Какнога

конечно, я почти ничего путного не успевал сделать на работе, так, мелкие поручения, дававшиеся мне, когда я появлялся и если я успевал закрыть их, пока мне снова не было пора

на радио «Maximum» в то время мне часто попадалась «Wake Me Up When September Ends» группы Green Day

это было почти про меня

хотелось, чтобы время прошло поскорее и мне бы вырезали эту дрянь

Фото сентября 2006-го

но время шло как шло, хотя все равно в какой-то момент настал час икс и я узнал дату

тридцать первое октября

вторник

накануне я отпросился из больницы домой на выходные

уже перед самым уходом мой лечащий врач вызвал меня в ординаторскую и сказал, что я должен буду подписать бумагу, в которой говорится: если в процессе операции доктора решат, что ногу нужно отнимать, я не против, чтобы они это сделали

вероятность, как он мне объяснил, такой необходимости есть

опухоль довольно велика, она могла задеть и основной нерв, и основную артерию

и нерв, и артерию пришлось бы удалить, а без них голень не смогла бы двигаться, так что ее пришлось бы отрезать

в выходные я много думал о том, как бы я мог жить без половины ноги

водить машину, просто передвигаться…

вернулся рано утром понедельника

вечером принял душ (в следующий раз я был под душем примерно через полтора месяца)

с утра ничего не ел и не пил

ждал

меня оперировать должны были в этот день вторым

если не ошибаюсь, за мной приехали где-то не то в двенадцать, не то уже ближе к двум

подняли на лифте наверх, на операционные этажи, укололи снотворное в спину и оставили на время у стеночки

я лежал, смотрел перед собой наверх и еле слышно напевал что-то из детства

когда меня привезли в операционную, кто-то из персонала прислушался и спросил у коллеги:

– Что это он там поет?

– «Черный ворон» вроде…

– Ну вот еще, – возмутился я. – Не дождетесь! Это украинская народная песня…

…когда я очнулся (а произошло это, скорее всего, несколько раньше, чем было запланировано), мне зашивали живот

объясню почему: кожу на ноге вскрыли, опухоль и некоторую часть прилегающей к ней ткани вырезали и отправили на обследование

одну из мышц пересадили с задней части голени на боковую

а чтобы вся эта красота не приводила в дальнейшем в ужас окружающих, вырезали с живота лоскут кожи и пересадили его сверху на послеоперационную область

получилось ничего так, красиво

так вот, к моменту, когда я пришел в себя, оставался заключительный аккорд, нужно было заштопать дырку на животе

ощущение было такое, словно кожу чуть тянут вверх

совсем не больно, разве что чуть дискомфортно

я начал разговаривать с докторами

они отвечали мне

манипуляций я не видел, т. к. ниже моей груди стояла загораживающая обзор перегородка

вдруг кто-то прошел мимо стола и чуть задел мою ногу

левую! целую! ногу мою кто-то задел!

я сказал: стоп! сделайте это еще раз, пожалуйста!

они удивились: что сделать?

ногу, говорю, заденьте

ну пожалуйста, говорят, жалко, что ли

потом осталось только сделать несколько швов, и старший врач подошел ко мне, спросил, как я себя чувствую

я сразу попросил его пойти вниз и рассказать маме, которая ждала меня в палате

он согласился и ушел, предварительно распорядившись не везти меня в реанимацию, а сразу доставить в палату, т. к. от наркоза я уже отошел

Глава четвертая. После операции

меня привезли вниз, я еще на входе воскликнул: мама, я живой! все в порядке! нога на месте!

переложили на кровать совместными усилиями, ногу поместили на специальную шину, которая стала моей подругой на две с лишним недели

на оперированной поверхности была большая повязка

все было сделано так: на пересаженную кожу положили большое количество стерильной марли и, пришивая кожу, ниткой как бы прижимали эту марлю

потом в эту марлю шприцем брызгали всякие заживляющие средства

удаляли ее, сперва оставив нитки на швах, покрывая рану специальным «бубликом»: из бинта и ваты сворачивают – в стереометрии это называется «тор» – такое приспособление, которое, с одной стороны, закрывает рану от внешнего воздействия, с другой – позволяет ее забинтовать, но не непосредственно по коже, а над нею

когда меня привезли, я завел на коммуникаторе песню «Мария» «Маши и медведей»

почему-то именно ее мне было приятнее всего слушать в тот период, и я радовался, натыкаясь на нее на «Нашем» или «Максимуме»

теперь, понятно, я всегда вспоминаю тот октябрьский вечер, когда слышу ее

больше всего напрягали две вещи: туалет и ночной сон

смешно, но когда мне впервые после операции захотелось «по-большому», я на полном серьезе собрался было встать и пойти в туалет

этические моменты меня мало волновали в той ситуации адаптируешься и в определенном смысле теряешь стыд, свойственный человеку в нормальной обстановке: в конце концов, надо же как-то делать свои дела

просто физически неудобно было сидеть на пластмассовой утке, край которой был не шире полутора сантиметров

ну и еще я просыпался по ночам

таблетки снотворного хватало максимум часов до трех, после чего глаза открывались, а организм требовал, чтобы я как-то изменил свое положение

я был прикован к шине, на которой лежала нога, и мог принять три позы: либо просто лежа на спине, либо чуть повернувшись вправо, либо же чуть влево, в основном скрутив шею

но суть оставалась той же: я все равно лежал на спине, все, что могло затечь – затекало, и уснуть снова я не мог

иногда удавалось уломать дежурную сестру дать еще одну таблетку или сделать укол (лучше, конечно, первое) и как-то уснуть до утра, часов до семи-восьми

но на следующую ночь все повторялось

конечно, я мог потом задремать, глядя кино, днем, но тогда мне еще меньше хотелось спать ночью…

через две с лишним недели мне разрешили вставать

и шину забрали

нога смогла теперь лежать несколько разнообразнее, а вместе с нею и весь я – по ночам стало полегче, но я все равно каждый вечер клянчил снотворное и складывал его в тумбочку – только лишь на случай, если снова проснусь ночью

мне принесли сперва казенные костыли, потом мама купила в аптеке неподалеку собственный комплект

когда я встал в первый раз, костыли не понадобились

надо было сперва научиться просто стоять на правой ноге, пытаясь опустить левую

с непривычки в ноге стреляли сильные боли, и я довольно быстро возвращался в исходное положение, лежа на кровати

на следующий день я уже более-менее уверенно стоял, а еще через время я взял костыли и сделал первые несколько шагов по палате

потом до двери

потом по коридору до поста дежурной сестры – и обратно

поскольку у меня был с собой не только ноутбук, но и GPRS-модем[3], я смог вылезать в инет – скорость была низкая, связь плохая, но хоть как-то

15 ноября я писал большую статью по Трудовому кодексу для газеты «Акция», отправил очередной вариант главреду и решил снова прогуляться

прошел довольно бодро до сестринского поста и обратно, когда в ноге оторвался тромб и забил легочную артерию

выглядело все так: я добрался до палаты, присел, поднял ноги на кровать – и упал на подушку…

мне повезло несколько раз

во-первых, я не упал в коридоре, мог бы и сломать что-нибудь или повредить послеоперационную область

во-вторых, хотя мамы в это время и не было – она поехала оформлять для меня очередную квоту – в палате был сосед, Виталик, обычно проводивший все время у телевизора, в середине коридора, и находившийся там по несколько часов – сколько бы я пролежал, отключившись, пока кто-нибудь меня не обнаружил, неизвестно, а с обескровленным легким мне хватило бы минут пяти

когда я очнулся, передо мной был лечащий врач с нанашатыренной ваткой

я мог говорить только по слогам, на большее не хватало воздуха

в изголовье повесили баллон с воздухом, на лицо надели маску, появились реаниматологи

меня довольно быстро положили на каталку и повезли

в реанимации первым делом должны были установить подключичный катетер

врач никак не мог попасть в артерию

исколол мне всю грудь, я орал как резаный, а он просил потерпеть

наконец я предложил ему отдохнуть, с чем он и согласился

посовещавшись с коллегами, тот же доктор поставил мне катетер в яремную вену и мне стали вливать, в числе прочего, разжижающий кровь гепарин…

в реанимации была жуткая тоска

я почти не мог двигаться, почти ничего не видел четко, поскольку был без очков, и даже поднимать-опускать спинку кровати сам не мог, приходилось подзывать кого-то – потом, правда, навострился и наощупь давил заветную кнопку, ездил время от времени вверх-вниз

в палату никого не пускали, рядом лежали послеоперационные больные и приходили в себя

по утрам сестры делали влажную уборку палаты и влажной же тряпкой (другой, конечно) протирали и больных

ощущение мерзейшее, но хоть какая-то гигиена

посетителей туда не пускали, мама смогла прорваться всего один раз

самое же обидно заключалось в том, что на следующий день, 16-го ноября, была первая годовщина рождения сына, и я хотел поздравить жену, придумал ей такую красивую речь – и вместо этого попал в реанимацию

я пропал из эфира, поскольку сотовые мои были выключены, я не дописал статью для «Акции», валялся, как бревно, и перспективы мои были самые туманные

прошло несколько дней, мама сказала, что меня повезут на «чистку вен» в Первую Градскую больницу

машина пришла назавтра ближе к ночи, меня одели с небольшой моей помощью, перенесли на каталку и повезли вниз

при погрузке я успел глотнуть чуть морозного ноябрьского воздуха (почти три недели не был на улице)

в наполовину заклеенном окне скорой я вижу Трешку, ипподром, эстакады, я не просто гуляю, я катаюсь по Москве! по пустой (поздний вечер)! с ветерком!

мужики! – насколько громко могу, сиплю я санитарам – а музыки нет? – нет, говорят

да и чего там, и без музыки здорово, ведь Москва!

я каждый поворот по дороге к Ленинскому помнил, и съезд, и два кольца, и разворот

я словно сам был за рулем, так что еще на подъезде к больнице сказал маме: ну, вот и приехали

Глава пятая. Первая Градская

в Первую Градскую я прибыл, кажется, ближе к одиннадцати

когда уже в палате меня поместили на койку, я чуть привстал, чтобы осмотреться

коек напротив было 7

стало быть, 14-местная палата…

спустя несколько минут пришел какой-то врач, уселся на мою кровать и начал задавать вопросы, что да как

потом я узнал, что все это время мама устраивала небольшую революцию, целью которой было помещение меня в местную реанимацию

революция состоялась, меня перевезли снова

реанимация Первой Градской находилась на предыдущем эволюционном этапе по сравнению с институтом Герцена, оборудование было древним

но действенным

мне никогда не случалось пробовать наркотики

но таких глюков, как были у меня от кислорода, поступавшего через маску, я не видел никогда раньше

специалисты утверждают, что такое маловероятно, но я отчетливо помню, как смотрел часами напролет, находясь в полузабытьи, этакие рисованные мультфильмы, когда одна картинка переходит, трансформируясь, в другую, та в третью – и так бесконечно

иногда случались тематические подборки, скажем, подводный мир или полеты, иногда просто узоры, сюжетов и рисунков было очень много

положить-то меня положили, а чистку вен, лизис, делать не могли – необходимого лекарства, стрептокиназы (или строкиназы) не было в России

о чем, собственно, и сказали маме, согласившись положить меня в реанимацию: мол, положить-то мы положим, но лекарство все равно вам искать

его искали в Киеве, Минске, Берлине, где-то еще

мама и жена обзванивали всех знакомых, кто мог быть за границей или у кого там были родственники или друзья

друг кумовьев уже собирался лететь в Киев за лекарством, когда нужное количество пузырьков нашли в Одессе

(после я узнал, что, пока нужные бумаги не были наконец оформлены в наших разрешительных органах и лицензия на лекарство не продлена, умельцы возили его, скажем, из Минска, и коробочку, купленную за 20 долларов, продавали по 200, – неплохая маржа, правда?

а еще я узнал, что и в Первой Градской лекарство было)

в аппарат, закачивавший в меня гепарин и прочее, зарядили наконец очищающее вены средство и процесс пошел

всего чистка заняла около трех дней

обезболивающее кололи в руку

я просил: введите в катетер – нет, надо в мягкие ткани

через два дня на месте укола в средней части плеча образовался волдырь диаметром 5 см и цвета уже скорее не темно-синего, а черного (все-таки постоянный пот и температура)

несмотря на то что все это время я днем лежал с голыми руками и плечами, а то и раскрытый по пояс, ни один доктор во время осмотров этого не увидел

примерно та же ситуация с анализами крови: постоянно пытаются взять из одного и того же пальца, не успеешь заметить – еще одна дыра, которая по счету?

пытался подсунуть другой палец – нельзя, говорят, положено вот этот

а что, спрашиваю, в другом пальце состав крови отличается?

безымянные на обоих пальцах синюшные и в дырках…

приступы удушья, болит теперь уже только справа внизу, вдыхать все сложнее, выдыхать нечего, поначалу обычное обезболивающее чуть снимает боль, потом она лишь усиливается

решают колоть морфий, для этого надо вызывать наркотическую бригаду – а когда она будет? – а она одна на все корпуса, скоро будет – когда? – ну, минут 15, не больше

я чувствую, что столько продышать смогу только чудом, инстинктивно приподнимаюсь на левом локте – и дышать действительно становится чуть легче

появляется словно небольшая дырочка внутри, через которую я могу через раз урвать себе кусочек жизни, я держусь за этот кусочек зубами

через какое-то время я хриплю, что дышать не могу, чтобы позвонили им еще раз, мне отвечают, что как смогут, так и придут

они появляются наконец, я сразу вижу это, потому что смотрю только на входную дверь, двое в белом с белым же чемоданчиком

они выходят – на посту дежурной сестры, да и вообще в палате не оказалось никого

нашлись, разобрались, заполнили какие-то необходимые формуляры (я, наверное, мог бы движения шариковой ручки посчитать, если бы видел) – и сделали укол

как-то я до этого момента додышал

и уснул

на удивление, сон от морфия был как лопатой по голове: р-р-раз – и все, но никаких видений, несмотря на кислородную маску

я успел поссориться почти со всеми врачами

одна дежурившая докторесса предлагала мне в качестве туалетной бумаги марлевую салфетку примерно 4×4 см, я смотрю на эти салфетки и спрашиваю: а что мне с этим делать? – она в ответ сочувственно: ну, больше я тебе ничем не могу помочь, дружочек

другая побрезговала подать мне судно, сказав, что придет сестра и поможет мне – а что, спросил я, у вас квалификации не хватает?

заведующая отделением требовала, чтобы я отдал семье обручальное кольцо

мама вторила, мол, так будет безопаснее, вдруг кто попытается снять, отдай, так всем будет спокойнее

я неистовствовал: может, вам и крест еще снять с шеи? хренушки! пусть только попробует кто сунуться, из последних сил горло перегрызу

тогда заведующая, увешанная золотом, как витрина ювелирного, потребовала расписку

ну я и написал:

собственного обручального кольца не отдаю

претензий не имею

раб Божий Павел – и поставил крест

потом подумал (все же официальная бумага) и для солидности под именем написал фамилию

дату я поставить не мог – я бы ее просто не смог вычислить, в тот момент это было слишком сложно

я положил бумагу рядом с собой на кушетку, поскольку отдать мне ее было некому

когда проходившая мимо заведующая прочитала мою писанину, она взглянула на меня с некоторой опаской…

иногда в реанимационной палате проветривали

просто открывали окна настежь, так что я еле успевал натянуть одеяло до шеи

а вот медсестры были хорошими

они почти всегда подходили, когда больные просили их, и все делали, если только успевали

когда я приехал, уже встав на ноги, спустя два месяца, обросший, в очках, я смотрел на них, пытаясь совместить эти отчетливо видимые образы с теми расплывчатыми, что видел, лежа с кислородной маской

они, примерно так же приглядываясь, посмотрели на меня, после чего спросили неуверенно: а вы ведь лежали у нас?

помню, был такой момент, когда в палату заходил священник и причащал желающих

в том числе причастил древнего старичка, лежавшего в дальнем от меня углу

на вид старичку было за восемьдесят, и был он весьма плох

когда он ближе к ночи начал кряхтеть, к нему подошла молодая сестра и спросила, чем помочь

он прохрипел: плохо мне

ну что вы, ответила сестра, разве после причастия может быть плохо?

святая простота, подумал я

дед потом, кстати, лежал в соседней палате

когда однажды его, задремавшего наконец, по неосторожности кто-то разбудил, он издал такой боевой клич, что я понял: силы в нем еще много

показалось, что в его тираде даже предлоги были нецензурными

еще был интересный эпизод с медбратом Сашей

я оседлал утку – в который раз за день, после всех приключений желудок с трудом справлялся с любой едой, сделал в нее все дела и пытался как-то вытащить ее и привести себя в порядок

(утки в Первой Градской, надо заметить, были куда удобнее, это были жестяные емкости с широченными, сантиметров по семь, краями, сидеть на них можно было, как на племенном скакуне)

я сидел и озирался, думая, кого бы позвать на помощь

все же одни молодые девчонки, неудобно

они словно поняли это и сказали: мы сейчас позовем Сашу

он появился довольно скоро

под халатом на нем была флотская тельняшка

он спокойно помог мне, вытащил, вытер, убрал, да еще и как-то приободрил, мол, ничего, не переживай, дело житейское

после я несколько раз сам просил позвать его, и если он дежурил, то приходил меня выручить

мама и жена навещали по очереди, стояли в коридоре напротив входа в реанимацию, тут тоже никого не пускали к больным

когда они приходили вместе, оставив сына на деда или двоюродную бабушку, мне приносили мобильный и я разговаривал с ними

а как-то раз ко мне подошел довольно крупный доктор лет сорока с небольшим, с усами и заговорил:

– Ну що, брате, рiдну мову не забув ще?

говорил он довольно чисто и уверенно, спросил, как мои дела

я ответил по-украински же, что с удовольствием бы рассказал ему, но, к сожалению, не владею медицинской терминологией, но вот, скажем, желудок замучил

он ушел куда-то и, вернувшись, принес мне пару таблеток имодиума

я поблагодарил, он снова ушел, и я подумал, что дальше уже ждать надо, скорее всего, зеленых человечков, и говорить они будут на альфа-центаврском, не иначе

как потом выяснилось, он был местным врачом, родом с Западной Украины, из Львова, где родилась моя мама

когда она заговорила с ним обо мне, он обратил внимание на фамилию, а когда выяснил, что я знаю украинский, решил подойти и приободрить

через сутки после окончания лизиса меня перевели в обычную палату

правда, это был не такой ангар, куда меня положили поначалу, а весьма кулуарное помещение всего-то на пять коек

моя была у окна

в него, если приподняться над кроватью, было видно кусочек Ленинского проспекта

мама принесла мои мобильные – личный и служебный – и я смог наконец ответить на смски друзей, потерявших меня

я уже мог лежать на боку

даже на боках, на правом и на левом

правда, засыпал все равно очень тяжело и довольно поздно, часам к трем только удавалось отключиться

а распорядок дня в больнице был таков, что ровно в семь включали верхний свет, слепивший спросонья, когда на улице – ноябрь же! – стояла кромешная темень

причем мне могли и не колоть ничего, но будили все равно всю палату, хотя рядом почти с каждой койкой висел свой светильник

я мечтал вернуться поскорее в Герцена

но спустя три дня после перевода в обычную палату, хотя и отдать меня были готовы, и уже оформили все необходимые бумаги, скорая-перевозка все никак не могла доехать в пятницу вечером, а в Герцена сказали, что сейчас уже поздно, и все равно никого нету, так что ничего страшного, полежу еще пару дней и приеду в понедельник…

есть я почти ничего не мог, но попросил принести мне апельсин

я почистил его, разломал, разорвал несколько долек (и чуть-чуть все равно съел, чего там), отчего вокруг меня стало пахнуть новым годом, вкусно-вкусно

я лежал с закрытыми глазами, положив рядом с головой тарелку с растерзанным зимним солнцем, и нюхал

вспомнил, как летом уехал из инфекционной больницы

просто написал какую-то бумажку, собрал вещи и ушел

хорошо, когда можно вот так сбежать

Глава шестая. Возвращение. Выписка

в понедельник меня и правда перевезли

поместили в ту же палату, только сосед сменился – Виталий поехал домой, на Дальний Восток, а на его месте появился джентльмен почтенного возраста, за которым ухаживали супруга и дети

я активно поправлялся

делал дыхательную гимнастику, надувая шарик или просто гоняя руками воздух, прокачивая легкие

выпрямлял постепенно ногу, лежа на кровати

пытался ходить, на костылях, а потом и так

получалось, конечно, коряво, но – я передвигался на своих двоих

а благодаря тому, что в течение лишних полутора недель я был вынужден лежать, прооперированная поверхность лучше срослась и с меня уже вовсю снимали швы – с ноги и с живота

за мной ухаживала нанятая мамой сиделка – отпуск мамин кончился, а сам я пока еще был не слишком самостоятельным

Мария Ивановна, тетя Маша, появилась, когда меня перевели в Первой Градской из реанимации в обычную палату

простились мы несколько недель спустя, когда я уже сам мог передвигаться по коридору

дома, в Молдавии, она была когда-то операционной сестрой, но тут, понятно, ей не удалось бы найти такую работу, вот она и стала сиделкой

несколько раз в год она уезжала домой и помогала там мужу с обширным домашним хозяйством

тетя Маша была очень общительной, мы много разговаривали

когда я рубился в «Цивилизацию» и мой последний город осаждали соседи, с которыми я одновременно начал войну, и громили меня ход за ходом, она переживала и бурно выражала свое сочувствие

Фото ноября 2006-го.

Собрал из конструктора, поставил на тумбочку.

мне регулярно делали УЗИ вен и ЭКГ, постепенно приходя к мысли, что пора мне уже и послеоперационной химиотерапии откушать

что и произошло в середине декабря

был тут, правда, один не слишком приятный момент

понятно, что перепутать такие вещи я не мог, но я отчетливо помнил, что до операции речь шла только об одной химии

у меня так и отпечаталось в мозгу: это будет последний рывок, после него – домой

а тут приходят и во время очередного обхода как бы между делом говорят: будет проведено три курса послеоперационной химиотерапии

три!

я пытался выяснить, как так, зачем меня обманывали, почему нельзя было сказать все сразу – или не называть количество

но они только отмахивались, мол, ты забыл просто, мы так с самого начала и говорили

то ли из-за произошедших со мной передряг, то ли из-за анализа результатов первых трех курсов химии и того, как она повлияла на вырезанную из меня опухоль, курс мне изменили не только количественно, но и качественно

выглядело это так: с утра (ну или когда доктор успевал) мне приносили батарею склянок емкостью от 200 до 400 мл и выставляли на столе напротив кровати

если не изменяет память, банок было около десятка

их друг за другом вливали в меня – через тот самый яремный катетер, что поставили в местной реанимации

никаких особенно неприятных ощущений я не испытывал, только каждые минут 20 хотелось в туалет

я вставал, брал стойку с банкой в руку и ковылял в туалет

потом обратно, так же и обедал, и ужинал, часов за восемь все банки успевали пройти через меня

наутро то же самое – и так пять дней

в какой-то момент меня перевели в палату на четырех человек