Женская карта

Глава первая

Лейтенант Непримеров поглядывал в полурасшторенное окно и время от времени посасывал ободранный указательный палец. Викентий Антонович оцарапал палец в производственной зоне при обыске, где по наводке одного из своих осведомителей безуспешно пытался отыскать деньги у бригадира столярки.

«Не мог, дармоед, разузнать получше, куда этот хитрый столяр запрятал такую сумму!» – сердито размышлял лейтенант.

Инспектор оперативной части колонии строгого режима Непримеров пребывал сегодня в сквернейшем настроении не только от неудачи с обыском. Совсем недавно ему стало известно, что опять откладывается присвоение очередного звания, а он итак уж давно считал себя незаслуженно обойдённым по этой части.

«Главному куму всё было некогда вовремя представление подготовить! Он, видишь ли, дачу строит, а хозяин вечно с похмелья – где уж ему делов до какого-то там инспектора! С восемьдесят пятого, как пошла вся эта хреновина, трёмся тут среди зэков потенциальными заложниками; а как премию какую подкинуть, так не слишком-то разбежалось начальство! Это спасибо ещё, что никаких костюмов покупать не приходится – форменная одежда годится на все случаи жизни! Шефу – тому что: он заглянет на зону в неделю раз, чтобы высказать недовольство, а чем – отыщет всегда. Потом у завстоловой пожрёт на халявку, да в завершение рабочего дня подкинет новый заказик для дачи этому хитромудрому столяру, – инспектор имел в виду бригадира столярки Съедалина, у которого он безуспешно пытался вышмонать деньги. – Ещё ведь и пожалуется Устрицыну, скажет, что я беспредел творю по наводкам доносчиков и мешаю Съедалину план делать!..»

Непримеров в очередной раз раздражённо пососал ободранный палец и, взглянув в окно, заметил двух зэков, гуляющих по дорожке; в одном из них он сразу признал своего незадачливого осведомителя Оськина. Викентий Антонович, вызывая дневального, надавил на кнопку звонка, вмонтированную в стол. Нажав на кнопку ещё пару раз, но так и не дождавшись бегунка, окончательно разозлился. «Пора менять рассыльного, – продолжал раздражённо размышлять он. – Совсем, кашалот противный, зажрался! Пригрелся в ногах, словно уж, и ловко изворачивается в любых ситуациях! Сейчас возвратится неизвестно откуда, а спросишь – скажет, что, например, хозяин послал за чем-нибудь в рабочую зону, да ещё и ухмыльнётся нагло в глаза. Не станешь же выяснять у подполковника, посылал он куда дневального или нет! Этому дураку только попадись на глаза лишний раз! Ни с того ни с сего заведётся: блохоискатели, болтуны, ротозеи; а то и вовсе что-нибудь ляпнет прямо при зэках, как в прошлый раз догадался: чего в кабинете сидишь, вшей в штанах от безделья разводишь!»

Во время этих грустных размышлений в дверь вкрадчиво постучали; и почти сразу же, не дожидаясь ответа, в кабинет проскользнул сияющий, как новенький чайник, стукач Валя Оськин.

– Викентий Антоныч! Выведал я, где этот жук денежки прячет! – выдохнул он прямо с порога свежую информацию, масляно поблёскивая глазами.

– Говори! – Непримеров даже подскочил со стула от нетерпения.

– Помните, при обыске, у него селёдка в целлофане лежала… Так он пятисотки в трубочку – и рыбине через рот до кишок! – возбуждённо объяснил доносчик.

– Действительно изворотлив, прыщавый козёл! Если найду у Съедалина бабки, завтра принесу тебе бутылку вина! – обрадовавшись, пообещал опер и, выдвинув верхний ящик стола, бросил зэку пачку «Опала». Поймав её на лету, тот растянул рот в подобострастной улыбке и быстро покинул апартаменты лейтенанта, на ходу придумывая, что сказать в секции, если кто видел и спросит, зачем он ходил к куму.

Собираясь на вахту к ДПНК, чтобы прихватить там с собой контролёров для обыска, Непримеров привычно одёрнул китель; но в этот момент дверь его кабинета вновь распахнулась, в этот раз открытая новым посетителем с демонстративной небрежностью. Бледнолицый и тощий зэк, переступивший порог, непринуждённо захлопнул её за собой и заявил:

– Я законспирированный сотрудник КГБ, и мне требуется срочная помощь!

После брошенных слов он приблизился к явно оторопевшему лейтенанту и бесцеремонно уселся на стул напротив него.

– Что-что?! – от изумления Непримеров вновь опустился на своё место, тем не менее прочитывая нагрудный знак осуждённого: «Дунаев О.С. 8 отряд».

– Плохо со слухом, товарищ лейтенант? – с ехидной усмешкой спросил заключённый, однако тут же принялся вносить во всё ясность: – Я майор четвёртого управления комитета госбезопасности. Внедрён в вашу колонию по прямому указанию Москвы. У нас имеются оперативные сведения, что двое ваших офицеров связаны с мафией на Золенском прииске. Намереваясь разоблачить их, мы надеемся выйти на организаторов сей преступной группировки и вскрыть каналы, по которым золото просачивается в руки дельцов теневой экономики. Сегодня оперативная обстановка вокруг этого дела непредвиденно усложнилась; и я обращаюсь к тебе за содействием, как офицер к офицеру!

– Чем же я могу быть вам полезен? – озадаченно и вместе с тем осторожно поинтересовался инспектор, быстро прикидывая в голове, а что ему это сулит, если он ввяжется или наоборот отговорится от участия в непонятной игре.

– Достойный вопрос грамотного оперативника! – покровительственно похвалил Дунаев О.С., без спросу беря со стола Непримерова распечатанную пачку «Феникса» и ловко выщёлкивая из неё одну сигарету. – Я ведь давненько присматриваюсь к тебе, лейтенант, – доверительно сообщил он. – А неделю назад связался с Москвой, по своим каналам, и доложил, что основную ставку разработанной операции стану делать, опираясь на тебя. Поблагодари судьбу, что анкета твоя, как с иголочки! И знай теперь, что в нашем подразделении на тебя открыт денежный счёт и заочно присвоено звание старшего лейтенанта. Кстати, потом аккуратно, на стандартном листе, напишешь автобиографию, а то мне передали, что там у нас в кадрах уже ворчит один столоначальничек. Ну а в остальном, если мы успешно проведём операцию, тебе обеспечена должность в областном аппарате четвёртого отдела УКГБ и внеочередное звание капитана! Смекай! В нашей фирме веников не вяжут, понял? – говоривший по-панибратски хлопнул Непримерова по плечу, роняя пепел с сигареты ему на стол.

– А почему ваш выбор выпал именно на меня? – всё ещё сомневаясь в реальности происходящего и с плохо скрываемым волнением в голосе, полюбопытствовал инспектор.

– Викентий Антоныч, дорогой! – законспирированный агент вновь хлопнул по плечу лейтенанта. – Наша служба работает, а не спит! Я только раз гляну по сторонам – и уже за километр вижу перспективных людей! Администрация вашего лагеря и та разобралась, что есть в тебе деловая хватка, коли перевела из отрядников в оперативную часть. На оперработе, сам знаешь, дилетантам ничто не светит, потому что на ней извилиной шевелить надо! Со званием – да, обидели тебя малость; но теперь и это не важно, потому что перед тобой новые горизонты открылись… Ну со временем, если захочешь, лично сам разберёшься, кто тут мешал твоему служебному росту! – говоривший оборвал свою фразу на довольно высокой ноте и ткнул чадящий окурок в пепельницу.

– Ну, спасибо вам за оказанное доверие! – прочувствованно и вместе с тем стараясь быть сдержанным, отозвался Непримеров. В душе-то он ликовал: «Заметили наконец! И не какой-то замухрышка из местных, а человек из самой Москвы! Надо же, здорово как сказал, что перспективных людей за километр видно!»

– Тогда начнём с разбора первого задания. С этого момента ты переходишь в моё непосредственное подчинение, лейтенант! Перво-наперво побываешь в спецчасти и ознакомишься с моим уголовным делом, чтобы персонально убедиться насколько чётко оно сфабриковано. Там, скажу тебе, запутано так – комар носа не подточит. Сам генерал Адептов непосредственно утверждал легенду для каждого входящего в состав группы. А то обнаглели, понимаешь ли, эти новоиспечённые дельцы – уже среди бела дня золото у государства воруют! – патетически воскликнул агент. – Короче, дело там с пышным букетом статей из УКа, а срок прописан в двенадцать лет. От тебя требуется: подготовить так документы, чтобы вывести меня на бесконвойку; а там мы примемся устанавливать новые связи. Тут вместе со мной в колонию внедрён наш коллега – профи высшего класса! Звание его капитан. Здесь в лагере он проходит под личным делом как Усковец Демьян Иванович. Его также потребуется вывести на бесконвойку. Тщательно обдумай моё задание, найди нужные мотивировки, а затем мы вместе пойдём к начальнику колонии, где ты ему всё расскажешь. Подполковника Залихванова проверяли ребята из областного УКГБ – он к золотому промыслу причастности не имеет, поэтому мы и его смело подключим к операции; тем более, что без него тебе нас на бесконвойку не определить. Всё, лейтенант! Пока я буду называть тебя лейтенант: так проще, – он подмигнул новоприобретённому другу и, поднимаясь со своего места, протянул Непримерову руку. – В отряд за мной дневального не присылать – я сам разыщу тебя.

Уже направляясь к двери, вдруг спохватился и бесцеремонно сгрёб со стола инспектора пачку «Опала».

От Непримерова Олег Дунаев прямиком направился в свою секцию и тут же завалился на шконцы поверх одеяла, даже не снимая сапог. Он размышлял об итогах своего визита.

«Кажется, этот пескарь хорошо захватил наживку! Теперь главное, чтобы сочинённая сказка по вкусу пришлась хозяину. Если Залихванов такой же дуб, как и этот лейтенантишка, то тогда мы ещё поживём! Сейчас бы в пору обмыть первый успех, заварив кружечку чифиря! Под крепенький чифирёк и голова работает как компьютер», – размечтался Олег.

Поднявшись с койки, он направился в соседний седьмой отряд, где бытовал один знакомый мужик, с которым они прибыли в зону общим этапом. Позавчера он слыхал, как того по селектору вызывали на свиданку, а поэтому чай у него должен быть. В седьмом отряде Дунаев и впрямь разжился царской заваркой. Запарив крепкого зелья, он дал ему основательно отстояться и, плеснув в кружку благоухающего напитка, осторожно и со знанием дела сделал первый глоток.

… По прибытии в лагерь Олегу с самого начала не повезло. При шмоне какой-то прапор разорвал на нём новую шапку (показалось, что в ней затарка); ну он, Дунаев, и обложил его матюгами. В результате получил по хребту дубинкой и схлопотал десять суток ШИЗО, где и познакомился с Усковцом. Там, с дальним прицелом, Олег с ним и разоткровенничался, когда ему стало известно, что в зоне за глаза Демьяна звали ёмко и просто – дурмашина – за непомерную силу, великий рост и достаточную на многие случаи жизни глупость. К тому же язык у Усковца был привязан на месте, так что в целом за эти качества и пал на него дунаевский выбор.

Последний свой срок, но, видимо, далеко не первый, Демьян Иванович получил в райцентре Валеево, куда его занесла нелёгкая после предыдущей отсидки к заочнице Ольге Сверкуновой. В поселковой школе та преподавала анатомию и биологию. Не смотря на интеллигентность своей профессии, девушкой Ольга слыла бедовой и при надобности могла запросто залепить оплеуху любому парню, а без надобности – спрыгнуть с десятиметрового обрыва в холодную воду реки Улуйки. Однако с Демьяном Ольгины замашки имели обратный успех, ибо шуток он не признавал, о компромиссах и вовсе не слыхивал; а когда ей взбрело в голову качать ему права, выбросил её из окна, перед тем не потрудившись его раскрыть. По счастью, та отделалась лёгким испугом, даже не порезавшись о стёкла. На следующий день после случившегося она позволила себе не открыть Усковцу дверь. Демьян её попросту выбил одним ударом, но правда Ольгу трогать не стал, а лишь нашёл во дворе кувалду и разворотил в доме печку до самого основания. «Замёрзнешь, сука, сама прискачешь под моё одеяло!» – сказал он ей на прощание. Но этот срок Усковец схлопотал не за Ольгу. Однажды, изрядно испробовав самогонки, он средь бела дня взобрался на поленницу у поселкового магазина и, расстегнув ширинку, принялся орать: «Ну подходи, падлы, по очереди, пока я добрый!..» А тут на беду свою какой-то там командированный механизатор возмутился таким безобразием и решил стащить распоясавшегося хулигана с поленницы. В результате разборки механизатор оказался в больнице со множественными переломами рёбер и сломанной челюстью, а Демьян – в милом сердцу лагере.

Олегов план Усковец принял безоговорочно и даже согласился на все условия. Впрочем, организатор требовал одного, чтобы его напарник не вступал ни в какие разговоры с администрацией и всегда находился при нём.

…Дунаев уже выпил половину заварки, когда за дверью чифирилки раздался топот и шум, а потом она распахнулась, и в помещение ввалились три прапорщика. В одном из них Олег сразу узнал того, что некогда порвал ему шапку. Контролёр также заприметил заключённого и восторженно заорал на всё помещение: «О, да здесь и корешок мой балдеет!». Вплотную приблизившись к электроплите и наклонившись к дунаевской кружке, он шумно втянул в себя носом воздух.

– Индюху пьём! – безошибочно определил он и заключил: – Нормально живём! Только чтой-то ты сам на сам глотаешь, как гребешок?! – и прапорщик разразился гомерическим хохотом, при активной поддержке своих коллег.

– Дурак ты, Корявый! Хоть маленько фильтруй базар, – беззлобно отозвался Дунаев. Теперь-то он знал, как с тем разговаривать, да и в чифирилке из зэков находился один.

– Я-то и впрямь дурак! – охотно согласился Корявый. – Только я на свободе баб трахаю, а ты здесь свои яйца украдкой шокируешь! Ха-ха-ха! – но тут же и обрывая смех, прапорщик забрался в карман своих брюк и выложил на скамейку перед Олегом горсть карамели. – Подлечи-ка малость печёнку, а то позеленеешь от чифиря!

– Благодарю, – не стал отказываться Дунаев от неожиданно подвалившего угощения, однако не удержался, чтобы не съязвить, глядя на некрасивого контролёра: – А бабы-то на свободе дают?

– Ха-ха-ха! – неподдельно развеселился Корявый, – Конечно дают! – и, чтобы не остаться в долгу, объяснил: – Вам мамаши и сёстры всякие деликатесы с воли везут, а в зоне они не положены. Или забыл? Вот! – он извлёк из внутреннего кармана кителя две плитки шоколада и покрутил ими перед носом заключённого. – Сегодня вечерком любой подарю и весь вопрос. Держи! – и он к полнейшему Олегову удивлению сунул ему одну шоколадку прямо в нагрудный карман робы.

– Ты чё его поважаешь, а Леденцов?! – попытался образумить коллегу прапорщик с усиками.

– Пускай балуется и нас вспоминает! – отмахнулся от напарника Корявый. Уже на выходе из чифирилки буркнул: – У мужика двенадцать лет сроку, пусть жрёт.

В своё время, ещё малолеткой, Колька Леденцов чуть сам не угодил в воспитательную колонию. Избили они как-то с дружком одного школьного воображалу и часы с него сняли в придачу, которые он, впрочем, в тот же день подарил своей зеленоглазой соседке по парте Ленке Обручевой. Колька уже целый год вздыхал по этой своей однокласснице, о которой все говорили, что у неё мать следователем работаем. Вечером Ленка вернула часы назад, откуда-то узнав, что он снял их с того пижона, и посоветовала возвратить хозяину. Пренебречь советом соседки Колька просто не мог и потому отдал воображале часы, чем, вероятно, и спас себя от знакомства с воспитательно-трудовой колонией.

Накануне призыва мечтал Леденцов попасть в       ВДВ либо в подводники на худой конец, а его закатали во внутренние войска. Поначалу он был ошарашен и находился в шоке, потом орал в кабинете у военкома и рвал на себе футболку, что лучше срок в зоне тянуть, чем служить в ВВ, однако же отслужил; а когда объявили дембель, подал рапорт на сверхсрочку, а позже закончил и школу прапорщиков.

В зону для зэков Колька таскал всё подряд: чай, жратву, денежные переводы – одну водку опасался носить. За время службы он пообтёрся и твёрдо уразумел, что можно, а что нельзя. И ещё разобрался, что в ВВ жить можно. Работа не пыльная, по крайней мере не то, что грузчиком на овощной базе, где ему довелось два месяца погорбатиться незадолго до призыва. Но однажды Корявого всё-таки заложили начальнику оперчасти. Попросил его один зэк забрать денежный перевод, назвал адрес. Леденцов деньги те взял, а при передаче их осуждённому был, как говорится, пойман с поличным буквально за руку и ни кем иным, как самим майором Устрицыным. Леонид Львович и по сей день посмеивается над прапорщиком при встречах, а тогда Корявому пришлось не до смеха. Чудом не вылетел Колька из органов; спасибо, командир роты Глеб Романович Витязь за него заступился. Хороший мужик их ротный; только поговаривают, что пьёт здорово с тех пор, как с бабой своей разбежался. Сплетни бродили, что она не просто ему изменяла, а даже с зэком каким-то беглым путалась.

Глава вторая

Подполковник Залихванов, маленький, но крепко сбытый и шустрый, то и дело прикладывал руку ко лбу, по-видимому таким образом измеряя свою температуру и пытаясь унять боль, и не переставал хлестать из графина воду.

Вчера они с Устрицыным ездили на рыбалку и, хотя ни черта не поймали, если не считать пяток малявок, что сразу же пошёл на уху, зато от души набрались «Посольской». А утром ещё жена расшумелась на Василия Никитича, и на работу он заявился не просто с больной головой, но и злым.

Отчего раскричалась жена, Залихванов знал, и «Посольская» тут была не при чём. Вместо неё могла оказаться и «Русская», и «Пшеничная», и зловонючий самогон. Ну что тут ругаться зря, если Василий Никитич употреблял. Дело в том, что он обещал жене заказать у себя на работе кухонный шкаф для дочери Марианны, однако же позабыл, а ответить положительно на вопрос супруги не сообразил. Тяжело было с утра – не до того. Чтоб избежать другого скандала подполковник сразу послал дневального за бригадиром столярки Пашкой Съедалиным; и тут выяснилось, что того ещё вчера перед отбоем посадили в ШИЗО по суточному постановлению, и теперь вот ему, хозяину, придётся решать, что с Пашкой делать дальше. То, что у Съедалина нашли при шмоне 6500 – сущий пустяк. Хуже, что он обложил матом инспектора оперчасти, да ещё откуда-то разузнал, что сдал его осуждённый по фамилии Оськин, ну и естественно, и безотлагательно разукрасил тому физиономию.

«Непримеров-то, Непримеров – сыщик сраный! Сколько раз им всем говорил и оперативникам в том числе: не трогайте мне бригадиров и мастеров! Вон ползоны отрицаловки шляется, в секциях почти что в открытую деньгами трясут!.. Нет, засранец, он принялся шмонать передового бугра, а ведь не сегодня-завтра женится и побежит: дядя Паша, стульчик надо! Дядя Паша, разделочную доску сделайте! Распустил Лёня своих подкумков, придётся и ему втык сделать. Без стукачей ни хрена не умеют работать! Что там за Оськин ещё выискался?!»

Залихванов щёлкнул клавишей внутренней связи:

– ДПНК! В зоне сейчас, должно быть, в жилой, есть такой Оськин… Не знаю, в каком отряде! Тебе что, ещё отряд сообщить?! – рявкнул на дежурного помощника подполковник. – Привести ко мне в кабинет!

Заключённый Оськин Валентин Лукич, двадцати трёх лет от роду, отирался около бани и, не смотря на недавно приобретённые побои, вновь выслеживал новую информацию для своего патрона, который, как и обещал, приволок ему бутылку вина, из которой правда же сам и отпил полный стакан, но зато дал и сигарет. Осведомителем Валентин стал совершенно случайно и до знакомства с тюремной системой абсолютно не обнаруживал в себе склонность к ябедничеству, а тем более к доносительству. Вступить на этот нелёгкий, да к тому же презираемый путь Валю побудили его же друзья по несчастью или иначе, соседи по нарам. Веснушчатый и пухленький, с большой головой и короткими ножками, Оськин довольно комично выглядел, а если учесть ещё, что передач ему никто не приносил, а драться он и вовсе не научился, то его положение среди сокамерников становилось и впрямь незавидным. Отбывал Оськин по статье 113 УК, и своих два года он получил за то, что три года систематически истязал жену. Если в камере он выглядел не иначе, как чучелом, то дома представлял из себя дебошира и деспота. В конце концов молодая жена не выдержала и, не без помощи соседей по подъезду, написала на благоверного заявление, в результате чего тот в камере и оказался. В кругу мужиков – лишь дай слабину, будь то хоть на воле в обычной бригаде или, тем более, на армейской службе; но закалку Валентин как раз-то и не испытал по причине банального плоскостопия. И не избежал он самого страшного – среды уголовников. А они-то мигом в нём распознали объект для развлечений, к чему, как им казалось, даже располагало его женское имя. И не миновать бы Оськину исполнения песен, восседая верхом на параше, не умудрись он вовремя улизнуть из камеры. Записавшись на приём к зубному врачу и, лишь стоило надзирателю вывести его в коридор, он тотчас, обливаясь слезами, попросил сержанта сопроводить его в оперчасть, объяснив, что иначе его изнасилуют уголовники.

Кум следственного изолятора человеком оказался сметливым, отзывчивым на чужие слёзы и добрым. Он не только дал Оськину закурить, но и напоил настоящим кофе с кусковым сахаром, а потом в течение двух часов объяснял, как и с кем себя лучше вести и обучал основным премудростям конспиративной работы. На прощание капитан подарил Вале стограммовую пачку чая и целых две пачки сигарет с фильтром. Туда, где Оськин сидел, он не возвратился – его поместили в другую камеру в совершенно противоположном крыле тюрьмы. Буквально через месяц Валя с поразительной лёгкостью и невесть откуда в нём взявшимся профессионализмом закладывал капитану соседей по шконцам. Чтобы у сокамерников не возникало подозрений, где он в действительности бывает, его выводили под самыми разными предлогами: то к адвокату, то к врачу, а однажды, по предварительной договорённости с капитаном, его даже сажали в карцер, и Валя долго возмущался и орал, чтобы об этом слыхала хотя бы половина тюрьмы. Но однажды, по недоработке оперативников, Оськин всё-таки прокололся. Возвратившись от капитана в очередной раз, причём с чаем и куревом, он бодро заявил зэкам, что наконец-то подписал обвиниловку, ну а следователь и расщедрился на радостях. Однако стукач не мог знать, что в его отсутствие в камеру заглядывала инспекторша из спецчасти и выдала его чуть ли не с потрохами. А дело в том, что Оськин был уже осуждённым, и та собиралась ему вручить поступившую из канцелярии суда копию приговора, не имея ни малейшего понятия о том, почему Валя сидит среди подследственных. Другая бы инспекторша и не догадалась искать его в этом крыле здания, всегда помня об особой специфике сей работы и назубок зная суть формулировки: «по распоряжению оперчасти…». Но эта молодая девушка оказалась не искушённой в тюремных тонкостях, зато достаточно настырной в своём желании всучить заключённому приговор. Тогда-то сокамерники и задали вопрос Оськину, у какого такого следователя он был и то ли подписывал, если по факту давно осуждён. Валентин стушевался, заволновался, испугался, но при этом высказав сам себе невиданную прыть, подскочил к двери и стал отчаянно в неё молотить. И благо, что надзиратель не ушёл далеко от камеры. На другой день во избежание осложнений капитан быстренько распорядился этапировать Оськина в колонию. И сделал он это весьма вовремя, потому как на стенах предбанника и привратки столь же быстренько появились надписи: «Опасайтесь Оськина – пашет на оперчасть. Кто выловит, без разборок загонять в стойло».

Ну а по прибытию в исправительно-трудовое учреждение Валентин Лукич сам, по проторенной дорожке, юркнул в оперчасть, да так и познакомился со своим патроном лейтенантом Непримеровым.

… Валя обеспокоился сразу, как только заметил, что в его сторону бежит ДПНК, сопя и отдуваясь, как бегемот. Точно ли так отдувается бегемот, Оськин, конечно, не знал, но то, что ДПНК с заплывшими глазками и налившимся кровью лицом смахивал на гиппопотама, казалось бесспорным.

– Срочно к начальнику колонии! – разъярённо заорал он ещё метров за десять, – Лазишь где-то, чертила поганый! – но тут вдруг вплотную приблизившись к осуждённому и потянув носом воздух, проговорил совершенно ласково: – Да ты никак пригубил, голубчик… Ну-ну! Влип ты, дружок, влип, – но в следующую секунду вновь заорал: – Поживей, поживей шевели броднями, вошь бельевая!

Так, всё время подгоняя съёжившегося Оськина, дежурный офицер и втолкнул его в начальнический кабинет.

– Пьяный, товарищ подполковник! – с порога доложил ДПНК и принялся переминаться с ноги на ногу за спиной доставленного.

– Да ну?! – скорее для порядка удивился Залихванов, даже не поднимая глаз на вошедших, и тут же распорядился: – Отвести в санчасть, пусть освидетельствуют. Ко мне доставить Съедалина!

– Есть! – козырнул дежурный, со спины ухватывая зэка за робу, и так, сам пятясь задом, выволок его в коридор из подполковничьих апартаментов, тут же поддавая щедрого пинка, потому что Оськин надумал вдруг упираться, пытаясь что-то объяснить начальнику колонии.