Живая вода
СЫРОМЯТНЫЙ. Так он, вроде, говорит – сына в жертву? Сам убить хочет?
ПРОНСКИЙ. Так сделал Авраам…
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну и фашист! Своего сына?.. Ни хрена себе…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Имею желание доказать любовь Господу и Дева Мария. Прошу дать нож. Прошу развязать рука и дать нож.
СЫРОМЯТНЫЙ (пятится). А ведь зарежет!.. Чую… Лейтенант, я же как зверь чую… Убьёт!
ПРОНСКИЙ. Господь не позволит приносить кровавую жертву. Авраам не убил Исаака, только занёс нож. Архангел остановил руку.
СЫРОМЯТНЫЙ. Может, тот Авраам и не убил. А этот… Ты посмотри в его глаза!
ПРОНСКИЙ. Это испытание любви и веры к Богу.
СЫРОМЯТНЫЙ. Да на хрен такие испытания! В библии мало ли чего не нагорожено, это не наша жизнь, и не война с фашистами. Он же нелюдь, гляди…
ПРОНСКИЙ. Давай развяжем и дадим нож. Кто сказал, что времена нынче – не библейские?
СЫРОМЯТНЫЙ. Не понимаю… Он же отец! Ладно там, генерал гитлеровский, фашист. Но отец ведь?
ПРОНСКИЙ. Говорю же, это испытания Бога!
СЫРОМЯТНЫЙ. Испытания… А если он вправду станет резать, замахнётся, а не убьёт? Если рука остановится?
ПРОНСКИЙ. Значит, придётся тебе поверить – Бог есть.
СЫРОМЯТНЫЙ. Одному мне поверить? А тебе?
ПРОНСКИЙ. А я уже… верю.
Пауза. Сыромятный отступает теперь от Пронского.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Архангелы! Михаил, Гавриил! Развяжите мой правый рука! Прошу дать нож!.. Томас, страх нет. Есть любовь, вера – нет сомнений и страх.
ПРОНСКИЙ. Я развяжу его и дам нож.
ТОМАС (по-немецки). Скоро наступит рассвет, отец. Я люблю, когда всходит солнце. Из моей амбразуры всегда видно восходящее солнце. Красное и очень большое. Пулемёт красный, руки красные…
СЫРОМЯТНЫЙ. Что говорит? Что он говорит?! Хочет, чтобы его отец зарезал?
ПРОНСКИЙ. Нет, он любит, когда всходит солнце. Ждёт утро.
СЫРОМЯТНЫЙ. В душу Христа!.. Вы меня с ума сведёте!
ПРОНСКИЙ. Я дам нож…
СЫРОМЯТНЫЙ. Нет!.. Никаких испытанй. Мои нервы вам полигон что ли? Всё, хватит, наслушался. (Хватает, трясёт Пронского.) Ты-то чего, ошалел? Ладно он от горя ум потерял, сын всё-таки. Но ты – от чего?!. Ещё и князем называешься! Князья-бояре! Народом правили! Посходили с ума и правили, потому и бардак начался, потому вас в семнадцатом и скинули к чёртовой матери. А не выдрючивались бы, не забивали бы себе головы всякой галиматьёй, философией, глядишь бы, и до сих пор сидели. И порядок бы в мире был, может такой войны не случилось. Нет, всё испытания вам нужны! Попробовать брата зарезать, сына зарезать… А вдруг, как в библии получится? Только хрен вот! Это для дураков написано. Получится, как в жизни!.. Не дам ему сына резать!
ПРОНСКИЙ. Тогда я вынужден остаться здесь, старшина.
СЫРОМЯТНЫЙ. И тебя не оставлю.
ПРОНСКИЙ. Если на бревне не приплыву – приедешь за мной на лодке. Потом, на следующую ночь.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Вы есть Архангелы? Прошу отвечайт, господа. Я старый, плохо имею зрение… Господин офицер? Господин солдат?
СЫРОМЯТНЫЙ. На войне так не бывает – взял и приплыл. Что завтра будет, что через час будет, через минуту – никто не знает, даже Дева Мария. Хватятся снятых часовых, потом генерала – крышка тебе будет! Ты это понимаешь? Ты тут больше часа не просидишь! И Бог не поможет… А если наши допросят и начнут артподготовку? Кто о тебе подумает? Да с землёй смешают и всё… Не оставлю.
Вдруг хватает Томаса, отрывает от отца.
ПРОНСКИЙ. Что?.. Что ты хочешь делать?
СЫРОМЯТНЫЙ. Не твоё дело, лейтенант. Вы все – чокнутые!.. (Томасу.) Пошли! Вперёд, жертва неудачного аборта! Ком, ком, агнец божий, недоносок… Из-за тебя такой сыр-бор!..
Уводит, почти уволакивает из костёла. Пауза.
Картина третьяПРОНСКИЙ. Не волнуйтесь за сына, генерал. Этот человек не сделает зла Томасу. Он очень благородный человек. И чистый.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Да-да, князь, имею полная истинная вера. Русский солдат благородный. Господь по эта причина любит и давал победа.
ПРОНСКИЙ. Когда наши войска возьмут Берлин, я позабочусь о судьбе Томаса. И о вашей судьбе, генерал. Я разыщу его.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Буду иметь обязанность, князь…
ПРОНСКИЙ. Этого мало, генерал!
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Прошу не называть – генерал. Я нет генерал.
ПРОНСКИЙ. Да, помню… Чтобы я смог побыстрее отыскать вашего сына, следует закончить войну, и поскорее. Это значит – взять Берлин.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Я понимайт ваш задач.
ПРОНСКИЙ. Дадите полные показания в штабе советского командования.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. О, да. Полные показаний, слово барон фон Вальдберг.
ПРОНСКИЙ. Всё равно вы дали клятву служить Господу, а это выше, чем присяга подонкам.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Господь выше. Господь выше всякий присяга. Он есть над голова и имеет хороший глаз, зрение.
ПРОНСКИЙ. Я испытал чувства… Будто и в самом деле стоят библейские времена. Как стоит погода, земля, туман на реке…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Катастроф, апокалипсис – да, да… Господин офицер, ваше званий есть лейтенант?
ПРОНСКИЙ. К чему теперь это?.. Трагедия, апокалипсис…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Я тоже есть лейтенант. Германский лейтенант под Перемышль. Окоп, насекомый вошь, конский мясо и газ – иприт.
ПРОНСКИЙ. Да, я это помню… А я вот лейтенант под Берлином.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Лейтенант под Премышель – испытание, плохой, тяжёлый время. Но есть юность, молодой, и много есть счастья. Хочу, имею желание быть генерал. Генерал на война – лёгкая война, красивый война.
ПРОНСКИЙ. Это точно. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Так у нас говорят.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Хорошо говорят. Это есть истина.
ПРОНСКИЙ. Только мне уже не хочется быть генералом, барон. И в лейтенантах тошно… Я тоже бы хотел служить Богу. Пресвятой Богородице, российской заступнице.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Аристократ, князь имеет обязанность служить армия, земля отцов. Чёрный народ – быдло. Армия вся иметь чёрный народ – армия быдло, плохо. Много кровь. Аристократ в армия – хорошо, мало кровь.
ПРОНСКИЙ. Да… Приходится выбирать зло. И меньшему отдавать предпочтение.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Князь, мечтай быть генерал. Чёрный народ избрать чёрный аристократ, чёрный генерал. Тогда нет надежда, тогда земля отец будет чёрный.
ПРОНСКИЙ. Нет, одна надежда есть – наказание Господнее.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Господь – благо-ръёдный, Дева Мария – нет порока. Они не имеют знания наказаний. От них – есть добро, разум, благо…ръёдный дела.
ПРОНСКИЙ. А как же – Навуходоносор? Насланный на иудеев?
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Навуходоносор – нет. Навуходоносор есть иудеям наказаний. Христиан – найн, нет.
ПРОНСКИЙ. Почему же моя бабушка говорила: придёт он в трёх лицах, но узнаваемый по приметам. Первый будет горбатый и с пятном, второй – беспалый, а третий – рыжий…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Князь есть идеалист. Фольклор, предания, апокриф – нет истин.
Входит Сыромятный, как тень, присаживается скромно на скамью, руки держит врастопырку, будто в грязи.
ПРОНСКИЙ. Отпустил?..
СЫРОМЯТНЫЙ (отвлечённо). Отпустил… (Тихо, скрывая от генерала.) Даже не чирикнул птенец…
Пронский вскакивает. Пауза. Генерал по-прежнему в благодушно-философском состоянии.
ПРОНСКИЙ. Что ты сделал?
СЫРОМЯТНЫЙ. Улетел птенец… Глаза пустые, как стреляные гильзы.
ПРОНСКИЙ. Посмотрел…
СЫРОМЯТНЫЙ. И ничего, раз пустые…
ПРОНСКИЙ. Зачем ты это сделал?
СЫРОМЯТНЫЙ. А кто бы ещё это сделал? Ты? Или папашка?
Пауза, полное замешательство, одышка, головокружение.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Истина есть служба. Лейтенант – служба плохо, генерал – очень хорошо, красив. Генерал, аристократ – истина есть.
СЫРОМЯТНЫЙ. Смог бы ты?.. Не смог. Слабый ты, не из тех князей, кто своих врагов конями рвал. Кто не думал, как Богу молиться, а молился. Кто не драл горло за любовь к Отечеству, а просто любил…
ПРОНСКИЙ. Понял… Понял тебя, старшина. Ты страшный человек.
СЫРОМЯТНЫЙ (тихо). Лейтенант, что же ты так со мной… несправедливо? Это я – страшный? Князь вынудил холопа, а потом его испугался? Где же тут правда? Ты правдолюбец, лейтенант, что же теперь отступил? Возьми на себя часть груза. И пусть генерал возьмёт. Оба же хотели этого. Хотели и не смогли… Теперь я – злодей? А не ты ли хотел дать отцу нож? Не ты ли просил меня?..
Вдруг бежит к выходу, прячется, наблюдает, возвращается с оглядкой на дверь. Пронскому, настороженно.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ты ничего не заметил? Нет?
ПРОНСКИЙ. Что я должен был заметить?
СЫРОМЯТНЫЙ (указывает). Там кто-то показался… Тень.
ПРОНСКИЙ. Нам пора, генерал.
Комкает лодку, готов идти.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Почему, князь, есть место издевательства? Я – барон фон Вальдберг!
ПРОНСКИЙ. Нет, я не издеваюсь, прошу прощения… Нам пора плыть, барон.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Да, да… Пора плыть. Как далеко, князь? Какая сторона плыть?
ПРОНСКИЙ. На берег. На наш берег, через холодную весеннюю реку.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Какая есть нужда плыть? Почему плыть?
ПРОНСКИЙ. Барон… Вы – военнопленный. Вы дали слово фон Вальдберга – обязаны дать показания командованию. Система обороны вашего укрепрайона, оборона Берлина.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Почему – оборона Берлина? Не понимайт… Я вас не понимайт, князь.
ПРОНСКИЙ. А я вас, барон…
СЫРОМЯТНЫЙ. Кажется, я вас понял обоих… Сговорились, белая кость, голубая кровь?
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Кто есть генерал? Барон фон Вальдберг – генерал? О, да! Сладкий сон, тайная мечта…
СЫРОМЯТНЫЙ. Да замолчите вы?.. Дайте же сказать холопу.
ПРОНСКИЙ. Что с вами, генерал? Вы же реально осознавали положение… И положение своего сына. Вы же намеревались… уподобиться библейскому Аврааму и убить Томаса.
СЫРОМЯТНЫЙ (к одному, к другому). Дайте сказать?.. Вы же хотели убить его? Хотели… Только не смогли, не хватило решимости, воли. Я же избавил вас!.. (Шарахается от входа.) Идёт! Он идёт, смотрите!
ПРОНСКИЙ. Кто идёт?
СЫРОМЯТНЫЙ. Этот пацан! Вон же, вон, не видите? Неужто не дорезал?..
Входит Томас, приближается к Сыромятному. Тот выставляет нож, наступает. Никто больше Томаса не видит. Это борьба с призраком.
ПРОНСКИЙ. Стой! Никого нет! Там никого нет!
СЫРОМЯТНЫЙ (вдруг). И правда… нет. А точно видел – ко мне шёл Томас. Сын вот этого фашиста, Томас.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (мечтательно). Когда имеешь мокрый окоп, мокрый шинель, русский снаряд и Перемышль, генерал – не видеть близко. Генерал – далеко, как звезда и Господь в небо.
ПРОНСКИЙ. Вы оба сошли с ума!
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Я не есть генерал. Я есть лейтенант фон Вальдберг.
СЫРОМЯТНЫЙ. Это мне наказание?.. Ах вы, суки! Уплывёте и оставите? Лейтенант? Оставишь меня тут на поживу?!
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Перемышль, окоп, насекомый вошь – кусочек шпик нет!
ПРОНСКИЙ. Генерал, война с Германией проиграна. Гитлер капут!.. Мы под Берлином, генерал.
СЫРОМЯТНЫЙ. Лейтенант, не оставляй? Я же не хотел тебя бросать здесь, помнишь? Мы как-нибудь уместимся в одной лодке. Уместимся и переплывём!
ПРОНСКИЙ. Не уместимся. Нам нельзя в одной лодке. Не хочу, не могу с тобой плыть. Ты убил, ты принёс кровавую жертву.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Я не имею желаний плыть. Я хочу сидеть свой окоп и мечтать о генерал!
ПРОНСКИЙ. Какого чёрта, барон? Ты генерал вермахта и дашь показания командованию! Ты поплывёшь на нашу сторону!
СЫРОМЯТНЫЙ. Не возьмёшь?.. Ладно, лейтенант, не бери. Думаешь, я погибну? Хрен тебе! Хрен вам всем! Я детдомовский, у меня такая живучесть…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Допрос – нет мысль. Лейтенант, пехота, окоп – нет показаний. Я не имею информация, знаю свой солдат – двадцать и три штык, один километр окоп, вошь, мясо, иприт…
ПРОНСКИЙ. Барон фон Вальдберг!
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Да-да, я есть барон…
СЫРОМЯТНЫЙ. Сговорились, князья… Как же так? А меня – за борт?
ПРОНСКИЙ (уговаривает). Генерал, опомнись. Сейчас сорок пятый год. Нет Перемышля! Есть Берлин! Есть сын Томас!
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (покорно). Есть Берлин – Томас нет. Есть Перемышль – нет генерал…
СЫРОМЯТНЫЙ. Ладно, пусть будет так. Только я не утону, я лёгкий, и если есть грех – не мой, ваш на себя взял. И камня за пазухой нет, ко дну не потянет.
ПРОНСКИЙ. Ну всё, генерал. Идите вперёд, всё равно поплывём. Ночь на исходе, скоро солнце взойдёт.
Уходят. Сыромятный остаётся один. На ходу.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Слушаюсь, господин офицер. Господь всюду имеет своя воля. Мечта – его воля, плавать на какой берег тоже есть мысль Бог, не человек.
Мимо них, незамеченый, проходит в костёл Томас- призрак. Направляется к Сыромятному.
СЫРОМЯТНЫЙ. Опять ты… Так со мной и будешь теперь?.. Видишь, они ушли и бросили меня. Ещё говорят, вера у них. Где она, вера, если меня предали?.. А ты же знаешь, я их спас! Разве лейтенанта не спас? Не принял его грех на себя, не пострадал за него?.. И отца твоего тоже спас. Что было бы с ним, возьми он и убей тебя? Своей рукой? И подумать страшно… (Пауза.) По секрету скажу, ещё одного человека спас, который в вашем фашистском логове работает. Только тихо!.. А сколько солдатских жизней? Кто их сочтёт? И знать-то не будут, отчего головы не сложили, а остались невредимыми… (Пауза, подходит близко). Да и тебя ведь тоже спас, от всех будущих грехов… Я – спаситель, а они взяли меня и бросили… Слепые, что ли? Или уж так заведено?
Пауза, безмолвие. Идёт к распятию – Томас тенью за ним. Сыромятный тихо смеётся.
СЫРОМЯТНЫЙ. Да ведь я же сам спасусь и воскресну. И ещё поглядим, кто доплывёт до того берега! Ну-ка, помоги мне? Нет? Не хочешь?.. Ладно, понесу один, если никто больше не хочет.
Поднимает распятие, взваливает на спину – распятый с другой стороны. Тяжело, горбится, несёт к выходу.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ничего, что тяжёлый. Зато плыть надёжно. Эта лодка не опрокинется, не потечёт. Только бы донести, только бы донести…
Несёт, гнётся и следом – молчаливая тень жертвы.
Занавес
Свадебное путешествие
Комедия абсурда в двух действиях
Действующие лица
МУРОМЕЦ, президент компании, 55 лет.
МОНИКА, его жена, бывшая секретарша, 22 года.
ПАНИ ЯДВИГА, его тёща, неопределённого возраста.
КВАСНИКОВ, начальник службы безопасности, 33 года.
Действие первое
Картина перваяДвухкомнатная «хрущёвка» на первом этаже. Часто пушечным выстрелом хлопает подъездная дверь, на что никто из домашних не обращает внимания. В передней огромный вазон – то ли пепельница, поскольку сюда стряхивают пепел, то ли ваза для цветов по семейным праздникам. Пока из него торчит ложка для обуви, чей-то ботинок и засохшая ветка.
Входит МУРОМЕЦ с матрацем под мышкой. Открыл дверь своим ключом, разулся, достал из пакета тапочки. ПАНИ ЯДВИГА с привычками старой барыни, но по-воровски, примеряет шорты, майку и прочие тряпки, красуется перед зеркалом и одновременно смотрит телевизор, который постоянно включён. Рядом – два огромных полураспотрошённых чемодана. Бельё, зонтик от солнца, пляжные шляпки – будто бы собирается в жаркие страны. Иногда плохо слышит, но видит сквозь стены – это её нормальное состояние. МУРОМЕЦ гасит окурок в вазоне, крадётся мимо её двери к комнате, где МОНИКА пылесосит полы. Мама с дочкой примерно одинакового телосложения. Стучит.
МОНИКА (устало). Не заперто, входите…
ПАНИ ЯДВИГА (громким шёпотом, через дверь). Вы бы прислугу из отпуска вызвали! Жена с утра до вечера в грязной работе, не стыдно? А ещё президент! В каких условиях содержите мою дочь? Она что вам, рабыня Изаура? Женились на молоденькой, так будьте добры обеспечить быт! И не только быт… Жалоба на вас, ничего не можете… обеспечить!
МУРОМЕЦ. Я все могу… обеспечить!
ПАНИ ЯДВИГА. Тогда входите ко мне, я посмотрю! Что вы можете…
МУРОМЕЦ (стучит). Между прочим, у нас с женой есть семейные тайны! Которые вас не касаются!
ПАНИ ЯДВИГА. Меня всё касается! Что касается… моей дочери!
МУРОМЕЦ (себе). Ведьма. Чтоб ты сдохла… Что ты можешь понимать в любви?
ПАНИ ЯДВИГА. О, в любви я всё понимаю! Можно сказать, век свой коротаю во имя любви!.. Кстати, я собираюсь на приём в посольство Гвинеи Бисау. Не посоветуете, что мне надеть?
МУРОМЕЦ. Набедренную повязку!
ПАНИ ЯДВИГА. Ах, это бы замечательно!.. Но боюсь, будет выглядеть несколько экстравагантно… Посмотрите, вот такой наряд подойдёт?
МУРОМЕЦ (в негодовании, толкает дверь плечом). Открой, дорогая! Это я! Пожалуйста, поскорее. Иначе я твою маму…
МОНИКА. Кто там? Ну что ломитесь?
ПАНИ ЯДВИГА (всё через дверь, вдруг как часовой). Что у вас в руках? Отвечайте!
МУРОМЕЦ. Это?.. Это мои личные вещи!
ПАНИ ЯДВИГА. Я вижу: у вас матрац! Который пора выбросить на помойку!
МУРОМЕЦ. Да, матрасишко поношенный, но двуспальный. И обладает ортопедическими свойствами.
ПАНИ ЯДВИГА. Ах, вы ещё и инвалид?
МУРОМЕЦ. Поясницу ломит… Как говорят, если утром проснулись, и у вас ничего не болит, значит вы умерли.
ПАНИ ЯДВИГА. Только покойников в доме не хватало…
МУРОМЕЦ. Пока вилла в ремонте, буду жить у вас. Мы так с Моникой договорились. Она мне дала ключ.
ПАНИ ЯДВИГА. И это все ваши вещи?
МУРОМЕЦ. А зачем их туда-сюда таскать? Взял свой любимый матрасишко, тапочки вот…
ПАНИ ЯДВИГА. Что у вас в кармане?
МУРОМЕЦ. В каком? (Хлопает себя.)
ПАНИ ЯДВИГА. Во внутреннем, во внутреннем…
МУРОМЕЦ. Сюрприз для вашей дочки, пани Ядвига!
ПАНИ ЯДВИГА (себе). Сюрприз… Будто я не вижу, какой там сюрприз… (Громко.) Я просила вас, не называйте меня так!
МУРОМЕЦ. Хорошо, баронесса, а как?
ПАНИ ЯДВИГА. Мама!
МУРОМЕЦ. Мама?..
ПАНИ ЯДВИГА. Так что у вас в кармане?
МУРОМЕЦ. Билеты, турпутевки… мама! У нас свадебное путешествие!
Моника услышала, вылетает из комнаты, виснет на шее Муромца. Тот подхватывает её на руки, кряхтит – спина болит. Пани Ядвига снова переодевается, швыряет вещи в чемодан.
МОНИКА. Мой президент! Мой император! Всемогущий!.. Как я счастлива! Наконец-то мы едем в свадебное путешествие! Я так долго ждала этого часа!.. (Шёпотом.) И заставила маму собирать вещи! Две недели укладывает чемоданы!
ПАНИ ЯДВИГА (громко). Император!.. Полюбуйтесь на него!.. Нашла императора… Да разве нынче есть императоры? Мыльные пузыри! Вот я помню настоящих! И президентов, и императоров…
МОНИКА. Мама, ты собрала вещи?
ПАНИ ЯДВИГА. Собрала!.. Когда мне исполнилось двадцать два!.. И я отправилась в круиз, на пароходе «Титаник»… Вот там был настоящий… президент!
МОНИКА (ласкаясь к мужу). Мама, но он же утонул!
ПАНИ ЯДВИГА. Кто утонул?
МОНИКА. «Титаник»!
МУРОМЕЦ (шёпотом). Она раньше просила, чтоб называл её пани Ядвигой, теперь требует, чтобы мамой. Но ты пойми, Моника, я не могу…
МОНИКА. Дорогой мой… Не обращай внимания!
МУРОМЕЦ. А почему её так зовут – пани Ядвига? Она что, полячка?
МОНИКА. Да что ты, милый!.. Она всю жизнь ходит на посольские приёмы, а туда простых смертных не пускают. Она и назвалась польской баронессой. А сама языка не знает, зато великолепно говорит с акцентом. И меня назвала на польский манер – Моника! Своё имя терпеть не могу… Впрочем, может, и правда баронесса, не знаю. Прошлое моей мамы покрыто мраком.
ПАНИ ЯДВИГА. Да-да, я вспомнила! Это был не «Титаник»! Пароход назывался «Атлантик»!.. Но тоже утонул!.. На нём был один мужчина! Да… Ах, какой это был мужчина!.. Сначала плыл впереди меня, потом стал отставать… Обессилел, бедный. Я ему кричала – не опускайтесь на дно! Вы столько уже проплыли! Вон уже скоро берег!.. Он не слышал. Или не понимал – я же кричала на английском. Видела только его прощально поднятую руку над волнами!.. А на «Титанике» был совсем другой мужчина, капитан. Его звали сэр Эдвард Джон… (Плачет.) Сэр Джон, моя первая и страстная любовь… Много мировых тайн и загадок унесли мы с сэром Джоном на дно океана!..
МУРОМЕЦ. Сколько же ей лет, если она плавала на «Титанике»?
МОНИКА. Этого никто не знает… Не обращай внимания на её возраст, она телевизора насмотрелась и теперь заговаривается. Всё в голове смешалось… И всё-таки, дорогой, чтобы не ссориться, зови мамой.
МУРОМЕЦ. Как скажешь, моё сокровище!.. Надо же, два парохода утонули, а ей хоть бы что!
ПАНИ ЯДВИГА. Конечно же «Атлантик»! И не спорьте со мной… Большой такой, белый! И затонул в Индийском океане! Сел на рифы!.. И «Титаник» отлично помню!.. Говорят, сейчас хотят новый построить. Как только на воду спустят, обязательно поплыву!.. Да… А на «Атлантике» даже один президент находился, звали пан Станкевич! Бедный, утонул! Что-то тяжёлое вёз с собой, а чемодана бросить не захотел. Я ему кричала: «Пан Станкевич! Бросьте этот проклятый чемодан!»… Потом узнала, это был ядерный чемоданчик.
МОНИКА. А у нас какой теплоход? Мы не утонем? (Смеётся.)
МУРОМЕЦ. Что ты, дорогая! Совсем новенький лайнер! Небольшой и очень уютный. Команда в белых робах, официанты во фраках, сервис… «Милиционер Гвоздев».
МОНИКА. Мама, ты опять всё перепутала! Станкевич был депутат! Потом что-то украл и убежал в Польшу! (Мужу.) Какой милиционер?
МУРОМЕЦ. «Гвоздев», слышала?
ПАНИ ЯДВИГА (барственно). Не знаю, не знаю… Потом его по телевизору часто показывали. Генерал!… (Себе.) А я была такая… очаровательная! Он увидел меня на палубе. Я стояла, держась за леера… Белые перчатки, белый шарф вьётся… Он подошёл ко мне, поклонился и представился… Генерал Пиночет!
МОНИКА. Дорогой, а при чём здесь этот милиционер?
МУРОМЕЦ. Так лайнер называется.
Моника спрыгивает с рук, выхватывает конверт с путёвками и билетами.
МОНИКА. Это что? Наш теплоход?
МУРОМЕЦ. Наш, но где построен! На каких верфях!
МОНИКА. А визы? Ты сделал визы?
МУРОМЕЦ. Нам они не нужны, милая! (Пытается привлечь к себе.) Для нас с тобой открыли весь мир…
МОНИКА. Ничего не понимаю!.. Почему здесь написана глупость – «Беломороканал»? У нас же кругосветка?..
МУРОМЕЦ. Есть Суэцкий канал, Панамский… А есть Беломоро-Балтийский.
ПАНИ ЯДВИГА. Да!.. Мой милый генерал!.. А я опустила глазки и очень скромно ему – пани Ядвига… Он загорелся, страстно так схватил мою ручку и говорит: «О, пани Ядвига! Какое у вас имя!.. Ядвига!.. Оно мне что-то напоминает!..
МОНИКА. Мама! Ты только посмотри, какой он круиз устроил!
МУРОМЕЦ. Но дорогая! Какая там природа! Какой климат!
МОНИКА. Природа?.. Климат?.. Мама! Он издевается надо мной! Вместо обещанного кругосветного путешествия – двухдневная поездка по Беломору! На выходные!
МУРОМЕЦ (вдруг начальственно). Моника! Сейчас очень много дел! И путешествовать несвоевременно!
МОНИКА. Но ты же обещал! Что ты мне говорил?
МУРОМЕЦ. Обещал, когда ты была секретаршей. А теперь, дорогая, ты – жена! И должна понимать, муж занимается очень важными делами!
МОНИКА. А-а! Секретарш можно таскать по круизам! Этим стервам хоть Канары, хоть Сейшелы, хоть сафари в Африке! Ненавижу этих твоих сучек! (Плачет.) А бедной, несчастной жене… Сидеть в этих стенах… Стоять у плиты… Когда починят крышу нашей виллы?
МУРОМЕЦ. Обещали через месяц… Нет в наличии настоящей английской черепицы.
МОНИКА. Вилла в ремонте, машина в ремонте, прислуга в отпуске! И ещё вместо кругосветного – досуг выходного дня! (Вдруг.) Мама, иди сюда! Посмотри на своего зятя! Кто им восхищался?! Выйди, полюбуйся ещё!.. Мама?!
ПАНИ ЯДВИГА (всё слышит, но себе). И тут я спрашиваю: «Скажите мне, пан Валенса, а отчего киты выбрасываются из океана на сушу? Это самоубийство, да?» А он: «О, Боже! Пани Ядвига! Неужели вас интересуют такие серьезные вопросы? Вы же созданы для любви!». Я ему: «Пан Луначарский, я просто очень люблю китов. Это такие огромные… животные…»
МОНИКА. Мама, не прикидывайся! Ты едешь с зятем в круиз!
МУРОМЕЦ. Что?!. Я еду с этим Ядом… С этой… мамой в круиз?
ПАНИ ЯДВИГА (появляясь c чемоданами, на груди уже георгиевский крест). С мамой, зять. С мамой! По Беломоро-Балтийскому каналу. По каналу моей молодости! Я же его строила! Ах, какая грандиозная была стройка! С каким размахом!.. Это для меня возвращение в молодость. Я так вам благодарна, милый мой зять!.. Там такая природа, такой климат… Я же много путешествовала по советскому Заполярью, особенно после того, как заказали пана… Ах, простите, товарища Воровского!
МУРОМЕЦ (Монике). Но это же… свадебное путешествие! Медовый месяц с тёщей?
ПАНИ ЯДВИГА. Не смейте называть меня этим гадким прозвищем! Я же этого не достойна!