Послушай, это Жизнь

Я достал конверт из нее. Я не искал и не выворачивал ее наизнанку, словно боясь повредить ход ее мысли. Конверт лежал сверху. Он был довольно тяжел и зачем-то запечатан.

– Письмо? Уже почти отправленное, должно быть, есть марка и адрес отправителя, только вместо адресата – пустота, и уже позже – другой ручкой и даже другим почерком, нарочито аккуратным и даже витиеватым, словно неживым, неискренним – Библиотека. Я смотрел на эти буквы и видел медленное движение руки, скользящие на бумагу чернила и пустой, иступленный взгляд… Она никогда его не отправит больше… Почему? Некуда.

Я гладил белую бумагу конверта и так же иступленно смотрел на него. Адрес, сходить бы туда…

Я вздохнул, получилось как-то обреченно, даже странно, и вскрыл.

Диск, несколько сложенных листов и бумажки, клочки ржавого цвета с названиями книг – Библиотека, библиотечные вкладыши.

Телефонный звонок ворвался в мою реальность, как чужеродное явление совсем другого мира. Я встряхнулся и ответил, но, честно, даже не слышал, что мне говорили. Помню, что звали куда-то: может, выпить, а может, сыграть, но я отказался и услышал в ответ:

– Да что с тобой, Саня?

– Все о'кей. Просто погода…

– Ладно, звони, приятель.

Я повесил трубку и снова уставился на конверт. Что со мной? Эх, Димка, знал бы я, что со мной… Кого бы спросить?

Было что-то неправильное во всем, что происходило, было что-то неправильное во всем. Я поставил диск на воспроизведение. Музыка скользнула в комнату, покружила у потолка и смолкла, право, я даже не заметил ее ухода, я рассматривал названия книг на библиотечных вкладышах: Куприн, Гаррисон, Ахматова, Гумилев, Пастернак, Блок… ее любимые авторы – мог бы и сам догадаться. Я взялся за остатки письма, там лежало еще одно фото – маленькая девочка, наверняка это и была Лилит, она не улыбалась, глядя куда-то вдаль, а за ее спиной синело бесконечное небо, бесконечное и безразличное… Я долго смотрел на девочку: то ли в ней было что-то неуловимое, то ли Софи была замечательным фотографом – я не знаю, но меня не покидала мысль: о чем она думает? И словно далекое эхо, витал ответ: о маме…

А еще там было письмо. Еще одно. И, конечно, Джули:

«Дорогая моя, милая Джули!

Послушай, это жизнь! Она струится вокруг нас, только мы зачем-то игнорируем ее.

Мы с Лилит сегодня были в парке. Мы были вдвоем – не стали никого брать с собой. И, знаешь, я поняла, что дети чувствуют жизнь острее: глаза – ты видела детские глаза? Боже, конечно же, видела! Почему ты никогда не говорила мне, что дети стараются охватить весь мир одним взглядом? Это чудесно!

Жизнь, она повсюду, Джули, вот только мы не замечаем ее. Почему ты никогда мне этого не говорила?

Я слышала тихую мелодию сегодня в парке, она еле доносилась из окна чьей-то квартиры и тонула в крике и шуме – я бы никогда не заметила, но Лилит спросила:

– Тетя Софи, а что он поет?

Это был французский. Представляешь? Но я бы не услышала. Никогда, нет, не услышала бы.

Ты, конечно, спросишь, что это я прислала тебе, но я не знаю. Я просто вложила в конверт все, что отозвалось в моей душе сегодня утром, когда звучал французский. Я просто подумала: кто понял бы меня сейчас? Они бы поняли. Они поняли.

Послушай! Это Жизнь, Джул! Она звучит! И каждая нота – Жизнь, и каждый вздох, и каждый вдох, и звук упавшего листа в осеннем парке – не важно, что его заглушил детский смех – тем лучше, ведь смех прекрасен, и он тоже Жизнь, но ведь лист умер, умер и никто не услышал! И он тоже был Жизнью.

Страшно уходить из жизни тихо? Нет. Страшно умереть незамеченным. Я видела, как умер желтый лист. Я готова поклясться, я слышала его последний выдох. Я слышу.

Помолчи и послушай – это Жизнь.

Люблю тебя. Софи»

Я снова курил. Стоял у окна и курил. Курил и думал, что больше не осталось ни одного листа, а я даже не заметил, что была осень. То есть я, конечно, знал, что осень, но для меня она стала просто месяцами – безликими названиями, серыми днями и шумом дождей.

Шум дождя… Софи бы сказала, что это тоже Жизнь – она права. Но не для меня. Для меня это просто шум, ничего не значит.

Я ходил по пустой квартире, сначала в тишине, а потом поставил диск, что прислала Софи. И мне казалось, что прислала она его именно мне, а еще, что она сама проскользнула в мою комнату на звуках этой музыки. Я постоянно оглядывался в поиске ее глаз, заглядывал в окна, теребил шторы, но ее нигде не было. Или я просто не там искал?

Моя квартира, мой мир показался мне пустым и тесным. Разве так бывает? Одновременно пустым и тесным? Словно все, что в нем есть, просто мусор, отнимающий место и воздух. И нечем дышать.

Я взял фотографии: где Софи в объятиях Сергея и где малышка Лилит – и приколол их к стене в кабинете. Я сидел и смотрел на них, погружаясь в музыку, как в воду, вырывая из памяти обрывки стихов и сюжетов. Кто бы понял меня сейчас? Кто бы понял? Ветер, ветер – как мне его не хватает сейчас – свободный ветер в лицо. Я дышал глубоко и громкого, словно нечем было дышать. Я погружался в себя и в звуки собственных мыслей, заглушающих музыку. Я дышал, пока не рухнул в глубокий, как пропасть, сон. Глубокий и тревожный.

Вы мне приснились сегодня

Не помню, что видел во сне. Помню, это было что-то тяжелое, как небо, затянутое грозовыми тучами, небо, проглатывающее землю на горизонте.

Было темно, когда я проснулся. Темно и холодно. Я пошел на кухню сделать чай, чтобы согреться, и вдруг увидел снег, он тихо падал сверху на лужи, только подернутые льдом. «Слетались хлопья со двора к оконной раме», – да…

Но снег не принес покоя, он был каким-то суматошным, словно люди в больших городах. Я не люблю большие города, они теряют душу.

Что снилось мне?

Я точно ощущал, что больше не усну, хотя еще не было трех, впрочем, все равно – начиналось воскресенье, и до следующего утра все равно мне делать нечего. Конечно, я вернулся к Софи. Голова немного гудела – суббота вышла довольно сумбурной, я сделал большой глоток обжигающей сладкой воды с заваркой и посмотрел на Софи. В бледном свете настольной лампы она больше не казалась такой уж счастливой, а может, просто я хотел думать, что она не была так уж счастлива, иначе откуда все эти письма в никуда?

Вот только фотографии этой было уже два года. Я знал это точно – хорошо помню ту осень. Я тогда тоже частенько бывал в том парке и мог бы даже встретить ее там случайно, но не встретил. Я бывал там с Мариной. Марина… как давно все это было. Марина, прошлое, наши глупые ссоры, если бы я мог, я бы все исправил. Я бы не расстался с ней Так. Впрочем, «если бы» – это все просто слова, а история не терпит условного наклонения.

Я еще раз взглянул на Софи и достал следующее письмо.

«Моя любимая сестричка, Джули, здравствуй! Послушай, Джул, послушай, это Жизнь. Здесь, в повседневной суматохе, в бессмысленной спешке Жизнь. Но она ускользает от нас, глупых и слепых.

Я сегодня пишу тебе очень поздно – уже половина третьего ночи, впрочем, для меня это скорее уже очень рано, потому что я проснулась и теперь сижу возле спящей Лилит. Она спит сегодня очень беспокойно: крутится и что-то говорит иногда. Я немного волнуюсь за нее, хотя и знаю, что это просто сон, просто дурной сон.

А мне сегодня снился Он! Я так соскучилась по нему, но поняла это только когда проснулась. Знаешь, Лилит меня немного беспокоит, кажется, она простыла. Не хочу, чтобы она болела этой осенью. Хватит с нее, правда?

Впрочем, давай не будем об этом. Мне сегодня Снился Он! Я проснулась с мыслью о том, что я хочу написать письмо и ему тоже. И я его написала. Не буду присылать его тебе, не обижайся, но это личное. Даже смешно! Но, может, если я оставлю его у себя, то когда-нибудь наберусь смелости и отправлю. Вдруг.

Завтра мы пойдем в парк. Хочу вернуться в наш парк, хоть на миг. Мне, знаешь, все кажется, что именно там я могу его встретить как бы случайно, ведь я видела его там уже дважды. Вдруг.

Мне нравится эта ночь, Джули. В ней спокойно и слышно жизнь. Лилит дышит жизнью. Жизнь дышит в нас.

Замри и послушай! Жизнь дышит.

Глупышка Софи. Из одинокой ночи».

Я отложил его в сторону, мне не терпелось найти то, второе, письмо. Мне казалось, оно приоткроет завесу тайны.

Оно лежало тут же:

«Здравствуйте, любимый! Не осмелюсь назвать Вас по имени, я тогда не могу сказать ни слова, словно Вы стоите сейчас передо мною, и я немею. А скажу «любимый», и будто и не Вы это вовсе, а просто далекий образ, призрачный голос из прошлого. Голос и глаза – вот и все, что оставило мне время. Вот и все, любимый.

Сегодня вечером в мое окно заглянуло небо. Я подумала сначала, что это постарался сумасшедший художник, а потом просто побежала за камерой. И теперь это небо смотрит на меня с потолка, а я смотрю на него. Жаль, Вы не видите его – оно прекрасно! Небо всегда неповторимо. Сегодня оно было жемчужным и кремово-лиловым, ну и, конечно, невыразимо голубым. А вот рядом совсем другое небо – розовое и золотое – это закат над бухтой пару недель назад. Я люблю небо – оно одно и то же у нас над головами. Оно словно соединяет нас.

Вы снились мне сегодня. И я благодарна Вам за это. Я видела сегодня (во сне, к сожалению), как Вы гуляете неспешно по парку, где я видела Вас в последний раз. Вы одиноки были сегодня, и потому я осмелилась окликнуть Вас, а Вы оглянулись, улыбнулись и воскликнули: «Софи, малышка, сколько лет! Как ты прекрасна, право, я даже не узнал тебя – богатой будешь!» А я улыбнулась и, заглянув Вам в глаза, сказала: «Уж лучше счастливой». Вы засмеялись. Я люблю Ваш смех.