Солнце в окнах

Кофе был выпит, откладывать мысли о возникшей проблеме дальше было некуда. Элька уныло задумалась о бухгалтерии. Накоплений у неё не было, от зарплаты осталась сумма, на которую можно было жить примерно месяц, если экономить. Репетиторство? Преподаватели брали учеников для подготовки в ВУЗы и художки обычно осенью и потом занимались с ними до лета. Символические алименты выглядели скорее насмешкой. Бывшего мужа просить – не вариант, ей сразу вспомнились те считанные случаи, когда она обращалась к нему после развода. Иногда ей казалось, что, сумей он убить её без последствий – не сомневался бы ни минуты. Да чёрт с ним! И всё-таки надо что-то быстро придумать – оплату квартиры надолго отложить не удастся. Отодвинув мысли про займы и кредиты куда подальше, Элька решила хорошенько подумать ещё раз. «Не может быть, чтобы я ничего не придумала… Раньше всегда получалось! Что-то вчера уже было про деньги… А, Марго говорила… говорила… продавать свои картины! Приятно, конечно, помечтать! Но не легче ли продать, например, недавно купленный телефон и пользоваться пока старым? Сколько он там стоит? Нет, не вариант».

В одном отношении Маргоша была, безусловно, права: пора бы уже что-то предпринять для увеличения своих доходов. Они с сыном жили на съёмной квартире, выбранной как удачный компромисс между сносной ценой, наличием двух комнат и не слишком мерзким видом из окна. Жильё им сдавала бойкая приземистая женщина Ирина с громким голосом и наигранным смехом. Ничего плохого о ней Элька сказать не могла, возможно, потому, что ни разу не задерживала квартплату, не заливала соседей и вообще была образцовым арендатором. Как она отреагирует на просьбу подождать с оплатой – было неизвестно.

Эля опять почувствовала грусть. Бывшие одноклассники один за другим покупали квартиры и машины, ездили за границу. Институтские тоже не отставали, если кто-то из них и снимал скромную квартирку, то в Швейцарии. Неужели она так и будет всю жизнь жить на съёмных квартирах, еле сводить концы с концами?! Сказать по правде, этот вопрос не особо волновал Элю в обычное время, но сейчас время не было обычным.

Неуклюже поднявшись на костыли, женщина заковыляла в кладовку, где несколько лет лежали её немногочисленные картины. «Почему бы и нет? – разговаривала сама с собой Эля, рассматривая с трудом вытащенные в коридор холсты. – Вот эта довольно интересная… Не шедевр, конечно, но крепкая такая академическая работа». Прислонив холст на подрамнике к более освещенной стенке коридора, и усевшись напротив прямо на полу, Эля посмотрела на картину внимательнее. Это был портрет её отца, одна из первых самостоятельных работ маслом. Она сразу вспомнила всё о том, как создавала её: третий курс, весна, курсовая работа… Было дано задание писать обязательно с натуры, и Элька несколько раз ездила к родителям. Отец тогда послушно позировал, понимая, что это не игра, а нужно для дела. Он терпеливо сидел час и даже больше, пока не становилось заметно, что устал. Тогда Элька заканчивала, и они шли на кухню к накрытому мамой столу. Работа писалась легко, с первого раза, её и приняли сразу, оценив на отлично, хотя многие однокурсники замучились тогда переделывать и сдавать въедливому куратору Борису Николаевичу (известному своей лютостью Бориске). В чуть лохматом от переездов прямоугольнике холста находился портрет не старого ещё мужчины, взятого по пояс, с выразительными руками, сложенными на переднем плане, на столе. Он смотрел из этого несуществующего измерения так внимательно, пронзительно, со скрытой улыбкой во взгляде, что казался живым гораздо более, чем сам зритель. «А не плохо нас учили, кстати!» – с гордостью подумала Эля. Из долгого кладовочного заточения были вызволены ещё несколько холстов, в основном реалистические пейзажи. Один учебный рисунок натурщицы выглядел законченным и довольно эффектным. «Что ж, остаётся посмотреть в интернете, сколько могут стоить мои шедевры», – Элька включила ноутбук и стала искать соответствующие сайты. В этот момент позвонила Марго.

– Ну как ты, инвалид?

– Да вот, сижу, воплощаю твои фантазии. Других вариантов разбогатеть я пока не вижу. Несколько работ есть, ну и ещё нарисую, времени-то теперь достаточно. Продать бы ещё!

– Слушай, у тебя же есть всякие бывшие однокурсники, преподаватели. Пообщайся! В любой сфере связи помогают.

– Мар, ну какие связи? Половина наших по специальности вообще не работает, все нормальные вышли замуж, поуезжали…

– А ты подумай, покопайся в голове, не торопись. Кого-нибудь обязательно вспомнишь.

– Ладно, покопаюсь. Ну, пока.

Вместе со своими старыми работами Эля нашла несколько пустых холстов, краски и растворитель, не хватало только нормальных кистей. «Ничего, – подумала она, – отправлю Мишку в худтовары, тут не далеко». Затем покормила сына двухдневными щами и макаронами с тушёнкой. На кулинарные подвиги она сейчас была способна ещё меньше, чем обычно. К вечеру у сына настроение стало чуть лучше, чем с утра. Они посидели рядом, болтая и глядя в полглаза в телек. Наконец парень поинтересовался, что у неё случилось с ногой. Вообще-то она не любила врать, но решиться сказать правду об этом нетипичном для себя происшествии тоже не могла. «Мы встретились с тётей Марго и погуляли немного по городу, а потом забрались на ступеньки у Военно-Морского музея и я так неудачно оступилась, что оказалось – перелом». С отвращением к себе она подумала: «Скажи ещё: упал, очнулся – гипс!». Но всё же это было лучше, чем «я неловко спрыгнула с барной стойки прошлым вечером, сынок…»

Остаток вечера Эля провела за компом, изучая конъюнктуру современного художественного рынка – «что почём» и какие картины сейчас лучше продаются. На этом хлопотный день закончился, и она умиротворённо легла спать, придумывая перед сном сюжеты своих будущих картин.

Глава 4. А вот кому картину?

На следующий день Эля развила кипучую деятельность по реализации своего плана. Для начала, пользуясь дневным освещением, она постепенно, со скоростью хромоножки сфотографировала имеющиеся холсты и, обработав их в графическом редакторе, разместила на нескольких выбранных сайтах, назначая цены по аналогии с похожими картинами. Художник Эля догадывалась, что выбор цены на предметы искусства – совсем не простая задача. Но с чего-то же надо начинать! Закончив с этим скучным делом, начала готовиться к творчеству. «Это будет… городской пейзаж. Я живу в красивейшем городе мира, и туристов тут тьма, такие картины всегда востребованы». В качестве референса она хотела распечатать фото из сети, но Элькин принтер выдавал цветные картинки с безбожно исковерканными цветами. Тогда, руководствуясь принципом «на войне как на войне», она ещё больше упростила себе задачу. Сама удивляясь своей наглости, Эля стала рисовать просто с монитора ноута. Цветопередача, конечно, и в этом случае была чудовищной, но видение художника всё-таки помогало выруливать из этой ситуации с честью. Как говорила ещё на первом курсе их любимая педагог по рисунку: «Художник должен рисовать не то, что он видит своими глазами, а то, что должно быть по оптическим законам. Рисуйте головой!»

Эля увлеклась. Как же давно она не рисовала! Конечно, поправляя работы учеников, сохраняешь какие-то навыки, но разве можно сравнить это с постепенным «вхождением» в своё произведение, когда сначала выбираешь тему, потом строишь композицию, потом создаёшь рисунок. Всё это захватывало не меньше, чем, наверное, покорение какой-нибудь вершины или что-то подобное. Как же она соскучилась по всему этому! Теперь есть время, да и мотивация. Но о необходимости создать «шедевр» старалась не думать. Ничто так не закрепощает руку и фантазию, как необходимость выгодно продать результат. Каждый раз, когда в голову приходила мыслишка о том, насколько ярко эта работа будет выделяться на фоне себе подобных, Элька просто шла пить кофе, считая это недостойным признаком усталости. Также в борьбе творчества и нужды помогали воспоминания о её учителях.

Живя в такое время, когда высшее образование абсолютно ничего не прибавляло к актуальному «must have», гарантировало не приличный доход, а, возможно, лишь прожиточный минимум, когда любой диплом можно было купить, а курсы типа «истории искусств» считались пустой тратой времени, Эля с удивительной нежностью и благодарностью вспоминала свой институт и наставников. Далеко не все они были заслуженными или известными. Большинство преподавателей вообще своей преданностью любимому делу и зарплатой, похожей на подаяние, напоминали монахов. Но, несмотря на это, а может быть, именно поэтому каждый из них жил делом своей жизни и излучал то, что можно назвать «принадлежностью» и «преданностью». Преданностью искусству, традициям русской живописной школы или просто стенам института. Эля без труда могла вспомнить лица многих своих учителей и их голоса – иногда строгие, иногда ироничные, но всегда как будто настроенные на «вечное», а потому излучающие это «вечное» каждый день на самых обычных занятиях. Рядом с ними меньше всего думалось о том, что их жизнь, а впоследствии и жизнь их выпускников – это ежедневный труд, не гарантирующий ровным счётом ничего даже при наличии таланта. Но высокомерие, с которым они встречали все шаткие опоры своей жизни, не оставляло сомнений в их исключительности и передавалось ученикам. Cтоило только вспомнить крылатые фразы Пал Палыча, от которых ухохатывалось не одно поколение студентов, или вдохновенные лекции Паровской, как становилось неловко даже думать о том, как бы подороже продать то, что создаёшь. Нет, ребят, извините, но не пошли бы вы со своими экономическими реалиями… это всё не про нас!

Элька рисовала. Звук телефона отвлёк в тот момент, когда работа захватила ее целиком, но ответить всё же пришлось: это была хозяйка квартиры. Рассыпаясь в извинениях, она сообщила, что с будущего месяца вынуждена повысить квартплату, потому что цены растут, а она и так долго держалась и не повышала. Эле нечего было ответить, кроме как «хорошо», хотя ничего хорошего в этом сообщении не было. «Ну, ты подумай! Повышать она решила именно сейчас, ни раньше, ни позже! Вот уж действительно, беда не приходит одна. Так, стоп, это ещё не беда, успокойся и работай дальше», – положив трубку, подумала она.

Следующий день и через день тоже, да что уж там говорить, все следующие недели Элька проводила примерно так же. Писала, писала… Это можно было бы назвать «творческим запоем», не хромай она на кухню по два-три раза в день, чтобы приготовить еду себе и сыну. Конечно, были и другие отвлекающие обстоятельства: пару раз она совершила путешествие Одиссея в поликлинику, иногда звонил Виктор, с которым Эля продолжала держаться вежливо, но на расстоянии, не зная, как объяснить, что звонит он зря. Регулярно она отправлялась в интернет посмотреть, как там продаются её картины. Уверенность, что их «оторвут с руками» в первые же дни после размещения на сайтах, растаяла очень быстро. Элька понимала: что-то идёт не так, поэтому через неделю стала постепенно снижать цены, но тишина в эфире продолжалась. Пару раз ей писали, задавая вопросы о размерах, раме и других деталях, но продаж так и не было. Какой-то примерный внук, дай бог ему здоровья, позвонил и сказал, что с удовольствием купит для своей бабушки этот пейзаж, а потом назвал цену, которая составляла стоимость холста под слоем красок. Эля не обиделась, решив, что он просто не в курсе.

Вскоре женщина начала нервничать: «Может, не там размещаю? Или плохо сфотографировала? Да что вообще происходит?!» Впрочем, трудности её обычно только подзадоривали. Как говорила когда-то на зачёте Ленка Бегунова: «Я не я буду, если не сдам!», так и Эля дала себе слово, что продаст свои холсты именно так, как хотела. Ну не может же быть, чтобы её профессиональные работы были совсем никому не интересны! Когда беспокойство достигло предела, она решилась, наконец, позвонить кому-нибудь из бывших однокурсников.

Полистала телефонную книжку и нашла несколько номеров тех, кто, по сведениям пятилетней давности, не уехал из страны и не приобрёл более прибыльную профессию. Ну, вот Серёжка Лажичев – уж если он не успешный художник, тогда я не знаю! В каждой институтской группе есть свои балбесы, попавшие в ВУЗ то ли по настоянию родителей, то ли вообще случайно. А есть ребята, которым, кажется, и учиться-то нечему, они блистают с первых занятий первого курса, и даже преподы смотрят на них с уважением, явно готовясь гордиться ими в будущем. Так вот, Лажичев был как раз из таких, безусловно подающих надежды. Примерно день Элька готовилась позвонить ему, продумывая разговор. Дело в том, что на скромную Эльку Сергей внимания не обращал, и запомнил её имя к концу института только потому, что не запомнить имя одногруппницы за пять лет – это признак дебильности, которой он не страдал. Но за прошедшие с окончания учёбы годы он, скорее всего, её забыл. «Да плевать!» – разозлилась она и набрала номер домашнего телефона Сергея: в их времена мобильных не было. На том конце долго не отвечали, наконец гудки закончились.

– Аллё. Здравствуйте. Можно Сергея?

Ещё несколько секунд что-то трещало и шуршало в трубке. Эля ещё раз тихо повторила: «Аллё…»

– Нет его, – раздался на том конце хриплый, по всей видимости, женский голос.

– А… где он? – от растерянности невежливо спросила Эля.

– …где он… – отозвалось хриплое «эхо», – в запое он…

Опять раздалось какое-то щёлканье, видимо, телефон был неисправен, затем – гудки.

Элька растерянно смотрела на телефон, равнодушно замолчавший в её ладони. «Ну что ж, бывает…» – сказала она вслух, придя в себя.

Тогда Эля решила позвонить бывшей старосте своей группы, Маше Кац. Она осталась работать на кафедре и, хотя сама была от бизнеса далека, по складу характера знала обо всём и обо всех.

– Ну что тебе сказать? – ответила по существу вопроса Маша, – продавать картины можно, конечно. У кого-то получается. Тут надо знать, на каких интернет-ресурсах размещать стоит, а на каких – пустая трата времени. Но, чтобы регулярно продавать картины за нормальные деньги, надо найти хорошие пути сбыта. С галереями сотрудничать, коллекционеров заинтересовать, «заграница нам поможет» опять же… Рынок произведений искусства перенасыщен, картины пишут все подряд сейчас… Как они говорят, «рисуют». Заработать на жизнь легче, шкатулки «под Палех» расписывая. Правда. Там хоть рука должна быть поставлена. А вообще, тусуйся больше, задружись с галеристами какими-нибудь… это помогает.

Эля грустно обдумывала разговор с Марией. «Когда мне тусоваться-то? Да и не люблю я…» И снова, поставив вопрос о реализации на паузу, она погрузилась в творчество.

Денег становилось всё меньше, поэтому Эля на крайний случай начала продумывать пути решения проблемы с жильём. Вариантов, устраивавших её хотя бы теоретически, было немного. Просить в долг она не любила. Да и у кого? Попросить хозяйку не повышать квартплату хотя бы на время больничного? Опять это мерзкое слово «просить»! «Может, мне ещё поплакать, пожаловаться на больную ногу?!» – с возмущением подумала Эля. Ей вспомнились годы, когда на улице было особенно много нищих. Она каждый день шла на работу мимо сидящих в метро и на улицах грязных людях за чертой… принято говорить «бедности», но ей казалось – «человеческого достоинства». Особенно много было женщин с младенцами на руках. Обычно Элька, ещё больше ускоряя шаг, подавала им на ходу несколько монет. Конечно, ей было жалко этих людей. Но иногда, глядя в их лица, она ловила себя на мысли, что денег в её кошельке не намного больше, чем в их стаканах, а это значит, что разница между ними лишь в том, что они сидят, а она – бежит. И бежит целыми днями. Однажды, устало топая домой мимо нищенки с тёмным лицом и ребёнком у груди, Эля поняла, что ей самой было бы просто «слабо» так вот сесть. А той женщине, видимо, было так же «слабо» встать, побороться за жизнь с нищенской мафией, что-то изменить… У Эльки тоже не было своего дома и тоже был сын. И каждая из них не могла перепрыгнуть через стену своего «слабо»: одна – попросить, другая – побороться… Хотя всерьёз Эля, конечно, себя с ней не сравнивала.

Понятно, что ей было проще! В самом крайнем случае можно было вернуться к родителям, но она не хотела об этом даже думать. Родительский дом… На людей, которые дружно живут вместе с родителями, а тем более не хотят от них уезжать, Эля смотрела со смесью искреннего интереса и недоверия. Разве так может быть? Нет, конечно, она изредка приезжала в гости, поздравляла с праздниками, помогала, когда болели. Но каждый раз, переступая порог, она как будто снова погружалась в своё детство, а это не было приятно. Не проходило и дня, как хотелось сбежать. И если с отцом Элька всегда находила общий язык, то мама так же неизменно «напрягала». Да, это точное слово. Мама для Эльки никогда не было подружкой, но зато сколько хочешь – начальником. Так было всегда, и сколько ни пытайся вспомнить, с чего это пошло, почему так повелось – нет мыслей, «белый шум» в голове. У Эли были десятки примеров взаимного непонимания с мамой против пары добрых воспоминаний. С отцом – всё с точностью до наоборот, он всегда был другом, всегда понимал, разговаривал… Эля отогнала от себя сложные чувства к родителям и вернулась в «здесь и сейчас». Нет, я обязательно придумаю что-нибудь другое!

Остаётся кредитка… но это уже самый крайний случай.

Глава 5. Наташа – девушка мечты

Прошёл почти месяц со дня перелома. Нога не болела. Эля уже мастерски овладела ходьбой на костылях, но доктор сказал, что теперь можно осторожно передвигаться и без них. Больничный близился к концу. Жизнь возвращалась на круги своя.

Однажды утром женщине приснился любимый сон, который время от времени повторялся с детства. Она летала. Даже не так, а вот как: она УМЕЛА летать. Никаких крыльев в таком сне у неё не было. А сегодня по сюжету на ней были ещё и небольшие белые валеночки (действие происходило на севере). И вот в какой-то момент Эля-во-сне заметила себя как бы немного зависающей над землёй! С восторгом осознав это, она начала совершать телом микродвижения, похожие на те, которые делает рыба в воде, и стала набирать высоту! Она летела не очень высоко над каким-то лесом… Самым восхитительным было чувствовать, что поднимаешься в воздух и даже немного меняешь направление полёта по своему желанию. Не с помощью крыльев, не на какой-нибудь реактивной тяге и не по щучьему велению, а подчиняя тело единственно своей воле – продолжать лететь. Во время таких редких снов она чувствовала странную радость, связанную не с высотой как таковой и даже не со свободой, а с возможностью тела двигаться в такой непрочной субстанции, как воздух, опираться на что-то, чего, по сути, нет, и при этом направляться куда-то лишь силою своей воли. Сегодня ей не помешали лететь даже валенки… Элька проснулась с чувством глубокого удовлетворения, как говорил единственный «дорогой» генсек в её детстве.