спонтанно, от души. Выполнив что-то вроде па из аргентинского танго, парочка под гром аплодисментов закончила танец в объятиях друг друга.
– Браво! Браво! Бис!!!
– Офигеть! Класс!!!
Они разжали объятия, с улыбкой поглядели друг на друга. Потом Максим медленно взял руку Вероники Андреевны и, все еще не выйдя из роли мачо, поцеловал вначале тыльную сторону, потом пальцы, а потом запястье.
– Смотри, Людмила узнает, – шепнула ему на ухо Вероника. – Скандал устроит.
– За такое удовольствие и заплатить не жаль, – также шепотом ответил её Максим.
Он взял её за локоть и повел к столу.
– Шампанского?
– Давай!
Вино запузырилось в бокалах.
– За талант, грацию и непостижимую женственность, – провозгласил Вольнов. Притронулся к её бокалу и первым выпил. Она подождала, потом тремя большими глотками осушила бокал. Шампанское она не любила, но после танцев в горле саднило от жажды, и вино пришлось как нельзя более кстати.
– Хорошо, – проговорила она, облизывая губы. Максим согласно кивнул.
– Может еще?
– Нет, спасибо. Я ведь не любительница. Ты иди танцуй, а я посижу, что-то устала, весь день на ногах.
Максим опять поднес руку Вероники к своим губам.
– Благодарю за удовольствие танцевать с вами. Теперь, если будем где-то вместе, не отказывайтесь потанцевать со мной, хорошо?
– Обещаю, – легко согласилась она, хотя точно знала, что теперь они вряд ли встретятся вне театра. Её разрыв с Костей отразится и на круге общения. Но она об этом ничуть не жалела.
– Иди, Максим, – Вероника подтолкнула своего кавалера, – смотри, как девочки сердито смотрят на меня за то, что я одна тобой завладела.
– Вероника Андреевна, а я бы не отказался, – горячие губы Вольнова обожгли ей ухо. – Могу с уверенностью сказать, что тот, кто так танцует…
– Прекрати! И не додумывай того, что не может осуществиться. Иди, кому говорят!
Максим сделал два шага в сторону, но остановился, снова глянул на Изверову.
– Танец многое может сказать о человеке, Вероника Андреевна. А глядя на вас, можно быть уверенным, что и в …
– С ума сошел! – она закрыла руками уши. – Молчи, а то я рассержусь!
Вольнов захохотал и пошел к танцующим. На нем тут же повисли две красотки, и он, попеременно целуя их, увлек в центр круга. Девицы ответили довольным визгом, задергались в его руках, выставляя на обозрение соблазнительные формы.
Вероника устало опустилась на стул, незаметно стянула туфли и блаженно пошевелила затекшими пальцами. Потом она попыталась собрать волосы, но из этого ничего не вышло. Тогда она разделила их пополам и заплела в косы. Такая незатейливая прическа кардинально изменила её. Любой, глядя на неё сейчас, подумал бы, что это старшеклассница затесалась в компанию взрослых. Черты лица её смягчились, рот чуть приоткрылся, показав безупречные зубы. Щеки после танцев алели, а на шее загнанно билась голубая жилка.
Еще один этап моей жизни закончился, думала она в это время. Наступает переломный момент, а что дальше последует, не известно. Грустно, очень грустно почему-то, даже заплакать хочется, но остановиться, повернуть вспять не могу и не хочу. Только вперед!
Она сама уже налила шампанского и залпом выпила.
– Вероника Андреевна! Дорогая моя, дайте я вас обниму, – захмелевшая костюмерша Валентина тянулась к Веронике. – Вы такая женщина, такая женщина! Просто чудо! Экстракласс!
– Валентина, давай выпьем за наше здоровье, – прервала хвалебную песнь Вероника. – Будем здоровы!
– Будем!
Тут музыка умолкла, и все потянулись к столам. Вечеринка продолжалась. Теперь можно было незаметно исчезнуть. Все в таком градусе, что вряд ли заметят её отсутствие.
– Валентина, я в туалет отойду, – на всякий случай предупредила она костюмершу. – Я скоро.
Но Валентина не слышала. Она хохотала над очередным тостом Семена Хмелева, размахивала зажатым в руке пирожным. Костюмерша была признанная сладкоежка, могла съесть разных вкусностей безмерное количество, но при этом не поправиться ни на грамм. Вероника тоже не поправлялась, но в отличие от Валентины, была равнодушной к сладкому и вообще ела очень мало.
Легкими шагами Вероника прошла к гардеробной.
– Домой? – спросила бессменная гардеробщица тетя Даша. – Вы на своей машине или такси?
– Такси возьму. Свою я еще днем на стоянку поставила, знала, что выпью.
– Правильно. А то моду взяли пьяными за руль садиться. На прошлой неделе здесь в переулке женщину сбили и уехали восвояси. Потом-то их поймали, хулиганов, и они все, сказывал Михалыч, были в стельку.
Михалыч был в театре вахтером. И каждый раз, как тетя Даша грела для себя чайник, обязательно звала его, угощала домашними плюшками и вареньем, а он в благодарность рассказывал ей разные страшные истории, происшествия. Информацию ему доставлял зять, муж младшей дочери, что служил в отделении милиции, находящееся на той же улице, что и театр.
– До свидания, тетя Даша, – попрощалась Вероника.
– Доброго вам здоровья, Вероника Андреевна, – ответила гардеробщица. Потом спохватилась. – А правду говорят, что вы уходите от нас?
– Ухожу, тетя Даша. Но, может, еще вернусь. Как знать.
– И возвращайтесь, Вероника Андреевна. Здесь вас все любят, уважают. От добра добра не ищут.
– Кто знает. До свидания.
Права старая гардеробщица: многих удивило внезапное решение Изверовой оставить театр. Она не стала распространяться по поводу своих дальнейших планов. Если её новое занятие будет успешным, она скрывать не станет, а если нет, так лучше избежать злорадства и ненужной жалости. Чтобы сбылось задуманное, верила она, пусть как можно меньше людей знают о твоих планах. Она знает, родители да Борис Львович, и достаточно. Нечего распространяться.
После жаркой атмосферы буфера, на улице Веронике показалось очень холодно. Она плотнее запахнула плащ, подняла воротник и, обхватив себя за плечи, скорым шагом пошла к остановке такси. Минут через десять из-за поворота показалась свободная машина.
– Куда?
– На Еремейку.
– Поехали.
В машине было тепло, звучала тихая музыка. Вероника перебирала в уме события последних дней, планировала дела на ближайшие дни, среди которых квартирный вопрос. Костя звонил и сообщил, что квартиру разменивать не хочет, и предложил ей другую в любом районе. Надо было выбрать из четырех. Две она уже посмотрела, но они ей не подошли. Завтра или послезавтра надо посмотреть остальные. Хорошо бы Юльку с собой взять, чтобы потом упреков не было. А то она вчера заявила, что останется жить у бабушки с дедом, предоставив родителям возможность выяснять отношения.
Борис Львович прав, надо откровенно поговорить с дочкой. У неё сейчас переходный период, а тут они еще усугубляют. Решено, завтра вечером они поговорят с Юлькой. Надо только Косте сообщить о времени и месте. В дом к родителям Вероника не хотела приглашать Костю, боясь, что вспыхнет конфликт между мужем и Андреем Викторовичем. Пусть пройдет время, все успокоятся, а там видно будет.
– Куда ехать? – спросил таксист, въехав на первую улицу Еремейки.
– По Школьной вниз, второй поворот налево.
Через несколько минут такси затормозило у дома. Вероника расплатилась, и зябко поводя плечами после теплого салона машины, заспешила на свет родных окон. Вон кто-то выглянул, мама, наверное.
Она уже представила уютную кухню, горячий чай с клубничным вареньем, её рассказ о прошедшей вечеринке. Не забыть про танец, который они сбацали с Максимом Вольновым. Папка, конечно, станет хмуриться, обвинять времена и нравы, зато Юлька оценит это как надо. Как хорошо дома!
…Последняя из предложенных Костей квартир находилась в нескольких трамвайных остановках от Еремейки. Далековато, правда, от центра, зато близко к родителям, а значит, и к ипподрому, где Юлька проводила теперь все свободное от уроков время.
Квартира находилась в четырехэтажном доме еще сталинской застройки. Рядом стояли такие же дома, невдалеке просматривался парк, разбитый к десятилетию Победы. Вероника оценила близость дома к остановке, и в то же время малое движение между домами. Поражала удивительная для города тишина, отсутствие суеты.
В доме было три подъезда, квартира находилась в среднем, на третьем этаже. По-видимому, прежние жильцы выехали совсем недавно, решила Вероника, уловив оставшийся запах жареной картошки, и отметив про себя отсутствие паутины в углах.
Квартира ей понравилась. Квадратная прихожая, просторная кухня, две восемнадцатиметровые комнаты. В прихожей имелся встроенный шкаф для одежды, а узкая дверь вела в кладовку. Хороши были двойные двери комнат, паркетный пол и скромная лепнина под потолком. Оригинальный бордюр выполнял роль широкого плинтуса между потолком и стенами. В отличие от современных квартир, высота потолков в этом доме достигала почти трех с половиной метров. В ближайшей к кухне комнате была дверь на застекленную шестиметровую лоджию.
Основа была хороша, но квартира требовала основательного ремонта. Меньше всего от времени и жильцов пострадал потолок и окна, к остальному следовало приложить руки, причем руки профессионалов. Тут своими силами не управиться.
– Ну, как? – Костя стоял у окна и внимательно наблюдал за реакцией жены. – Пойдет?
– Пойдет, – ответила Вероника. – Только ремонт…
– Без проблем. Я сам найду бригаду и оплачу все. Единственно, выскажешь свои пожелания.
Он подошел к ней, взял за руку.
– Может, все-таки передумаешь? Столько лет вместе, и неплохих лет. И Юлька. Ну, хочешь, встану на колени? – пытливо глянул ей в лицо. – Вижу, не хочешь. Ничего ты не хочешь. А еще скрытничаешь, как тогда, в выпускном классе. Опять что-то задумала, так?
Она опустила голову, но он взял её за подбородок и заставил поглядеть ему в глаза.
– Точно! Ну, так скажи, ошарашь, как тогда с театральным. Я пойму и препятствовать не стану. Не могу я поверить в то, что причина в моей глупости тогда с секретаршей. Я прав?
– Костя, не начинай все сначала. Лучше подумай, как разговор сегодня составить с дочкой. Врать ей я не хочу, да и тебе не советую. Пусть ей будет больно, но дети быстро забывают плохое. Зато она будет знать, что мы с ней честны.
– Будь по-твоему. Но ты обещаешь, что с разводом подождешь?
– Обещаю, – успокаивающе улыбнулась Вероника. – Смотри, как бы ты потом не заторопился. Вдруг охмурит тебя очередная красотка и потребует жениться на себе. Что будешь делать?
– Это ты про Вику? Так она наврала – я ей ничего не обещал.
– Кроме Вики, полно желающих стать мадам Кирпичовой.
– Вот это верно! – загорячился вдруг Костя. – В отличие от тебя, их не страшит моя фамилия. Кирпичовы уже известны, а про Изверовых что-то не слыхать.
– Может, еще услышишь, – Вероника повернула к выходу. – Я согласна на эту квартиру, присылай строителей. И вот что я еще подумала, – она резко остановилась, и Костя ткнулся ей в спину, – мне гараж нужен, лучше, чтобы недалеко. Осилишь?
– Идем, – муж крепко взял её за локоть.
На лестничной площадке они задержались, так как сразу не сумели справиться с двумя замками. Пока возились, открылась соседняя дверь.
– Здравствуйте, – поздоровалась Вероника с молодой женщиной. Та держала на руках малыша, измазанного манной кашей. – Скоро соседями станем.
– Да-а-а?! – обрадовано протянула соседка. – Ну и хорошо. Ой, а я вас знаю! – глаза женщины перебегали с Вероники к Константину и обратно. – Вы в театре работаете, верно?
– Верно, – улыбнулась Вероника и протянула руку к пухленькой ножке малыша. – Какой бутуз!
– Пошли, – в нетерпении топтался рядом муж. – До свидания, – кивнул он соседке и первым двинулся по лестнице вниз.
– Увидимся, – пообещала Вероника и поспешила за мужем.
– До свида-а-а-ания! – донеслось вслед.