Предчувствие

Глава 1. Прошлая жизнь

Ты возьмёшь и проведешь меня через Вавилон

(с) песня “I fell you”

– С днём рождения, Мия.

Марго кривит губы в подобии усмешки и подходит ближе к столу, накидывая на чужие плечи мягкую кофту. Мия с трудом, но всё же приподнимается на локтях, позволяя укутать себя в кашемировую ткань. Тело отказывается слушаться и кажется каким-то тяжёлым, будто она толкает сама себя через толщу воды вверх. В итоге, удаётся сесть, и она непокорными подрагивающими пальцами цепляет кофту по краям, силясь запахнуть на обнажённой груди. Мия смотрит на женщину и раскрывает губы, а голос звучит иначе, по-странному с хрипотцой и придыханием:

– Как всё прошло?

– Сама посмотри. – Марго хмыкает и кивает в сторону.

Мия еле-еле поворачивает голову и в одном из многочисленных зеркал видит совершенно постороннее отражение. На неё в ответ смотрит худощавая девушка с волосами цвета капучино ниже плеч и мутными глазами неразличимого при слабом свете цвета, её кожа смуглее, чем у настоящего тела, и черты более острые, очерченные, будто выточенные из камня. Так непривычно. А затем она кидает взгляд на второй стол, но не находит там себя.

– А где… – Начинает Мия, но вошедший человек прерывает вопрос.

– Я всё закончил.

Это Алекс. Он входит в импровизированный алтарь и глядит на неё пристально, с нескрываемым интересом, и чему-то одобрительно кивает.

– Со всем разобрался?

– Да. Всё кончено.

Мия решает не вмешиваться в их диалог. Ей не интересно каким образом они подстроили самоубийство, ведь свою часть она выполнила ещё накануне: сочинённую ею предсмертную смс Алекс должен был скинуть прямо перед самим ритуалом. Сейчас куда важнее другое: они уедут, сегодня же уедут из этого города, страны, от этих людей, и начнут новую жизнь. Странное ощущение лёгкости и свободы наполняет тело предвкушением, и на душе становится совсем спокойно. Всё закончилось. Наконец-то. Мия Савицкая мертва. Да здравствует Мия!

– …документы. Мия, ты меня слышишь?

Да-да, конечно она слышит, вот только о чём это Алекс говорит? Видимо, тот всё понимает, потому что вздыхает, протягивает к ней руки и помогает сползти со стола, придерживая и прижимая к себе. Помнит, каково ему самому было, но Мия сомневается, что Лекс испытывал то же, что и она сейчас, ведь его тело было точной копией родного, а тут посторонний человек, с другими пропорциями. О том, как будет приспосабливаться к новому образу, она ещё успеет подумать, голова и без этих мыслей словно ватой набита, а ноги совсем не слушаются. Поддерживаемая со стороны, Мия всё-таки выходит из помещения на свежий воздух. Улица кружится перед глазами в ритме карусели, и даже привычные цвета кажутся другими.

– Ты знал, что каждый человек видит цвета по-своему? – Спешит поделиться замечанием Мия.

– Да. – Алекс кивает и помогает ей усесться на заднее сидение автомобиля, умещаясь рядом. – Я тоже заметил, когда очнулся.

– Забавно, – отстранёно замечает она и расслабляется.

Остаток дороги до аэропорта проходит в полной тишине, а там регистрация и снова мягкое кресло в бизнес-классе. Мия вновь проваливается в сон и не видит ничего: ни других людей, ни очередных загулов, ни Инес, ни Владислава. Владислав? Кто это вообще такой? Но она помнит… Помнит, с чего всё началось.

Как сказала ей Марго прямо перед ритуалом: «Существует одно простое правило: не спасай того, кто не хочет быть спасённым». А Мия отчаянно жаждала спасения. Желала уйти, убежать от прошлой жизни, от той, где не осталось больше ничего важного и нужного, где не было ни любви, ни семьи, ни счастья, где балом правил жестокий мир родственных душ.

***

Мие Савицкой было семнадцать, когда появилась метка, как и у всех в её возрасте. Восхитительные, пронизанные едва заметным голубоватым свечением буквы готическим шрифтом сплелись в знакомое имя чуть ниже тазовой кости. Она даже загуглила шрифт, но не нашла перевода его обозначению. «Werfus» выглядел красиво, но как-то оборвано, чужое имя в две строчки: «Владислав Янковский».

Несмотря на бойкий характер, она наивно предположила, что любить её будут обязательно и всем сердцем. Ведь так и должно быть! Ведь они – родственные души! Наверное, Владислав просто не хочет торопить события, ждёт свою предназначенную и также предвкушает их воссоединение. Иллюзии с треском рассыпались, когда в ту же ночь Мия различила яркую вспышку под закрытыми веками – сцену любви между двумя партнёрами. На теле мужчины из этого видения, чуть ниже тазовой кости при каждом движении очень ясно можно было различить лёгкий отсвет букв, складывающихся в известное: «Мия Савицкая».

Утром она ничего никому не сказала, только покосилась на довольного жизнью Владислава, не зная с чего начать, что сказать, и стоит ли вообще о чём-то заикаться. Она решила подождать и посмотреть, как сложатся обстоятельства. Ведь не может он не ощутить, что метку так и тянет к родственной, появившейся всего восемь часов назад? Не может ведь, верно?

В следующий раз видение настигло её в раздевалке. В этот раз у стены оказалась зажатой какая-то блондинка – Мия уверена, что где-то её видела. И всё те же отрывки, та же надпись и девичьи стоны, а знакомая ладонь зажимала припухшие от поцелуев губы.

Мия терпела, ждала, ей уже исполнилось восемнадцать, а почти что ежедневные похождения своей половинки заполняли голову в самый неподходящий момент, даже на тренировках. Она одним только чудом умудрялась ничего себе не сломать и не вывихнуть, когда перед глазами вставали образы очередных пассий Владислава, а Ландау тем временем кричал, требуя идеального выполнения арабеска.

На смену ожиданию пришло негодование: она начала огрызаться на балетмейстера, грубить, не задумываясь о чужих чувствах, а затем наступило полнейшее непонимание ситуации. Как так? Почему Владислав её не чувствует? Почему он не ощущает боль своей родственной души? Что с ним не так? Мие хотелось с кем-то поделиться, поговорить с тем, у кого такое уже было и кто точно её не выдаст. Разговор с Камиллой она завела в тот же день, подкараулив подругу у выхода из зала и вызвавшись провести домой.

– Мил, у тебя ведь есть метка, а? – Она хотела начать издалека, а получилось, как обычно: напрямую и наотмашь.

– Есть. – Та кивнула неохотно и нахмурилась. – И у тебя должна быть, возраст уже. А что такое?

– И ты чувствуешь его эмоции? – Проигнорировала вопрос Мия.

– Иногда. – Камилла напряглась ещё сильнее. – Может, скажешь уже, что хотела и не будешь увиливать?

Она замялась, прикусила нижнюю губу и тяжело вздохнула.

– А может быть так, что соулмейт тебя не чувствует?

Соулмейт – иностранное словечко, обозначающее родственную душу. Камилле оно никогда не нравилось. Девушка резко остановилась, повернулась к Мие всем телом и окинула каким-то странным взглядом, в котором можно было угадать… Сожаление? Сочувствие? Именно его. Мия сразу поняла, что это не к добру.

– Я слышала, что такое бывает… – Камилла запнулась. – У моих родителей так было. Папа не нашёл свою родственную душу и решил, что та умерла. Потом женился на маме, а предназначенная объявилась, когда мне было восемь. Он просто не принял её. – Лёгкое пожатие плечами, словно она старалась согнать накативший озноб. – Та девушка очень страдала, приходила к нам и плакала, говорила, что постоянно видит маму и меня перед глазами, что больше так не может.

Мила смотрела куда-то сквозь неё, вдаль, и в глазах её угадывалась такая печаль, что Мие в пору вешаться от осознания всей глубины проблемы. Лучше бы она никогда не спрашивала, лучше бы она не знала.

– А папа ничего не чувствовал, сколько бы его не спрашивали, – продолжила Мила совсем тихо. – Мы даже узнали только через год, что та девушка умерла.

– Как? – В горле пересохло, и голос вышел похожим на карканье ворон.

– Избавилась от метки.

Мия только кивнула и продолжила идти вперёд. По позвоночнику вверх, перебирая мерзкими лапками, пробирался страх, лип к телу и проникал под кожу, оседая на внутренностях, заставляя их сжаться. Нет, ей совершенно точно не следовало это знать.

– Мия? – Окликнула её подруга, догнала и опустила ладонь на плечо. – Ты думаешь, что от тебя отказались?

– А я могу сделать то же самое? – Встречный вопрос, хотя она уже догадывалась каким будет ответ.

– Это работает только в том случае, если эмоциональная связь не закрепилась. – И уже со знакомым сожалением раздалось чёткое: – Мне жаль.

Больше ей ничего не нужно было знать. Она обречена. От этого не избавиться. Теперь до конца жизни терпеть видения неразборчивого в связях Владислава. Терпеть и сходить с ума от раздирающей душу боли. Мия понимала, что, если бы тот не стал сразу же спать с другой женщиной прямо в день её рождения, этого всего можно было бы избежать. Они могли поговорить, обсудить, что им это не нужно и разорвать связь обоюдно, но теперь слишком поздно. Всё решили за неё.

На уровень с её возвышенной, дарованной самими небесами любовью, поднялся новый виток – стебель, покрытый свинцовыми шипами. И имя ещё не раскрывшемуся бутону на витке – ненависть.

Вместо дома Мия, с твёрдым намерением всё исправить, направилась в совершенно другое место. Она пошла к Владиславу, не ожидая подставы. Когда того не оказалось дома, Мия уже приготовилась к очередному марафону в своём подсознании и новой порции боли. Но этого не произошло ни вечером, ни ночью, ни утром, а на тренировку Влад и вовсе не пришёл.

Резкий всполох перед глазами: падающие лепестки с розовых деревьев, так прекрасно, что дух захватывает, и вода, везде вода, она практически тонула. Вынырнув из видения Мия поспешила к Ландау, который так и не смог дать вразумительного ответа, только злился не пойми на что и, махнув рукой, с неприятным акцентом злобного произнёс:

– К чёрту пошёл твой Янковский!

Картина прояснилась не сразу, только уже ближе к вечеру удалось узнать, что Владислав бросил всё и уехал неизвестно куда и не пойми зачем. Но Мия не была бы собой, если б не узнала правды. В который раз за двое суток она прокляла своё любопытство и желание докопаться до истины, потому что её возлюбленный, её родственная душа, которого она жаждала почти так же сильно, как и презирала, покинул их балетную труппу ради работы во Франции. Он просто сбежал.

И она полетела за ним. Просто потому что так надо, так правильно. Сама себя в этом убеждала, не признаваясь, что метка сильнее, как и желание быть рядом со своей половинкой. Только на месте Мия поняла насколько дурной была эта затея. Только когда на её слова о том, что они предназначены друг другу судьбой, прозвучало холодное:

– Мы не можем быть родственными душами. Я тебя не чувствую.

– Потому что ты отказался от меня! – Не выдержала Мия. – Как ты мог! Ты даже не попытался!

Она вздрогнула и замолчала, потому что тот взгляд, которым только что окинул её Владислав, был куда красноречивее любых слов. Он словно говорил, издеваясь: «Попытаться? С тобой? Ты в своём уме, девочка?», и отчаяние затопило с головой. И что с того, что он старше? Не такая уж и большая разница у них в возрасте. Но, кажется, Владислав этого не осознавал: один только холод, сплошной лёд в его глазах, ни капли вины или понимания.

– Просто оборвал связь, отвернулся, – продолжала обвинять она. – Не захотел принять и почувствовать хоть что-то… – Судорожный вздох. – За что ты так со мной, Слав?

– Я пробовал, – решился тот на признание, и это окончательно выбило Мию из колеи.

– Когда? Когда ты пробовал? В день моего семнадцатилетия?!

Её голос сорвался на крик, а он нахмурился, видимо понимая к чему идёт разговор, но не стал прервать чужое откровение.

– Я ведь видела! Я всё видела! Каждую женщину, как проклятый калейдоскоп! Одно удовольствие и никакой боли! В то время, как я… Как мне…

Она окончательно затихла, ладони вспотели, а дрожь пробирала всё тело. Мия опустила голову, чтобы собраться с силами и довести начатое до конца.

– Ты мог бы подождать несколько часов, не умер бы от воздержания. Тогда и я сейчас была бы свободна, а не наблюдала за твоей жизнью, как за фильмом 18 плюс. – Она вскинулась, распрямила плечи и посмотрела смело, уверенно, глаза в глаза. – Эта связь – твоя ответственность, Слав. Ты виноват – тебе разгребать.

– И что ты предлагаешь? – Яд стекал по каждому слогу.

– Давай попробуем… – Секундная неуверенность. – Соединить наши метки?

Вышло жалко, она знала, но по-другому не получилось бы и с сотого раза. Мия практически предложила ему всю себя «от» и «до», предоставила полный доступ и дала разрешение на все запреты – только бы взял. Она даже не предполагала, как сильно затянула с признанием, как поздно обратилась к нему, поэтому его слова стали ножом, пронзающим самое сердце.

– Нет. Я не могу. У меня отношения.

Боль. Кроме неё не осталось ничего совершенно. Всё, что было сделано – зря и в пустую. Теперь она навсегда останется привязанной и нелюбимой. Уже в самолёте, незадолго до приземления в России, перед глазами Мии вспыхнули новые картинки смущённой женщины: красивой, зацелованной, в россыпи отметин, оставленных её половинкой. Шипы вонзили свои острые иглы в рёбра, стараясь протаранить насквозь, а бутон на конце нетерпеливо подрагивая, готовясь распуститься. Любовь, перешедшая в ненависть, любовь, навязанная самой жизнью, трансформировалась в полное абсолютное ничто.

Она гнала прочь видения, сидя на заднем сидении в такси, и ругалась сквозь зубы, проклиная Владислава. Теперь её тошнило от одного только вида карих глаз и тёмного вихра волос той незнакомки. Эта пытка повторялась ежедневно. Мия тем временем получала вполне заслуженные тычки от Ландау за любую ошибку. Тот на удивление быстро успокаивался, но продолжал гонять её с утра до ночи, наполненной жесточайшей пыткой для одного единственного зрителя.

Ей было уже почти всё равно, по крайней мере так она себя убеждала, когда приближалась премьера нового шоу – постановка «Кармен». Но в этот раз судьба, видимо, решила сжалиться, подарив мнимое успокоение в виде нового знакомства. Старший брат Камиллы, долгое время пребывавший заграницей, решил вернуться на родину. Это был уникальный в своём роде человек с волевым характером и непоколебимой стойкостью, своеобразным иммунитетом к склочности и злословию.

В Александра она начала верить так, как не верила никогда в себя, за него болела больше, чем за кого-либо в своей жизни, потому что он всегда был спокоен, даже пространство вокруг него словно было наполнено умиротворением. Так и вышло, что юная балерина с дерзким характером стала лучшей подругой вечно кажущегося безразличным начинающего диджея. Казалось, только Камилла и радовалась их дружбе.

Будущая прима едва не подавилась соком за завтраком и открыто рассмеялась, слегка прикрывая лицо ладонью. Александр только забрал из её руки стакан, чтобы не расплескалось всё на стол, и выждал, когда она успокоится. Отсмеявшись, Мия подняла на него совсем неадекватные в собственной весёлости глаза и выдохнула:

– Представляешь, Алекс, он ей изменяет. – И снова прыснула со смеху.

Алекс не взялся выяснять кто кому изменяет, потому что догадывался о причинах резких помутнений подруги, и кратко, едва заметно кивнул, мол, понял, бывает. Однако слова вырвались раньше, чем он успел хорошенько их обдумать.

– Ты ненавидишь этого человека?

– Кого? – Мгновенно успокоилась Мия.

– Того, с кем сейчас твой соулмейт.

Кажется, вопрос поставил её в тупик. Мия привычным жестом закусила нижнюю губу, провела пальцами по виску, сглаживая растрёпанные волосы, и наконец отрицательно покачала головой.

– Могла бы, учитывая, как часто её вижу, но нет. Мне её даже жалко.

Пауза затянулась. Алекс успел полностью допить и свой, и чужой сок, но взгляда не отвёл – в этом он весь. «Только спокойствие» – голосом Карлсона раздалось в голове Мии, и она в который раз удивилась тому, как держит себя Алекс, ведь у него тоже должна быть пара. Хотя есть вероятность, что у них всё нормально или они просто ещё не встретились, не так ли?

– Особенно, если учесть с кем, – она выделила голосом последнее, – ей изменили, то тут только жалеть и жалеть, – закончила мысль, а потом и вовсе решила сменить тему. – Ты же приедешь ко мне, ну, как-нибудь, в гости.

– Приеду, – убедил одним лишь словом Алекс, ведь он свои обещания всегда сдерживает, без сомнений.

Мия буквально заразилась чужим хладнокровием, напитавшись им, и почти перестала проявлять нервозность. Правда это не помогало удержаться от небольших колкостей в сторону окружающих, из-за чего напряжение в труппе только нарастало. Но её это не волновало. Всё снова изменилось, когда Янковский вернулся со своей пассией в Россию, чтобы познакомить с семьёй и, как оказалось, сделать из неё новую звезду балета.

Мия думала, что эта женщина, Инес Рейн, старовата, чтобы быть примой, но вот Ландау она понравилась, так что пришлось смириться. Чем чаще она видела этих двоих во время репетиций, тем больше раззадоривалась. Она ощущала себя совсем ребёнком, будто и не было всяких там меток и обречённой связи, но понимала, что причиной тому – потеря самообладания, с таким трудом обретённого за время, проведённое вдали от родственной души. Вот оно и выражалось в резкой смене настроений и глупых немотивированных поступках, но контролировать себя в полной мере всё равно не получалось.

Волю своим истинным чувствам Мия дала лишь единожды. На последнем представлении в сезоне, в самом конце, она разрывала окружающее пространство своей необъятной болью. Пропускала всё через себя снова и снова, давая упиться горем остальным, и не видела ничего, совсем-совсем, одно лишь белое марево, изредка рассекаемое слабыми голубыми всполохами, почти такими же, как выведенное имя с фамилией на её собственном теле. Музыка затихла, и она упала на колени, падая и плача, так горько и отчаянно… Только все приняли это за перенапряжение или слёзы радости, а Мия клялась себе, что это в последний раз. Краткая, но искренняя улыбка Славы за кулисами в её сторону была дороже любой награды, только она уже ни во что и ничему не верила.

Эта выходка не осталась без наказания. Ландау снял её со следующего представления, хотя отметил, что танец пришёлся ему по душе. Слабая надежда, что мечты стать примой всё-таки исполнятся… Облегчения это не принесло. Сердце всё то же, чувства всё те же, как ты их не называй и пытайся скрыть. Если две души связаны – это навсегда, даже когда одна из них отвернулась от другой. Оставалось лишь погрузиться в работу, и Мия ушла в тренировки, как в омут с головой, не давая себе передышек.

Ко всеобщему удивлению, Ландау не только принял блудного сына обратно вместе с его возлюбленной, но даже предложил той роль в следующем спектакле. Добро пожаловать в персональный ад, Мия. Теперь она видела их едва ли не круглые сутки: днём – на тренировках, ночью – на обратной стороне век. Правда иногда картина менялась, и Мия могла наблюдать то, от чего даже ей хотелось подойти к этой француженке и похлопать обнадёживающе по спине. Сама она давно смирилась, а вот Инес действительно было жаль.

Инес Рейн тренировалась рядом у станка, отрабатывала программу, изредка щебеча что-то о том, как не хочет подвести Славу, и что старается только для него. А сама Мия в этот момент ловила образы прогнутой бледной спины, тонкой талии и светлых волос. Видела всё, как будто это происходило с ней лично, и ни разу не упала, даже не оступилась. Она действительно привыкла.

Всё чаще с Славой оказывались посторонние блондинки, всё реже – Инес. Мия заметила, что та совсем сникла, стала рассеянной, какой-то забитой, и ей от этого почему-то становилось горько. Она старалась не думать о том, что собирается сделать, дождалась, когда Влад зашёл в пустую раздевалку, проскользнула следом и закрыла дверь, прислоняясь к ней спиной.

– Хватит, Слав. – Голос не дрогнул.

– Что такое, котёнок? – Даже наедине он крепко держал свою самую любимую маску – маску дружелюбия и готовности помочь.

– Прекращай над ней издеваться. – Мия нахмурилась. – Ты знаешь о чём я.

– Я знаю. – Владислав снял рубашку. – Ты знаешь. – Натянул тренировочную футболку. – А она знает?

– Знает.

– Ты сказала?

– Нет. – Мия удивилась внезапному вопросу. – Она не дура, Слав. И так всё ясно, только ты ничего не понимаешь.

– Раз Инес молчит, значит всё устраивает.

Он принялся переодевать брюки, и взгляд Мии ненароком зацепился за то место, где должна быть метка. Она прикусила щеку изнутри, заставляя себя посмотреть в лицо собеседнику.

– А тебя устраивает?

В первый раз в жизни Мия увидела у него растерянный взгляд застигнутого врасплох человека. Даже так… Она усмехнулась, с лёгкостью оттолкнулась от двери.

– Подумай над моими словами. – И вышла, оставляя оппонента в смешанных чувствах.

С этого дня марафон Владислава закончился, и Мия почти облегчённо выдохнула. Вот только новых кадров с Инес в главной роли так и не появилось. Тут любому стало бы понятно – проблемы в русско-французском раю на лицо. Это временное затишье принесло столь желанный покой в душу юной балерины, ставшей наконец солисткой. Пока на свои девятнадцать лет, прямо во время праздника, проводимого исключительно в кругу любимой бабушки, она снова не заметила перед глазами проскользнувшие фрагменты: уже привычное смуглое тело, те же глаза, чёрные волосы, и до тошноты счастливое выражение лица. На следующей общей репетиции Мия просто констатировала во всеуслышание факт:

– Помирились.

Инес смутилась, как всегда опустила голову, будто пытаясь найти что-то очень важное на гладкой поверхности начищенного до блеска пола. «Ищет свою совесть» – мысленно решила Мия и продолжила упражнение, убеждая себя с каждым движением, что ей всё равно. Только, будь оно неладно, это чистой воды ложь.

Она научилась улыбаться так, чтобы другие верили мнимому счастью, училась на наглядном примере у лучшего из притворщиков. Потому, когда Инес утянула её в перерыве на разговор и начала нести какую-то чушь, Мия потянула края губ так искренне, что сама почти поверила, и кивала всё, кивала: «Да-да, конечно, Инес, всё нормально, подумаешь, ты просто спишь с моей родственной душой, с кем не бывает, всё отлично, всё шикарно», – даже мысленно повторяла каждое сказанное слово, а стальной цветок внутри раскрывался всё больше, выпуская из плена своих лепестков ядовитый газ под названием «ревность».

Полгода пролетили, как один день. День сурка. Владислав был на удивление добр, часто старался ненароком коснуться, лишний раз обнять или похвалить. Инес осталась такой же скучной и тошнотворно вежливой со своей непонятно откуда взявшейся заботой. Один только Ландау продолжал стандартно сыпать обещаниями вырвать ноги и засунуть туда, где им самое место, потому что у его подопечных из пятой точки, по его же словам, росли совсем неподходящие агрегаты, которыми они перебирают по паркету, называя себя артистами кордебалета.

Приближающаяся осень тёплым ветром занесла счастливую новость с запада. Алекс должен был вернуться из очередного тура. Это событие внесло разнообразие в скучную жизнь и кислую физиономию Мии оживило получше молодильных яблок. Её энтузиазм разделяла только Камилла, соскучившаяся по старшему брату.

А Мия просто была рада. Очень-очень рада. Рядом с другом она почти не замечала боль, ту самую, что въелась в неё, засела внутри, распространилась по каждой клеточке, каждому атому, с которой она просыпалась и засыпала ежедневно на протяжении нескольких лет. Она считала дни до приезда Алекса и предвкушала желанную пустоту в мыслях и свободу в душе, дарованную его безмятежностью. Потому, когда они наконец встретились после разлуки, она буквально впечаталась в возмужавшую фигуру со всей силы, практически прилипла к нему, отказывается отлипать до самого его дома.

Естественно, постоянно находиться у Алекса она не могла, но те редкие ночёвки, которые они проводили втроём с Камиллой стали спасением. В эти дни ночные кошмары становились не так страшны, ведь можно было просто подойти к дивану, где лежал её друг, подвинуть, лечь рядом и обнять крепко-накрепко, до хруста в рёбрах, до нехватки кислорода, и ощутить молчаливую поддержку.

– Лекс всё понимает! – По-детски хвасталась Мия.

– Алекс делает по-другому. – Хмурилась она.

– У Лекса получается лучше. – И фыркала.

Она совершенно не понимала, почему на неё злятся, да и не хотела об этом думать, пока Камилла имела неосторожность поинтересоваться в присутствии Славы не является ли Алекс её, Мии, соулмейтом.

Мия поперхнулась водой, зашлась кашлем и шокировано посмотрела на подругу, словно видела впервые, а затем взяла себя в руки, растянула губы в самой широкой улыбке из личного арсенала и нахально выдала: